Дом на перекрестке

Просыпаюсь, на удивление, в своей кровати, и, проснувшись, вообще не сразу понимаю, как здесь оказался и что случилось вчера, позавчера, неделю назад - пямать как отшибло. На самом деле, бывало такое, и не раз, что воспоминания пропадали полностью на недели и даже месяцы, и я собирал их по закромам разума по крупинкам, кропотливо собирая из осколков цельную картину прошлого. Но не сейчас - а лучше бы сейчас. А ведь это первый раз, когда меня насилуют. Очень-очень больно и не менее мерзко, чем больно, хочется блевануть то ли от отвращения, то ли от таблетки - и где только Джек нашел эту дрянь (нужно будет еще выпросить). Не-не, это глупость, никакого "выпросить". Выеби себя сам за эти мысли в тощую жопу ножом, потому что эта пакость, именующая себя дивым, мыслящим и разумным существом, жизни не заслуживает. Он купил тебя за белый кругляш и выебал, как привокзальную шлюху. Мерзко, хочется плакать, но выходит только блевать, свесившись с кровати. Потом встать с нее, случайно наступив краем голой пятки в теплую лужу рвоты - дом сожрет, убирать незачем - и пойти в душ, захватив ссобой только нож. Потому что рядом нет никого, кого нужно было бы обманывать. Коридоры пустынные - ни единого человека. Либо все еще спят, либо уже разошлись куда-то. И в душевых, в точности как в спортзале или бассейне: четыре лейки, две напротив двух, без стенок и занавесок. Даже хуже чем в бассейнах и даже в спортзалах... Хотя черт его знает. Я встаю под лейку и включаю брызгающую на меня почти больно теплую воду (сегодня не ледяная - праздник, ебать). Одежда намокает за секунды, и я под ее тяжестью сползаю вниз, и полулежа полусидя нахожусь - пребываю - под струями воды (не дождевой, конечно, но сойдет), смывая с себя все грехи. Не все, конечно, да и не свои, но становится легче почти что в буквальном смысле, будто тяжелая одежда висит вокруг меня мягким пухлым облаком, хранящим от всяческого дерьма. Глаза щиплет от ржавой воды, но это не важно. Я - под теплой водой. Я - под защитой. Я - чист. Меня смывает в канализацию, то есть не меня, а все плохое - ну значит все таки меня - и оставшееся нечто в прострации смешивает капающую изо рта слюну со струями из душа на полу. Кажется, я еще и ссу под себя, потому что разорванный зад от мочи щиплет сильнее. Больно, а сильнее боли - обида. Я все еще грязный, даже под душем. Вода не помогает, стягиваю себя влажно хлюпающую - типа как слизняк - одежду и кричу в пустоту перед собой, разрывая изукрашенную гематомами кожу. Сука сука сука сука сука сука сука сука МЕРЗКО. Эта хуйня насквозь меня пропитала, блять, смола прошла сквозь кишки, просочилась в самую душу и осела там, не давая вдохнуть. Я задыхаюсь и кашляю на мокрый пол, упав на четвереньки. Вода бьет по спине и гематомам - отпечаткам крепко державших и держащих рук - на ней, на боках и животе. Я у него, сука, в ладошки уместился. Мерзко до тошноты. И меня все же рвет, и вода смывает полупереваренное что бы там ни было в слив. Почти ничего нет, нужно пойти поесть. Мою жопу, обсыхаю и вытираюсь полотенцем. Внутри пусто и темно пустотой, затягивающей всего меня в себя. Проваливаюсь под текстуры с каждым шагом, но полотенце и одежду здесь оставлять нельзя - отношу в комнату, чтобы все сохло там. Надеваю трусы и майку - пусть только ебучая "семья" попробует оскорбиться, пусть спасибо скажут, что не голышом, не пугаю Салли, провоцируя на ее долбоебические флешбеки, в которые все здание шатает от вспыхнувших эмоций - и тащу свое тело на кухню. Бедняга Тобиас в порванной сильнее даже, чем было - подрался, что ли, уже с кем-то - одежонке выглядит жалко и потерянно. Смотрит на меня беспомощно, как щенок в приюте. -А дальше что, Джефф? Что делать дальше?,- Голос у него слабый и такой же жалкий, как и все в нем. Трогаю чайник просто ради приличия - перед парнишкой кружка чая с валящим от нее паром - и наливаю кипятка в любимую кружку с ромбиками. Приятная текстура у нее. Вытаскиваю чайный пакетик из чужой чашки - взял Брайновскую, экстримал - и плюхаю себе. Руку обдает раскаленными брызгами, хочется вскрикнуть, но молчу. Ставлю на стол, кладу себе макарон из холодильника, падающих на тарелку цельным куском, грею. Ставлю на стол. А Тоби все ждет. У него неожиданно увеличились мешки под глазами. Всю ночь не спал, что ли?... Ничего, привыкнет. -Ничего дальше.,- Роняю себя на стул, пялюсь в глаза цвета гречишного меда, даже в тени красивые. Наверняка на солнце будут почти желтые. Слишком добрые, изящные, даже нежные для этого места, неправильные. Убил бы лично, выковырил бы ложкой и раздавил между пальцев омерзительную красоту. Она пугает.,- Ничего дальше не будет, финита ля комедия. Ждешь приказа идти куда-то, идешь, выполняешь, возвращаешься. В оставшееся время пытаешься не ебнуться. Он смотрит на меня побитой собакой. -Часто такие приказы? -Раз в день. В неделю. В месяц. В год, блять. Как Он жрать захочет. -Но... -Развлекай себя сам, малой. Тут не ссаный парк аттракционов. На этом считаю свой долг выполненным. Рядом с Тобиасом о Джеке - каком Джеке, не знаю такого - удается ненадолго забыть, так что спокойно и мирно поглощаю макароны, откусывая от странного почти-пудинга куски. Сюда бы соус... Кетчуп хотя бы. И нужно будет попытаться выйти и поискать в лесу под чутким Рейковским надзором птичек помассивнее. Нормального мяса хочется. -Я не знаю, что делать.... Лежащий в кармане нож хочется всадит сученку по самые гланды. Нашел себе, блять, родительскую фигуру, и доебывает своими вопросами. -А что ты хотел, когда семью крошил, долбоеб? -Убить... -Ну и будешь убивать. -Я больше не хочу... Все-таки не могу сдержаться. Поднимаюсь из-за стола, уже предвкушая, кладу тарелку в раковину, подхожу к нему. Подбавляю в голос патоки - у самого скулы сводит: -Посмотри на меня, малыш. Послушно и доверчиво смотрит. Хук с правой - быстро, доходчиво, почти очевидно, но, несмотря на молчаливое сопротивление, на всякий случай хватаю за патлы и дергаю пару раз, почти крича в мальчишеское лицо: -Тебе пиздец, ты еще не понял?! Всем пиздец, каждому из нас здесь абсолютная кромешная пизда стокилограммовой, блять, негритянки, которую до нас ссаный слон выебал! Выхода - нет! Уймись! Выпускаю из кулака чужие волосы и брезгливо вытираю руки о толстовку. На ладонях будто все еще осталось противное склизское кожное сало. -И придумай сам, чем заняться.