Твои лучи моего падения

POV Шэ Ли       Какой по счёту месяц я гнию в этих выбеленных стенах, пропахших мертвенной сыростью? Вы вот знаете?       Хотя черт с ним. Состояние у меня пограничное. Мутное.       Всё съезжает куда-то вбок, штормит и перемешивается, как в грёбаном блендере, которым часто пользовалась моя мамашка в перерывах между ссорами с отцом и выгуливанием собственной задницы по элитным магазинам.       Это всё долбучие таблетосы, которыми меня тут пичкают.       Животные в белых халатах убивают во мне человека, если он, конечно, был...       Неполноценный. Гипертрофированный, подобно коряво вправленной кости, что к тому же неправильно срослась. Мутный и несовершенный.       Но был.       Уверен, теперь мой мозг медленно отмирает.       Валяюсь мёртвым грузом, как тряпичная кукла, прощупывая обесцвеченными ногами ледяную кушетку, на которой лежу. Мои руки накрепко связаны, так что мышцы успели порядком затечь.       Кушетка эта жёсткая и неприятно вдавливается в спину, будто кто-то ненавязчиво вводит нож, чтобы раздробить позвонки, однако под лекарствами это ощущение притупляется, и я лежу в центре этого лживого белого рая, будто на вате, прямо как сраная Принцесса На Горошине, которая никак не очнётся, а даже если и очнётся, то какой в этом толк?       Всё хорошее, что у меня осталось — это буквально голова, потому что остальные части тела зачастую скрыты под одеждой либо туго перетянуты ремнями.       Теперь моя давнишняя кличка Змей действительно оправдывает себя: ни ног, ни рук, только одна бошка, а в ней рот, сплёвывающий яд на покрытый разводами кафель.

***

      — Отрубился, сучонок, — шепчет кто-то из персонала и тихо посмеивается, судя по звуку перебирая медикаменты в руках.       Но что-то точно пошло не так, и мой организм оказал должное сопротивление, так что, несмотря на ломоту и сонливость, я был всё ещё живее всех живых.       Для эффекта полного погружения приоткрываю рот, и с губ капает вязкая слюна, блестит при холодном освещении, и ко мне тянется рука, одетая в белую перчатку, чтобы её вытереть.       Так и откусил бы этот палец.       Говорят, при смешении красного и белого появляется розовый.       Розовый сопливый цвет, прямо как песня, что внезапно заиграла с телефона ублюдка, что находится в нескольких метрах от меня, и я не могу его рассмотреть.       Он что, включил сраное радио при такой-то обстановке?       Песня эта ритмичная, но в то же время слишком заезженная и лиричная, коих сотни. В двух словах, слащавое говно.       Сладкий голосок солиста отчего-то напротив режет мой слух, и я еле сдерживаю себя, чтобы не лязгать зубами и не начать ворочаться. Он такой знакомый.       Через пару минут эта баллада заканчивается, и моя грудь вздымается в целительном успокоении, как вдруг гиперактивный радиоведущий своим дебильным голосом произносит: «Для вас играл новый сингл группы One day, всем хорошего дня», и эти слова вводят меня в какую-то агонию, становятся поперёк горла.       Как назло пустеющая с каждой секундой голова начала генерировать всё новые и новые умозаключения; я загорелся прежней одержимой идеей, ещё в полной мере мне неизвестной. Она спала беспробудным сном, а теперь древнее зло принялось пробуждаться, прорывая каменный покров горбатой спиной.       Я лечу на полной скорости куда-то вверх. Всё разносится и дребезжит в закрытых утомлённых глазах.       Где-то в области сердца с нажимом происходит скачок. Оно начинает ненормально биться.       Я лечу на полной скорости. Вот-вот упаду.       Это падение действительно может оказаться последним, но я, блять, попытаюсь встать.       Мысль о побеге из гипотетической превращается в необходимую.