Breathe

Её глаза потухли очень давно. Доктору кажется, он может точно вспомнить, в какой момент это случилось. Когда её юношеская вдохновлённость, уже долгие годы истощаемая и умирающая, исчезла окончательно. Когда последние надежды превратились в пепел, по цвету такой же серый, как её голодающая по солнцу старческая кожа. Учительница сегодня ещё раздражённее, чем обычно, и её жалобы на Учеников непрекращаемым потоком льются на Доктора уже около получаса. Часть этих жалоб Доктор пропускает мимо ушей, догадываясь что, пожалуй, ничего нового он сегодня всё равно не услышит. Болтовня Учительницы его не утомляет. Его мозг всё время занят собственными мыслями о Пациентах и предстоящих операциях, чужие речи его никогда не вгоняют в скуку. Особенно разговоры Учительницы, он слишком влюблён в её голос и интонации, чтобы уставать от них. Когда они были моложе, голос её был куда чище и живее, она была громкой и бойкой, её можно было услышать за километр. Юному Доктору её речи кружили голову, после каждой встречи с ней он ощущал себя как после поездки на американских горках. Теперь её говор похож на шум вентилятора, на гудение холодильников в морге, на скрип постели, на мелкую осеннюю морось. Голова у Доктора больше не кружится, вместо этого она словно заполняется чем-то мягким, отчего внутри все успокаивается. Учительница уверена, что стоит применять больше силы в воспитании Учеников. Эти мелкие фарфоровые болванчики слишком наглые и ленивые, по-другому они её слушать не будут. Доктор не согласен. Ему кажется, она с ними слишком резка. Он бы действовал мягче на её месте, как он ведёт себя со своими Пациентами. Он бы ласково и ненавязчиво въедался в их сознание, направляя их по нужному, правильному пути. Учительница считает его мягкотелым. У неё нет времени на нежность, дисциплина нужна ей здесь и сейчас. Всё её тело худое и угловатое, словно её рисовали под линейку грубым карандашом. Она нетрепелива, она вгрызается в жертв резко и со всей своей жестокостью, чтобы добиться мгновенного результата. Доктор же мягок и медлителен. Его тело – неторопливая обвисшая бледная туша, его пальцы – толстые гусеницы, что заползают во вскрытые им черепа и копошатся в чужих извилинах. Их противоположности образуют очаровательную гармонию. Они любят уединяться в тёмных, пустующих комнатах больницы, где в кучу свалены койки или горы неиспользуемого белья и одежды. Учительница элегантно присаживается на их мягкую поверхность, стянув с себя туфли и закинув одну ногу на другую; Доктор со всей осторожностью, на которое способно его разжиревшее тело, спускается с потолка и растягивается на животе рядом с ней. Она облокачивается на него спиной, его руки обхватывают её туловище в объятиях. Ей нравится ощущение его объятий, его обволакивающего со всех сторон тепла. Она погружается в них никогда не в поисках нежности или заботы, но в надежде ощутить спокойствие и расслабленность, от которых отвыкло её старое сердце. Доктору нравится прижимать её к себе и слушать её дыхание. Нравится дышать с ней в унисон. Доктор водит пальцами по её рёбрам, прижимается к ним сквозь ткань её блузки. Учительница поглаживает его ладони, предплечья, лицо, выворчивает шею, чтобы поцеловать его щёки или лоб. Пару раз она целует его губы, растянутую и потрескавшуюся кожу, и на них остаются следы малиновой помады. Их дыхание подобно помехам телевизоров, неслышным хрипам умирающих на улицах Зрителей. Их сердцебиение сковано их же грудными клетками, словно закупорено в баночки для таблеток. Их тела выцветшие о потухшие, как затихающий огонь в печи для сжигания трупов. Их глаза поблёскивают пустым светом люминесцентных ламп, как блестят фарфоровые осколки лиц Учеников, ещё не покрывшихся пылью. Они молча слушают звуки, доносящиеся до них из разных уголков больницы. Слушают слабый зимний дождь, который месяц обливающий Бледный город вместо снега. За шумом дождя, кажется, можно разобрать далёкую меланхоличную мелодию. Отголоски песен, музыки, телепередач, блуждающих по телевизионным каналам через весь город. Они думают про Вещателя и задаются вопросом, наблюдает ли он сейчас за ними. Они думают о нём, о Башне, о городе, перебирают много разных мыслей, прежде чем наконец погружаются в сон, пока мелодия телевещания обволакивает их монструозные тела.