Серые слёзы. Серая кровь

…Эцуру двенадцать лет, и он намеревается стать лучшим защитником принца. Он встаёт до рассвета, умывается холодной водой, перекусывает теплым молоком, которое слуга оставил ещё раньше. Одевается и выходит на улицу. Там ещё никого — остальные проснутся только через два часа. Эцур разминается, приседает, бегает по тренировочной площадке. Подхватывает деревянный меч и фехтует. Останавливается на мгновение, чтобы посмотреть на рассвет, утирает пот и жадно пьет воду. Выплёскивает остатки воды на голову и идет переодеваться. Звонит колокол, и остальные мальчишки, ещё сонные и недовольные, спускаются к завтраку в столовую, где уже сидит одинокий Эцур. К нему никто не подходит. С того самого дня, как король привел его к будущим защитникам Оррина, которые станут личной гвардией принца, мальчишки обходят его стороной. Не задирают — скорее всего, Асманд поговорил с ними — что трогать его нельзя, но никто не может заставить их любить его. Эцур молча ест и старается не смотреть по сторонам. Он знает все, и он знает, что они знают. Он — бастард короля, которому уготована роль самого верного слуги короны, и он согласен на это. И тронуть его означает в будущем приобрести очень неприятного врага, а такое никому не нужно. Но все же он не хочет видеть, какие взгляды на него кидают остальные. После завтрака они отправляются на тренировочную площадку, где Эцур занимался полчаса назад. Снова разминаются, но ему не нравится эта разминка — слишком мало, чтобы пробудить сладко спавшие мышцы. Теперь они отрабатывают удары — учитель ходит между рядами и поправляет тех, кто ошибается. Поправляет хорошим подзатыльником, поэтому ошибаться стараются как можно меньше. Потом, после тренировки, мальчишки со злобным удовольствием будут подсчитывать, кого сколько раз треснули — Эцур не участвует в обсуждении, он не получал подзатыльников уже полгода. После отработки их разбивают по парам, и, разумеется, никто не хочет оказатся в компании с Эцуром. Потому что он не проигрывает. Король может прийти в любую минуту, он может смотреть издалека, чтобы понять, насколько хорош будущий защитник принца. Эцур не имеет права на провал — иначе все его предназначение обратится в прах. После спарринга они всей гурьбой идут в учебную комнату. Мальчишки болтают и смеются, а Эцур наблюдает. Самый главный среди них — Остейн. Вокруг Остейна вертится весь их мальчишеский мир, все они смотрят Остейну в глаза и стараются прочитать его мысли. Он из знатного рода — старейшего после королевского. С того самого дня Асманд ставил в пару с Эцуром почти всегда только Остейна, и Эцур каждый раз заканчивал на земле с клинком у горла, и каждый раз вставал, отчего у его противника глаза наливались кровью, и он презрительно щурился. А потом Эцур начал побеждать. Сначала это назвали случайностью, мол, новичкам везёт. Потом совпадением. А потом это стало закономерностью, и с тех пор Остейн ненавидит его — ненависть плещется в его глазах, как море в аберонском заливе, и бьётся о скалы. И вот они доходят до учебной комнаты, и Эцур садится за первую парту. Надо быть впереди, надо быть лучше всех — только такой человек достоин стать правой рукой, первым защитником принца. География, история, геральдика, политика — гвардии принца надлежит разбираться во многих вещах. Эцур отвечает на все вопросы, стараясь на замечать обжигающих спину взглядов, сидит прямо и держится гордо. Он помнит слова короля: «Гордость — это то, на чем держится наш хребет». Слова, произнесенные, когда Эцур ещё не был разочарованием. Потом они отправляются на обед, а после обеда могут заняться чем угодно, и именно в это время Эцур чувствует себя потерянным. Все мальчишки разбредаются кто куда, по одиночке или стайками, а он совершенно не представляет, что ему делать! Иногда он ходит на псарню, особенно если там ощенилась какая-нибудь сука, и гладит собак. Они ведь простые — собаки. Дай им кость, они тебе рады, и нет этих обжигающих взглядов, злости, зависти, с ними легко дружить. Как делать это с людьми, Эцур не представляет, впрочем, в его предназначении дружба не предусмотрена. После обеда они снова собираются, и тощая женщина учит их верховой езде. Ее зовут Эльда, и Эцур постоянно удивляется, как кто-то настолько тщедушный может управлять огромными лошадьми так, будто это крохотные жеребята. «Дело не в размерах, — как-то сказала она. — Дело в твоем нутре». После верховой езды (где Эцур пока ещё не может обогнать Остейна), они отправляются на уроки этикета, где единственное правило — вежливость. Ну, помимо сотни других ритуалов. Эцур умеет быть вежливыми, даже с теми, кто смотрит на него с таким отвращением. После уроков этикета — снова фехтование, а потом их отпускают, и Эцур отправляется в библиотеку, чтобы до самой ночи изучать алхимию, медицину и другие вещи. Кто знает, может, Оррину понадобится первая помощь, а он не сможет ничего сделать! А на следующий день все повторяется снова. …Эцуру тринадцать лет, и сегодня умерла Килина. За два дня до Килины умер Брек. Эцур остался совсем один, лицом к лицу со своим предназначением. И сейчас он сидит на кровати не в силах подняться и думает, что никто больше не подарит ему пирог на день рождения пирог с грушами. Интересно, кто-то вообще знает, что он любит пирог с грушами? …Эцуру четырнадцать лет, и это первый раз, когда он сталкивается с Оррином лицом к лицу. С утра новый слуга — молодой и щеглистый, его взяли после смерти Брека — сказал, что сегодня де будет особый урок для «младого гспдина» и принца. Он ведь специально говорит слово «господин» с такой насмешкой, Эцур это знает, и все же сейчас не до него. Особый урок… особый урок… сегодня он столкнется со своим предназначением — какое у него будет лицо? Эцур идёт мимо портретов, огромных — некоторые больше него самого — и разглядывает лица, даже не таясь. Все они — с темными волосами и острыми носами, высокие, красивые, смотрящие из-под спущенных ресниц. Они все знают себе цену, а Эцур эту цену только пачкает. И только королева Марельда, рыжая, с некоролевскими веснушками, кажется озорной девчонкой. Ее портрет самый последний — ну, точнее, первый, если идти в правильном направлении — и Эцуру кажется, будто она подмигивает ему и тайком желает удачи. Она такая же непохожая на них всех. Эцур входит в малый бальный зал и видит Оррина — словно продолжение той портретной галереи, такой же темноволосый и остроносый. Тщетно Эцур пытается найти в его облике хоть что-то от озорной королевы — находит лишь холодность династи Лангфельдов. И их наследник, прямой, гордый, смотрит ему прямо в глаза, а потом оборачивается, а позади него в двух роскошных креслах сидят король и королева. Король перелистывает толстую книгу и, кажется, не обращает на них внимания, а королева… ее огненный взгляд пронзает Эцура, и кажется, будто проходит сквозь ребра, мышцы, добирается до сердца и сжимает стальными когтями. А потом Регана щурится и поджимает губу, будто скалится. И Оррин вдруг точно также поджимает губу. Но как бы пристально ни наблюдала Регана, Эцур точно знает, что король смотрит ещё внимательней. В зал влетает учитель — тощий, высокий, в смешном голубом атласе и рюшах, и противным визгливым голосом заявляет: — Через две недели у вас первый бал, молодые господа! И вы не должны ударить в грязь лицом! О, нет, только не когда я, мастер Лаш, являюсь учителем танцев в королевском замке! Вы станете самыми изящными господами во всей Сурде, иначе меня зовут не Лаш Длинноногий! И он, командуя противно-звонким голосом, заставляет их проделывать движения: шаги, пируэты, развороты, и Эцур выполняет все со сжатыми губами, молча, четко — в этом нет ничего сложного, его тренировки требуют куда больше усилий. Танец, в общем-то, похож на сражение, разве что не нужно убивать, а так… все то же самое — просто движения в определенном порядке. Оррин тоже старается, но на его лице, будто тени птиц на земле, мелькают то досада, когда он ошибается, то злость, когда мастер Лаш делает ему замечания, то насмешка, когда замечания делают уже Эцуру. И он постоянно бросает взгляд в тот угол, где сидит королевская чета. И вообще он чувствует. Что-то. Что-нибудь. Он имеет на это право, верно? Он же принц. А Эцур… это Эцур. И всё-таки даже он порой поглядывает в ту сторону, хотя делает это незаметней, чем Оррин. В конце концов, Лаш объявляет, что первый урок закончен, и, собрав вещи, быстро исчезает. Оррин облегчённо вздыхает. Регана, красиво и торжественно поднявшись, почти подплывает к ним, а спина ее ровная, так и чувствуется стальной стержень внутри, даже не дрогнет. Коротко кивает принцу, и он уходит вслед за ней. Последним поднимается король. Отчего-то Эцур точно знает, что ему нужно задержаться, и смотрит на стальную спину королевы, и семенящего за ней Оррина — а у него спина мягкая, гнется туда-сюда. Король приближается, и Эцур чувствует, будто над ним занесли топор палача, и одно слово, один звук — топор опустится и скользнет меж шейных позвонков, легко, резко, и голова его отлетит и затеряется в толпе. Король набирает воздух в лёгкие. Эцур смотрит на него, на его глаза, кожу, светящуюся в закатных лучах. За окном, большим, до пола, солнце садится и красит деревья в красный. Ну же. Пусть король скажет это снова. «Какое разочарование». — Ты хорошо справился. И уходит. А Эцур, пошатнувшись, хватается за стену и хватает ртом воздух. Он хорошо справился. …Эцуру пятнадцать лет. Он уже год как учится с Оррином — аккурат после того урока танцев. Он встречается с ним утром, тренируется и вообще проводит с ним весь день, и в голове бьётся предназначение, и слова учителя, того самого, первого, имени которого он уже не помнит — ты не хуже, ты просто другой. Оррин действительно умён, он знает много вещей, и порой на уроках Эцур думает, что лучше промолчать — принц и сам скажет все, что нужно. Правда потом будет смотреть насмешливо и свысока, но Эцур это как-нибудь переживет. Он уже привык. На тренировках он тоже предпочитает молчать. Теперь Оррин не так хорош — в спарринге на мечах он совершает ошибки, много ошибок, но говорить позволено только тем, кто смеет называться его друзьями. Это не Эцур. Он знает, что мог бы победить Оррина уже в самом начале. Пара движений, пара ударов щитом… но он никогда себе этого не позволит, потому что достоинство принца — ещё одна вещь, которую он обязан защищать. Обычно Эцур ходит за ним и по большей части молчит, а Оррин терпит. Иногда раздает какие-то приказы, но чаще — просто кривится, как его мать. Регану Эцур теперь встречает намного чаще, потому что она обожает смотреть, как тренируется Оррин. Она смотрит и улыбается, и кажется, будто каждое верное его движение вызывает в ней восторг, а каждое неверное ускользает от ее взгляда. И внутри поднимается какое-то странное чувство, нечто звериное, будто ему тоже хочется, чтобы кто-то улыбнулся в ответ на его верные движения. Эцур заталкивает зверя подальше. Регана бросает на него презрительные взгляды и поджимает губы, но теперь уже не позволяет себе называть его «отродьем». Интересно, почему? Впрочем, он не удивляется и не злится — она не входит в его предназначение, а, значит, ее действия не имеют смысла. …Эцуру шестнадцать лет, и он стоит напротив Оррина, подняв меч. Тренировочный, конечно. Однажды король увидел, как сражается Эцур, а потом — как сражается принц. Он не сказал, что он разочарован, нет, но с тех пор они оба тренируются подальше от всех, во внутреннем дворе, потому что принц должен быть лучше. И не важно, что Оррин поразительно умен, что знает ответы на все вопросы, а его успехи в алхимии затмевают многих мудрецов. Принц должен быть лучше. Сегодня они без учителя, и это так странно. Странно, что вокруг никого, что они вдвоем, смотрят друг на друга и просто фехтуют. Оррину даже кривиться некогда, так он старается превзойти Эцура, хоть и не говорит этого вслух. Они ведь почти не разговаривают — принц просто его терпит. Терпит его присутствие, его молчаливое исполнение приказов, факт его существования — зачем говорить с тем, кого ты едва терпишь? Может быть, это все зря? Может быть, его предназначение не настоящее, если оно настолько ему не нужно? Оррин опускает меч. — Проклятье, не могу больше. Он шумно выдыхает, а Эцур стоит пораженный, ибо это первые слова, которые сказал принц за два часа. — И почему я должен учиться этому? У меня вон сколько людей, и все они будут идти передо мной. Да и тем более ты… ты меня будешь защищать. Ты ведь должен. Так? Эцур медленно кивает, не зная, что ответить. Он ведь должен знать! Но слова застревают в горле и царапают. — Ну, чего молчишь? — Да, господин. С тех пор они часто встречаются и тренируются вдвоем, и Оррин говорит все больше. Отчасти — так думает Эцур — это оттого, что Регана слегла с какой-то болезнью, которую маги изо всех сил пытаются вылечить, но пока безуспешно. И она куда реже теперь рассказывает, какой он, мерзкий бастард, плохой, и реже кривится, когда кто-то упоминает его имя. В один из таких дней, когда они фехтуют, а Оррин рассуждает, какие же у леди Теннон прелестные прелести, откуда-то из замка раздается протяжный визг. И тут же замолкает. Эцур замирает и почти неосознанно сжимает тренировочный меч покрепче и осторожно встаёт перед Оррином. Шум из-за дверей становится всё громче, осталось всего мгновение, и Эцур оборачивается, смотри в эти глаза, на дне которых плещется ужас, и говорит: — Уходи по тайному тоннелю. Быстро — А ты? И тут дверь во внутренний дворик распахивается, и внутрь влетает человек, весь в черном. — Быстрей! — кричит Эцур, сам весь в ужасе от того, что его предназначение висит на волоске. Оррин бросается к противоположной двери, черная фигура кидается вслед, но Эцур встаёт между ними и бьёт деревянным мечом убийце по рёбрам. Тот от неожиданности пропускает удар и сгибается пополам, а принц в это время успевает ускользнуть. Человек рычит и с предсмертным скрежетом вытаскивает клинок. У Эцура нет никаких иллюзий, кто победит в этой схватке, и все же, у судьбы он выиграет. Он снова поднимает деревянный меч и смотрит на темную как тень фигуру. Лицо скрыто платком, но Эцур догадывается, кто это. — Отойди, или прирежу! — рявкает тень. Эцур не двигается. Нападать с деревяшкой в руке на вооруженного человека — глупая идея. Единственная возможность протянуть достаточно времени — защищаться. — Ты, тупой малец! Ты и твои Лангфельды будут виноваты в гибели людей! В Сурде существует только два мнения — нужно быть отдельно от Империи и нужно быть вместе с Империей. Первых представляют Лангфельды, вторых… ну, всякие другие. Тень воет от злости и кидается вперед. Эцур делает шаг назад, уворачивется, парирует — клинок соскальзывает по дереву, соскребая щепки — и ударяет гардой в лицо тени. Тот отшатывается, из-под платка капает кровь. Может, удастся не умереть. — Где ублюдок-принц? Оррин, наверное, уже внутри тайного прохода, и куда он ведёт — знают лишь королевская чета и глава замковой стражи. Эцур в число посвященных не входит. Убийца снова наносит несколько ударов — Эцур уворачивается. Но тут убийца разворачивается и бежит туда, где недавно скрылся Оррин — Эцур бросается вслед за ним — нет, нет, только не туда — прыгает, хватает за ноги, и они вместе валятся. Тень пинается, ругается, и вдруг кто-то переворачивает Эцура на спину, и грудь пронзает будто молнией. Боль проходит через все тело и отчего-то застревает там, где голова соединяется с шеей. Прямо над ним стоит второй человек. — Болван. Даже с бастардом разделаться не можешь. Эцур хрипит и протягивает руки — они попали прямо в сердце, он это точно знает. Он жил ради этого момента? Вот и конец? В глазах темнеет, каждый вдох будто ножами скребут где-то в груди. Он кашляет кровью и смотрит, как двое убийц идут за Оррином. Только они его не поймают. Не поймают… Страннно. Почему он не умирает?.. …Эцур открывает глаза. Он не умер. Не умер? Но как так? Ему же сердце… — …проткнули, — слышится голос короля. — Этот молодой человек, мой господин, — а это уже придворный лекарь, — имеет уникальное строение тела. Все его органы поменялись местами. То, что должно быть справа — у него слева, и наоборот. Таким образом убийцы пронзили лишь его легкое. Король фыркает, но потом краем глаза замечает, что Эцур очнулся. — Принц жив. Эцур облегченно вздыхает, но грудь пронзает резкая боль. — Королева мертва. Он встает и уходит, а в голове у Эцура будто колоколом бьет: «Королева мертва, королева мертва, королева мертва…»