「 𝔩𝔬𝔫𝔤𝔢𝔯 𝔱𝔥𝔞𝔫 𝔞 𝔱𝔥𝔬𝔲𝔰𝔞𝔫𝔡 𝔶𝔢𝔞𝔯𝔰 」 | Дольше тысячи лет

POV Карлайл Каллен.

      Когда в размеренную, отлаженную, и, пожалуй, зацикленную жизнь нашей семьи ворвалась эта невозможная девочка, одевающаяся в попугайские наряды, мы поначалу испугались. А после она пробралась каждому из нас прямиком в небьющееся, застывшее навеки сердце.       Сначала меня насторожил Джаспер. Однажды он вернулся домой после поездки на мотоцикле, принеся на своей одежде аромат человека. Не я один это заметил, но запах был слабым, и не был похож на аромат крови, так что мы все расслабились. Только я и Эдвард на всякий случай, наблюдали за Джаспером — тем же вечером он снова находился вне дома, и вернулся снова с тем же ароматом. Со слов Эдварда, я узнал, что Джаспер тщательно скрывает мысли об этом человеке, так что я попросил своего первенца не беспокоить брата по этому поводу, и пообещал сам с ним поговорить. Поговорить не получилось, я ушёл на работу в ночную смену. А уже утром встретил её. Разумеется, в первую очередь, я заметил аромат, тот самый, который был на моём приёмном сыне. Потом я увидел её лицо, и обомлел. Наверное, странная реакция для вампира, но я впал в ступор, и только чудом не выдал своего крайнего удивления. Девушка была до безумия похожа на Эдварда! В карте значилось: Руби Элизабет Кларк. Про родителей информацию в карте не указывают, зато она есть в других документах в системе, которые я решил просмотреть после приёма. Но уже сейчас я сопоставил внешность девушки, и её второе имя — Элизабет. Так звали мать Эдварда, и он родился похожим на неё, так что… Но девушка уж точно не могла быть дочерью Элизабет Мейсон, и оставаться при этом четырнадцатилетним человеческим подростком. Я осматривал травмы, что-то говорил ей, но мои мысли были далеко, в 1918 году, в Чикаго. Элизабет умерла, не на моих глазах, но её тело увезли из больницы буквально за несколько часов до «смерти» и обращения Эдварда. Старших братьев или сестёр, насколько я знаю, у него не было, Элизабет не раз повторяла, что Эдвард её единственный ребёнок, когда молила меня спасти его. После обращения Эдвард тоже не мог оставить потомство, а вот до обращения, до болезни… Он и человеком был очень красив, юный музыкант, романтик. Мог ли он позволить себе такую вольность, как разделить ложе с девушкой до брака? Я на миг устыдился того, что подумал о своём сыне в таком ключе. Не мог, конечно, он даже сейчас, спустя более восьмидесяти лет, остаётся верным своему воспитанию.       Я снова окинул девушку взглядом, и невольно улыбнулся — каждая деталь её одежды была сочного, яркого цвета, но при этом образ выглядел цельным, и все сочеталось между собой. При более детальном рассмотрении, отличия во внешности всё-таки находились. Другой оттенок глаз, у Эдварда при жизни были светло-зелёные, а у девушки передо мной — гораздо более тёмный оттенок. Не такая бледная кожа — но это объяснимо, она ведь человек. Более мягкие, округлые черты лица, ещё по-детски пухлые щеки. Немного другой формы нос, и более острый подбородок. Зато характерная ямочка на нём есть у обоих, да и цвет волос довольно редкий.       При общении с ней, я испытал нечто подобное когнитивному диссонансу: вот вроде бы милая девочка, а речи ведёт, словно ей лет сто, как минимум… а потом снова хулиганит и невинно улыбается.       После события стали развиваться стремительно. Вот, с Руби познакомились Эсме и Элис. И той же ночью Элис выдала эту тайну Эдварду. Мы ему не рассказывали, потому что не знали, как преподнести эту историю. Эдвард всегда болезненно относился к своему прошлому, и я не мог предугадать, что он совершит, когда узнает, что у него или его родителей есть живые потомки. Я, конечно, уже выяснил всю имеющуюся в медицинской базе данных информацию, да и Джаспер напряг свои связи. Мы уже знали, что родителей Руби Кларк нет в живых, что её мать носила фамилию Мейсон, но вот дальше проследить не удалось, были лишь невнятные отписки, что документы были уничтожены пожаром. Долго скрывать, конечно, мы не могли, но не ожидали, что он узнает всё так скоро. Видения Элис невозможно контролировать, порой ей удавалось «просмотреть» видение тайно от брата, но сейчас вот не вышло. Эдвард выбежал из дома, как мне показалось, в бешенстве. Но остановить его… Я не решился. Эдвард был импульсивен и словно навеки застыл в переходном возрасте, но мне хотелось доверять ему, и я доверял. Конечно, я не ожидал, что он принесёт домой бессознательную Руби. Сначала я испугался, что он совершил непоправимое. Но сын лишь взволнованно объяснил, что девушка упала в обморок, а он растерялся. Растерявшийся вампир почти ста лет от роду, спешите поглядеть!       Затем был разговор. Сложный для Руби, и для некоторых моих детей волнительный. Я, конечно, уже догадался, что она всё знает. Уж очень это было заметно по её поведению, она была напряжена, отслеживала каждое наше движение, и определённо заметила, что Розали случайно слишком быстро прошла из кухни в гостиную и застыла прекрасной статуей в кресле, не дыша и не шевелясь. Уж очень насмешливо девушка посмотрела на мою приёмную дочь. Эдвард бесился, Розали нервничала, Эммет веселился. Всезнающая Элис сияла, словно драгоценность на свету. Она наверняка давно предвидела этот разговор. После монолога Руби всё встало на свои места. Девушка влилась в наш клан, словно здесь всегда не хватало именно её. Мы все ощущали себя более живыми рядом с ней. Милая и забавная, дружелюбная, остроумная, и до невозможности любопытная, Руби сразу располагала к себе. Однажды она поинтересовалась, почему мы не чистим зубы, ведь кровь и шерсть животных должна оставаться во рту. Меня позабавил этот вопрос, а вот женская часть семьи задумалась. Я, конечно, объяснил, что яд, заменяющий все биологические жидкости в нашем теле, в том числе и слюну, уничтожает всё лишнее, и очищает полость рта. И запах тоже пропадает, во рту вампира есть запах и вкус только яда. На закономерный вопрос о том, какой на вкус яд, я ответил, что сладкий. И на запах тоже. Руби ещё поинтересовалась, обратится ли, если выпье яд. Этот вопрос уже заставил меня подумать — вряд ли кому-то пришло бы в голову обращать человека подобным образом. И поцелуи между вампиром и человеком тоже не были обычной практикой, а если и происходили, то после, как правило, следовал укус. По крайней мере, насколько я знал. Но я предположил, что если выпить достаточное количество яда, обращение должно произойти, однако куда медленнее и болезненнее, нежели от укуса в шею. По этой причине, вампиры, желающие помучить жертву, кусают её в запястье, так обращение длится дольше и боли, соответственно, больше. А если яд будет всасываться в кровь через желудок? А вот поцелуи… Я тогда пояснил девушке, что доза яда, полученная таким образом, должна быть недостаточной для обращения, и, вероятнее всего, вызовет лишь небольшое недомогание, и покинет организм естественным путём, как и любой яд, если его дозировка будет ничтожно малой для организма. На этом, на моё счастье, разговор завершился, иначе у меня бы голова заболела от такого количества сложных вопросов. Я, как никогда раньше, ощутил себя настоящим отцом — отцом маленькой почемучки.       Была у неё и странность, которую заметили все члены моей семьи. Не знай мы, что Руби человек, подумали бы, что она вампир — внутри совсем ещё юного тела словно хранилась мудрость многих десятилетий. Вроде бы, она резвилась и веселилась, совсем как ребёнок, по-подростковому хихикала со своими приятелями или Элис и Розали, а вот уже сидит рядом со мной, и ведёт беседу о людских достижениях прошлого века, причём так, словно видела их лично.       Но это всё было не столь важно для нас, ведь мы все горячо полюбили эту девушку. Я не представлял, как мы сможем уехать, оставив её здесь. Забрать Руби с собой, разумеется, мы не могли, но и оставаться в этом городе дольше было опасно. Конечно, это не было такой уж большой проблемой, с современной транспортной системой, но нам, лично мне, всё равно не хотелось расставаться. Эта девушка за столь короткий срок сумела стать дочерью мне и моей жене, и сестрой моим детям. К тому же, она положительно влияла на Эдварда, и он стал меньше времени уделять самобичеванию.       Сегодня я решился, наконец, поговорить с Руби обо всём этом, правда, отложив разговор на вечер, после того, как девочки вернутся из Райнлендера, а парни с охоты. Услышав, как к дому сворачивает автомобиль, я подумал, что это девочки, и спустился вниз. И только тогда понял, что слышу два чужих сердцебиения. Я встретил незнакомых мне женщин, и они поведали мне о произошедшем. Я позвонил Роуз, попросив их поторопиться с возвращением домой, чувствуя, что внутри что-то оборвалось. В тот момент я не мог думать даже о бедном Рудольфе Кларке, и о посетившем Руби очередным горем. Я думал только о том, что мою девочку, мою дочь — заберут! В глазах жены я видел отражение своих мыслей, и от этого становилось только хуже. Одно хорошо — сыновья на охоте, и вернутся не скоро. На эмоциях они могли наворотить дел.       Словно в ускоренной перемотке пронеслись остальные события. И вот, она уехала. А я стоял в дверях, давя в себе желание помчаться следом и вырвать её из этой машины. Я старался внушить себе, что это к лучшему, Руби будет жить среди людей и у неё всё будет хорошо. Но я понимал, что не будет. Она тоже полюбила нас, и сейчас ей во сто крат хуже, чем нам всем. Я вспоминал, как она остановилась, какой надеждой светился её взгляд. Она хотела, чтобы я не позволил её увезти. А я позволил, и корил себя за это. Простит ли она меня?       Я вздрогнул, ощутив прикосновение к плечу. Задумался так, что даже не услышал движения за спиной. Эсме, с сочувственным взглядом, повлекла меня назад в гостиную. Моя милая жена тонко чувствовала моё состояние, и остановила меня, когда я, сам того не осознавая, уже делал шаг за дверь. Эсме права. Нельзя делать это таким образом. Украсть, увезти подальше, спрятать — я мог. Сменить документы, подчистить информацию в приюте. Даже, если понадобится, избавиться от людей, которые о ней знали — не хотел, разумеется, но мог бы. Но ради неё самой, я должен был попытаться помочь Руби, как это сделал бы человек.