Визит

      Ежов сидит в тесной тюремной камере и смотрит в маленькое окошко, которе находится очень высоко. Он с грустью вглядывается в крохотную часть облаков, проплывающих мимо. Бывший нарком обнимает свои колени и немного покачивается взад-вперёд.       Его маленькая худая фигурка смотрится очень жалко и бедненько. Этот эффект усиливала ещё и большая одежда, выданная ему. Рубашка была, совсем как платье, а штаны и вовсе нужно было придерживать, чтобы не свалились. Взъерошенные волосы уже давно топорщились в разные стороны, а нервная улыбка и дрожь по телу появлялись при любом звуке за дверью.       Николай спустил ноги на пол и встал, штаны спустились на бёдра. Мужчина фыркнул и покосился на пустю койку, что располагалась напротив него. "Скука смертная даже хуже, чем эти побои бесконечные", — заключил шёпотом он и попытался как-то пригладить волосы. Узник от безделья стал ходить туда-сюда по камере и бормотать что-то несуразное себе под нос. Брюки чуть было не упали, но он вовремя схватил их и подтянул. "Да как меня бесят эти тупые портки! Нельзя было выдать что-то менее огромное!?" — прошипел Ежов и сел на пол. Он сложил руки на груди и, будто обидившись и на охранников, и на штаны, нахмурился.       И без того крохотный Коля исхудал за время заключения. Его руки стали постоянно дрожать, а разговаривать с людьми он совсем разучился. Пока половину заключённых этой тюрьмы освобождали из-за того, что их без причины посадил туда чекист, сам он с завистью и ненавистью наблюдал за этим. Его кулаки часто невольно сжимались, а на лице появлялся злобный оскал. Всё тело было покрыто синяками и ссадинами, а другие узники и охрана только удваивали их количество.       "Как дешёвку списали! Да ещё и так жестоко! Твари! — процедил Ежов, — И этот Берия! Мудак! Нашли суки замену мне! Выбросили меня, как мусор! Я впахивал, отправлял килотоннами отсчёты, а со мной так!? Я на благо Союза, а эти мрази меня ещё и заключили под стражу! Ну-у-у-у-у, они ещё ответят за свои грехи! Без меня всё это рухнет! Не будет без меня СССР! Я тут заправлял всем! А этот никчёмный Берия... Променяли меня-я-я на этого уродца!" Он вдруг посмотрел на себя и всплеснул руками. Мужчина встал и продолжил вслух возмущаться: "А я явно лучше него! Да каким бы я ни был, этот щенок будет хуже меня! Да я ставлю все ставки, что этот Берия долго не протянет, и его тоже... спишут... как... мусор! Как хлам!" Он энергично размахивал своими маленькими ручками и уже переходил практически на крик. Вдруг Николай Иванович ударился ногой о койку и тихо взыл от боли в смеси с обидой и разбушевавшимся гневом. Он сел на корточки и стал тереть место удара. Узник стал материть и эти деревянные койки, и свои кривые ноги, и эту тюрьму, и Сталина, и Берию, да и всю свою жизнь.       За дверью раздались шаги, и бывший нарком вскочил на ноги. Он быстро подбежал к столику и сделал вид, что чем-то занят (ну конечно, на пустом-то столе). У Ежова затряслись руки, на лице выступил холодный пот, сердце забилось с такой силой, что показалось, будто оно прорвёт грудь и выпадет прямо на стол, дыхание сбилось. Дверь отворилась, и в камеру вошёл кто-то. Бывший чекист не обернулся, а только прищурился, изображая хоть что-то, лишь бы не поворачиваться к вошедшему. Дверь захлопнулась, шаги за ней стали отдаляться. Неизвестный опустился на койку. Раздался до боли знакомый всем голос:       — Здравствуй.       Нарком резко повернулся и бешено посмотрел на него. Сам вождь восседал перед Николаем.       — Вы!? — тихо изумился Ежов.       — Ну, давай, без этих форм обращения. Всё равно ж тебя вскоре расстреляют, — усмехнулся Сталин.       — Да!? Ну так тогда чё ты припёрся сюда, предатель!?       Он отошёл от стола и сжал кулаки. Как бы Коля не хотел изобразить какое-то равнодушие и неприязнь, во всяком случае, отсутствие страха, его кривые ножки так дрожали, как будто на него взвалили полтонны.       — Я предатель? — продолжал, посмеиваясь, генсек, — Ничуть. Знаешь, ты просто подчистил ряды НКВД, всё. Ну да, ты, конечно, переборщил, хватаясь за что попало потом. Чистка окончена, тебя я и выкинул.       — То есть я – вещь для тебя!?       — По сути. Как говорили люди... Питомец Сталина. Да, кажется, именно так, — улыбнулся Иосиф.       — Какой я тебе питомец!? — процедил Ежов.       — Обычный. По типу пса. Да ты и предан, как собака.       Узник сложил руки на груди, усмехнулся и проговорил:       — Говорят, что если ты взял ответственность за питомца, то уж неси её до конца, а не выкидывай животное, как хлам.       — Ну так ты – не животное.       Ежов сел на койку напротив.       — Так зачем пришёл? Поглумиться надо мной? Ну давай, издевайся, — проскрежетал Кровавый карлик.       — Нет, Ежевичка, просто поговорить, как с другом, — мягко улыбаясь, ответил главный.       — Как ты меня назвал? — переспросил заключённый.       — Как в тридцать шестом называл – Ежевичка.       Нарком отвёл взгляд и грустно усмехнулся. Он уже тише спросил:       — Можешь, пожалуйста, попросить этих охранников выдать мне одежду чуть более по размеру, чем эту?       — Не думаю.       Коротышка опустил руки и постучал носками ботинок по полу. Как же ему хотелось, чтобы сейчас хоть ноги можно было полностью поставить на пол, но нет – их длина не позволяла этого сделать ему. Он повесил голову и стал смотреть на свою обувь.       — Ты издалека, совсем как ребёнок, — хмыкнул Сталин.       У Ежова всё сжалось внутри. Как больно было слышать каждый раз, как отмечают что-либо о его росте. Он стиснул зубы и слабо кивнул, не поднимая головы.       — Жалеешь о содеянном? — поинтересовался Иосиф.       — Да, жалею, — фыркнул нарком.       — О чём же ты жалеешь конкретно, Коленька, м?       — О том, что не расстрелял ещё больше человек! Тех, которые сместили меня с моего законного поста! — прошипел младший и поднял безумный взгляд на вождя.       Тот вскинул одну бровь и ухмыльнулся.       — Ожидаемо, — ответил он.       Узник слез с койки, подошёл к столу, влез на него и посмотрел в маленькое решётчатое окошко, что располагалось прямо под потолком.       — Тебе ещё воля мила? — спросил Сталин, зная ответ.       — Я хочу свалить к чёрту отсюда, — буркнул второй и повернулся в его сторону.       — Я могу тебя, конечно, отпустить, но ты будушь уже точно не на моей земле...       Николай Иванович вопросительно глянул ему в лицо. Сталин продолжил:       — Да и тебе нужно будет кое-что сделать... Могу тебя отправить в Германию. Прямо к Гитлеру, у него работать будешь.       — В Германию? — усмехнулся Ежов.       — Уже в обществе такие слухи пошли.       — Да хоть в Бразилию, только выпусти меня отсюда, — всё ещё не воспринимая слова собеседника всерьёз, пошутил чекист.       — Ну ты тоже услужишь мне, тогда и отправлю, — странно улыбнувшись, дополнил генсек.       — И чем я могу Вам услужить, будучи в таком положении?       Иосиф помолчал с минуту и полушёпотом проговорил:       — Я знаю, что ты гомосексуалист и знаю всех твоих тайных партнёров...       Заключённый опустился на корточки и, недоумевая, уставился на главу государства. Он нервно усмехнулся и спросил:       — Ч-что Вы имеете ввиду?       — Услужишь мне, как им? — пошловато улыбнувшись, пояснил грузин.       Бывший чекист застыл на месте. Он случайно дернул ногой и рухнул на стола на пол. Мужчина тихо охнул и сел.       — Вы что, с ума сошли? — прошептал он.       — Нет, ну если хочешь быть нашпикован свинцом через пару месяцев, то я непротив, — встав с места, проговорил Иосиф.       Ежов замялся, его глаза забегали из стороны в сторону. Руки затряслись с новой силой. Когда вождь уже подошёл к двери и открыл рот, чтоб позвать охрану, Николай смущённо крикнул:       — Ладно! Я согласен. Согласен на это...       Сталин ехидно улыбнулся и развернулся. Он посмотрел на бедолагу, что кое-как поднимался на ноги.       — Превосходно, Ежевичка, — промурлыкал генсек.       — И что, п-прямо тут? — прошептал тот.       — Ну а где же ещё по-твоему?       Чекист подошёл к столу и проговорил:       — Только сдержи обещание и отпусти меня после этого.       — Ну конечно, Коленька...       Иосиф подошёл к нему и наклонился к лицу. Заключённый вжался задом в стол. Диктатор положил свои руки ему на талию и поцеловал его в щеку. Бедняга таращился в потолок и пытался не разрыдаться от ужаса.       — Помнишь, как в прошлые разы? — пролепетал Сталин и взял его одной рукой за нижнюю челюсть.       — Я... а... к-какого черта? — попытался что-то сказать узник.       — Трахать своих подчинённых – это вполне весело, хоть ты этого, верно, и не знаешь... Ну если только секретарш, — усмехнулся вождь.       — Ты что, и-и Берию так будешь? — нервно ухмыльнулся Ежов.       — А ты всё будешь на него переводить?       — Не-е-ет, просто... Просто интер-ресно.       Иосиф развернул его к себе спиной и наклонился к уху. Он прошептал:       — Ноги не держат, да?       — Н-н-нет, всё пр-превосходно.       Главный дернул рубашку того вверх и стал стягивать его штаны вниз. У заключённого из глаз полились слёзы. Он вспомнил человека из своего прошлого, который делал ровно то же самое. Бедняга зажмурился, в голове стали прокручиваться воспоминания из отрочества.       Генсек расстегнул свои ремень и ширинку. Он достал свой "машинный агрегат" и ввёл его в бедолагу, что уже уткнулся лбом в стол и тихо всхлипывал. Сталин стал двигаться, а Ежов зажал свой рот рукой и тихо болезненно застонал. Ноги последнего чуть не подкосились, но старший его держал за талию и не давал лишний раз дёрнуться. Вдруг бывший нарком убрал свою ручонку ото рта и завопил:       — Хватит! Хватит! Я больше так не могу!       — Можешь, Коленька, можешь. Ты потерпишь несколько минут и будешь вскоре на воле. Не буду удивлён, если даже будучи на должности в Германии, ты будешь продвигаться вверх по карьерной лестнице именно так, ведь ты вовсе не единажды уже так ширинки чужие расстёгиваешь.       Иосиф всё углублялся и ускорялся, а узник царапал ногтями стол и терся лицом о его поверхность. Ужасная боль, унижение, страдания, страх – та смесь, что сейчас переполняла его. "Чёртовы уроды, которым нужно лишь тело. Чтобы вы сдохли в муках, твари. Пускай, вас пытают, как пытал я блять, мрази! Чтоб вас и в рот, и в жопу паяльником!" — думал он.       — Слышь, И-иосиф! Т-ты же только что говорил, что я, как ребёнок выгляжу... Так чё ж ты творишь сейчас, а!? — проскрипел Николай.       Вождь задумался, а потом выдал:       — Так ты ж только как ребёнок, а не настоящий.       — Ну ты и сволочь последняя...       Генсек обнял его двумя руками и прижался. Второй взвыл то ли от боли, то ли от осознания всей мерзости ситуации.       — Я ненавижу тебя! И твою херову страну, урод! — заорал Ежов, — Да чтоб этот чертов Союз сдох через год блять! Я г-гарантирую, без меня СССР д-долго не протянет!!!       — Ага, давай, неплохо стонешь, Ежевичка, — издевательски усмехнулся Сталин и кончил.       Чекист скривился и схватился руками за стол. Иосиф вышел из него и быстро привёл себя в порядок. Узник кое-как надел штаны и отошёл в угол камеры. Он облокотился об угол и съехал на пол. Неприятно жгло снизу, а глаза застилали слёзы. Диктатор сунул руки в карманы и усмехнулся, смотря на беднягу, глядящего в пустоту.       — И чего хнычим? Радоваться надо, что тебя выпустят скоро, и слухи о твоем побеге в Германию оправдаются, — сказал он.       — Уходи, — бросил садист.       — Думаю, мы больше не встретимся, — с грустью усмехнулся Сталин, — поэтому, прощай, Коленька. Надеюсь, тебя ждёт успех за границей.       — Мгм, прощай, — кратко попрощался Ежов и уткнулся лицом в поджатые колени.       Вождь что-то крикнул, дверь отворилась, он вышел, а потом раздался хлопок и удаляющиеся шаги.       "Он не наврал, и этот ад кончится? Меня правда туда отправят?" — думал Николай Иванович, сползая всё вниз и вниз. Огонёк надежды уже во всю горел в его глазах, а живая полуехидная улыбка снова украшала его лицо.

***