Black Shadow

Субин морщит нос, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь жалюзи, наполняя комнату резким светом. Они почти ослепляют его, заставляя зажмуриться. Голова гудит, тупая боль отдается в каждой клетке тела, а рука неприятно ноет. Диван, на котором он лежит, слишком тесен, чтобы можно было удобно спать. Он не помнит, как заснул. Несколько раз моргает, пытаясь развеять туман в голове. Последнее, что осталось в памяти, — ничего. Чистый лист, пустота. Он должен был составить план с Ёнджуном… Они что-нибудь придумали? Блуждающий взгляд задерживается на стакане воды на журнальном столике. Лед наполовину растаял, тонкие капли конденсата стекают по стеклу. Диван слегка прогибается, когда он приподнимается, проводя ладонью по виску. И тут замечает — на его руке самодельная повязка. Оторванная футболка, туго намотанная вокруг запястья. Он осторожно касается ткани пальцами и тут же морщится — кожа под ней пульсирует от боли. — О, — раздается из кухни бодрый голос Кая. — Ты проснулся! А то мне тут уже скучно стало. Субин хмурится и оборачивается. Кай выглядит так, словно не мог дождаться этого момента — он практически подпрыгивает, разливая кофе в чашку. — Хочешь? — спрашивает он, указывая на свою. — Могу сделать еще, если надо. — Я не пью кофе. Кай хмыкает. — А, ты из этих, понятно. Субин даже не пытается разобраться, что именно Кай имеет в виду. Голова раскалывается, а любое движение только усиливает глухую пульсирующую боль. Когда он садится, по телу прокатывается новая волна головокружения. Одеяло, скомканное вокруг него, сползает на колени. В животе вспыхивает знакомое неприятное чувство — то же самое, что мучило его прошлой ночью, — и в тот же миг он ощущает липкую испарину на своей коже. Запах крови исчез, уступив место аромату свежесваренного кофе. Субин медленно оборачивается к тому месту, где еще недавно лежал мужчина, но теперь там — ничего. Пол безупречно чист, словно ничего и не было. — Джун… э-э… — Субин запинается, взгляд Кая тоже останавливается на том же самом месте. — Он избавился от него? Ну, от... него? Он шумно вздыхает, проводя пальцами по лбу. Натянутый смешок срывается с его губ. — Боже, это звучит ужасно. Прости. Просто… слишком много всего. И да, это действительно звучит ужасно. Как Ёнджун мог убить человека, которого знал с детства, а потом просто... избавиться от него, будто это мусорный мешок? Как он может не чувствовать ни капли вины? Где он вообще?.. Субин резко качает головой. Он не хочет знать. Да и какая разница? — Хочешь есть? — Кай заглядывает в холодильник, явно стараясь сменить тему. — Ты ведь ничего толком не ел с тех пор, как сюда попал. — Не голоден, — коротко отзывается Субин, откидываясь назад и срываясь на тяжелый, прерывистый вдох. — Тебе нужно что-нибудь съесть, — раздается голос Кая из кухни. Он шумно вытаскивает продукты из шкафа и ставит их на стойку. — Я неплохо готовлю. Уверен, смогу приготовить что-нибудь, что тебе понравится. Субин не отвечает. Он ощущает себя марионеткой, которой перерезали нити, — пустым, сломанным. Ёнджун сломал его слишком легко. Он сам сдался слишком легко. Единственное, что он может сейчас делать, — это смотреть на нетронутый стакан воды, следя, как капли конденсата медленно стекают по стеклу и собираются на его краях. Кай усаживается напротив, поджимает ноги под себя и откусывает кусочек батончика с мюсли. По комнате тут же разливается густой запах арахисового масла, и Субин морщится. Он чувствует взгляд Кая, тяжелый, выжидающий, но продолжает сосредоточенно теребить пальцами подол футболки, делая вид, что не замечает его. И, возможно, грубо вымещать свое раздражение на Кае, но ему все равно. Кай — друг Ёнджуна. А значит, и он замешан во всем этом. — Расскажи мне о себе, — Кай меняет позу, поудобнее устраиваясь на стуле. Его взгляд цепляется за Субина, изучающий, но не давящий. — Ты вырос в районе залива? — Почему тебя это волнует? Кай тяжело вздыхает, словно выпуская из себя воздух. — Я просто пытаюсь поговорить. В конце концов, мы какое-то время будем здесь вместе, понимаешь? Думаю, самое меньшее, что мы можем сделать, — это узнать друг друга. — Я не хочу тебя знать, — резко отрезает Субин. — И не хочу знать Ёнджуна, ясно? Я вообще не хочу здесь находиться. Кай медленно кивает, напевая себе под нос что-то неразборчивое. — Что случилось с твоей рукой? — кивает он на его предплечье, где повязка уже ослабла из-за постоянных движений. Удивительно, что она вообще еще держится. — Прекрати. — Как ты это сделал? — Я упал, — лжет Субин. Почему Кай так внезапно заинтересовался им? Тот наклоняется вперед, внимательно глядя на него. — Можно посмотреть? Субин хмурится и инстинктивно прижимает руку к груди. Нет. Ёнджун уже достаточно болен, последнее, что ему нужно, — еще один садист. Еще один кровожадный ублюдок, которому доставляет удовольствие чужая боль. А что, если у них обоих есть план? Если они задумали убить его? Сердце болезненно сжимается, а по спине пробегает ледяной озноб. Они могли привезти его в глушь, чтобы пытать, как животное на бойне. Ждать идеального момента, чтобы избавиться от него. Он представляет кривую ухмылку Ёнджуна, когда все идет по его сценарию. У него не будет шанса выбраться отсюда живым. Ёнджун не настолько глуп. Субин пытается дышать глубже, избавиться от удушающего давления в груди, но чем сильнее он пытается прогнать образы, тем больше их вспыхивает перед глазами. Ловушка. Западня. Он видел лицо Ёнджуна, он видел, где они находятся, он встретил Кая. Зачем им оставлять его в живых? Мысли сталкиваются друг с другом, как беспорядочный ураган. Стены словно смыкаются вокруг него, пульсируют в такт его бешеному сердцебиению. Воздух не проходит в легкие, грудь сжата, словно ее обвили цепями. Дыши Субин, просто дыши.

***

Зрение мерцает, словно кто-то приглушает свет на краях его сознания. На мгновение ему кажется, что он действительно может потерять сознание. — Я ничего не сделал! — голос Кая звучит откуда-то сбоку, но Субин едва его различает. А потом его толкают вперед, и голова резко опускается вниз. Все кружится. Не плавное, убаюкивающее движение карусели, а яростное, неистовое вращение, как у стиральной машины, сломанной и запущенной на максимальной скорости. Его кожа холодная и липкая, а в голове только одна мысль: он не может дышать. Из горла вырывается сдавленный звук, он судорожно пытается втянуть хоть немного воздуха, но дышит слишком быстро, слишком прерывисто. Боль в ребрах становится невыносимой, будто они вот-вот треснут. Он даже не сразу осознает, что больше не на диване. Кто-то стащил его вниз, и теперь он зажат между чьими-то коленями. — Дыши, Субин, — голос мягкий, спокойный. — Слушай меня, ладно? Просто дыши. Он едва различает слова. Если бы человек перед ним не сидел так близко, если бы не ощущалась его тёплая, твердая опора, Субин бы решил, что это просто его собственные мысли, но его ноги по обе стороны от его тела, крепко удерживая его у дивана. — Сосредоточься на дыхании, — голос зовёт его обратно в реальность. — Медленно и размеренно. Считай вместе со мной, хорошо? Вдох на четыре, задержка на два, выдох на четыре. Он старается. Честно пытается. Но всё равно сдается, бессильно роняя голову на колени. Всё тело дрожит, и он подтягивает ноги ближе, словно пытаясь исчезнуть. — Кай, принеси мне мокрую тряпку! — голос Ёнджуна звучит резко, требовательно. По комнате раздаются торопливые шаги, затем — грохот захлопывающейся дверцы шкафа. Субин зажмуривается, отчаянно пытаясь остановить бешеное вращение комнаты хотя бы на пять секунд. Этого достаточно, чтобы сделать один вдох. Холодная тряпка касается его лба, и он едва сдерживает стон — любое движение только усиливает тошноту. Голова тяжело откинута на подушку дивана, мир вокруг будто плывёт. — Если тебя снова стошнит, хоть предупреди меня, чёрт возьми… — Ты можешь перестать вести себя с ним как придурок хотя бы на пять минут? Голоса звучат рядом, но Субин не сразу различает их. Он щурится, тяжело дыша через нос. Если бы мог, он бы огрызнулся на Ёнджуна, сказал ему отвалить. Но сил нет. Вместо этого он просто остаётся лежать, погружаясь в себя, проваливаясь в этот вязкий, тянущий мрак. — Субин, сядь, — звучит приказ, и чьи-то руки поднимают его голову. — Если будешь лежать так, станет только хуже. Он моргает. Раз, два. Пытается сфокусироваться, но взгляд застревает на рубашке Ёнджуна, следя за её узорами, как за чем-то далеким и несуществующим. Когда он вообще вернулся? Эта внезапная забота заставляет Субина напрячься. Что-то должно случиться. Что-то плохое. Ёнджун сидит на полу перед ним, его ноги по обе стороны от тела, удерживая Субина в вертикальном положении, прижимая к дивану. Это странно. Не говоря уже о том, что неудобно. Брюнет тянется за стаканом воды, который, скорее всего, уже успел стать комнатной температуры. Подносит его к своим губам, а другой рукой поддерживает Субина за голову, не давая ему снова завалиться назад. — Пей. Субин подносит стакан к губам, делает несколько маленьких глотков, но быстро отворачивается — тошнота подступает слишком резко, и больше пить он не может. К его облегчению, Ёнджун не настаивает. Просто молча ставит стакан обратно на стол. Секунды тянутся, прежде чем он снова заговорит: — У тебя часто бывают панические атаки? Субин ничего не отвечает. Он лишь наблюдает, как Ёнджун, не глядя на него, роется в сумке, доставая медицинские принадлежности. Зубами разрывает упаковку с бинтами, кладёт её на стол, затем продолжает вскрывать другие упаковки — уверенно, спокойно, будто делает это не в первый раз. От вида инструментов на металлическом подносе его живот сжимается. Это слишком напоминает о прошлом. О тех временах, когда он был ребёнком и ждал маму на работе, перебирая её инструменты в поисках хоть чего-то, что могло бы его занять. О днях, когда он мечтал пойти в медицину, пока его не вынудили выбрать совершенно другую дорогу — ту, с которой он давно уже свернул. — Я задал тебе вопрос, — голос Ёнджуна возвращает его в реальность. Пальцы легко касаются его подбородка, поднимая лицо. — У тебя часто бывают панические атаки? Субин кивает, отворачиваясь. Он ненавидит это. Ненавидит, что не может контролировать собственное тело. Ёнджун цокает языком, перехватывает его запястье — и Субин тут же дёргает руку назад, рефлекторно, не задумываясь. Глаза широко распахнуты, он следит за каждым его движением, грудь всё ещё тяжело вздымается после паники. — Я пытаюсь помочь, — раздражённо выдыхает Ёнджун. — Но если тебе нравится истекать кровью, пожалуйста, не буду мешать. Его взгляд твёрд, но в нём нет прежнего напора, только усталость. Субин колеблется, а потом, нехотя, снова протягивает руку. Ёнджун ловко перехватывает её и подкладывает себе на колено. Субин не помнит, как его перевязывали. Единственное логичное объяснение — это сделал Ёнджун. Перед тем, как исчезнуть. Перед тем, как вернуться. Уродливый, рваный порез на его руке всё ещё лениво кровоточит, и Субин не отрывает от него взгляда, наблюдая за каждым движением Ёнджуна. — Это будет жечь, — бормочет тот, хватая с полки бутылку и без предупреждения выливая жидкость прямо на рану. Холодная, влажная боль пронзает кожу, но через мгновение ожог превращается в нестерпимое жжение, словно кислотой разъедает порез. По сравнению с этим сам момент, когда лезвие врезалось в плоть, кажется детской забавой. — Ты не можешь просто заклеить его пластырем или что-нибудь в этом роде? — срывается Субин, замирая, когда Ёнджун берёт в руку изогнутую иглу. От одного её вида у него сжимается желудок. Иглы. Он никогда не переносил их хорошо, даже став взрослым. — Мы могли бы, — небрежно отвечает Ёнджун, бросая на него короткий взгляд. — Но тогда рана, скорее всего, заразится, не затянется как следует, кровотечение может продолжиться, и ты попросту истечёшь кровью. Он делает паузу, будто давая Субину время подумать. — Но это твой выбор. Выбор очевиден. — Поторопись, пожалуйста. Ёнджун подвигается ближе, фиксируя его руку. Вся область вокруг пореза пульсирует, словно охваченная огнём. Но если боль от раны была сильной, то первый прокол иглой оказывается в тысячу раз хуже. Жгучая, острая, электризующая боль пронзает кожу, заставляя Субина дёрнуться, как от разряда тока. — Субин, — предостерегающе бросает Ёнджун, крепко удерживая его запястье. — Если будешь дёргаться, только сделаешь хуже… — Это чертовски больно! — резко выдыхает Субин сквозь стиснутые зубы. — Тогда поговори со мной, — спокойно предлагает Ёнджун, будто они приятели, ведущие обычный разговор. Субин уже готов огрызнуться, но в этот момент игла снова входит в кожу, заставляя его тяжело выдохнуть и судорожно зажмуриться. — Какой твой любимый цвет? — вдруг спрашивает Ёнджун. — Ты серьёзно? — Просто пытаюсь отвлечь тебя. Руки Ёнджуна остаются твёрдыми, уверенными. Он продевает нить с привычной лёгкостью, несмотря на инстинктивные подёргивания Субина. — Синий, — бормочет Субин. — И жёлтый. Ёнджун продолжает работать, едва заметно напевая себе под нос, точно размечая каждый новый укол, прежде чем игла снова вонзается в кожу. Сколько раз он делал это раньше? Каждый стежок ощущается как предательство — тот самый человек, который разорвал его на части в самом начале, теперь скрепляет их обратно. И что хуже всего, на лице Ёнджуна нет ни следа раскаяния, ни намёка на сочувствие. Для него Субин — всего лишь вещь. Сломанный механизм, который нужно привести в рабочее состояние. — У тебя есть братья или сёстры? — внезапно спрашивает Ёнджун. — Мы почти не общаемся, — отзывается Субин, его голос звучит отстранённо. — А у тебя? Боль постепенно стихает, сменяясь тупой, но терпимой пульсацией. Субин не сводит глаз с Ёнджуна, пытаясь разглядеть в нем хоть проблеск человечности. Его лицо сосредоточенно, а между бровей залегла глубокая складка. — У меня есть Кай, — наконец произносит Ёнджун. Несколько прядей ёнджуновых темно-каштановых волос лениво падают на лоб. — Но ведь вы не родственники, верно? Субин наблюдает за его движениями, завороженный тем, как умело он орудует иглой. В его руках нет ни дрожи, ни сомнений — только точные, выверенные движения, словно он рисует на холсте. Чем дольше он смотрит, тем больше замечает: мозоли на пальцах, старые шрамы, разбросанные по рукам и ключицам. — Почему вдруг такой допрос? Субин пожимает плечами. — Просто любопытно. Вы двое кажетесь… близкими. Ёнджун сжимает губы в тонкую линию, а затем тянется за марлей. В этот момент Субин замечает крошечную татуировку в виде звезды за его левым ухом — настолько маленькую, что ее легко можно было бы не заметить. Он задается вопросом: зачем делать татуировку, которую почти никто не увидит? Ёнджун смачивает марлю, аккуратно прижимает ее к кровоточащему шву и держит несколько мгновений, прежде чем вернуться к работе. На короткий миг их взгляды встречаются — глаза Ёнджуна пронизывают Субина сквозь упавшие на лицо пряди волос. И снова Субин ничего не может прочитать в этом взгляде. Это сводит его с ума. Он всегда умел разбираться в людях, но Ёнджун... он словно пустая оболочка. — Мы не родственники, — тихо говорит Ёнджун, отводя взгляд. — Но мы живем вместе с детства, так что я считаю его братом. — Вы такие разные. Ёнджун усмехается — короткий, почти искренний смех, наполовину вздох. — Кай другой, но он один из самых добрых людей, которых ты когда-либо встретил. И каким-то образом он дружит с Ёнджуном. Это не укладывается в голове. Последний узел завязан, и Ёнджун хлопает Субина по руке, жестом давая понять, что все готово. Боль теперь лишь слабая пульсация, почти неощутимая. — Подожди неделю, потом снимем швы. Только не будь идиотом и не трогай их, понял? Если они разойдутся, я не стану их снова зашивать. Он поднимается с пола, собирая использованные материалы со стола и бесцеремонно бросая их обратно в пакет. Кожа вокруг швов покраснела и припухла, болезненно реагируя на любое прикосновение. — Эй, Ёнджун? — Субин нахмуривается, нерешительно проводя пальцем по чувствительной коже вокруг шва. Он сглатывает, наблюдая, как Ёнджун замирает. — Почему ты вдруг так добр ко мне? Их взгляды снова встречаются. И снова Субин видит в его глазах пустоту — тот же холодный, равнодушный взгляд, что и всегда. Ёнджун молча наблюдает за ним, прежде чем устало провести рукой по волосам. — Ты всего лишь средство для достижения цели, Субин, — говорит он ровным, бесстрастным голосом. В груди неприятно сжимается. — Не придавай этому большого значения. Ты нужен мне живым только до тех пор, пока я не получу то, что мне нужно. Вот и всё. Слова, которых он боялся. Ёнджун не собирается его спасать. Как только получит желаемое — избавится от него. Субин кивает, не поднимая глаз. — Понял.