Доктор мама

Запах хлорки, человеческие голоса и маска на лице, заставляющая вспотеть ещë до операции давно стали обыденностью для Дороти. Дороти Браун. Так она всегда представлялась незнакомым людям и пациентам. Но ведь здесь все знакомы. Любимая областная больница. Хорошо устроенная, дорогая, огромная. Место, которое за шесть лет привыклось как дом. Кто-то может сказать, что время течёт слишком быстро, и за такой промежуток человека ничего не связывает с привычными местами. Чистой воды ложь. *** Дора с детства мечтала работать в больнице. Хоть тогда она только и знала о цветных пилюлях и хороших сторонах профессии, цель поставила себе стальную: стать онкологом. Трудный выбор. Видишь много незаслуженных смертей. Хотя, ведь одному богу известно, заслуженные ли они? Она была уверена, что справится ещё в институте. Но увидя первую смерть под своим же скальпелем, уверенность значительно ослабла вместе со своей хозяйкой. Ослабла морально. Дух сначала захватывало. Хотелось поднять свои кровавые руки и назвать себя убийцей. Но с этим помогали справиться будущие близкие друзья. И не только. Карл был особенно всегда рядом. Он тогда и сказал слова, что привели в успокоение: "У каждого врача есть своё личное кладбище. Тем более у онколога.". Сам он бы никогда не понял чувства Дороти. Он был обыкновенным педиатром со второго этажа. Всю свою жизнь. Он тоже видел смерти, но не такие мучительные и душераздирающие. Он видел лишь документы и заключения с роковой подписью: "смерть-11:54". Детский онколог всегда осознавал груз, что возложен на его и без того тяжёлые плечи. Но так.. больно. Понять могла лишь одна. Онколог для взрослых. Миловидная тётушка Зои с пышными формами и не менее пышным начёсом на голове, который был моден ещë в двадцатые года прошлого века. Она без слов умела поддерживать лучше других. И сейчас Дора бросит всё это? Бросит дело всей своей жизни? На то тоже есть причины. Она сама виновата в своих проблемах. И сама это осознаёт, скребя себе по дырявому сердцу из гранита. *** Несколько месяцев до этого все и случилось. Прекрасный осенний вечер. Холодный день выдался в этот, казалось бы, солнечный вторник. Кудрявый врач при поддержке тëплого шерстяного шарфа и парочки носков был уже дома. Она разматывала жёлтый шарф на шее своей дочери. Столь же кудрявой, темноволосой и с азиатским разрезом глаз, не похожим на родственников. Не в обиду, скорее с семейной нежностью, это становилось постоянной шуткой. Очаровательное личико улыбалось от каждого неловкого прикосновения матери к нежной коже. —У тебя ничего не болит? Боюсь, сегодня я пришла слишком поздно и ты могла заболеть на морозе. Скоро ведь и снег пойдëт. —Нет. Только голова., - тонкий голосок даже не видел никакой проблемы в данной фразе. Пока как плечи матери напряглись. —Голова? Почему же, ты ударилась? —Нет, она болит уже неделю. Или больше.. и всё-ё-ё кружится вокруг меня иногда. Маленькая девочка четырёх лет вряд-ли будет придавать внимание своему недугу. Но разве в таком юном возрасте можно страдать головными болями? Дора была озадачена. Она закусила свой согнутый палец и призадумалась. Эти мысли долго посещали тяжёлую голову девушки за завтраком, обедом, перед сном. Она не могла уже ничего поделать. Проверка показала положительный результат. Страшные несколько слов на бумаге. Страшные они были для неë и ранее во все времена работы, но сейчас они пробили сердце насквозь. Это рак мозга. Поверить было невозможно и невероятно страшно. Не может же быть! Онкология могла затронуть любого человека на планете, но почему именно её? За что мать девочки так провинилась? За то, что спасала подобным детям жизнь, а убитым горем матерям вытирала слëзы? Единственная радость в её жизни не могла погибнуть без попыток спастись. Стук в дверь, быстрый вход, от потока ветра даже несколько листов приподняли свои края. Дороти положила на стол директора больницы бумагу, исписанную синей ручкой. Даже кинула с громким стуком, хотя бумага вовсе и не может стучать. —И что это?, - недоумевающая женщина за столом приподняла свою графичную бровь, лишь слегка косясь на документ, который без еë подписи не имел никакой силы. —Я прошу отдать мне под лечение мою дочь. Эмми. Я знаю, что кроме меня в большом городе детских онкологов тьма тьмою. Но... - пауза вперемешку с долгим подбором правильной фразы. - Они же не будут так относиться! Я сама знаю! Они поставят её в очередь, как очередного ребёнка с недугом! А я нет! Я буду лечить свою дочь. Я буду оперировать, брать анализы. Я в восьмëрку скручусь, но вытяну еë ценой своей жизни. Мне терять нечего. Пожалуйста. Вивьен... Дама в строгих острых очках оглядела рукопись и взглянула в глаза подопечной. Взглянула тем образом она и в глаза убитой душевно матери. —Я не могу этого сделать, Дороти. Ты прекрасно это знаешь. Врачебный завет. Не иметь отношения к лечению родных и близких. Умоляю, даже не мучай себя этим. Под твоими глазами уже собрались мешки с песком. Огромные мешки. Я знаю отличного врача в соседней больнице через два района. —Вивьен! Моя дочь постепенно умирает! За эти несколько недель я вижу, как ей порой плохо! Она теряет сознание! Она не готова ждать неделями, месяцами. Счёт идёт на секунды. Ты же знаешь, что она единственная моя отрада, у меня нет больше никого.. —Слышали бы это твои близкие из этой же больницы. Я не могу. Прости. Если что-то случится, тебе же хуже и будет. Я переживаю за тебя., - она перевернула лист лицом к столу и отодвинула от себя, давая полный отказ. —А я переживаю за Эмми... – бедный лист вновь оказался лицом вверх. Голос спустился до шёпота. Молящего и тихого. Из глаза постепенно, словно из бассейна, упала капля солёных слёз. — ...Ладно... – женщина сдалась. Она сняла свои очки и подписала бумажку, молящую о невозможном. —Но не вини меня, если тебе потом будет больно. Я предупреждала. —Спасибо, спасибо! Девушка выбежала из кабинета и рванула к себе на третий этаж. Даже борода добряка Фреда на пункте регистратуры колыхнулась от порыва воздуха. Он приспустил тёмные очки, за которыми порой скрывался сладкий сон на рабочем месте. Эти очки идеально подходили под его светло-русую бороду. —Куда спешишь, дорогая Дора? —Мне разрешили! Я смогу спасти Эмми! - она истерично и быстро жала кнопку на панели. —Разрешили?... Но лифт уже закрылся. Ответа на вопрос мужчина не дождался и остался в недоумении. Месяцы проверок, дни слёз и страданий. Но недели всё ещё живой девочки. На руки налезли узкие голубые перчатки для операции. Дыхание спёрло. В глазах темнело. Но непонятно от чего. От нехватки воздуха из-за маски или из-за нервов? Как дробить кости своего дитя? Череп.. кровь, спёртый запах спирта. Переглядки. Операции на мозг всегда проводятся в сознании пациента. —Мама, почему эти звуки, почему? Мам? Мне страшно. —Мне тоже очень страшно. Но всё будет хорошо. Мы справимся, милая. Я сейчас сделаю одно действие... А ты считай. Помнишь, мы учили считалочку про слона. Пожалуйста, начинай. Девочка начала робко и неуверенно произносила слово за словом. Порой останавливалась, сбивалась. Ждала, чтобы подсказали, что свойственно каждому ребенку еë возраста. —Так.. а теперь? Ты забыла? Не молчи. Дальше отрывок про его уши, Эмми. Молчание встряло в сердце. Мир на миг остановился. Тишина заставила в ушах запищать. —Эмми? - тихий голос отдался эхом в своей же голове. Как говорят, сердце упало в пятки? Нет. Вся кровь слилась в ноги и не могла подняться выше. Откуда-то сбоку донёсся голос: "Она потеряла сознание! Что по пульсу? Пульс опускается ниже нормы!" —Нет, нет! Она... Она... может анестезия? Я не знаю! Я почти закончила. Я почти достала, приведите её в себя! Писк. Пронзительный. Острый. Слышится лишь дыхание. По лбу стекла капля пота. —Пульс.. это асистолия. Останавливайте дефибриллятор. Запишите время, – голос боку. Голос из ада. Ужасный голос. —Эмми? Нет! Попробуйте дефибрилляторами! Пробуйте всё!! —Дороти, ты и сама знаешь. Это бессмысленно. Клиническая смерть поджидает на каждом шагу.. —Эмми... – это были последние. Самые тихие и наполненные болью слова. Слова перед тем, как девушку вывели из стерильной операционной. Она не видела ничего. В ушах стоял писк. Дора глядела на свои окровавленные в перчатках руки. Глядела сквозь туман, а внутри ощущала пустоту. Больше ничего не было важно. Ни прошлое, ни будущее. Хотелось умереть и достать от туда это маленькое тельце, которое ещë месяц назад весело пело песенки на ухо и рассказывала стихотворения про игрушки. В ушах до сих пор стоял писк, а в теле больше не осталось сил. — До, ты слышишь меня? Дора! Очнись! Ничего не закончено, слышишь? Ты ни в чём не виновата... Это был конец для неё, До... Рядом стоял тот, кого тут даже быть не должно. Карл. Как педиатра пустили сюда? У Карла всегда были свои связи. Сейчас он целовал щёки, по которым текли слёзы. Он что-то говорил. Он плакал и сам. Это была его племянница. У Карла был брат. Они оба восточной внешности. Азиатской. Красавцы. Брат Карла и стал отцом Эмми. Слишком долгая история и слишком банальный конец. Он позвал поехать туда, где они с братом и родились. А там всё закрутилось само собой. Этот мужчина, имя которого даже не будет звучать в повествовании стал отцом, который "пропал безвести". Он сказал, что никогда не будет готов к такому. Он слишком изменчив. Он бросил. Оставил одну. Он пропал из жизни. Но из-за этого Дора и не грустила сильно. До этого дня. Сейчас в глазах Карла она видела его, вспоминала каждую секунду, каждое прикосновение. В полной, могильной тишине. —Её больше нет, я убила её... —Ты не убила! До! Проснись! Ты не убила! Так распорядилась жизнь! До!, - он тряс еë за плечи, старался привести в себя. Но больше в это тело не вернëтся душа Дороти. Она вышла из неë вместе с душой дочки. Осталось только тело, которому осталось немного. Может ли мать выдержать боль утраты ребëнка? А на своих глазах? А под своим ножом? А с взглядом на мозги этого ребëнка и руками в его крови? *** Так и прошла пара месяцев отсутствия. Пара месяцев принятия, которого никогда не будет. Пора было действовать. Сейчас Дора стоит у пункта регистрации под шум голосов людей разных возрастов. Она держала в руках коробку с рисунками и коробку со своими вещами. Она никогда не умела рисовать. Это приносили дети. Это рисовали дети. Столько памяти. Столько любви... Всевышний решил, что она не достойна больше любви от своего ребёнка. А нужна ли ей другая? —Может, передумаешь, милая Дороти? —Нет. Никогда, Фред. Я слишком много погубила. Я не достойна больше тут оставаться. Я больше не могу. Просто возьми ключи от кабинета, от хранилища. И от шкафчика. Там только халат. А бейджик заберу. —И куда ты подашься? —Пойду работать фармацевтом. Буду слабительное продавать. —Из заслуженного врача города в продавщицу из аптеки? Ты достойна большего. —Не нужно так. Судьба решила, что нет. И никогда больше не буду. Если не возьмут.. да хоть в монастырь уйду. Монашкой буду., – дороти улыбнулась. Она всегда свои проблемы оборачивала в смех. Даже сейчас. —Мы любим тебя, Дора. Возвращайся. Мы все будем скучать. А особенно Зои и Карл! Найди своё новое счастье. И никогда нас не забывай. Приходи. Попьём вместе чай и обсудим ужасных женщин в очереди. Как всегда. Как всегда... Она молча улыбнулась. Положила ключи и развернулась. Из глаза скатилась прозрачная блестящая слеза, а нос закололо. Она пошла к выходу из места своей жизни. К началу новой? Ну уж нет. Новой жизни никогда не бывать. Ведь она в последний раз попрощалась с Зои, в последний раз взглянула на скальпель. А дома еë уже ждëт другой скальпель, который совсем скоро закончит существование и без того мëртвого тела, оставившего свою душу в операционной на третьем этаже.