I know how much it matters to you

Хисын искренне надеялся, что сможет отдохнуть хотя бы ночью, но даже тогда это оказалось невозможным. В голову всё время лезли мысли об отце и рисовались картины, в которых он сидит на груди и сдавливает шею ладонями. Ли просыпался от ужаса не один раз, шумно дыша и ворочаясь, и, в конце концов, это заметил Джейк, проснувшийся от шороха рядом с собой. Путем недолгих и невнятных расспросов он не выяснил ничего полезного, но когда коснулся чужого плеча, чтобы обратить на себя внимание, все стало предельно ясно. Судя по температуре тела, у Хисына явно начался жар, и оставлять это на самотек было бы ужасным решением, потому Шим быстро соскочил с постели и стал рыться в аптечке, которую, благо, не унес, ища нужные таблетки. Он переживал настолько, что, кажется, его и самого в какой-то момент начало лихорадить. С усилием он уговорил Хисына в полусонном состоянии выпить эту таблетку, которая помогла бы избавиться от бредовых навязчивых мыслей. Переживания за парнишку заставили нервничать настолько, что сон больше не шел, и потому Джеюн сел, притянув колени к груди, и, периодически проверяя чужую температуру рукой, стал следить, станет ли парню хоть немного лучше. Сегодняшний день оказался настолько насыщенным, что никому из них двоих такого и не снилось. Как вообще из супер позитивного дня, полного побед и радостей, всё могло скатиться в этот кошмар? Джеюн даже вздрагивал от неприятных фантазий, навязчиво заполняющих голову. Было просто ужасно страшно, когда перед глазами вставала картина, которая даже в теории могла происходить с Хисыном сегодня. Все это доходило до каких-то кошмарных крайностей, от которых буквально мурашки бежали по коже. Но даже несмотря на это, когда Ли перестал хмуриться и ворочаться, а лоб его стал прохладнее, чем был, Джеюн позволил себе успокоиться и сомкнуть глаза. Всё же, несмотря на страхи, он тоже очень устал.

•••

Утро выдалось неловкое. Джеюн проснулся раньше, и еще около пятнадцати минут боятся лишний раз пошевелиться, чтобы не разбудить мирно спящего Хисына, который едва уснул к середине ночи. Однако всё равно пришлось, и, к счастью, это даже не помешало парнишке спать дальше: конечно, то, что он пережил за прошлый день, отняло слишком много сил. Шим с трудом мог смотреть на чужое лицо и не морщиться. Хисын правда всё ещё очень красив и мил, когда спит, но эти ссадины, хоть и заклеенные пластырями, выглядят так больно, что мурашки бегут по коже. Джеюн не знал, каково это, потому что никогда не получал таких ударов от кого-либо, но сейчас будто ощущал всю боль на себе. Он даже вздрогнул, когда подумал о том, как отец мог оставить такие следы на лице своего родного сына. Чтобы перестать думать об этом кошмаре, Шим постарался тихо занять себя делом и собрать аптечку, в которую вчера смёл всё без разбору, и поставить её хотя бы на стол, ибо на полу таким вещам не место. Уже через пять минут всё было сделано, и он решил спуститься вниз, чтобы предупредить маму, несмотря на то, что папа, вероятно, уже успел это сделать. Чувство долга всё равно ныло где-то в груди. Хисын не знал, сколько было на часах, когда он проснулся, но понимал, что делать этого не стоило. От каждого крохотного движения импульсы, словно ток, пробирали все тело и заставляли жмуриться от болезненных ощущений. А когда стало ясно, что в комнате никого нет, он и вовсе запаниковал, не понимая, где вообще находится. Благо, память вернулась достаточно быстро, чтобы он не начал ругаться вслух из-за неприятного чувства, разливающегося по всему телу. Хисын просто поджал губы, чтобы не шуметь и не мешать никому, и, хромая, решил выйти из комнаты, чтобы найти Джеюна. Оставалось только надеяться, что он не встретит родителей парня по пути. Особенно он беспокоился за маму Шима, ведь та была достаточно нежным человеком, если опираться на первое впечатление. Хисын спустился по лестнице, не без труда опираясь на перила, и уже на полпути рядом с ним нарисовалась Лейла, довольно виляющая хвостом. Кажется, она рада видеть его в любом виде, и только сейчас узнала в израненном парне друга, так как вчера ему помогли снова прийти в божеский вид. Собака Джеюна была настолько рада, что, кажется, могла взлететь на хвосте, мечущемся из стороны в сторону. Вместе с Лейлой Хисын решил идти на звуки, доносящиеся из кухни, и прошел буквально пару шагов, прежде чем остановиться на пороге комнаты, оперевшись на дверной косяк левым плечом. Так стоять было хотя бы немного проще. Собака же села посреди прохода и заинтересованно наблюдала за происходящим. В неловкости Ли наблюдал, как на кухне от одного края к другому бегает Шим, помогая маме, стоявшей у плиты, и принося ей то одну тарелку, то другую. Отец Джеюна уже сидел за столом, читая какие-то новости в телефоне и изредка поправляя очки. Мама Джейка что-то жарила, и, кажется, это было похоже на панкейки. Их было так много, что сыну приходилось несколько раз брать тарелки, ведь одной и даже двух не хватало. Через пару минут закипел чайник, и папа вскочил с места, чтобы выключить его и не беспокоить жену и ребенка, не отвлекать их от дела. Все они были повернуты спинами, и еще не успели заметить проснувшегося парнишку. Если бы кто-то сказал Хисыну, что так бывает, он на секунду даже не поверил бы. Ли настолько давно не видел вживую полноценную семью, что даже не мог себе представить, что такое бывает. Он чувствовал себя так, будто попал в сказку, и вчерашний вечер был просто страшным сном. Сейчас Хи будто находился в одной из своих больных фантазий, но все равно наблюдал ее, словно за стеклом, как живой экспонат в музее. Да, в его сознании эта картина определенно займет значительное место. Ровно через пару секунд, за которые он успел об этом подумать, Шим развернулся от столешницы с двумя тарелками панкейков в руках, чтобы поставить их на стол. Кажется, они были горячими, ведь он старался сделать всё как можно быстрее и даже тихонько шипел себе под нос. И стоило тарелкам оказаться на белой скатерти, Джеюн поднял глаза, на которые тут же попался Хисын. Шим вытер руки о свои домашние штаны и моментально оказался рядом с другом, окидывая его беспокойным взглядом. – Хисын, ты проснулся? Надо было позвать меня, я бы подошёл, чего ты спустился?.. Как себя чувствуешь? – поняв, что задаёт слишком много вопросов, парень осёкся, пытливыми глазами будто выманивая ответ. – Всё нормально, чуть менее плохо, чем вчера, – мягко улыбается он, смотря другу за спину на его отца, озадаченно окидывающего взглядом Хисына. – Мы тут завтрак готовили, немного не успели до того, как ты встанешь... Па, ты заварил чай? – спрашивает Шим, на что отец кивает, после чего мягко улыбается Хисыну. – Доброе утро, – быстро опомнился Ли, попытавшись склониться как можно ниже, но Джейк вовремя остановил это, подхватив друга под плечи. – Я конечно всё понимаю, но тебе лучше сейчас так не делать. Ма, скажи ему! – бурчит Джеюн, поднимая парнишку и возвращая в исходное положение, пока мама выключала плиту и разворачивалась от нее к парням. Она вытерла руки полотенцем, которое вскоре было откинуто на столешницу, и уставилась на Хисына удивлёнными глазами. – Господи, Хисын, что... Нет, хорошо, оставим этот разговор на потом, – глубоко вдыхает она, после чего шумно выдыхает. – Доброе утро. Пойдём, позавтракаешь с нами? – Здравствуйте, – официально произносит Ли, снова по привычке попытавшись поклониться, но тут и мама Джейка, и он сам удержали от этого. – А вот так правда лучше не делать, побереги себя. Постарайся не напрягаться лишний раз, хорошо? Тем более, к чему так официально? Уже не чужие люди, не стоит так беспокоиться. Пойдём сядем за стол, – мило и дружелюбно улыбается женщина, разворачиваясь, чтобы закончить сервировку стола и поставить на него четыре кружки, чай в которых уже заварился за время разговора. Ли послушно стал ковылять в сторону стола, но Шим быстро опомнился и подхватил парня за руку, чтобы проводить к месту рядом с собой. Если честно, Хи готов был ему руки целовать за это, потому что самому было ужасно стыдно так криво шагать, но сделать с этим ничего нельзя. Джеюн помог сесть, отодвинув стул, и сам сел на своё место, внимательно следя за тем, как мама раскладывает столовые приборы и и ставит на стол маленькие тарелочки с чем-то, очень похожим на джем. Ли не знал, что ему говорить и как себя вести, но стеснялся до жути, чувствуя, будто занимает чьё-то место. Будто ему тут не совсем рады, хотя на самом деле никаких предпосылок на то не было. Странное чувство. Возможно, всё из-за ноющей боли во всем теле, вызывающей достаточно очевидный дискомфорт. – Хисын-а, кушай, не стесняйся. Любишь панкейки? Можешь брать что угодно и сколько угодно, не переживай ни о чем, – любезно произносит мама Джеюна и садится за стол напротив парней, рядом с мужем. – Не знаю, любишь ты сладкое или нет, но Джеюн говорит, что у меня получаются вкусные панкейки, – мило улыбается она, разглядывая лицо Хисына с интересом. – Спасибо за заботу, – старается улыбнуться Ли, послушно кивая и глядя, как Джейк кладет на его тарелку пару панкейков. Выбора не остаётся – он откусывает немного, чувствуя, как неприятно жевать, когда одна из щек разбита о зубы изнутри. Но ни слова Ли сказать не может, да и не собирается, ведь это действительно очень хорошо на вкус. Он уже так давно не пробовал подобную домашнюю еду, что успел забыть, насколько это хорошо. Парнишка даже меняется в лице, и уголки губ приподнимаются, когда он произносит. – Госпожа Шим, это правда очень вкусно, спасибо. – Было бы за что, – стесняется она, улыбаясь. – Ты любишь такое? Выглядишь правда довольным. – Да, люблю. Давно не ел таких вкусных завтраков. Я вообще обычно не завтракаю, только кофе пью, – он становится чуть смелее, видимо, заворожённый сладостью во рту. Мама правда готовила такое когда-то очень давно. Хисын был в таком восторге, что не отходил от нее ещё полдня, цепляясь к руке и благодаря за вкусный завтрак. Мама смеялась и говорила, что обязательно приготовит такое ещё тысячу раз, если он скажет, но Ли слишком стеснялся просить об этом часто, поэтому ждал каждого воскресенья, чтобы она смогла сделать что-то подобное с утра. Вскоре это надоело отцу, и мама перестала готовить панкейки по выходным, но Хи так хорошо запомнил эти завтраки, что сейчас готов был растаять от того, что вспомнил этот вкус. – И родители ничего не говорят тебе? – удивленно хлопает глазами женщина, ловя на себе красноречивые взгляды от остальных членов семьи. – Нет, отцу всё равно. – он равнодушно пожимает плечами, чувствуя, как Джеюн и его папа одновременно выдыхают. Очевидно, они уже поговорили друг с другом об этом, а ей сказать не успели. Смешно видеть, как они пытаются не задеть эту тему, не понимая, что Хисын уже вышел из того ватного состояния, в котором был вчера. Сейчас, кажется, ему правда почти плевать, ведь всё утро он вспоминает об отце только благодаря отдающейся во всем теле ломоте, так что его упоминание не вызвало сверхъестественной реакции. – Мам, давай не будем продолжать эту тему, – тихо просит Шим, кидая на нее красноречивый взгляд, на который она отвечает недопониманием. И это выглядит ужасно неловко. Хисын не хочет ставить никого в этой замечательной семье в неудобное положение. Лучше уж ему будет ужасно стыдно за всё, что он переживает, но родители Джеюна не будут обмениваться друг с другом стыдливыми взглядами, а просто поймут всё сразу. – Джеюн, ты можешь рассказать всё, – произносит он достаточно громко, чтобы Шим шокировано уставился на него. Хисын же равнодушно отправил в рот еще один кусочек панкейка и спокойно поднял на него уставшие и опухшие глаза. – Ты уверен? Если что, я не хочу ставить тебя в такое положение, и необязательно делать это сейчас. Давай просто опустим эту тему, хорошо? – отнекивается Джейк, стараясь сгладить углы. – Я уже и так в "таком" положении, – пожимает Ли плечами, – думаю, я могу сказать сам, если ты не хочешь. – Хисын, просто ешь, всё хорошо, – улыбается госпожа Ли, стараясь прервать перепалку. – Я думаю, что мы сможем обсудить все проблемы позже. Пока давай просто будем думать о хорошем, ладно? Например, как прошел вчерашний фестиваль? Кто где выиграл? – Джеюн обыграл моих одноклассников в футбол, – без раздумий и с улыбкой отвечает Ли, уже смирившись с тем, что его физическое и моральное состояние им всем придется обсуждать чуть позже. – Надо же! И ты не расстроился за своих одноклассников? – продолжает женщина, отпивая немного чая из кружки. – Нет, те парни слишком неприятные, чтобы я расстраивался за их проигрыш. – Тогда, должно быть, всё закончилось так, как ты и хотел. Конечно, Джеюн-и всегда хорошо играл в футбол. Не зря всё детство бегал с мальчишками на улице и приходил весь пыльный после этих игр, – смеется она, заставляя улыбнуться всех за столом. – Вот видишь, а ты говорила, что это бесполезное занятие, – закатывает Шим глаза и самодовольно улыбается, радуясь, что его способности нахваливают. – Ладно, была не права, – кивает она сыну, но быстро возвращается к гостю. – А ты, Хисын? Ты участвовал в конкурсах? – А... Я бежал стометровку, потому что все остальные отказались. Но это не так интересно, я всё равно проиграл, – равнодушно пожимает он плечами, опуская глаза в тарелку, теперь уже опустевшую. Чтобы не сидеть в полной неловкости, он вновь потянулся к еде, стараясь заполнить повисшую на несколько секунд тишину. – Эй, мы же вчера обсудили, что второе место – не проигрыш, разве нет? Перестань занижать себя, – просит Джеюн, оборачиваясь на своего парня и беспокойно поджимая губы в надежде, что его слова будут услышаны. – Мам, если что, он почти обогнал легкоатлета из класса Сонхуна. Мне кажется, он вообще победил. – Хисын, ты такой молодец! Почему ты не хочешь считать себя победителем? Ты и так хорош во всем, и если спорт для тебя не был главным, то это место – огромная победа. Знаешь, если вечно думать, что ты проиграл, несмотря на то, какую большую работу ты проделал для того, чтобы достичь этого результата, можно совсем загнать себя в эмоциональную яму, – произносит мама Шима, стараясь приободрить Ли, уже успевшего зарыться в свои мысли. – Она права, Хисын. Буду честен, мы оба знаем, что ты сейчас не в лучшем физическом состоянии. И если ты будешь доводить себя такими мыслями, лучше явно не станет, – наконец вникает в разговор мужчина, до этого спокойно попивавший чай. – Всё в порядке, не обязательно всегда стремиться к идеалу. Просто порадуйся, что ты смог достичь таких результатов, несмотря ни на что. Но для Хисына всё это дико. Дико получать поддержку за второе место, дико слушать, как незнакомые люди в такой милой обстановке приобрдряют и стараются улучшить его моральное состояние. Так странно: он сейчас спокойно сидит и ест в чужом доме, выслушивая теплые слова со стороны и чувствуя, как внутри растекается тепло, вместо того, чтобы убирать осколки с пола и смывать свою кровь со всех поверхностей в собственной квартире. Даже смешно, что в итоге все так вышло. Но такой исход всего того многолетнего дерьма, которое выливалось на Хисына от отца, не мог не радовать. Поэтому он просто благодарно улыбнулся и поблагодарил за все, после чего постарался поскорее закончить есть, чтобы уйти.

•••

– Ты сказал своему отцу? – спрашивает Ли, сидя на постели Шима в его же комнате, куда они поднялись сразу после завтрака. Джеюн в это время всё метался по комнате, переставляя то один, то другой предмет, но, услышав вопрос, остановился, оперевшись бедром о стол. – О чём? – О том, что мой отец мудак. Мне показалось, что он понял, когда за столом речь зашла об этом. – А... Да, извини. Когда я вышел, перед тем, как ты заснул, наткнулся на него на кухне. Он сказал, что я должен знать, почему ты в таком состоянии, и мне пришлось рассказать. – Всё в порядке, ты поступил правильно. Я сам сказал, чтобы он спрашивал у тебя. Вчера мне было слишком стыдно рассказывать всё это. Да и... Надо сказать твоей маме тоже, чтобы она не оставалась в неведении. А то мне неловко. – А еще нам желательно сказать об этом парням тоже, – нерешительно предлагает Шим, беря свой телефон в руки. – Я утром увидел, что они буквально разорвали общий чат. Сонхун хотел что-то спросить у тебя вчера вечером, но когда увидел, что ты не появлялся в сети с трех часов дня, стал паниковать и всех на уши поднял. Мне вечером тоже было не до чата, так что... Они на панике. Я утром сказал, что ты у меня, но причины не объяснил. Теперь все заваливают вопросами, а я не знаю, что отвечать им. – Как же отвратительно стыдно, – устало выдыхает Ли, роняя голову на ладони и активно начиная тереть пальцами глаза, игнорируя боль, начавшую появляться тут же. – И самое мерзкое, что мне страшно говорить им всё это. Вроде и понимаю, что они поймут, но всё равно очень страшно, понимаешь? – Да. Конечно, я понимаю. За последние сутки слишком много произошло, чтобы ты мог вот так легко выложить всё и всем, тем более в таком состоянии. К слову об этом, тебе не нужны обезболивающие? У нас было что-то в запасе, может помочь. Но лучше спросить у мамы, она лучше знает, опыта больше. – Кем твоя мама работает? Откуда она всё знает? – Сейчас она переквалифицировалась и работает медсестрой в детском саду, но раньше была травматологом, когда мы жили в Австралии. Было бы хорошо, если б ты дал ей себя осмотреть. Вчера она спала, так что пришлось довольствоваться тем, что можем мы с папой, но мама знает намного лучше. – Это многое объясняет... Но почему она не работает в больнице? С медицинским образованием и такими навыками она была бы очень востребована. – Принципиально не идет: боится, огромной ответственности, потому что в Австралии на нее чуть не повесили вину за смерть одного из пациентов, хотя она была ни при чем. Поэтому она выбрала меньшее из зол сейчас, тем более, папа зарабатывает достаточно, чтобы она не заморачивалась на этот счет, – пожимает плечами Джеюн. – Но ты так ничего не сказал насчет того, чтобы она тебя осмотрела. – А... Мне всё равно, конечно. Тем более, в таком случае ты перестанешь уговаривать меня пойти в больницу, твоя мама ведь врач. Тогда разницы между ее осмотром и осмотром в поликлинике не будет. – Точно... Почему я вчера не подумал об этом? – задумчиво вздыхает Шим, прикусывая губу. – Но вообще, пока мы не пошли к ней, я хотел спросить... Ты правда в порядке? Я не верю, что ты можешь выглядеть так, и в то же время говорить, что всё нормально. – Джеюн, меня отпиздил собственный отец, пинал меня ногами, вжимал лицом в стекло от пивной бутылки и душил, пока ему не померещилась моя мать. Я не в порядке. Просто мне стыдно говорить всё это при твоих родителях. Мне вообще стыдно находиться у тебя, занимать ваше время и место в твоём доме, но мне правда некуда идти, – почти задыхаясь проговорил Ли, чувствуя, как от нервов после этих слов задрожали руки. Это чувство было несравнимо ни с чем: чувство вины, смешанное со злостью и страхом. Мерзко. – Перестань, ладно? Мы договорились. Не отказывайся от помощи, когда я предлагаю её. Прямо сейчас я предлагаю тебе остаться у меня на столько, сколько тебе потребуется, – вздыхает Шим и, недолго думая, садится рядом со своим парнем, кладя ладонь ему на бедро в знак поддержки. – Извини, я не знаю, что ещё могу сделать, чтобы помочь. Если бы мог, я забрал бы всю твою боль себе. – Не нужно. Помучаюсь немного и пройдет, – хмыкает он, прикрывая глаза. – Как будто мне впервой. Больше волнует то, как в школе отреагируют. Учитель Пак с ума сойдёт, а мне этого вообще не нужно. Из вариантов только бегать от него, чтобы не попадаться на глаза, но с урока не сбежишь. – Зачем бегать? Он же хочет помочь. – Слишком много помощи со всех сторон. Мне достаточно того, что делаешь ты, я не хочу большего. Тем более, в школе все это воспринимается хуже. Я привык разделять то, что творится дома, с учебой, и учитель Пак недавно начал рушить мои попытки выстроить границы. – Ты не думал, что это может быть к лучшему? Это забота, Хисын. Её не бывает много. – Не знаю. Ничего не знаю, – он полностью закрывает ладонями лицо, чувствуя, как пальцы давят на заклеенные раны, заставляя кожу ныть. – Почему это дерьмо происходит именно со мной? Хочется вернуть всё назад и дать отцу меня задушить. Тогда не надо будет думать, что делать дальше. – Хисын, перестань, – просит Шим и осторожно отнимает его руки от лица, чтобы парень не навредил себе ещё сильнее. – Для начала, думаю, тебе надо прийти в себя и связаться с бабушкой. Она должна хотя бы выслушать, если уж не понять. А ещё мне нужно сходить за мамой, ладно? Чем быстрее она тебя осмотрит, тем лучше. Ли молча кивает и следит за тем, как Джеюн торопливо скрывается за дверью. Судя по тому, как он спешил, он явно боялся, что что-то может случиться. Вау, неужели он думает, что Хисын может что-то с собой сделать? Хотя, он сам не поверил бы себе, если бы был на его месте. В этой обстановке он не доверял бы человеку в таком отвратительном состоянии: мало ли, что случилось с головой, пока ею били о стену. Хи просто устало вздохнул и встал с чужой кровати, чтобы заправить её, ведь при пробуждении ни на секунду не задумался об этом, а следовало бы. Пока руки перебирали одеяло и расстилали его, в голове крутились слова Джейка. Наверное, правда нужно связаться с бабушкой. Пусть хотя бы знает, что сделал её сынок. Хисын даже не видел свое лицо после того, как получил от отца, но всё равно прекрасно знал, что это зрелище не самое приятное. Он разгладил ладонями покрывало и сел на него, задержав дыхание от боли, отдавшейся где-то в области живота, и ровно в этот момент вошли Джеюн и его мама. Ей не нужно было тащить ничего с собой, ведь аптечка в любом случае находилась здесь, поэтому она сразу же села рядом, а Хи послушно обернулся к ней лицом, чтобы ей было проще. Даже просить об этом не было нужно. – Выглядишь усталым, хотя только утро. Джеюн сказал, что ночью у тебя поднималась температура. Как сейчас? Не чувствуешь жара или чего-то такого? – Нет, – качает он головой, пока женские руки ощупывали его горло, на котором явно остались синяки от чужих рук. – Я и не помню, чтобы ночью чувствовал себя плохо. Просто снился всякий бред. – Тебе кажется. Бывает, когда лихорадит. Ты можешь примерно сказать, что случилось? Я понимаю, что подробности вспоминать будет сложно, но можешь сказать в общих чертах. Я вижу, что ты явно не по лестнице скатился, но мне нужно оценить, насколько серьезные могут быть травмы от ударов, которые тебе нанесли. – Ну... Головой о стену, несколько пощёчин, – начал нерешительно описывать Хи, примерно показывая руками раны на лице, которые остались от этого. – О пол... Два раза. Ногами везде, – он провел ладонью от головы к животу, легко коснувшись его пальцами, чтобы не напоминать себе обо всём неприятными ощущениями. – Душили. Больше не помню. – Стекло еще было. На щеке и руке, ступнях, – добавляет Джеюн, сев за офисный стул, за которым обычно учился, и развернув его к кровати, чтобы видеть всё происходящее. – Звучит ужасно, – констатирует госпожа Шим, начиная отодвигать пряди волос на хисыновом лице и осторожно щупать возле ссадин, заклеенных пластырями, и в других местах. – Думаю, ощущается еще хуже. Голова кружится? От такого вполне может быть сотрясение. Вероятнее всего, оно есть. – Немного. Я думал, мне кажется, – признается он, отводя взгляд в вниз в надежде, что его перестанут допытывать, но это было фактически невозможно. – Ага, как же. Я вообще удивлена, как после того, что ты только что описал, ты всё ещё вменяем, – вдыхает мама Джеюна, видимо, стараясь переключиться на рабочий режим. Она будто нажала какую-то кнопку и вдруг стала хладнокровной, начиная ощупывать другие части тела. Женщина осторожно прошлась ладонями по правому плечу и руке, после чего снова вздохнула и подняла глаза на Хисына. – Можешь поднять футболку? Если тебе не больно это делать. Ли только равнодушно кивает и слушается, хватаясь за края и задирая их до груди. Вау. Он не знал, что синяки могут стать такого цвета всего за ночь. Кажется, это даже больше похоже на разноцветные гематомы, чем на синяки. Госпожа Шим, увидев это, зажмурилась и потёрла переносицу, будто пыталась прийти в себя. Спустя пару секунд и тихое, сказанное шепотом "боже", её руки снова коснулись теплой кожи, а пальцы нажимали в местах, которые она считала нужными. Хи молчал, пока она не надавила на место между ребрами так сильно, что сдерживаться больше не получалось, и с губ не сорвался болезненный вздох. Она тут же отдёрнула ладони и взглянула парнишке в глаза. – Извини. Это выглядит ужасно, но на деле не так серьезно, как я думала. Можно было бы приложить лед сразу, чтобы ты не мучился ночью, но почему-то никто не догадался... Переломов нет, растяжений, кажется, тоже. Под пластырями порезы от стекла? – после короткого ответного кивка госпожа Шим продолжила. – Если менять повязки на них почаще, то затянутся быстро. Я дам заживляющие мази и обезболивающие таблетки, Джеюн, ты сможешь позаботиться об этом? – вопрос был адресован к сыну, так что теперь уже он активно кивнул пару раз. – Это хорошо. Тогда, вроде, всё. – Спасибо за заботу, – склоняет голову Ли, прикрыв глаза от того, что голова странно закружилась, но вскоре выпрямляется. – Не за что. Но, Хисын, ты уверен, что не хочешь заявить на того, кто тебя избил? Травмы достаточно серьезные... – Мама, пожалуйста, давай не будем... – попытался вмешаться в диалог Шим, и на него даже обернулись, но встрять Хисын не позволил. Кажется, он слишком устал от постоянного переноса ответственности с себя. – Уверен. Я не хочу мороки с органами опеки, и в детский дом – тоже, – старается ответить он коротко и безэмоционально, но вдруг понимает, что сам выдал человека, который сделал это с ним. Смешно. Так стыдился, но сейчас сказал всё слишком легко. Его глаза боязливо метнулись на Джеюна, который за секунду напрягся и уставился на говорящих. Больше всего он переживал за реакцию матери, которая уже открыла рот, чтобы что-то ответить. Главное, чтобы вышло не слишком эмоционально. – В каком смысле? Хочешь сказать, что это сделал родной человек? – спрашивает она так, будто впервые в жизни слышит о домашнем насилии. Хотя это, наверное, здоровая реакция человека, росшего в нормальной семье и в такой же растящего своего ребенка. – Хисын, серьезно? – Получается, так, – нерешительно кивает он, уже догадавшись, что выкрутиться не выйдет, поджимая разбитую губу и мешая во рту металлический привкус со вкусом страха. Чувствовал себя виноватым ребенком, который разбил какую-то дорогую вазу в доме. Хотя, наверное, в его случае это бы вызвало даже больше ужаса за свою жизнь, чем этот разговор. – Тебя избивают? Кто? Хисын, если это домашнее насилие, нам следует заявить, – произносит женщина, и в голосе ее слышится искреннее беспокойство и даже паника. – Ты оставайся у нас, сколько потребуется, и... – Госпожа Шим, не стоит так переживать за меня, правда... – Я не могу этого не делать, когда ты похож на чудом живую и помотанную грушу для битья. Кто это сделал? – Вау, даже настолько, – хмыкает он, видимо, выглядя сейчас слишком некультурно, и отводит взгляд в сторону. – Отец никогда на моей памяти не занимался боксом, но я был хорошей грушей, раз он научился так больно бить, – Ли вновь переводит взгляд на маму Джеюна, которая сразу же выстроила логическую цепочку, и уже хотела открыть рот, чтобы задать еще один вопрос, но Хи был быстрее. – Опережая все вопросы: мама умерла, она ничего не могла сделать. – Хисын, пожалуйста, давай обратимся в органы, – уже почти жалобно просит женщина, но он оказывается слишком упрям даже для такого. – Госпожа Шим, я правда очень благодарен за вашу помощь и беспокойство, но, пожалуйста, давайте не будем делать этого. Я сказал правду: скоро выпускные экзамены, я хочу готовиться и получать знания, а не беспокоиться о том, как выжить в приюте или чужой семье. С документами будет ужасно много волокиты. Пожалуйста, я не хочу обращаться никуда. – Господи, как ты собираешься учиться в таком состоянии?.. – она тяжело вздыхает, поджимая губы и переводя взгляд на сына, раздумывая над чем-то. Вскоре она снова оборачивается к парнишке. – Если его не лишат родительских прав, он может найти тебя и забрать даже из школы, и никто не остановит его. Но если тебя заберёт кто-то из родственников, разве это не лучший вариант? Оформить опекунство сейчас не так сложно, и... – У меня только бабушка. По его линии. Первый нормальный разговор с ней у меня был всего несколько недель назад, – с каждым словом он обрубал всё больше надежды, которая появилась буквально только что. – А если я возьму опекунство? На крайний случай. Парень встал в ступор. Он не знал, как реагировать на это, и замер на несколько секунд, боясь даже двинуться. Что это значит? Неужели она правда готова взять его к себе на законных основаниях? В голове просто не укладывалось, как всё это могло быть правдой. – Что?.. – хлопает он глазами, распахнутыми от удивления. – Я возьму опекунство, если случится что-то подобное, и твой отец попробует тебя забрать, а бабушка не поможет. – Но это... Вы же не знаете меня, как вы... – Я знаю тебя, как замечательного парня и лучшего друга моего сына. Как милого и ответственного старосту, которого, между прочим, очень любит наша собака. Этого мне будет достаточно. Хисын смолк на несколько секунд. Он просто не знал, что отвечать на это заявление, но чувствовал, как в груди что-то укололо, а дыхание начало спирать. Неужели он настолько хорош, чтобы заслужить к себе такого отношения? Неужели это было возможно? Но ведь мама Джеюна даже не знает, каков он в общении и не знает его успехов в учебе, неужели ей достаточно того, что ей поверхностно рассказал Шим? Это звучит как что-то очень странное и невозможное. Пока он молчал, пребывая в ступоре, женщина совершенно спокойно встала, прошла к аптечке, которая стояла у Джеюна на столе, и без труда нашла в этом перевёрнутом хаосе нужные мази, дав их сыну в руки с наставлением, которого Ли не услышал. Он только и мог, что сидеть и тупым взглядом следить за ней, не в силах сказать хоть что-то. Хи очнулся, только когда госпожа Шим прошла к двери и взялась за ручку, сказав: – Тогда я пойду. Отдыхай больше, Хисын. Джеюн, сможешь проследить, чтобы у него больше не поднималась температура? Если что – зови меня, – в ответ ее сын кивает, и она лишь добавляет в конце. – Хорошо. Тогда я вас оставлю. – Госпожа Шим, – вдруг произносит Ли, заставляя женщину замереть, не сделав даже шага за дверь. – Я... Спасибо вам за всё. Если бы мог, я бы поклонился, но... – Всё в порядке, я же сказала тебе отдыхать. Ты заслуживаешь такого отношения к себе, так что просто забудь обо всем на время и не мучайся в раздумьях, – улыбнулась она, сделав шаг и захлопнув за собой межкомнатную дверь. Хисын был в таком ступоре, что смог только перевести взгляд на Джеюна. Тот выглядел совершенно спокойным, будто ничего нового и не произошло. Ли был одновременно удивлен и возмущен, но всё же старался не выглядеть слишком уж ошарашенным. – Я не понимаю, чем это заслужил, – наконец сказал Хи, и голос предательски дрогнул, а брови сдвинулись к переносице в жалобном домике. Кажется, слезы подступали неминуемо. – Эй, ты чего? – Шим подскочил с места сразу, как только понял, что сейчас произойдет, и пересел на кровать рядом со своим парнем. Он не делал ничего лишнего – просто сразу обнял его, и Хисын не был против, ведь прижался всем телом. – Конечно ты заслужил. Я знал, что мама может сказать что-то такое, но не думал, что для тебя это будет таким шоком. – Она же правда совсем не знает меня, почему?.. – Тебе не нужно заслуживать хорошее отношение к себе, Хи. Люди тянутся к хорошим людям, так было всегда, – он осторожно провел ладонью по чужому плечу. – Просто прими это, ладно? Ты должен понять, что достоин всего наилучшего. – Мне хватает тебя, – смущённо бурчит он Джеюну в шею и стискивает в объятиях, прилипая все сильнее, будто хочет повалить их обоих. – Это запрещённая тактика, – смеется Джеюн, впутывая пальцы в чужие волосы и мягко их перебирая. – Еще скажи, что ты против, – фыркает Ли в ответ, отвлекаясь от накатывающей тревоги. – Если я скажу что-то похуже, боюсь, ты вылетишь из этой комнаты пулей. – Например? – ехидничает Шим, подхватывая эту волну и отстраняясь от объятий. – Как раз не бегал с утра. – Хм... Джеюн-а, ты знал, что первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я увидел твое фото, была о том, что ты несправедливо красивый? – Допустим, – стойко кивает он, улыбаясь. – И это всё? – Нет. Еще я подумал, что ты слишком хорош, чтобы говорить со мной. Будто неземной. Не знаю, как это объяснить, но... Хоть я и бесился, когда увидел, как ты мирно спишь на парте, пока я мучаюсь, уже через несколько минут я удивлялся, как можно быть таким хорошим, – задумался Ли, ложась на спину и кладя затылок, который даже сейчас отдавал тупой болью, на мягкий плед. Он расслабленно взглянул на Джейка, который почему-то не выглядел довольным, как Хи планировал изначально. Шим на секунду поджал губы, после чего, опираясь на ладони, приблизился к парнишке, склонившись к нему головой, чтобы уловить взгляд. – Ты же понимаешь, что мы равны? Не считай меня лучше себя, Хи. Просто тебе, к сожалению, сложнее, чем мне, хоть это и несправедливо. – Я... Знаю. Просто я не понимаю, как ещё мне сказать, что ты – самый красивый и добрый человек, которого я встречал за свою жизнь, – это звучало, как самое искреннее признание в его жизни. – Я тоже люблю тебя, Ли Хисын, – Джеюн воспринял его так, как и хотел Хи. Он мягко улыбнулся и лёг рядом с парнишкой, прижавшись плечом к его плечу и склонив голову к его. Это чувство охватывало всё тело так быстро, что Ли даже не успел осознать, как расплылся в теплой улыбке. Боль отходила на второй план, когда рядом лежал Джеюн, и они даже дышали в унисон, думая об одном и том же. Хисын просто знал, что это так, и подтверждение ему даже не требовалось. Эта молчаливая гармония совершенно убедила его в том, что как дома он себя чувствует только рядом с Шимом. Они будто дополняли друг друга, залечивая страх и раны, которые были к каждого. Просто существовали в одном, отдельном от всех мире.

•••

Как бы ни хотелось этого делать, Хисыну все же пришлось сказать всем остальным о том, что случилось. Точнее, это сделал не он: Джеюн спросил, можно ли написать в чат, что он "не в лучшем состоянии", и Хи согласился. Но кто же, мать его, знал, что Сонхун захочет приехать? Хисын ужасно запаниковал, когда Джейк озвучил ему эту радостную новость, дословно прочитав сообщение из чата, но обессилел ко всему этому так же скоро. Он просто молча лег, глядя в потолок, пока Джеюн ушел сообщать о скором приезде друга маме, и решил не думать лишний раз о том, что может выдать Хун, когда его увидит. Долго думать не пришлось. Новость дошла до Пака к обеду, и уже через час Ли услышал, как внизу начала лаять Лейла, а мама Шима любезно проводила гостя в дом, долго перекидываясь с ним словами. Подозрительно долго, если учитывать, что Сонхуна она знала, и поэтому Хи стал подозревать, что тот приехал не один. Джеюн ушел встречать Пака, поэтому Хисыну оставалось просто тревожно кусать губы, думая над тем, какая реакция его ждет от парня, который войдёт сюда с минуты на минуту. И в своих доводах он не ошибся, потому что стоило двери открыться, как с губ Пака сорвалось эмоциональное: – Твою ж мать, Ли Хисын... – он остановился в проходе, но тот, кто стоял сзади, быстро столкнул его с этого места. Оказывается, Пак правда приехал не один. Сону вытолкнул его из коридора, бурча о том, чтобы этот идиот не орал матом на весь чужой дом, и вошёл сам. Но стоило его взгляду упасть на лицо Хисына, и все эмоции словно рукой сняло. Он встал, как вкопанный, уставившись на друга, и не мог вымолвить ни слова, пока Джеюн спокойно вошёл последним и захлопнул дверь в комнату, после чего, как и утром, сел на свое офисное кресло перед столом, чтобы хорошо видеть происходящее. Только спустя минуту молчания Хисын решил нарушить повисшую в воздухе неловкость. – Во-первых, моя мама тут ни при чем. А во-вторых, я тоже по вам соскучился, – улыбнулся он, тут же пожалев об этом, ведь губы стянуло болью. – Мне стоит спросить, кто тебя избил, или ты предпочтёшь сам сказать? – Сону приподнял брови, внимательно изучая каждую ссадину на чужом теле, и очень быстро понял, что случайности тут нет места. Как минимум, синяки на шее говорили об этом слишком ясно. Удивление и страх, которые его охватили, казались почти невозможными. – Если я скажу, вы перестанете с таким шоком смотреть на меня? – отвечает вопросом на вопрос Хи. В ответ только красноречивая тишина. – Судя по всему, нет. Ладно... – он вздыхает, поджимая под себя ногу, и набирается сил, чтобы снова повторить утренний разговор. – Это мой отец. Всё? Можно мы не будем развивать эту тему дальше? Сонхун будто бы очнулся ото сна, когда услышал ответ на интересующий вопрос. Он помнил ситуацию с серьгой. Знал, кто это сделал, и когда собирался приехать сюда, то уже догадывался о причине, по которой Ли ушел из дома. Он сложил пальцы на уставшие глаза и потер их, после чего быстро оказался рядом с другом настолько близко, что сам удивился. Пак без вопросов взял Хисына за подбородок и осторожно повертел его лицо из стороны в сторону, будто если он рассмотрит каждую ссадину, то от этого станет легче. Не стало. Только Хисын впился в его глаза своими так, что стало даже жутко. – Совсем тошно? – спрашивает Сонхун, заставив Ли замереть. Еще секунду Хи смотрел в чужие глаза, но быстро поджал губы и отвернулся, уткнувшись в кровать взглядом и раздумывая над ответом. – Если честно, да, – признает он, кусая щеку изнутри. – Но это пройдёт. Всегда проходило. – Если что, мы будем рядом, – спокойно говорит Сону, заставляя поднять на себя глаза, и осторожно садится на край постели. – Хисын, тебе стоило уйти еще после случая с проколом, – тихо говорит Хун, смотря на парня с такой болью во взгляде, что становилось не по себе. – Так ты знал еще с того времени? – удивленно произносит Сону, переводя на него взгляд. – Почему ты не сказал раньше? – Я попросил, – отвечает вместо этого Хисын. – Я думал, что всё поправимо. А оказалось, что я просто придурок, причем очень доверчивый. Поверил в идиотские сказки об исправлении. – Ты не виноват в том, что тебя обманывали, Хисын, – мягко говорит Сону, накрывая его ладонь своей. – Я, конечно, ничего в этом не смыслю, но я тоже много раз верил в самые бредовые клятвы, – успокаивающе произнес он. В голове всплыли картины, в которых он просит перестать, и ему обещают. Но через пару дней все заканчивалось тем же, с чего начиналось: он кривился от боли и обиды на холодном каменном полу пустой раздевалки, пряча голову между рук. Зря он это сказал, но время назад уже не вернёшь. – Я больше не вернусь, – прикусывает он губу и окидывает всех взглядом. Когда сталкивается с недоверчивым взором Сонхуна, приходится ещё раз оправдаться. – Я серьезно. Ты вообще видишь меня? Как я могу вернуться, если в принципе на ногах стою с трудом? – Всё настолько плохо? – тихо спрашивает Ким, и Хисыну даже становится стыдно на секунду. Он вздыхает и опускает глаза на ногу, которую до этого притянул к себе. – Нет, не настолько. Наверное, мне лучше, чем Сонхуну после той драки, – уклончиво говорит он, обдумывая следующее оправдание. – Просто я под впечатлением, вот и всё. – У тебя сотрясение и предположительно ушиб внутренних органов, – напомнил Шим, впервые заговорив с момента прихода друзей. Второй факт он, вероятно, узнал от мамы, когда выходил с ней поговорить. – Ты не просто под впечатлением, если что. Тебе не обязательно скидывать всё на обстановку, если тебе реально больно. Хорошо, что Сонхун всё ещё стоял перед лицом Хисына, иначе он бы вцепился взглядом в Джейка так, что сам бы себя не узнал. Конечно, он не хотел распространения информации о своем теле, но это было неизбежно, ведь факт на лицо. Оставалось только смириться и устало взглянуть на друзей в надежде на то, что они проявят хоть немного понимания. Но почти всем здесь было достаточно знакомо это чувство. Сонхун прекрасно знал, что его ребра ещё не срослись, но просто молчал об этом, принимая обезболивающие, пока друзья не видят. Хотя его лицо уже выглядело как обычно, и синяки давно сошли, боль оставалась. Сону тоже знал, каково это: он весь прошлый год скрывал от мамы своё состояние. Приходилось делать вид, что всё нормально, чтобы она не переживала, но он прекрасно знал, что нужно было обратиться за помощью. Так что слова Джейка будто были адресованы каждому из них. – Ты не был у врача, да? – догадливо уточнил Сонхун, нахмурившись. – И не собираюсь там появляться. – Ты придурок, – вздыхает Пак. – Даже я был в больнице. – У тебя не было выбора, тебя отвёз учитель Пак. – И тебя тоже отвезёт. Думаешь, ты не пересечёшься с ним? Да я притащу его за руку, если потребуется, – на недовольное лицо друга Хун только скривился. – Хисын, это плохая затея. Как минимум, без справки от врача ты обязан будешь ходить на физру. Есть желание светить перед всеми своими травмами? Или есть идея получше? – У меня нет выбора. Я привык переодеваться последним. Скажут бегать – придется побежать. Я не хочу идти в больницу, Сонхун, хватит. – Я сейчас от твоего лица напишу учителю Паку. Хисын, это небезопасно. – Ты хочешь, чтобы я оказался в детдоме? – Ли начинал нервничать настолько, что даже повысил голос. Дыхание сбилось, а руки затрясло. – А ты хочешь оказаться на операционном столе, если травмы усугубятся по твоей неосторожности? – отрезал в ответ Хун, и все замолкли. Казалось, что от тишины у Хисына зазвенело в ушах, и прекратилось это только тогда, когда Пак нервно продолжил. – Хисын, я желаю тебе лучшего. Не пойми неправильно, но твой страх может сказаться на твоём здоровье. – Мама Джеюна сказала, что всё не настолько страшно, не нагнетай, – тихо произносит он, едва дыша. – Она может ошибаться, у нее ведь нет оборудования здесь. Еще и ты можешь недоговаривать. – Сонхун, но ты тоже не хотел ехать в больницу, когда был на его месте, – тихо вмешивается Сону, поднимая на него глаза. – Я был не в себе. А он уже в адеквате сидит и отказывается от медицинской помощи только из-за страха, – возмущенно отвергает попытку успокоить Пак. – Давай сменим тему, – уходит от ответа Ли, разглядывая свои ладони, на которых виднелись следы от порезов. – Я не буду продолжать этот бессмысленный разговор. Сону осторожно тянется ладонью к мизинцу Хуна, слегка сжимая его, чтобы обратить на себя внимание. Когда он глядит в чужое лицо, Ким только качает головой, намекая сдаться, и поджимает пухлые губы. Наконец, парень сдается, запуская руку в блондинистые волосы. – Ладно, разберёмся потом, – вздыхает Хун. – В любом случае, послезавтра в школу. Время еще есть. – Пойдёмте вниз, мама уже должна была приготовить обед, – устало вздыхает Шим, поднимаясь со стула, чтобы окончательно поставить точку в споре. Парни послушно кивают, и Джеюн ждет, пока оба пройдут к выходу из комнаты, чтобы помочь Хисыну подняться. Сону уходит, а Хун всё ещё стоит перед Ли, который рассматривает свои руки. Он тяжело вздыхает, и спустя минуту неловкого молчания протягивает ладонь парню, чтобы тот мог опереться на нее и встать. Джеюн только хмыкает и идет к двери, оставляя этих двоих разбираться друг с другом самостоятельно. Хисын же с недопониманием поднимает глаза сначала на руку, а потом и на лицо Сонхуна. – Вставай уже. Ты же сказал, что на ногах с трудом стоишь. Я ругаться с тобой не собираюсь, мне это не нужно, – бурчит он, когда настойчивый взгляд не смягчается. – Что это с тобой? Жалость берёт? – фыркает Ли, но послушно опирается на протянутую руку и встаёт на ноги. Однако когда его ладонь не выпускают из хватки, тормозит на пути к двери. Сонхун задумчиво развернул каждый палец и положил руку так, чтобы видеть каждую ссадину и каждый порез. Кажется, он не понял причины их появления, и потому так долго раздумывал, прежде чем спросить: – Что это? – Порезы. – Я не совсем идиот, – едва держится, чтобы не закатить глаза, Хун. – Я имею в виду, от чего такое? Они странные. – От битого стекла. Порезался, когда вставал с пола, где отец разбил бутылку. Опирался на руки и порезался. – Жесть... Что с тобой вообще делали?.. – задаётся риторическим вопросом он, отпуская руку и шагая к выходу. Он останавливается в коридоре, когда понимает, что Хисын идет слишком медленно и держится за всё, что попадается под руку, потому что, видимо, ступни тоже не в лучшем состоянии. – Били, – равнодушно говорит он, как только закрывает за собой дверь и смотрит Хуну в лицо. Тот всё же закатывает глаза, не удержавшись, и снова берет Хисына за руку, чтобы тот не цеплялся за стены, а опирался на него. – Ты невыносимый, когда такой. По ощущениям, из тебя выбили здравомыслие и эмпатию. – Просто мне больно, и это бесит, – оправдывается Ли, шагая вслед за парнем и стараясь игнорировать дискомфорт в ногах. – Голова плохо соображает. У меня сотрясение, забыл? Извини за резкость, но на другое у меня нет сил. – Все нормально. Главное, что ты вообще в состоянии общаться, – и это было последнее, что он сказал перед тем, как они спустились вниз.

•••

Они с парнями еще полдня сидели в гостиной, где вчера Хисыну оказывали первую помощь, и смотрели дораму, которую предложил Сону. Ли так и не понял, как все это вышло, но сопротивляться не стал: фильм помогал отвлечься от собственных чувств и эмоций и погрузиться в историю, не думая о другом. В конце концов, Сону и Хуну пришлось уехать ближе к вечеру, когда второму позвонили родители. Парни любезно попрощались с мамой Шима, она потрепала их по волосам и сказала Сонхуну лучше следить за своим здоровьем, потому что знала о драке, последствия которой он разгребает до сих пор. Тот сослался на Хисына, пошутив, что теперь заботиться нужно о нём, и легко поклонился, уходя к мотоциклу, который припарковал на территории рядом с домом. Хисын и Джеюн вышли на порог, чтобы проводить друзей, посмотрели на то, как заботливо и с улыбкой Пак надевает на Сону шлем, и, когда те выехали на улицу, вошли обратно и поднялись в комнату. Ли быстро лег на кровать, но наткнулся взглядом на телефон, который еще утром успел поставить на зарядку. Он лежал на столе, и вставать за ним очень сильно не хотелось. Джеюн же проследил за взглядом парня, проверил заряд и взял чужой телефон с собой, садясь рядом с Хисыном с тяжелым вздохом. Но прежде чем говорить о сообщениях, которые ему могли прислать, Шим спросил: – Вы же с Сонхуном не серьёзно сцепились? – Нет, конечно, – смеется Ли, косясь на друга. – Просто я не хочу ему уступать. – Он беспокоится за тебя. – Да, очевидно. Думаю, это потому, что он видит во мне... Знаешь, другую версию себя. У него же тоже проблемы с отцом, но не такие, как у меня. Наверное, это забота о себе в другой проекции? – Он тоже не раз получал, но не так, как ты, конечно. Однажды приковылял ко мне в слезах после того, как отец ударил его клюшкой для гольфа во время ссоры. Не помню, из-за чего они ругались, но помню, как он обижался, а после примирения ходил счастливый. Папа купил ему что-то в качестве извинения. – Клюшка для гольфа... Вау, это больно. Она же тяжёлая, – он проигнорировал последнюю фразу, не желая себя расстраивать. – Да, но ему не сильно досталось, как тогда сказала мама. Он больше испугался. Так что он понимает, каково тебе – это уж точно. Возможно, ты прав насчёт него. Давно не видел, чтобы он так парился не из-за Сону, а из-за кого-то другого. – Боже, надеюсь я не отниму у Сону парня, – трагично кладет он руку на грудь и прикрывает глаза, чуть ли не изображая слезы. – Хоть бы я не попал под руку Хуна, я ж с ума сойду от такого количества нежности от него. – Я тебя не отдам ему, – смеется Шим, накрывая чужую руку своей. Они смеются еще пару минут, прежде чем Шим начинает рассматривать телефон в своих руках. Он не решается его включить, поэтому просто протягивает Хисыну, когда тот не может оторвать взгляда от его ладоней. – Тебе нужно написать бабушке. Так будет лучше, она должна знать, – произносит Джеюн. – Я не хочу. – Хисын, не веди себя, как ребенок. Ты не можешь игнорировать проблемы, нужно пытаться делать хоть что-то. Почему ты не хочешь? – Я не хочу даже представлять, что увижу, когда включу телефон. Не хочу видеть звонки и сообщения от отца. – Тогда давай я включу его за тебя. Ты не будешь читать всего этого, я просто уберу уведомления, и всё, – вздыхает Шим, и Хисын, недолго думая, кивает в ответ. Парень жмёт кнопку питания, и на экране всплывает уйма белых плашек уведомлений. Джеюн равнодушно скользит глазами по первой строчке "Пропущенный вызов: Отец (37)", смахивает её влево и листает дальше. Ниже уже видны уведомления из какаоток, где светится и их общий чат, и отцовские бредни, и даже его собственные сообщения, отправленные еще вчера ночью, пока Хи не пришел. Парень со вздохом проводит пальцем вверх, чтобы разблокировать, и даже не успевает спросить, как Хисын начинает диктовать пароль. Очевидно, он наблюдал за всем слишком пристально, чтобы не увидеть, что делает Шим. А еще очевидно, что он доверял настолько, что ни на секунду не задумался над тем, чтобы умолчать о пароле, ведь скрывать нечего. Минуту Джеюн смотрит в экран, тыкает по чатам, чтобы убрать красные кружочки "непрочитанных", и думает, что сделать дальше. Он заходит в историю звонков, и видит под номером отца еще один. На удивление, он даже оказался подписанным: "Бабушка". Шиму казалось, что Ли еще не скоро решится на этот шаг, но, очевидно, он ошибся. – Думаю, тебе стоит позвонить ей, – сказал он, подняв глаза на Хисына. А тот панически сел, уставившись на друга, и захлопал глазами. – Что? Нет. Я не буду. Я не буду, Джеюн, дай мне просто написать, – протягивает он руку к телефону, пытаясь выхватить, пока не случилось неизбежное. Но Шим упорно уводит руку с мобильным в сторону, поднимая над головой, и от боли Ли просто не может вырвать его. – Хисын, ей нужно тебя услышать. Она звонила. Перезвони ей и ты, – просит парень, стараясь осторожно убрать от себя чужие руки, обхватывающие за плечи и пытающиеся дотянуться до телефона. – Я не могу, слышишь? Я не знаю, что мне ей сказать, проще написать и забыть. Отдай, пожалуйста, – сдается он, садясь обратно и складывая руки на коленях, разведенных в стороны в позе лотоса. – Если ты не позвонишь сам, я нажму и поставлю на громкую. На раздумья двадцать секунд. – Нет, ты не сделаешь это, – недоверчиво смотрит на него Ли, сдвигая брови к переносице. Но когда Джеюн листает список контактов и заносит палец над нужным, внутри всё сжимается. – Ты издеваешься? Джеюн, пожалуйста, не надо. – Время вышло, – с этими словами Хисына охватывает паника, а Шим жмёт на контакт. Кажется, у Хи просто моментально начался панический тремор. Джеюн же исполнять обещанного не спешил, и не нажимал громкую связь: вместо этого он приблизился к парню, смотрящему на него с жутким недопониманием в глазах, и прижал телефон к его уху и щеке, которые выглядели наиболее целыми. У Хисына не было сил противиться, поэтому он просто тревожно вцепился в чужие руки, которые накрыли его уши, и слушал длинные гудки. Джейк рук убирать не спешил, и поэтому бережно продолжал прижимать телефон к чужому уху, а второе закрывать ладонью, пока Хисын буквально сходил с ума от страха и шума сердца в ушах. Наконец, спустя два долгих гудка трубку сняли, и Ли крупно вздрогнул. На том конце раздался голос, полный переживаний: – Хисын-а! Хисын-а, всё хорошо?! Где ты? Утром звонил твой отец, сказал, что ты ушел из дома, что произошло? – она едва не задыхалась от нервов, и в груди почему-то стало жутко больно. – Бабушка, – дрожащим голосом выдавил Хи, сам того не ожидая. В глазах начало медленно мутнеть от слез. – Ты... Ты веришь ему или мне? – Что за вопросы, Хисын? Конечно, я верю тебе! Я сразу поняла, что здесь что-то не то, когда он позвонил. Если ты ушел, значит что-то совершенно точно случилось! Я начала спрашивать, но он толком не ответил, начал что-то непонятное бурчать и сбросил, когда я сказала, что ты не у меня. Хисын, в чем дело? – Я... Если я скажу, что он снова меня избил, то... – голос дрожал, но фразу даже не дали договорить. – Господи! Как ты?! Хисын-а, скажи где ты, и я приеду! Я помогу, слышишь? Где ты ночевал? – Бабуль, всё нормально, я... Я у друга, – он поднимает глаза и ловит ими взгляд Джеюна, который внимательно следил за каждой деталью разговора. Он был так близко, что мог слышать ответы женщины по ту сторону, так что Ли не удивлялся. – Всё хорошо, слышишь? Он мне помог, я переночую у него какое-то время, – эта фраза почему-то дается с трудом, и голос снова дрожит. Из уголков глаз вдруг скатываются горячие бусины. – Это тот, про которого ты рассказывал? Господи, хорошо, что он у тебя есть. Если так, то это хорошо. Но я всё равно хочу тебя увидеть, ладно? Ты не вернёшься больше к отцу, слышишь? Я решу этот вопрос так, что у него больше не будет прав быть твоим родителем. – Но он же твой сын, разве ты не хочешь, чтобы... – и парня снова прерывают на полуслове. – И что?! Если он бьёт моего единственного внука, я не собираюсь терпеть такого сына! Хисын, я разберусь с ним. Давай ты позже навестишь меня и мы поговорим лично, ладно? Я хочу видеть, что он сделал, чтобы понимать масштаб. – Да... Да, я заеду в понедельник после школы. Если дойду, – тихо фыркает он и шмыгает носом, на что старушка бурчит по ту сторону. – Не говори глупостей! Всё будет хорошо, я буду тебя ждать! Если он заявится на пороге, я его выпровожу. А сейчас отдыхай и набирайся сил, слышишь? Я люблю тебя, – от этих слов хватка хисыновых рук становится настолько сильной, что Шим чувствует жжение в ладонях, которые они сжимают. – И я... Я тоже, бабуль. Увидимся, – говорит он, и Джеюн, получив утвердительный кивок, убирает мобильный от его лица и жмёт на красную кнопку завершения звонка. – Видишь, это было не так страшно, – произносит Шим, откидывая телефон на подушку, и быстро возвращая ладонь к чужому виску. Он прижимается лбом к чужому лбу, чувствуя, как Хи поник, опустив глаза вниз. – Эй, всё ведь хорошо. Ты испугался внезапности? – Я же просил не делать этого, – срывается на всхлипы Ли, чувствуя, как по носу скатываются вниз крупные капли. Он принципиально не поднимал головы и упорно смотрел вниз, тогда как Джеюн прижимался лбом к его макушке и успокаивающе запускал пальцы в волосы. – Почему ты плачешь, Хи? Она же сказала, что примет тебя, да? Я правильно услышал? – Я... Мне было так страшно, что она будет на его стороне. А сейчас почему-то ужасно больно в груди, – выдавливает из себя он, непослушными руками вытирая влагу с лица, но это ничем не помогало. Внутри все горело. Не понятно, почему это происходило в принципе, но Ли ни на секунду не становилось лучше. Хотелось свернуться в комок, прижать колени к груди и просто рыдать, пока голос не сядет. Странно, что обычный телефонный звонок вызвал такую реакцию. Вероятно, такое отношение бабушки к этой ситуации настолько шокировало, что успокоиться выйдет, только если Джеюн поможет. Хисын не мог поверить, что стал ей чем-то большим, чем просто внук, о котором она слышала всего пару раз. Он стал кем-то, кого она могла принять к себе и успокоить, пожалеть и защитить. А может, он и был? Но просто не мог набраться смелости обратиться к ней и попросить помощи. Надо же, каким глупцом можно оказаться, если бояться всего. Он довел до того, что едва в силах дышать без боли, а мог бы обезопасить себя еще раньше. Наконец-то Хисын сдается, тянется к шее Джейка и утыкается в нее, обняв парня вокруг груди. Тот минуту колеблется, не понимая, что должен сделать, но всё же прижимает к себе крепче и гладит по мелко вздрагивающей спине. – Всё будет в порядке. Ты справишься, Хисын, – тихо шепчет Шим, прижимаясь щекой к темным взъерошенным волосам. Верится в это с трудом, но Ли очень пытается найти в себе силы, чтобы не расклеиться окончательно. Он устало вздыхает сквозь всхлипы и только жмётся к парню сильнее, пока тот смиренно выдерживает весь напор копившегося годами страха, который теперь выливается через слезы. Это должно помочь, стать хотя бы маленьким шагом на пути к победе.

•••

Сонхун паркуется у дома Кима так, что у того сводит легкие от резких разворотов мотоцика. Мало того, что Пак ехал сюда на такой скорости, что сжимались все органы, так он еще и сейчас психует и зло стягивает шлем, стуча им о байк, когда слезает с него и ставит на подножку. Сону даже страшно спросить, почему Хун вдруг разозлился, но он всё же послушно снимает свой шлем и спрыгивает следом. Взгляд внимательно следит за ужасно недовольным лицом, сдвинутыми бровями и уставшими глазами, за тем, как Сонхун ходит из стороны в сторону, сжимая зубы, и наконец останавливается перед ним с коротким вопросом. – У тебя есть конфеты? – спрашивает он на выдохе. – С собой? Нет. Только дома. Сонхун, я не понимаю... Когда мы уходили, все ведь было нормально, ты чего так бесишься? – осторожно спрашивает Ким, прикусывая губу. – Блять, да я сейчас по какой-нибудь стене въебу, – сжимает он кулаки изо всех сил и мечется из стороны в сторону. Благо, что по машинам с обеих сторон он ударить не может, а до дома бежать будет странно. – Да в чем дело? Ты из-за Хисына так убиваешься? – беспокойно высказывает догадки, и оказывается чертовски прав. – Ну а из-за кого ещё? Неужели ты не переживаешь за него? У меня такое чувство, что я готов пойти и въебать его отцу прямо сейчас. – Не говори глупостей, ты не можешь так поступить, он же в любом случае крупнее тебя и сильнее, – рассуждает Ким даже не о моральных принципах, а скорее о рациональном исходе, к которому всё может привести. – Да мне похуй! Ты вообще видел, что он со своим сыном сделал?! – машет он руками так, будто хочет распугать всю округу, и Сону приходится перехватить его ладони своими, резко сократив расстояние. – Видел, Хун, я тоже видел. Но мы ведь уже уехали, забудь об этом хоть ненадолго. Побереги свои нервы. Я понимаю, что у тебя слишком сильно развито чувство справедливости... – Клянусь, я сейчас просто взорвусь от злости. Как вообще можно сотворить такое... – он отсекается, будто проглатывая продолжение в пучине ненависти. – Еще и Хисын ведет себя, как ни в чем не бывало! Ему же больно, почему он так спокоен? Разве это нормально?! – Сонхун-а, пойдем-ка ко мне, – вздыхает Кии, поняв всю серьезность ситуации и оглянувшись по сторонам, догадываясь, что своими криками Пак реально может поднять на уши весь район. – Не здесь нужно об этом говорить. – Почему я должен?! И вообще, мне лучше поехать домой, – вздыхает он, одумавшись, и хватается за свой шлем, собираясь надеть его и скрыть под ним все недовольства. Однако Сону его останавливает, перехватывая за плечи и разворачивая от мотоцикла в сторону своего дома. Паку просто приходится бросить шлем обратно и идти в указанном направлении. – Никуда ты не поедешь в таком состоянии. Не хватало, чтобы на нервах что-то случилось, – недовольно бурчит Сону и тянет парня за собой, крепко держась за запястье. Тот, кажется, хотел воспротивиться, но его хватило ровно на пару секунд: дальше бороться было бесполезно. – Напишешь родителям, что останешься у друга. Я понимаю, они могут поднять панику, но если нужно, я смогу уговорить, ладно? Дашь мне телефон и я разберусь. Ты не можешь ехать куда-то в таком состоянии. Сонхун обиженно пыхтит сзади и упрямо равняется с Сону, чтобы идти нога в ногу, а не тащиться сзади. Им потребовались считанные секунды, чтобы подняться наверх и войти, и Ким даже не разуваясь пошел внутрь, начиная греметь шкафами. Сонхун же немного успокоился и всё-таки решил снять обувь, прежде чем входить, а когда сделал это, то едва ли не столкнулся с Сону лбом, выпрямляясь. Ким протягивал леденец, как Пак и думал, и тот послушно взялся за палочку, начиная тут же распаковывать, едва сдерживая улыбку. – Вот теперь можешь рассказывать. Хоть дом круши – соседи всё равно недавно съехали, – спокойно говорит он, только сейчас снимая обувь и бросая ее прямо у входа без разбора. – Это ты так вуалируешь "пососи и успокойся"? – выгибает Пак бровь в попытке пошутить, на что Сону косится на него и закатывает глаза, проходя мимо и направляясь к дивану в гостиной. – Если бы я хотел так сказать, мы бы не здесь с тобой находились, и ты бы уже протирал коленки о паркет, – вздыхает он, падая на мягкую поверхность и оставляя Сонхуна с отвисшей челюстью. Этого он действительно ожидал меньше всего на свете. Парень почти бежит следом за Кимом с дуроватой усмешкой на лице. – Сону, ты вообще в адеквате? Я думал, ты не умеешь говорить такие вещи, – шокировано ухмыляется он, закидывая конфету в рот. – Ты же божье создание, я думал, живешь в сакуре... – глупая шутка вылетает без раздумий. – Я, если что, твой ровесник. У меня тоже пубертат, но тебя он не щадит, в отличие от меня, – самодовольно лыбится он, поднимая глаза на удивлённого Сонхуна. Тот искренне думал, что из-за пережитого Киму ужасно сложно говорить на эти темы, но, видимо, ошибался. Такой исход радовал. – Значит, я могу шутить про это? – по лицу видно, как в глазах загорается надежда, и Ким спешит ее погасить. – Закатай губу. Вообще-то, я думал, что тебя больше волнует ситуация с Хисыном, а не шутки про отсос. – Блять, только из головы вылетело... – зло бурчит Пак, снова хмурясь и смыкая зубы на конфете. Через пару секунд слышится хруст, и он садится на корточки, будто перед ним не стоит диван, буквально предназначенный для удобства этого процесса. – У меня зла не хватает на его отца. Клянусь, был бы у меня адрес... – Вы не поругались? Я думал, ты обиделся, или, наоборот, – он... Ты так давил на него с больницей, что мне самому стало не по себе. – Просто я беспокоюсь, честно, – оправдывается он, хрустя конфетой, хоть по звуку и было ощущение, что скоро это может быть и его зуб. – А ещё из-за боли он более прямолинейный, и это даже больше раздражает. Я не могу поверить, что он готов пожертвовать своим здоровьем из-за какого-то мудака. – Он его отец, Хун. – Он его бьёт! И не впервые – я прекрасно помню, как Хёнук привез мне его с зашитым ухом, всего ватного, будто он свалится через секунду, и напуганного, – во время этой триады Сону не стал уточнять про имя, которое кажется смутно знакомым, но забылось. Сделает это позже. – А на следующее утро – угадай что? Я увидел такие очевидные следы от избиений у него на ногах, что самому тошно стало. Как будто тонким хлыстом били, – вздрагивает он, мотая головой, чтобы выкинуть нарисованную картинку из головы. Получалось плохо, но Пак продолжил. – Я переживаю. Боюсь, что ему может стать хуже. – Если ты переживал, нужно было сказать об этом. Знаю, мы уже обсудили, но почему ты не сказал хотя бы мне? – без упрека спросил Ким, искренне интересуясь. – Я никогда не слышал, чтобы у него были такие побои, так он еще и приезжал к тебе? И почему ты так сильно трясёшься за него? Хи вроде взрослый парень, да и у него есть Джеюн... – Потому что мне самому страшно, что я тоже мог бы быть на его месте, – тихо произносит Пак, и Сону внезапно вспоминает сказанные парнем слова в том злополучном номере в Сувоне. По телу бегут мурашки. – А не сказал, потому что Хи просил молчать. Я такие обещания не нарушаю, сам прекрасно знаешь. – Эй, сядь рядом, – просит Сону, наклонившись чуть вперед и кивнув на пустоту рядом с собой. Когда Пак, спустя минуту тяжелых взглядов, брошенных на парня, сдается и всё же падает рядом с ним, утыкаясь взглядом в свои руки, тот продолжает. – Ты в норме? – Нет. Точнее, я не знаю. Мне обидно и больно за Хисына, хочется что-то хорошенько ударить, чтобы успокоиться. Так мерзко, что я даже помочь ничем не могу, – он говорит это настолько неуверенно, что Киму приходится вслушиваться. – Это потому что... Прости, не хочу быть бестактным, но у тебя ведь тоже проблемы с отцом? – Да. Точнее, нет, но... – Ты говорил, он бил тебя, – перебивает Сону, пока тот думал над ответом. – Это... Было не так часто, но я его побаиваюсь. Он любит меня, я прекрасно знаю это, но... Он не одобряет того, что я делаю. Я "позорю его имя": отвратительно веду себя в школе, курю.. точнее, курил, – быстро исправляется он, – разъезжаю по городу на байке, экспериментирую со внешностью. Он хочет, чтобы я был приличным ребенком, прямо, как у его коллег. Чтобы учился на отлично, выглядел, как базовый задрот, увлекался только правом и поступил в сеульский на юриста. Но я не такой, понимаешь? Лет с тринадцати начал буянить, и останавливаться не хочу. Отец не знает, что мне нравятся парни. Думаю, если узнает, то мне очень сильно достанется, – парень задумывается, прикусывая губу, и представляет возможные исходы в голове. – Но всё ведь не так плохо, как у Хисына? – спрашивает Сону, получая утвердительный кивок. – Конечно. Отец Хисына – изверг, и сегодня мы это увидели. А мой... У него проблемы с контролем агрессии, наверное... – Я начинаю догадываться, от кого у тебя появилась похожая проблема, – вставляет Ким, а Сонхун замирает. Его руки с силой сжались в кулаки, будто пытались этим снять напряжение. – Это не так. Я не такой, как он, – недовольно произносит парень. – Я бы никогда не тронул близкого, я... Не говори, что я похож на отца. Казалось, что внутри у Сонхуна что-то превернулось. Он чувствовал, как неприятное чувство берет верх, и лицо кривится, а глаза утыкаются в ладони, тревожно крутящие палочку от уже съеденной конфеты. Она не помогла, и нервы всё ещё были на пределе. – Прости, – понимающе смотрит на него Сону, догадавшись, в чем дело. – Я не это имел в виду, просто... Просто ты можешь иногда вспылить, и... Ладно, забудь. Я не хотел обидеть, – вздыхает он, потирая лицо ладонью, чтобы стереть замешательство. – В любом случае, если он срывается на тебе, даже изредка – это тоже хреново. – Знаю. Но что я могу сделать? Только психовать, видя, как Хисын превращается в гиперболизированную версию меня: он не делал ничего назло и всё равно сейчас мучается, а его отец, видимо, не испытывает к нему ни капли жалости и любви. Всё, как у меня, только в самом худшем варианте событий. Наверное, поэтому я так сильно злюсь на его отца. И Хисын раздражает своим равнодушием к происходящему. – Ты слишком добрый к окружающим, Хун, – говорит Сону, обдумав его слова. – Ты хочешь помочь всем: мне, Хисыну, Рики, – а сам про себя не думаешь ни капли. У тебя самого не всё в порядке, но ты не хочешь это признать, – Ким вдруг начинает двигаться к Паку, прижимает его спину к дивану, а сам перекидывает ногу через его бедра, возвышаясь над ним и буквально заставляя прекратить крутить в руках мусор. Сону берет его лицо в ладони и вдумчиво смотрит прямо в глаза. Хун кажется растерянным и жутко удивленным происходящим. – Пока ты не признаешь, что сам не в порядке, лучше не станет. – Станет лучше, если ты заставишь меня сделать это, – по привычке увиливает от ответа он, широко улыбаясь и смотря в глаза Киму. – Успокоительный поцелуй будет? – Господи, с тобой бесполезно общаться, – тяжело вздыхает Сону, уже собираясь слезть с дивана и уйти, но Пак хватает его за руку в последний момент и тянет на себя. Ким от неожиданности глубоко вдыхает и ставит одно колено меж бедер Хуна, а руками впечатывает его в спинку дивана. – Ну пожалуйста. Тогда я обязательно подумаю над тем, чтобы признаться себе, – улыбается он, медленно потянувшись вперед. – Это последний раз, когда я позволяю развести себя, ясно? – вздыхает Сону. Он устало закатывает глаза, но всё равно послушно тянется губами навстречу к сонхуновым, растворяясь в его заботе. Но проходит буквально секунда с момента, как он начинает ощущать тепло чужого дыхания, и тишину разрезает трель надоедливой песни на звонке Хуна. Он специально поставил ту, которую терпеть не может, на контакты родителей, чтобы брать трубку быстрее, так что сейчас уже знал, кто звонит. И легче от этого не стало: он поджал губы, когда Сону с явной насмешкой отстранился, и зло нахмурился, отворачиваясь. – Я сейчас швырну телефон в стену, – едва выдавил он из себя, убирая руку с плеча Кима, чтобы достать телефон и отключить противную трель. Он небрежно бросил телефон на мягкую поверхность и собирался вернуться к тому, на чем остановился, однако Ким уже увильнул от его губ и слез с дивана, улыбаясь. – У тебя точно проблемы с агрессией, признай. Свою часть уговора я уже выполнил, успокоительный поцелуй был, – смеется он, направляясь к графину с водой, чтобы смочить пересохшее от нервов горло. – А теперь ответь родителям, они звонили тебе еще час назад, когда мы уезжали от Джейка. – Это была буквально секунда, Сону! Не считается! – Считается. Если уломаешь родителей остаться у меня самостоятельно, я подумаю над ещё одним поощрением, – говорит он, пожимая плечами и делая глоток из прозрачного стакана. – Манипулятор, – зло пыхтит Пак, но за телефоном тянется. Пока звонок не сбросился, он всё же смахивает зеленый кружок и максимально спокойно, не выдавая себя, произносит: – Да, мам...