Совы любят только раз

      — Доброе утро, — послышался манерный голос, стоило лишь Столасу взять трубку и поднести к уху. Электрический импульс пронзил тело, когда собеседник продолжил говорить: — Завтра у меня будет свободное время для встречи в кафе. Когда тебя ждать?              — Ждать? — сперва с недоумением, а потом с чистой яростью возмутился Столас. — Ты думаешь, что я пойду на чаепитие после нашей последней встречи возле дома? Не будь так глуп, прошу тебя. Во-первых, нам не о чем разговаривать, а во-вторых, ты действительно думаешь, что я встречусь с тобой лицом к лицу, когда я уязвим? Встреча лет так через сто не кажется тебе более привлекательной?              Столас ходил по гостиной в доме Блица, не имея возможности выразить всё своё негодование. Под ногами валялась небольшая лошадка, и будь в Столасе ещё на грамм больше ярости, он бы её с удовольствием пнул.              — Я знаю, что моё предложение звучит неестественно, но, тем не менее, этот разговор нужен больше тебе, нежели мне, — обратил внимание Андреальфус, чуть растягивая гласные. Бывший принц мог легко представить, как тот разглядывает свой маникюр. — Чем раньше наша небольшая встреча произойдёт, тем лучше это будет для тебя. Разве плохо посмотреть на вещи под непривычным углом? А именно это я тебе и предлагаю, зятёк.              Спокойный голос Андреальфуса стал ещё тише. Наверное, где-то глубоко в душе Столас хотел услышать хоть намёк на насмешку или злость… но этого так и не произошло. Послышался вздох.              — Ах, кажется, я должен убедиться, что ты сможешь вести диалог без опасения быть пойманным, избитым или хотя бы покалеченным. Так что заключим контракт. Он должен появиться перед тобой, где бы ты ни пребывал.              Из динамика донеслись уверенные шаги, шелест бумаги, а затем щелчок пальцев. Столас успел только моргнуть — перед ним появился контракт. Почерк Андреальфуса был строгим и холодным, с вытянутыми вверх буквами. Линии шли идеально ровно, без малейшего намёка на спонтанность.              Каждая буква была написана с заметным нажимом, отчего строки казались высеченными на бумаге. Между словами зияли широкие пробелы, создавая ощущение дистанции. Даже мелкие детали, вроде точек и хвостиков букв, выглядели выверенными до идеала. Столас вздохнул и начал внимательно читать содержимое.              

Юридическое соглашение о безопасной встрече

Город Пентаграмм-сити

             Настоящее соглашение (далее — «Соглашение») заключается между:       Демон А — Андреальфус       Демон Б — Столас       Обе стороны, далее именуемые совместно «Стороны», принимают на себя обязательства в соответствии с нижеследующими условиями.              1. Цель Соглашения       1.1. Настоящее Соглашение заключается в целях обеспечения физической безопасности Демона Б в рамках запланированной встречи с Демоном А (далее — «Встреча»).              2. Предмет Соглашения       2.1. Демон А обязуется воздерживаться от любых физических действий, которые могут: • Нанести физический вред Демону Б; • Вызвать у Демона Б физический дискомфорт.       2.2. В случае нарушения пункта 2.1, Демон А соглашается на мгновенное прекращение собственной жизни посредством магического механизма, активируемого автоматически.              3. Условия действия Соглашения       3.1. Настоящее Соглашение вступает в силу с момента начала Встречи и действует до следующей полуночи (далее — «Срок действия»).       3.2. По истечении указанного срока Соглашение считается автоматически расторгнутым, если стороны не договорились об ином.              4. Обязательства Сторон       4.1. Демон А обязуется: • Строго соблюдать условия настоящего Соглашения; • Не предпринимать никаких действий, которые могут быть интерпретированы как нарушение пункта 2.1.       4.2. Демон Б обязуется: • Принять участие во Встрече в рамках предусмотренных условий; • Добросовестно информировать Демона А о действиях, которые могут быть восприняты как физически неприятные.              5. Ответственность Сторон       5.1. Нарушение Демоном А условий пункта 2.1 приведёт к немедленной активации магических санкций, указанных в пункте 2.2.       5.2. Демон Б не несет ответственности за последствия активации магических санкций.              6. Прочие Условия       6.1. Стороны подтверждают, что действуют добровольно и осознают последствия заключения данного Соглашения.       6.2. Настоящее Соглашение не может быть оспорено или изменено в течение Срока действия.              7. Подписи Сторон       Соглашение подписывается Сторонами в двух экземплярах, имеющих равную юридическую силу.                           Столас внимательно прочитал договор трижды, вчитываясь чуть ли не в каждую букву. Перед тем как искать перо, он перечитал сделку в четвёртый раз и оставил там свою подпись.              — Хорошо, я согласен! — вздохнул Столас, произнося согласие так, будто он готовился к выгодной продаже всех своих перьев. — Встречаемся завтра в десять часов утра в ресторане за углом! На перекрёстке Третьей сатанинской и Роговой. Там… очень вкусные напитки.              — Как пожелаешь, мой совёнок, — засмеялся Андреальфус, одаривая своей реакцией собеседника. — Договорились.       

* * *

             Столас быстро оказался в ресторане. Опаздывать было явно не в его стиле. Открыв дверь, он осмотрел помещение, в котором пребывал.              Зал ресторана был окутан мягким полумраком, свет люстр тихо отражался на тёмных деревянных панелях стен. Бархатные портьеры закрывали окна, отрезая от мира снаружи, создавая ощущение уединения. Пол был выложен мозаикой ручной работы, которая притягивала взгляд, но не отвлекала от общей атмосферы. В воздухе витали ароматы вин, лёгкий запах пряностей и едва уловимый дым сигар. Белые скатерти на столах были безупречно выглажены, а за ними сидели демоны, чьи улыбки казались немного отстраненными, будто их мысли блуждали где-то далеко, за пределами этой роскоши. За одним из столов в глубине зала сидел Андреальфус. Возле него стоял демон-официант, который, заметив Столаса, сразу оказался рядом и провёл к Андреальфусу.              Ледяной павлин постукивал пальцами по скатерти, дожидаясь пока совёнок расположится удобнее и начнёт слушать максимально внимательно. Эта предвзятость забавляла маркиза, и он искренне предвкушал грядущую игру.              — Рад, что ты выбрал этот ресторан, — протянул он, оглядываясь по сторонам и откидываясь на спинку мягкого стула, больше напоминавшего кресло. — Здесь прекрасная охрана, и можно не беспокоиться, что нас подслушают. Сразу видно вкус представителя Гоэтии, — он усмехнулся и подпёр кулаком щеку, изучая лицо собеседника. — Так диалог будет идти намного проще.              Краешки губ Андреальфуса приподнялись, когда к ним подошла официантка и дала меню. После заказа Андреальфус обратил свою улыбку к Столасу, начиная многословную беседу о напитках. Однако Столас лишь кивал, выстраивая незримый барьер любезности Андреальфуса, который маленькими, но уверенными шагами пытался этот барьер преодолеть. В какой-то момент Столас смерил Андреальфуса выражением чистого недовольства. Оно и так было с самого начала, но по тому, как лилась беседа, выражение на лице становилось всё более недвусмысленным. Хмыкнув, павлин сделал заказ и посмотрел в глаза сове.              — Все ещё обижаешься, что я тебя не пустил к дочери? Это понятно, — голос звучал с особой ноткой сочувствия, который учащал сердцебиение Столаса, а его кулаки сжимались так, словно он был готов повторить избиение возле своего дома. — Так зачем ты решил со мной поговорить? — Столас сжал пальцы до побелевших костяшек, сдерживая желание засунуть пару сосулек этому надменному павлину в зад. Впрочем, глубокое дыхание принесло свои плоды, и стоило хотя бы сделать вид, что слова Андреальфуса для Столаса имеют хоть какой-то вес.              — Дело в том, — продолжил Андреальфус, бросив мимолётный взгляд в сторону, ожидая свой заказ, — что мои намерения абсолютно просты. Я всего лишь не желаю видеть, как один из нашей семьи пытается утопить себя в выгребной яме. И ради кого? Ради спасения беса, которому там и так комфортно.              — Что ты такое говоришь? — нахмурился Столас, положив руки на стол и постукивая когтем по белой ткани скатерти. — Ты — одна из причин, почему моя магия иссякла. Ты был готов убить меня и легко бы это сделал, если бы не бес, которого ты так презираешь. Ты действительно думаешь, что имеешь право говорить хоть что-то в адрес того, кто мне так дорог?!              — Говорить что-то в его адрес? Не смеши меня, — Андреальфус едва заметно улыбнулся и протянул руку к пальцам Столаса, накрывая её ладонью, такой тёплой, будто на протяжении столетий из неё выходил не лёд, а огонь. — Весь разговор направлен лишь на тебя и твоё отношение к самому себе. Ну и немного о моих чувствах тоже. Ведь я не могу спокойно смотреть на то, как из-за пустяковых недоразумений мы оказались на разных сторонах, — Андреальфус убрал руку, скользнув пальцами по ладони до того, как Столас осознал свою реакцию на этот жест.              — Я довольно рациональный человек, — выдержав небольшую паузу, вздохнул павлин. — Но с момента, как я узнал о твоих личных встречах с бесом… для меня осознание такой связи стало шоком. Моя злость стала неуправляемой, — Андреальфус прокашлялся, будто даже сейчас боролся с теми эмоциями, о которых говорил. — Никто из Гоэтии никогда не встречался с обычными бесами. Даже подумать о таком было сложно, а узнать, что такое существует… и случилось не просто с кем-то, а с тобой… ещё хуже.              — Уж поверь, — высокомерно перебил его Столас, — даже самый низший бес с самым противным характером будет для меня выше Стеллы. Ты это понимаешь? — он подался вперёд, выплескивая эмоции. — Я много лет пытался сделать жизнь комфортнее. Я знаю Стеллу, и она явно тебе рассказывала всё, что происходило в нашем доме. Даже не смей делать вид, что ничего не знаешь! — с повышенным тоном и остервенением уже говорил Столас, привлекая внимание других. Наверное, он бы и не успокоился, если бы не официантка, принесшая напитки для собеседников. Андреальфус сделал глоток ледяного кофе, а Столас с нахмуренным лицом попробовал какао. Сносное.              — Знаю, знаю… — закивал маркиз. — Но позволь уточнить, в чём же именно заключались твои попытки сделать жизнь комфортнее? — протянул Андреальфус с едва заметной улыбкой, как будто перед ним разворачивалась любопытная шахматная партия. — В том, что ты безропотно выносил грубости Стеллы и почтительно молчал? Или быть может, тебе приходилось вести затворнический образ жизни? Ах, да, ты сам его выбрал, пренебрегая обязанностями принца… Извини, чуть не забыл такую мелочь.              Он сделал паузу, чуть прикрыв глаза. О да, Стелла рассказывала ему, как ей приходилось одной вытягивать все светские вечера, пока Столас скорбно стоял в тени и пил. Прекрасный принц, нечего сказать.              — Возможно, у тебя не было магии, и ты был бессилен против неё, даже если бы дело дошло до… скажем, физической конфронтации? — Он слегка склонил голову вбок, пристально глядя в алые глаза, чей взгляд метался из стороны в сторону. Казалось, он уже видел эту маленькую трещину сомнений. И тут же Андреальфус откинулся на спинку, коротко рассмеявшись. — Знаешь, если терпеть выходки Стеллы и не подавать на развод — это всё, на что ты способен, то… назвать это вкладом в семейный комфорт язык не повернётся.              — Слушай меня сюда, — начал Столас, чуть не проливая какао, когда рука дёрнулась в сторону павлина. — Ты прекрасно знаешь, что этот брак был лишь по расчёту. И любви в нём не было! — Столас уверенно сделал глоток какао, чуть не подавившись зефиркой, которая плавала на поверхности.              — Стелла тебе это говорила с самого начала? — Андреальфус слегка склонил голову, потерев подбородок, и уставился на собеседника взглядом холодным как январская ночь. — Или, быть может, ты сам не уставал напоминать ей о договорном браке? Подчёркивал своё равнодушие, даже не допуская мысли, что другой человек способен чувствовать что-то иное?              Он выдержал паузу, словно давая собеседнику шанс осознать, в каком жалком положении тот оказался. Лёгкий взмах рукой — и едва заметная снежинка взлетела над столом, накрывая их магическим куполом от подслушивания.              — Знаешь, я, в отличие от тебя, разговариваю с ней, — продолжил он, голос его звучал ровно, но в каждом слове сквозила почти театральная надменность. — И прекрасно знаю, что она чувствует. А ты? Хоть раз пытался обсудить с ней что-то важное? Или, может, ты выбрал более изысканный способ решения проблемы — измену? — На этот раз его тон обострился до ядовитого сарказма. — О да, ты, должно быть, считал это своим достижением. Подать на развод и предаваться утехам с этой демонической пустышкой чуть ли не ежемесячно. Великолепный способ укрепить семейный очаг, не находишь?              — Знал бы ты, какие оскорбления постоянно летели в мою сторону, ты бы изменил своё мнение, — прошипел бывший принц.              — Ох, я знаю всё дословно, — отмахнулся маркиз. — Что уж поделаешь, если это была последняя надежда, что до глупенькой птички хоть что-то дойдёт. Или совёнок попытается отстоять своё достоинство. Стелла заслуживала хотя бы извинений, а не оправданий, что у тебя в жопе было критически мало членов, — на лице Андреальфуса читалось разочарование и одновременно брезгливость, будто он смотрел на полураздавленного червяка. — Ты даже не мог добежать до мотеля, а сразу ебался в вашем доме на вашей кровати. Как думаешь, свирепела бы так Стелла, если бы ей был безразличен ваш брак?              Столас погрузился в размышления, слушая Андреальфуса. Это выглядело как перекручивание фактов, но разжалованный принц действительно никогда не задумывался о каком-то ином отношении Стеллы. Или хотя бы о причинах её всё ухудшающегося мнения о нём.              — Ну если я ей так небезразличен, то на кой чёрт было присылать Страйкера? Он мог меня убить!              Негодование Столаса было прервано сахарницей, которую принесли собеседникам.              — Ах, я и забыл, что Страйкер — самый могущественный демон, которого можно только представить… — протянул Андреальфус, лениво скользнув взглядом по собеседнику, словно рассматривая скучную безделушку. — Или же это всего лишь заурядный бес, которого ты, при желании, мог бы превратить в камень одним движением пальца? Или перенести куда-нибудь подальше в космос, чтобы он и следа не оставил?              Он прищурился, едва заметно качнув головой.              — У тебя был шанс. Шанс показать силу. Защиту, ту самую, которой Стелла, кажется, так отчаянно искала в своём муже. Но ты… — он сделал театральную паузу, давая вес своим словам. — Тогда, в другом кафе, ты решил сбежать.              На лице Андреальфуса промелькнуло выражение мнимого сожаления.              — Честно говоря, я поначалу даже не хотел верить словам Стеллы, что ты — жалкая тряпка. Но в тот момент, когда Страйкер тебя схватил, всё стало ясно. Да, — он наклонился чуть ближе, голос его наполнился ледяной насмешкой, — тогда я понял: ты заслуживаешь самого худшего. И знаешь, что самое любопытное? Даже у меня не хватило такого презрения, какое почувствовала Стелла. Она могла оставить тебя с этим приговором. Но она решила иначе. Решила, что это слишком, и отменила сделку со Страйкером.              Андреальфус выпрямился, положив руки перед собой.              — Но даже несмотря на твои разногласия со Стеллой и моё отвращение, я готов пересилить себя. Я хотел быть твоим голосом во тьме твоей зависимости. Одержимость вскружила тебе голову, ты не способен смотреть дальше своего клюва. И я искренне желаю помочь тебе как представителю Гоэтии.              Столас медленно делал глотки, пытаясь игнорировать слова собеседника, ведь его голос стал до удивления нежным. Будто у врача, который успокаивает пациента и говорит, что операция прошла успешно и жизни уже ничего не угрожает. Удивительным был тот факт, как быстро сменялся тон. Интонации укачивали, давали ощущение комфорта… и Столас это чётко отрезал.              — Я предпочитаю любовь, что вспыхивает ярким светом, — Столас произнес это неторопливо, между глотками какао. Полупустая чашка звякнула о блюдце. — Неужели ты не понимаешь, что Блиц любит меня? И это взаимно.              Он поднял на собеседника взгляд, в котором сочетались лёгкая укоризна и неоспоримая уверенность. В полумраке ресторана его глаза блестели, словно угли под пеплом, а в манере говорить была какая-то невыносимая сдержанность, от которой всё вокруг казалось погружённым в невидимое напряжение.              — М-м-м… не понимаю, — легко качнул головой Андреальфус.              Столас побледнел, словно вся кровь разом покинула его лицо, а затем, как молния, хлынул огонь. Глаза его вспыхнули, будто угли, и он резко отодвинул кресло, которое с грохотом ударилось об пол.              — Не понимаешь?! — прорычал он, и голос его был подобен раскату грома. — Ну давай, расскажи как ты это видишь!              Его рука, сжатая в кулак, ударила по столу, заставив чашки звякнуть, а свечи дрогнуть в канделябре. Воздух вокруг словно сгустился, стал тяжёлым, насыщенным его яростью, и даже слабый свет люстры померк, будто само помещение испугалось гнева. Конечно, без сил принца это всё было лишь эффектом его вспышки ярости.              — Хорошо-хорошо, — вздохнул Андреальфус, потирая переносицу. — Почему ты думаешь, что этот бес тебя любит? И почему ты думаешь, что любишь его?              Столас замер. Глаза его, ещё недавно пылавшие огнём, словно обратились в бездонные омуты, наполненные воспоминаниями. Он медленно опустился на кресло, провёл ладонью по лицу, стирая с него остатки злости, и произнёс тихо, почти нежно:              — Блиц меня спас тогда от одиночества, — он улыбнулся, и на лице его появилась такая мягкость, что от недавнего гнева не осталось и следа. — Я был ещё ребёнком. Он пришел с отцом в наш дом — к моему отцу. Блиц был не таким, как все. Он был добр. Мы тогда бегали по комнатам. Я хотел показать ему свои вещи — мы тогда взяли какую-то побрякушку, а она упала и разбилась вдребезги.              Столас тихо рассмеялся, поднося руку к виску, будто всё ещё мог слышать тогдашний шум.              — Нам стоило спрятаться в чулане. Мы сидели там часа два, а потом он начал рассказывать какую-то невероятную сказку о короле с одной рукой и армией воробьёв. Я смеялся до слёз, хотя понимал, что отцу придётся заплатить за эту побрякушку.              Его голос смягчился ещё больше, и в каждом слове звучала не только нежность, но и какая-то скрытая, едва уловимая тоска.              — Мы встречались почти каждую неделю. Он приходил в особняк, а я ждал его, как ждут праздника. Мы смеялись, играли, дразнили дворецкого… Нам было так хорошо. Так весело.              — О, я понял, — подытожил Андреальфус. — Ты просто стал зависим от того, кто просто решил с тобой провести время. Это такая любовь?              — Нет, это не зависимость! — голос его сорвался на резкий, почти отчаянный тон, в котором угадывалась странная смесь негодования и обиды. — Я лишь переживал за того, кто мне действительно дорог! Разве ты сам не знаешь, каково это? Ты ведь дорожишь Стеллой. Не смей говорить, что не понимаешь меня.              Он пристально вглядывался в собеседника, пытаясь пробиться через глухую стену непонимания. В этих словах было что-то обжигающе личное, такое, что, казалось, само время замерло.              — Значит, дорогие люди — это те, кто просто сношаются с тобой и проявляют минимально необходимую вежливость или заинтересованность, верно? — уточнил Андреальфус, будто собирался прямо сейчас начать записывать мудрость Столаса. — Если для тебя это единственный критерий, то я могу подобрать тебе несколько шлюх из круга Похоти. Выйдет неплохо. Они будут внимательными и согласными обсуждать с тобой твои любимые фолианты. Хочешь пополнение дорогих людей?              — Иди ты, — отмахнулся Столас, резко отворачиваясь, будто желая скрыть лицо. От раздражения он начал ходить перед столом, подёргивая хвостом. — Дорогие люди — это те, ради кого ты готов бросить всё, понимаешь? Ты сам видел, как Блиц был готов рисковать всем, лишь бы помочь мне после того, как я пришёл на суд спасти его… Это и есть взаимность.              — Ага, я видел его отношение к тебе во время боя, — с издёвкой протянул собеседник, лениво усмехнувшись, — и вместо имени он окликнул тебя как пассивчика. Вот уж действительно драгоценные воспоминания. А кроме ебли у вас вообще что-то есть? Хоть что-нибудь, что связывает вас двоих?              Столас обернулся резко, словно получив пощёчину, но вместо гнева в его глазах вспыхнуло что-то близкое к гордости, почти вызов.              — После моего суда, — его голос был низким и твёрдым, каждое слово вытачивалось из камня, — я ощутил его заботу. Блиц проявил себя. Он показал, что я для него не просто игрушка. Теперь я знаю: он действительно любит меня!              Последние слова он произнёс с такой убеждённостью, что в воздухе повисла странная невыносимая тишина, будто сама реальность отступила перед его уверенностью.              — А эта его забота… она была искренней? — Андреальфус произнёс это почти шёпотом, но в его голосе звучал такой оттенок, что слова, казалось, впивались в сердце собеседника. — Нет-нет, ты не подумай, я не ставлю под сомнение твои чувства. Просто ответь мне: он действительно делал это лишь из искреннего желания сделать тебя счастливым? Или, может быть, им двигало нечто иное? Может, чувство долга, связанное с судом?              Он слегка склонил голову набок, его взгляд блестел откуда-то из-под опущенных век.              — Помнится, одна популярная суккубша приглашала тебя на вечеринку… Не потому ли, что ты — как это говорится… — вступил в их клуб по интересам? — Андреальфус покачал головой. — А вот ещё вопрос, — продолжил он, словно между делом. — За какое время он вдруг начал проявлять к тебе это… тепло? Дай угадаю, за одну ночь? Просто взял — и вот так всё осознал? Внезапно?              — Конечно осознал! — резко отозвался Столас, отмахиваясь от колкой иглы, пытавшейся вонзиться в его уверенность. — И это искренне!              Он подался вперёд, желая сделать свои слова ещё более весомыми, но в голосе его сквозила усталость, не столько физическая, сколько эмоциональная, накопившаяся за долгие дни и ночи.              — Сейчас я без сил, — добавил он тише, опустив глаза. — И он мне помогает.              Слова эти прозвучали почти моляще. Он провёл рукой по столу, пытаясь стереть с поверхности несуществующую пыль, но в этом жесте читалась попытка собрать мысли.              — Ты просто не понимаешь, — продолжил он, пытаясь удержать ровный тон, но голос дрогнул. — Его забота — это не долг, не обязательство. Это… это что-то большее. Это искренность, которой я раньше даже не знал. И теперь я знаю, что когда я немощен — я любим.              — А что будет, когда твои силы вернутся? — поинтересовался Андреальфус, чуть прищурившись. Его голос звучал мягко. Взмахом руки он поставил стул Столаса на место, и тот, поколебавшись, сел напротив. — Через сто лет, когда твоя власть, твой статус вновь поднимутся, что тогда произойдёт?              Он сделал паузу, давая словам отразиться в сознании собеседника.              — Мне правда интересно. Этот бес… — он слегка улыбнулся, но улыбка была больше похожа на мимолётный оскал. — Он будет так же… привязываться? Любить? Или, может быть, его забота исчезнет, как только он посчитает, что долг за спасение уплачен?              Он наклонился чуть ближе, его голос понизился до почти заговорщического шёпота:              — Подумай. Сейчас ты слаб, и он рядом. Вы на одном уровне. Но что будет потом? Ты вернёшь свою силу, свой блеск, а он… он ведь прекрасно помнит, каким ты был до этого. Он снова почувствует себя неуверенным, недостойным тебя. Начнёт избегать. А ты опять будешь мучиться из-за своей горе-привязанности. Твои попытки достать из болота того, кто сам хочет в болоте остаться, просто уморительны.              — Даже если у него будут сомнения, я помогу ему, ведь люблю его. Совы любят только раз. И это тот случай!              — Да неужели? — улыбнулся Андреальфус почти снисходительно. — Я, конечно, не претендую на истину, но не кажется ли тебе, что ты путаешь с любовью больную привязанность и желание спасти убогого. Любовь, мой дорогой, это совсем другое. Это когда каждое действие рождается не из чувства долга, не из жалости, а из желания сделать человека счастливым, даже если в этом нет никакой выгоды.              Он замолчал на мгновение, чтобы дать собеседнику переварить услышанное, и продолжил, его голос стал ещё мягче, но эта мягкость была невыносима.              — Ты так увязался за этим убогим, что, сам того не замечая, отодвинул на второй план свою родную дочь, — заметив, как дёрнулся Столас, маркиз улыбнулся. — Да, Октавия. Помнишь её? Твоё маниакальное желание угодить тому бесу поставило её даже не на вторую, а на неизвестно какую ступень твоих приоритетов. Хотя ты это отрицаешь до сих пор, ведь слова о том, как она тебе дорога, для тебя легче действий. Самое смешное, что ты действительно пытался ей позвонить, вылив свои ну точно искренние слова ей в уши… Это выглядит убого. И Октавия это понимала. Она видела, как у неё забирают телефон, и сильно не перечила.              Он склонился вперёд, его глаза блестели, как угольки в золе.              — Позволь, скажу тебе две истины, которые ты, возможно, боишься признать. Во-первых, ты ненавидишь Стеллу гораздо сильнее, чем любишь Октавию. Во-вторых, твоё маниакальное желание быть нужным тому, кто, если говорить прямо, не способен подняться из выгребной ямы, превзошло не только твою любовь к дочери, но и твою любовь к самому себе.              Его слова звучали холодно, размеренно и с убийственной точностью.              — Эти игры с бесом… это не любовь, Столас, — произнёс он напоследок, чуть понизив голос. — Это маниакальная привязанность, болезненное самоотречение. И чем дольше ты отказываешься это видеть, тем глубже затягивает тебя это болото.              — Да что ты знаешь о любви? — взбесился Столас, сложив руки на груди. — Ну давай, докажи, что я не люблю Блица. Прямо сейчас.              — Как пожелаешь.              Андреальфус встал, наклонившись к Столасу, и поцеловал того в губы. Губы совы были тёплыми, а дыхание Андреальфуса — прохладным. Андре не напирал и не пытался двинуться глубже, и в этой осторожности чувствовалась внутренняя борьба. Когда павлин прильнул губами к чужим, это напоминало прикосновение льдинки к тёплой ладони. Прохлада разлилась по телу Столаса, словно тонкий морозный поток, вызывая мурашки вдоль позвоночника до самого хвоста. Движения маркиза были точными, в них чувствовалась сдержанная страсть. Поцелуй напоминал зимнюю стужу, которая не сжигает, а мягко обволакивает, оставляя на губах лёгкий привкус холода.              — Ты же понимаешь, как это было отвратительно? — нахмурился Столас, когда Андреальфус разорвал поцелуй. — Что ты этим доказал? То, что хотел поцеловать? Так знай, ты мне противен, и я не хотел этого.              — Вот как, — улыбнулся Андреальфус, — Тогда ответь мне на один вопрос… — он приблизился к Столасу настолько, что тот мог ощутить его дыхание на недавно поцелованных губах. — Почему я ещё не умер?              Столас молчал, вспоминая контракт. Теперь даже злоба была бессильна против простого факта, что каждое действие… явно занимало особое место для Столаса.              — Потому что контракт, наверное, будет действовать до полуночи, пернатый эстет, — рыкнул он. На этом Столас встал со своего места и покинул заведение, возвращаясь в дом Блица.              Столас вошёл в квартиру, и сразу же его окутала странная тишина. Блица не было. Внутри не было привычного запаха еды или звуков повседневной жизни, лишь лёгкий цокот когтей во время шагов, который отдавался эхом в пустых комнатах. Он замер у порога, бросив взгляд на стены, знакомые, но не такие родные, как прежде. Тени на полу казались непривычно длинными, а сама квартира, как бы это странно ни звучало, казалась уже чужой. Мысли тёмными облаками сгустились над головой.              С каждым шагом, с каждым вздохом ему всё яснее становилось, что нечто внутри него стало иным. Он остановился у окна. В отражении мелькнула его собственная фигура — такая чуждая, что его сердце дрогнуло. Нельзя долго тешить себя иллюзиями, но разве не был он таким же, как и тот, кого когда-то считал чуждым и неважным? Все эти годы, все эти поступки, все слова… могли ли они быть правдой?              Он подумал об Андреальфусе — о том, кого в последние месяцы старался не замечать, кого подчас ненавидел. Того, о ком знал благодаря самой Стелле. И о то, кто явно не внушал ничего, кроме ненависти. Но теперь, перед ним стояла неизбежная мысль, что может быть, эта ненависть была лишь маской. За ней скрывалась другая правда — обыкновенная человеческая слабость, страх собственной уязвимости. Порой Столас думал, что тот был, по сути, не врагом, а зеркалом, которое показывало ему его самого, более неудобного и сложного, чем он мог себе представить.              Неумолимо возвращались воспоминания — как тот, казалось бы, противный демон… просто говорил то, что ускользало от глаз бывшего принца. Его внутренний голос взывал к тому, что было бы проще взять и закрыться от этого чувства, как от неприятного дождя, но Столас не мог. Он вдруг понял, что для того, кого он считал равнодушным, он не был безразличен.              Шумный город за окнами не мог заглушить мысли, которые теперь эхом отзывались в его голове. Он начал понимать, что не все действия, которые он совершал, были истинными, не все чувства, которые он испытывал, были тем, чем он их называл. В сердце уже не было того простого решения, которое когда-то пришло так легко — да, он любил. Но теперь этот ответ казался не таким точным, как прежде.              Наверное, это были самые долгие часы до полуночи. Наконец-то сделка была завершена. Столас уединился в ванной, пытаясь не разбудить ни Блица, ни Луну. Он лишь взял телефон и медленно написал текстовое сообщение.              «Андреальфус?»              Удивительно, как порой имя и знак вопроса легко мог быть интерпретирован. Как много вопросов в этом таилось. И ответ пришел спустя пять минут.              «Ага, я жив, мой пернатый. Хотя я был бы жив даже после одних только прикосновений к тебе ещё перед поцелуем. Будешь это отрицать?»              Хоть Столас и до конца это отрицал, но зеркало в ванне было тому подтверждением.              Столас покраснел и улыбнулся.