Янтарная книга. Том 2

— Алло, да, Валь, привет. Да, вернулась вот вчера вечером поздно, будить уже не стала, вдруг дети спят. В общем, Валь, слушай, тут дело такое, я лучше предупрежу, чтобы ты не пугалась. Помнишь мою подругу из Питера? Ну не важно какую, не помнишь, короче, ладно, не в этом суть. У неё сын студент есть, ну ты тоже не помнишь, бакалавриат там, в Питере закончил, а на магистра сюда, в Москву подался, ему тут надо летом вступительные сдавать, а общежитие, понятное дело, не дают. В общем, у меня пока мальчик поживёт, чтобы на съёмную квартиру не тратился, всё равно у меня комната свободная есть, а подруге старой грех не помочь раз в жизни. М? Как зовут? Д… Дафси его зовут… ну потому что она латышка, Валь, у них там свои имена, откуда я знаю. В общем, я предупредила, в квартире не воры, а несчастный студент. Всё, давай, не отвлекаю, — женщина положила трубку, тяжело и достаточно громко вздохнула, а потом нахмурилась. — Доволен? Сестру твою родную надурила. Какой же ты засранец всё-таки, это невозможно. Думала, всё, дети ко мне больше жить никогда не вернутся, нет, прибежал, вы гляньте. — Спасибо, мам, — обиженно протянул юноша, подпирая голову ладонью. Людмила Викторовна только махнула на него рукой и поставила на стол тарелку с хлопьями и бутылку молока. Она снова выглядела так, как всегда раньше, и снова была старчески раздражена происходящим вокруг неё беспорядком, вызванным её родным сыном.       Он помнил, что вчера открыл портал, да с таким треском, что, казалось, и этот янтарь вот-вот развалится, но ему было всё равно. Он помнил, что вывалился на какую-то оживлённую московскую автостраду и чуть не вызвал серию аварий, но чудом пробежал через восемь полос и остался невредим. А потом он помнил, как, не имея при себе ни телефона, ни денег, он, стараясь ни о чём не думать, чтобы снова не разреветься, катался на автобусах добрых несколько часов до самой темноты, потому что в метро без оплаты не спустишься, а в автобусы кондукторы заходят редко, и ему повезло ни на одного из них не напороться. И так катался, пока подобными перебежками не добрался до очертаний района, где находилась мамина квартира. Там уже он примерно знал подходящие маршруты, хотя сам не понимал, зачем туда едет. Мамы всё равно нет дома, так что, даже если он зайдёт в подъезд, в квартиру точно не попадёт. И всё же на всякий случай он, добравшись до нужного двора, набрал на домофоне нужный ему номер. Звонок попищал знакомой мелодией, а потом дверь внезапно щёлкнула. Ну уж вряд ли ему шиншилла открыла. Юноша отворил подъездную дверь и замер. А если там сейчас, ну, например, Валя, и она, допустим, ждёт курьера? Что он тогда будет делать? Но тут эхом сверху послышалось, как открывается какая-то квартира, и раздался мамин раздражённый голос «ну долго ты ещё там стоять будешь?».       Тут же снова навернулись слёзы, молодой человек всхлипнул и побежал по ступенькам вверх. Он не стал уточнять, как мама узнала, что он придёт, как сама здесь оказалась, если всю ночь собиралась провести в Столице. Он только помнил, как они сидели в его бывшей комнате, ещё при его прошлой жизни ставшей гостиной, а он выл на одной ноте, утыкаясь матери в плечо. Она гладила его по голове и спине, тяжело вздыхая и слушая в перерывах между воплями, какие все на свете суки, бляди, как он их всех ненавидит, как просто хочет, чтобы всё это закончилось и что он не понимает, чем вообще заслужил такое обращение. Лишь иногда она печально шептала «ну не матерись, тише, тише» или «сейчас соседи сбегутся, подумают, что тут кого-то убивают», но ему было искренне на это плевать. Ему казалось, что он проревел до самого утра, а, может, так оно и было. Проснулся ближе к полудню с опухшим лицом, лёжа на диване под одеялом, от которого пахло домом. На кухне, судя по всему, гремела чем-то мама, по коридору за открытой дверью с неприятным звуком проскакала шиншилла и юноша понял, что не хочет вставать. Вообще никогда. Ему тут так хорошо, почти как в детстве, и под этим одеялом можно укрыться от всех тех жизненных проблем и несправедливостей, которые его так отчаянно преследуют уже несколько лет. С тех пор, как он в последний раз вышел из этой квартиры. Больше он таких промашек не допустит, сольётся со стенами и останется здесь навсегда. В роли домового, призрака, кого угодно, но хер он отсюда ещё куда-то сунется. У мамы на этот счёт были другие планы. — Ну успокойся и возвращайся, — сказала она, садясь на кухне рядом, когда молодому человеку надоело лежать и он всё-таки выполз на поздний завтрак. В ответ послышались лишь нечленораздельные звуки возмущения, потому что рот был забит шоколадными шариками, но в целом суть была следующая: «Мать, ты совсем что ли ёбу дала? Обратно к этим ублюдкам? Да ни за что!». — А что? Нет, это, конечно, всё здорово, до конца лета у тебя вполне есть оправдание, почему ты находишься в моей квартире, а потом? — Мне всё равно, — пробубнил парень, проглатывая еду и снова набирая хлопья в ложку. — Вообще пофиг, я устал, я не хочу больше ни о чём думать. Никогда. — Ну отдохни сейчас пока, успокойся, я же сказала. Ну… месяц. Потом вместе подумаем, — Людмила Викторовна поджала губы и покачала головой. — Не надо было вообще ничего никому говорить, сами бы всё решили, когда бы время пришло, а теперь кукситесь, — зашептала она скорее себе, чем кому-то ещё, но Дафси её прекрасно услышал. — А ты вообще молодец, конечно, тоже, — юноша отложил ложку и скрестил руки на груди. — Ты тоже считаешь, что я не заслуживаю знать всей правды? — А это-то тут при чём, господи? — женщина закатила глаза. — Нет, вы всё-таки гляньте на него, ещё мне какие-то претензии высказывает. «Заслужил», «не заслужил», это вообще не те слова. Вот скажи мне, что бы было, если бы я к тебе в детстве, ну в таком, уже осознанном, ну, лет в десять, допустим, подошла бы и сказала: «сынок, вообще-то ты умрёшь в двадцать лет», и вот как бы ты с этим жил? Уж, наверное, лучше и не знать таких вещей? Гораздо проще уже по факту смириться, чем всю жизнь маяться от безысходности. Да и ладно, это грандиозно очень, да даже если бы я тебе сказала «Сынок, а ты вот там пятого ноября следующего года карандаш в школе потеряешь», да ты бы всё время об этом карандаше думал, куда-нибудь его запрятал, а потом расстроился бы ещё в два раза сильнее, когда всё равно бы потерял, потому что столько усилий приложил, чтобы этого не случилось, а оно вот оно, никуда не деться. А так потерял, ну и чёрт бы с ним, забыл тут же. — Это не одно и то же, — процедил молодой человек, снова беря в руки ложку. — Масштаб разный, суть одна, — Людмила Викторовна пожала плечами. — Ничего не изменить, и будущего лучше не знать, если ты не готов его принимать таким, какое оно есть. А ты не готов, и… Нет, ты дослушай! — женщина слегка стукнула ладонью по столу, когда заметила возмущение на лице сына. — И никто не готов. Нет таких людей, богов, кого угодно. Никто не готов знать своё будущее, даже если оно идеально. Всё равно не настолько, как тебе бы хотелось. Человек всегда чем-то недоволен, это его суть, иначе и богов бы не было. — А почему же тогда все знают это будущее, кроме меня? — скрипя от явной обиды на этот факт выдохнул Дафси и мерзко поскрёб ложкой по дну миски. — Ну… это потому что я дура, — честно призналась мама и отвела взгляд. — Я раньше думала, что все очень хотят знать, что их там ждёт, каждую мелочь, какую видела, бегала рассказывала. Только когда здесь уже оказалась, поняла, как это хорошо, будущего не видеть. Я… — женщина стиснула зубы на секунду и задумалась, но потом всё же продолжила. — Я только то, что касалось тебя, увидеть успела, а Валю, отца твоего, внуков, про них ничего не видела. И я не знала, что твой отец умрёт тогда, когда он умер. И, знаешь, когда ушёл ты… — её голос надломился, глаза засверкали слёзной плёнкой, но она стойко держалась. — Мне было тяжелее, чем когда ушёл Саша. И даже то, что я знала, что ты там где-то в янтарях ещё есть, всё равно не помогало. Я столько лет думала об этом, и мне так плохо было, когда это всё-таки случилось. А там… нельзя такие вещи про мёртвых говорить, но «пуф» и всё, и знать я ничего не знала, и слава богу. И про Валю не знаю ничего, и мне так легче, и ей легче, и всем так легче. Верить в лучшее. Даже если завтра что-то случится. Я начну думать об этом только завтра, а не сотни лет до этого. Вот так. А Савен бедный вообще мальчик, всю жизнь с самого детства… — Пошёл он нахер, вот серьёзно, мам, пошёл он нахер! — парень вскочил с места и стиснул рукой джемпер, в котором ходил уже третий день, потому что в этой квартире никакой подходящей для него одежды не было. — Ты его ещё оправдывать будешь, нет уж! Он гандон, который решил, что пока я сам к нему не заявлюсь, я в общем-то тут никому и не всрался. И то, что со мной происходило до того, как я «чудесным образом» проснулся у него в доме, его вообще никак не касается. Хорошо устроился, просто замечательно! Всё дерьмо я разгребу сам, а как выберусь, так вот он, стоит, красавец, и под венец. Нет уж! Никогда. Был уже один такой, только тот лично меня прикапывал, а этот просто стоит и смотрит, как это делают другие. И это ничуть не лучше, а, может, даже и хуже. И мне такое «счастье» уж точно не нужно. — Ты мне зачем об этом рассказываешь? — Людмила Викторовна подняла брови, глядя на то, как сын беснуется. — Чтобы я ещё больше себя виноватой чувствовала? Я и так уже давно поняла, что зря я этому мальчишке всё рассказала, но… да, такова судьба, что ты от меня хочешь? — Пожаловаться! — возмутился юноша. Это же очевидно. — И получить поддержки. — Ну пожаловался. Дальше что? От будущего не спрятаться даже под мамкиной юбкой. Вам всё равно придётся как минимум поговорить, и скорее всего в ближайшее время. — Тебе меня совсем не жалко? — Дафси печально опустился обратно на стул и положил голову на руку, бубня куда-то в пол. — Мне тебя очень жалко, — мама погладила молодого человека по плечу и снова громко вздохнула, — у меня у самой сердце кровью обливается, когда я вижу, как кому-то из моих детей плохо. И лучше бы я никогда не видела и не знала, что там с тобой когда-то будет, потому что, когда я видела это, я знала, что там ты будешь один, и я знаю, что я могу оправдываться этим сколько угодно, менее обидно и тяжело от этого не станет, но… — Давай без «но», давай на этом и остановимся, пожалуйста.       Людмила Викторовна убрала руку и нехотя кивнула. На плите что-то закипело, женщина встала со стула и подошла к конфорке, приглушая газ. — Когда-нибудь ты примешь тот факт, что всё случилось так, как случилось. И случится так, как случится. И ни ты, ни Савен никакого отношения к этой игре пророчеств и богов не имеете, вам просто обоим не повезло узнать. То, что, вообще-то, знать не следовало, но именно это привело и приведёт к тому, как всё потом сложится. Это судьба. — Это хуйня, мам… ай! Пойду я, короче, — и юноша удалился обратно в сторону дивана, потирая макушку, по которой слегка стукнули половником. — Ключи запасные в верхнем ящике в комоде, если что, — понеслось ему вслед.       До самого вечера молодой человек просто сидел и смотрел телевизор. Ничего интересного там, по его мнению, не показывали, но делать больше особо было нечего. Телефон он оставил у бесстатусных, а всю остальную технику в доме Савена. Видимо, там она и останется навсегда, потому что сам парень туда возвращаться больше не собирался. Он пробовал потискать шиншиллу, та даже кусаться не стала, но всё равно явно была встревожена незнакомым запахом, поэтому юноша быстро оставил животное в покое. Мама весь день была дома, что-то делала на кухне, потом в спальне. Дафси предлагал свою помощь, но та только отмахивалась и говорила «отдыхай». Отдыхать надоело в первый же день, но и отдыхом это назвать было проблематично. Он думал, что дома все его печали рассеются, но этого не произошло. В голове по-прежнему крутились водоворотом все чувства и эмоции, все воспоминания, и в груди от этого так тянуло, становилось так тревожно, и на месте усидеть не получалось. Даже когда вечером молодой человек снова улёгся спать на диване, ворочался он, наверное, несколько часов перед тем, как забыться беспокойным сном, полным кошмаров.       Подскочил с постели парень ранним утром, ещё только начало светать. Людмила Викторовна спокойно дремала в своей спальне с задёрнутыми шторами, там же спала шиншилла. Надо было быстро позавтракать, выпить таблетку и уйти в рассветное утро прогуляться по родным улицам. Как много раз он их вспоминал, находясь вдали от дома, но теперь не был уверен, что так уж и хотел увидеть, как всё осталось прежним. Всё, кроме него.       Дафси съел банан, лежавший в вазочке с фруктами на кухне, и открыл пузырёк с лекарством. Последняя таблетка печально упала юноше в руку. Уже даже на обед не хватит, а денег у него нет, да и, скорее всего, это продаётся только по рецепту. Может, можно было попросить маму? Она бы там своими божественными штучками, наверное, могла бы всё достать. Но сейчас она спит. Вернётся с прогулки и попросит.       Достав ключи из верхнего ящика комода, молодой человек тихонько прикрыл за собой дверь и вышел в сырой подъезд, освещённый утренними пыльными лучами сквозь большие, но грязные окна. Он спустился по лестнице, случайно задевая плечом осыпающуюся штукатурку, которая кусками стала падать на пол, и, толкнув тяжёлую дверь, вышел на сырую рассветную улицу.       Вдоль бордюров стояли машины, и одну из них Дафси даже узнал. Она стояла на этом же месте и пять лет назад, всё с теми же спущенными шинами, но теперь ей ещё и разбили лобовое стекло. Старый жёлтый автомобиль с круглыми фарами появился в этом дворе в день, когда юноша выпускался из школы, поэтому он так хорошо его запомнил. Именно смотрясь в одно из уже поломанных зеркал, он тогда поправил галстук, который терпеть не мог носить и завязывать, и последний раз двинулся в школу, которая находилась за пару дворов отсюда. — Дай сюда. Ну это какое-то издевательство, ну почему я умею, а ты нет? Хотя носить их тебе.       Юноша обернулся на знакомый голос и отшатнулся, случайно врезаясь в побитый жизнью и временем автомобиль. Призрак его старшей сестры в строгом, но красивом тёмно-зелёном платье, в котором девушка была очень похожа на маму, стоял сзади и поправлял не слишком аккуратно, но всё же завязанный галстук своему брату. Странно было смотреть на себя из прошлого со стороны, когда двадцать лет своей жизни видел это только в зеркале и на фото, а потом вообще никак. Всё-таки, наверное, тогда он был больше похож на отца или на дедушку со стороны папы. В принципе, сейчас без разницы. — Ну я же завязал, — юноша попытался отмахнуться, но сестра держала крепко, даже в какой-то момент специально затянула туже. — Хорош, задушишь сейчас. — Так тебе и надо. Хорошо, что мама не пошла, а я вместо неё, а то она бы от стыда за тебя скончалась. — Да лучше бы уж она пошла, чем ты, химера такая… ай-ай-ай! Ухо, ухо больно, Валь, ну правда! — парень зашипел и заныл, наклоняясь вслед за рукой, тащившей его куда-то в сторону.       Дафси взглядом скользнул в том же направлении, и сердце его сжалось. А ведь он тогда не знал. Совершенно ничего, даже того, что болен. Знал только, что впереди у него, кажется, какое-то будущее, которое начнётся на следующее утро после выпускного. И если что-то пойдёт не так, мама всегда ему подскажет, а сестра в крайнем случае за то же ухо оттащит от неправильного выбора. — Завязал он, как же, лучше бы ты курить завязал и дружков своих отучил, — Валя наконец отпустила брата и тяжело вздохнула, закатывая глаза. — Да не курю я! — тут же взвился молодой человек, на всякий случай делая шаг в сторону. — Да сколько можно, почему все думают, что я курильщик? — Ладно, ладно, всё. Пошли, опоздаем. Так, нет, стоп, вот, — девушка сняла с плеча небольшой клатч под цвет платья и стала в нём что-то искать. Дафси прекрасно помнил, что именно, так что заранее начал посмеиваться. — Да где же? Боже, только не говорите, что я их в пакет с продуктами для детей положила и маме отдала. Ну нет, быть такого не может, я же помню, что сразу убрала их отдельно… ага!       Валя торжествующе достала из сумки два квадратика и подняла их повыше, чтобы убедиться, что это то самое. Дафси засмеялся громче, облокачиваясь о побитую машину. Наверное, со стороны он выглядел сумасшедшим, но сейчас, вроде бы, на улице ещё никого не было. А если он кого-то разбудил в ближайшем доме — извините. — Так, положи себе куда-нибудь, чтобы не вывалились, потому что… не смотри на меня так, бери давай! Потому что я знаю, как проходят выпускные. Даже если не пригодятся, пускай лучше лежат, чем потом мама наша через девять месяцев снова бабушкой станет, ей такой подарок ни к чему, а тебе уж тем более.       Дальше шли какие-то возмущения и препирательства, но призраки растаяли раньше, чем всё это прозвучало. А юноша помнил, что в итоге его всё же заставили взять эти презервативы и положить во внутренний карман пиджака. Не пригодились, но теперь он понимал, что, наверное, сестра тогда поступила правильно. Может, потому что, когда он в следующий раз уже ближе к осени поехал к друзьям на дачу, он вспомнил об этой «нычке», и тогда она правда его спасла.       Потрепав автомобиль по крылу, как старого друга, Дафси двинулся дальше, надеясь и одновременно боясь увидеть что-то ещё, потому что эта часть маминой силы, которая досталась ему, не то чтобы когда-то приносила что-то хорошее и в принципе полезное. Если знать будущее отвратительно, как он уже сам прекрасно понял, то вряд ли с прошлым дела обстояли сильно лучше.       Школа. Надо же, и не узнать. Была серая и крайне удручающая, а теперь облицована и зелёными панелями, и оранжевыми, ну прям пейзаж. Вряд ли это, конечно, помогает детям лучше учиться, но всё же достойно. В такую рань там никого не было, да и вообще сегодня выходной, но как только молодой человек подошёл к закрытым воротам и облокотился о покрашенные подъездной зелёной краской прутья забора, со ступенек главного входа тут же побежали три мальчишки лет этак двенадцати. В одном из них парень признал маленького себя. Самый первый из ребят, школьный друг, с которым перестали общаться почти сразу после девятого класса, потому что разбежались по разным учебным заведениям, замер у ворот и достал из портфеля тетрадку с контрольными по русскому, начав вырывать из неё последние листы, на которых красной ручкой очень жирно, видимо, чтобы не стереть лезвием, стояла даже не двойка, а самый настоящий кол, так ещё и приписано словами было «единица!», чтобы не переделал в четыре. Что ж, ум учителей это одно, а бесстрашие учеников совсем другое. Ведь что может сделать преподаватель против выдранного листа? Вот именно. — Она уже в журнал написала, зачем? — второй мальчишка, ещё один друг, с которым перестали общаться чуть позже, на втором курсе университета, замер рядом с первым и стал внимательно наблюдать за тем, как листы, все буквально залитые красными чернилами, сминаются и запихиваются в самую глубину портфеля, чтобы потом благополучно полететь в мусорку. — Да ты чё, мамка же убьёт! Лена… сука, могла бы и дать списать, — школьник нахмурился, Дафси хмыкнул. Он в таком возрасте тоже маму «мамкой» называл, о чём он сейчас предпочитал вообще не вспоминать и за что ему было в нынешнем возрасте стыдно. И материться они тогда только начинали, как самые настоящие взрослые, поэтому перед каждым таким словом запинались от лёгкого страха. — Лена не виновата в том, что ты слово «галерея» как «галлирея» написал, — сам юноша, только примерно на десять с хвостиком лет младше, дошёл до друзей и тоже встал рядом с ними. — И что? Ты вообще молчи, у тебя-то пять стоит! — Ну… я учил вообще-то.       Дафси закатил глаза и медленно покивал головой. Учил он, как же. Да ни в жизни. Ни в какой. Всегда наугад писал, наугад ставил, и ничего, угадывал почти всегда. Теперь молодой человек не был уверен в том, что это была врождённая грамотность, а не мамины подарки, но в любом случае это работало, и на том спасибо, особенно на контрольных и экзаменах. — А ты у Светы списал, — продолжал возмущаться двоечник. — Так я на три списал! — второй друг стал доставать из своего рюкзака тетрадку и тыкать оценкой из неё в лицо первому. — Но списал же. А это потому что она в тебя втюрилась ещё в начальной школе. — «Втюрилась»? Это что, последнее слово, которое успели произнести динозавры?       Дафси засмеялся с собственной шутки многогодичной давности, а школьники тем временем наконец дошли до ворот и растворились в них. Да, а ведь этот его друг потом с этой Светой встречаться начал через пару лет, а когда общение прекратилось, кажется, вот-вот должна была нагрянуть свадьба. Тогда это казалось чем-то таким невероятно далёким, а сейчас уже сам через это прошёл. Хотя, скорее, был провёрнут через мясорубку, так будет честнее.       Парень пошёл дальше, продолжая думать. Вспомнился вчерашний разговор с мамой и её слова о том, что, если бы она рассказала ему маленькому всё, что его ждёт, всё было бы намного хуже. А если бы она в те года, когда все его одноклассники наконец начинали обращать внимание на отличниц с первой парты, сказала ему, от кого он примет обручальное кольцо, как бы он себя чувствовал? Да он бы с ума сошёл, особенно в таком нежном возрасте. Этого он точно не хотел бы знать. А сейчас-то уже что? Что было, то прошло. Больно, мерзко, до сих пор душаще во снах, но когда-нибудь… это станет не более, чем неприятным воспоминанием, которое можно будет выкинуть в мусорку или прогнать, как назойливую муху. А пока к тому, что ещё не прошло и ныло, сверху навалилось ещё больше, хотя на какой-то момент показалось, что всё закончилось. И всем что-то от него надо, хотя на деле он никому не нужен, а если и нужен, то только маме, поэтому он сейчас и здесь, а она всё равно гонит его обратно, хотя всё прекрасно знает и понимает. А, может, именно поэтому и гонит. Потому что всё прекрасно знает и понимает.       На улицу стали выползать первые сонные люди, они проходили мимо Дафси, не глядя на него и витая в своих личных облаках. Юноша, проходя очередную знакомую улицу, на которой всё вроде бы осталось прежним, но всё же неуловимо поменялось, в какой-то момент повернул голову направо и замер. Такого места он здесь не помнил. Аллея молодого парка, заставленная лавочками и небольшими ещё закрытыми магазинчиками, окружённая пустыми детскими площадками. А когда он в последний раз здесь был, тут красовался голый пустырь, на котором иногда они находили гильзы и никогда не задумывались о том, откуда они тут берутся. В задачу детей входило только сделать из своих находок свистульки и бежать с ними дальше. — Аккуратнее вези, ну что ты… она проснётся же сейчас, — послышалось сбоку почему-то шёпотом.       Две коляски, одна из которых на секунду растворилась, когда Дафси, поворачиваясь, задел её рукой, ехали по потрескавшемуся асфальту, хотя тогда его только положили. А сейчас эти коляски уже давно продали, когда его племянники из них достаточно выросли, но он, кажется, никогда не забудет эти свисающие с козырька погремушки, потому что только с ними дети засыпали, и ему приходилось почти каждый день ходить гулять вместе с сестрой, ведь на двухместную коляску денег не было, а одна Валя бы обе просто не увезла. Вот и сейчас один из таких дней предстал перед глазами как наяву, хотя прошло уже столько лет с последней такой прогулки. А тогда никто и не знал, что она последняя. — Да не проснётся, — отмахнулся юноша лет пятнадцати или чуть старше и дальше повёз коляску с племянницей в ней. — Если проснётся — ночью ты к ним обоим вставать будешь, когда орать начнут, — поставила условие сестра, юноша только пожал плечами, мол, ладно, как скажешь.       Сколько раз они вот так гуляли, и именно тогда впервые начали по-настоящему общаться. До этого, может, большую часть жизни и жили под одной крышей, но были совсем чужими людьми, потому что поговорить было особо не о чем. А тогда наконец слово за слово стали делиться тем, что в жизни происходит, и если поначалу просто рассказывали, как день прошёл, то со временем уже знали и мелкие, а потом и большие секреты друг друга. Именно тогда молодой человек узнал, что в день своей свадьбы его старшая сестра сказала своему уже давно бывшему мужу «поднимешь на меня руку — я соберу вещи и уйду» и так потом и сделала, в тот же вечер собрала необходимые документы, одежду, крохотных детей и уехала обратно к маме. А мама тогда была так расстроена, так ошарашена, но всё равно, сидя на кухне и капая себе в ложку капли для успокоения, без устали бормотала «правильно, правильно» и тихонечко кивала.       А он сам не сбежал, он ещё и ближе сунулся, снова получил и был этим крайне возмущён. Как так, один раз обжёгся и второй раз почему-то тоже, сидя у открытого огня. Можно было обвинять в этом кого угодно, даже несчастную Айксу, которая дала совет попробовать, чтобы потом было проще сбежать. Но ведь он сам тогда сказал. «Я остаюсь», даже когда ему чуть ли ни ковровую дорожку до выхода проложили, когда ещё была возможность удрать без особых потерь. Кто-то и виноват. Но он больше всех. Потому что это было его решение, принятое, как говорится «в здравом уме, ясном рассудке и светлой памяти». И он мог винить Расхо за то, что произошло потом, произошло до и происходило параллельно. Но в том, что он сказал «да», он мог винить только себя.       Коляска наскочила на какой-то камешек, девочка под козырьком проснулась, и оба идущих на секунду замерли. Вдруг обойдётся, вдруг не закричит? Но нет, спустя пару мгновений улицу озарил детский плач сначала одного ребёнка, а потом и второго, разбуженного цепной реакцией. Валя отвесила брату подзатыльник и стала искать в сумке, висевшей на ручке, какие-то игрушки, но это было бесполезно. Дафси помнил, что в тот вечер ему очень удачно предложил один из друзей прийти к нему на ночёвку, и даже мама отпустила, так что от участи укладывать племянников и ночью мальчишка был избавлен. Впрочем, сестра потом долго на него косилась усталым презрительным взглядом.       Дафси прошёлся по новой парковой аллее, разглядывая то молодые деревья, то узоры плитки под ногами. Дорожка вывела его в район, где находился спортивный комплекс, в котором юноша когда-то занимался всем подряд, до чего руки дотягивались. То плаванием, то баскетболом, то теннисом, только до танцев не дошёл.       На площади, опершись обо что-то, что, видимо, было тут несколько лет назад, но сейчас уже нет, стояли двое. Юноша вздрогнул и скривился. Может, Селену со спины узнать можно было не всегда, зато Савена ни с чем не перепутать. Переборов ураган чувств внутри, молодой человек подошёл ближе. А вдруг это не призраки, а попытка его заманить? Ну не настолько же они сволочи, да и это им ничем не поможет.       Из дверей спортивного центра вышли двое, и тогда точно стало ясно, что это призраки прошлого. И он сам опять среди них, возвращается домой с тренировки вместе с кем-то из товарищей по команде, кто жил с ним в одном районе.       Подойдя ближе к двум замершим фигурам, Дафси оглядел их. Это явно было несколько лет назад, может, лет пять, а то и больше, а Савен и тогда выглядел точно так же, как и сейчас. Сколько же ему на самом деле лет? Селена, вроде бы, тоже выглядела похоже, но может, совсем чуть-чуть худее и без двух крохотных морщинок в уголках глаз. Ещё не такая уставшая, хотя уже всё равно явно задолбавшаяся.       Юноша, бегущий домой лишь с целью помыться после спорта и лечь спать, совершенно не обратил внимание на стоявших неподалёку людей, лишь в один единственный совсем короткий момент он мотнул головой, отгоняя какое-то насекомое, и их с Савеном взгляды пересеклись, потому что сам Савен очень внимательно следил за идущим парнем. — Ну как, случилась любовь с первого взгляда? Бабочки в животе уже начали своё танго или только разогреваются? — Селена мерзко усмехнулась, а сама что-то записала в небольшой блокнотик, который держала руках. Видимо для того, чтобы потом с его помощью воссоздать новое удобное тело, записывая все привычки и мелочи. — Нет, — Савен на секунду нахмурился и запнулся, прислушиваясь к собственным словам. Кажется, он сам не этого ожидал. — Ну ничего, ещё будет время, — богиня убрала блокнот в карман плаща и зевнула. — Но я бы не советовала подходить общаться. Привяжешься раньше времени ещё не дай бог, потом не сможешь уйти, когда будет надо, — женщина внимательно оглядела чужое слегка расстроенное и вдумчивое лицо и тяжело вздохнула. — Скоро пророчество закончится и все мучения пройдут. Мила больше не собирается изрекать будущего, а это значит, что мы будем наконец свободны считать, что у нас есть право выбора. — Если всё предопределено, надо ли вообще относиться к этому, как к чему-то стоящему? — Савен зашевелил пальцами, пытаясь сформулировать свою мысль. — Если всё за нас делает судьба…       Договорить он не успел, Селена внезапно со всей дури наступила парню на ногу каблуком, тот подскочил и зашипел, отлетая в сторону и сгибаясь от боли. — Судьба не определяет, гандон ты или нет, — богиня оскалилась, глядя на чужие мучения. — Я сейчас сама решила вероятно сломать тебе пару костей, и мне за это отвечать, а не судьбе. И если человек творит хуйню — он творит хуйню, а не следует высшим помыслам. Просто… — Селена закатила глаза и снова облокотилась обо что-то такое же призрачное, как и она сама, пока Савен продолжал издавать звуки боли. — Знание будущего — это наказание. Судьба очень стыдливая и злопамятная женщина и терпеть не может, когда за её помыслами подглядывают. Тогда она и делает свой выбор, предрекая тебе обязательное то, что точно случится. А пока ты не видишь, ты волен, пока она отвернулась или устала от тебя, выбрать сам. Не смотри будущее без резкой надобности, а то в один прекрасный день судьба устанет от твоих визитов и предречёт тебе погибель, которой, может, и не должно было быть, если бы ты её не потревожил. Ну что, прям так больно? Да ладно, а кто меня домой повезёт, ты тут не умирай давай. И родителям своим потом на меня не жалуйся, не хочу от них выслушивать.       Видения растворились в тот момент, когда Савен особенно отчаянно взвыл и из его глаз почти брызнули слёзы. Может, правда что-то сломал, кошмар какой, Дафси аж сам скривился.       Как он не хотел опять думать обо всех этих пророчествах, судьбах и будущем, как он хотел забыть всё, что ему предрекли. И чтобы другие тоже забыли, как было бы хорошо, если бы никто ничего не знал. И кого во всём винить? Маму? Маму жалко, да и она же не со зла. Саму Судьбу? Страшно, а то не дай бог обидится и подкинет ещё чего ему на голову. Вот и остаются только те люди и нелюди, которые всё знали, но молчали. Так и молчали бы уже до конца, раз уж на то пошло.       Голова уже раскалывалась, вроде бы и пора была вернуться домой, но что-то продолжало тянуть дальше. Уже без видений, но сами улицы и переулки были как видение из такого далёкого прошлого, и вот он снова среди него. А, может, и не он, а совсем другой человек, каким он стал, когда надышался тамошним воздухом и смирился с новым именем. А это произошло практически сразу.       Через два часа, когда улицы уже достаточно оживились, молодой человек в конечном итоге, сделав круг по всем значимым местам, снова оказался у маминого подъезда. Уже достав ключи, юноша собирался приложить нужный к домофону. — Послушай, нет, послушай, правда. Ну хоть сейчас я должна это сказать, пока мама в слезах топится.       Дафси обернулся и увидел последние на сегодня образы прошлого. Последние образы прошлого здесь в принципе, потому что он помнил этот разговор. В тот самый день, когда сестра отвозила его в больницу, и больше они не увиделись никогда. — Ну что ещё? — сейчас бы Дафси накричал на себя тогдашнего за такой наплевательский тон. Ты видишь свою сестру последний раз в жизни, прояви хоть немного уважения, девятнадцатилетний засранец. — Ром, я… — Валя запнулась, но, немного помявшись, продолжила. — Я знаю, что ты в такое не веришь, но я верю. Верю в то, что однажды все мы окажемся в одном единственном последнем месте и там обязательно встретимся. И я не хочу тебя настраивать и так далее, и я очень надеюсь, что всё будет в порядке. Мы встретимся. В крайнем случае там.       Наступила тишина, сердце Дафси в очередной раз сжалось, на глаза навернулись слёзы, но он стойко держался. Вот же ж разнылся, в прошлой жизни почти никогда не плакал, а тут нервы расшатал и пожалуйста. — Как скажешь.       Оба силуэта двинулись к машине и растворились, соскочив с бордюра. Юноша ещё какое-то время смотрел им вслед, пока мокрая пелена на глазах окончательно не высохла. Только тогда он наконец приложил магнитный ключ и зашёл в такой знакомый и всё ещё сырой подъезд. Да он и не должен был высохнуть за то время, пока он гулял, это он так… по старой памяти.       Провернув два раза ключ, молодой человек открыл дверь в мамину квартиру и замер. Разговоры внутри тут же прекратились. Мама, стоявшая в коридоре, тут же засуетилась. — А вот это я о нём говорила, вот этот мальчик, — спохватилась Людмила Викторовна, указывая на парня рукой. — О, так это вы Дафси? Приятно познакомиться, меня Валентина зовут, можно просто Валя. Вот, маме внуков в гости привезла, Аня и Юра если что. Вы к нам, значит, поступать приехали?       Молодая женщина, хотя уже явно старше, чем он помнил, улыбнулась ему. Из-за неё заинтересованно и слегка испуганно выглядывали двое очень похожих друг на друга и на свою мать семилетних детей, у одного из них в руках испускала дух шиншилла. — Здравствуйте, — еле прохрипел юноша. Теперь главное не заплакать.