Здесь лапы у елей дрожат на весу

Ты смеялась мне, но то был сон,

Всего лишь сон, а вот мой мир.

Холодный душ, холодный звон,

Я иду опять на серый ориентир.

Ночь в поездах, бесконечный путь,

Я увидел тебя, я старался заснуть,

Ты смеялась мне под живым дождем.

Лейся дальше сон, мы только здесь живем...

- "Я видел сон" - Перемотка.

— Давай, Арлерт, не отставай от подружки! — крикнула Эмбер, подталкивая к нему наполненный темным стаутом бокал. Через край с тихим плеском вылилась пена, пачкая столешницу и вызывая взрыв смеха. Микаса слабо улыбнулась, перехватив уже слегка осоловелый взгляд Армина. На его щеках расцвел хмельной румянец после двух выпитых бокалов. Небольшой столик, который они заняли, чтобы отпраздновать, по предложению Вольфа, их первый месяц работы в госпитале, расположен в тихом углу бара. Под потолком вились рассеянные клубы табачного дыма, подсвеченные мягким золотисто-рыжим свечением приглушенных электрических ламп. Из глубины с маленького пятачка сцены доносились причудливые звуки, издаваемые группой музыкантов в черных фраках и с необычными инструментами. Микаса оглядывала блестящие длинные трубы, нечто огромное, похожее на гитару с длинным грифом и четырьмя струнами, нечто, напоминающее барабаны, и похожий на пианино инструмент, по которому темнокожий улыбчивый мужчина ударял палочкой. Играли необычную бодрую мелодию, у которой словно не было ни начала, ни конца, только взрывные моменты и новые замедления. — Если я выпью еще, то лопну, — жалостливо протянул Армин чуть заплетающимся языком. Микаса, отпив из своего стакана горьковатый виски, смешанный с содовой, окинула друга взглядом, проверяя его состояние. По опыту редких посиделок с алкоголем, она помнила, что Арлерту не нужно много, чтобы окосеть и мирно уснуть в уголке. Но новые товарищи, явно опытные в распитии спиртного, не собирались сдаваться просто так. Блики мягкого освещения замерли на десятке пустых бокалов, уставленных на столешнице. Армин сделал глубокий вдох как перед прыжком в воду и начал самоотверженно глотать пиво из бокала, запрокинув голову. Микаса так и замерла с протянутой к тарелке сырных шариков рукой, с удивленной улыбкой глядя на Арлерта. Его адамово яблоко отчаянно дергалось, пока он справлялся с последними глотками. Наконец, закончив, утер рот салфеткой и, приподнявшись под одобрительный гомон и стук ладоней по столешнице поклонился и опасно пошатнулся. Что-то коснулось ладони Микасы, щекоткой проходя по пальцам. Она обернулась, резко одергивая руку от протянутой ладони улыбающегося Вольфа напротив. Он молча пододвинул тарелку с шариками ей и убрал руки под стол. Аккерман неловко кивнула, отправив один в рот, и поспешила перевести взгляд подальше от парня, который едва не выжигал на ней дыру откровенным взглядом. — Я ща помру, — с тихим смехом признался Армин, прикрывая глаза и облокотив голову о ее плечо. Микаса хмыкнула, потрепала мягкую светлую макушку и вложила в послушно открытый рот сырный шарик. За столом возобновилась беседа. Обсуждали жизнь на далекой родине Фиаммы и Вольфа, знакомых друг с другом со школы в неком городе Западной нации. Микаса сосредоточила все внимание на сцене, на которую вышла высокая брюнетка с красными губами, в черном платье по фигуре. Она поприветствовала посетителей бара низким хриплым голосом, от которого по коже слегка прошлись мурашки, и приятным тембром начала петь под аккомпанемент музыкантов. Микаса сама не заметила, как начала тихонько отстукивать пальцами ритм по столешнице. Точеная фигура певицы в табачной дымке казалась миражом, тугие звуки затейливой мелодии добавляли таинственности необычному действу. На Парадизе не пели таких песен и играли совсем другую музыку. Мысли текли тягучей густой рекой, хотя Микаса и не чувствовала сильного опьянения — лишь хмельную легкость в голове и теле. Все сознание настолько слилось с текущим моментом, что вдруг она перестала ощущать инородность происходящего. Красиво одетые в юбочные и брючные костюмы мужчины и женщины, сидящие за столами бара, выпивающие, смеющиеся яркими губами и подведенными глазами, поправляющие аккуратно уложенные волосы, глядящие на сцену, перестали восприниматься как-то что-то чуждое. Новые товарищи за столом, обсуждающие темы, в которых ни Армин, ни Микаса не были сведущи, показались частью новой жизни, сотканной из золотистой дымки, низкого хриплого голоса и хмельной легкости. Может, не так плохо попробовать этот новый мир на вкус? Дать ему шанс проникнуть в свое существо? Остаться в этих золотистых пропитанных табаком и морской солью днях, среди руин и возрождающейся жизни, красивой музыки и необычного алкоголя. Армин сонно вздрогнул на плече. Микаса чуть откинулась на спинку стула, чтобы ему было удобнее. Арлерту эта жизнь шла. Может, и ей стоит попробовать? Отпустить войну из своего сердца, попытаться жить иначе, перестать быть воином, стать женщиной, подобной той брюнетке на сцене. Липкой тревогой по позвоночнику затянуло узел в животе. Товарищи по госпиталю сами собой преобразились в семью из разведкорпуса. В тех, с кем темы разговоров всегда совпадали, смех не утихал, и даже пьяные посиделки приобретали форму какого-то интимного таинства. Воздух словно на секунду подернулся хвойным ароматом оставленного на Парадизе горного леса с его дремучими чащами и болотами. Микаса вздрогнула, заметив протянутую ей руку стоящего рядом Вольфа. Мираж рассеялся, стоило ей отнять от лица ладонь, хранящую запах соснового масла. — Что? — Потанцуем? — Нет, я не танцую, — она покачала головой и сделала еще один глоток виски. Армин очнулся и сонно переводил взгляд с нее на Вольфа. — Да ладно тебе, — от глаз парня в стороны расходились лучики улыбчивых морщинок. — Всего один танец. В такой хороший вечер стоит пробовать новое. Микаса нервно сглотнула, глядя перед собой. Отпустить войну из сердца, попытаться жить иначе, стать женщиной? Она кивнула, поднимаясь на ноги. Боковым зрением уловила, как просияло симпатичное лицо Вольфа, бодро поплетшегося следом за ней. Утонув в клубах дыма и волнах звука, Микаса остановилась почти на середине зала, напряженно расправив плечи в ожидании, когда парень подойдет. Он двигался куда более спокойно и плавно. Приблизившись, расположил ладонь на ее талии. Микаса резко дернула ее выше, оставляя на спине. Сама взяла его вторую ладонь и положила правую руку на плечи, не позволяя сократить достаточно большое расстояние между ними. Вольф, удивленный таким положением, начал плавно вести в танце. Микаса ощущала, словно все тело окаменело и задеревенело, не желая двигаться более плавно, напряженное, словно перед атакой. Щеки залило жаром то ли от алкоголя, то ли от непривычного взгляда в свою сторону. Еще никогда мужчины не смотрели с таким неприкрытым интересом, прямолинейным желанием, словно обнажая взглядом. Даже Жан со своими очевидными чувствами позволял себе лишь влюбленный взгляд украдкой, смущенный и ненавязчивый. В их рядах было дико неприкрыто выражать какие-то серьезные чувства. В постоянных боях и потерях было не до влюбленности и желания. Теперь же незаметно прижимающая ближе ладонь на спине, нежные поглаживая кожи ее ладони и распаленный неприкрытыми чувствами мягкий взгляд вселяли внутреннюю дрожь. Не сладостную и тягучую, скорее нервную, вызывающую желание ударить и убежать. Микаса подняла тяжелый взгляд на лицо парня, вслушиваясь в пение за спиной. I'll be seeing you In all the old familiar places… That this heart of mine embraces All day and through. In that small cafe, The park across the way, The children's carousel, The chestnut trees, the wishing well… Тот все так же расслабленно и мягко глядел на нее, нежно поглаживая спину и кожу ладони. Лишь однажды, в той забытой жизни она несколько раз ощущала эту сладостную дрожь, подкашивающую колени. Робкую, едва пробивающуюся сквозь бесчувственный пепел потерь и ужаса. Вовсе не шоколадного оттенка глаза тепло смотрели тогда. Подернутые горечью и отчаянием, с тьмой, плещущейся на дне зеленых омутов. Ощутив, что расстояние опасно сократилось, Микаса резко дернулась и вырвалась из рук удивленного Вольфа. — Прости, мне что-то нехорошо. Виновато улыбнувшись, быстро прошла обратно к столу, где гудели товарищи. Густав, накаченный темнокожий парень откуда-то с востока, один из добровольцев, схватился с ожившим Армином в армрестлинге и, покраснев, пытался завалить руку оппонента, явно удивленный, что это оказалось не так просто. — Осторожнее, красная шапочка, — Микаса обернулась на хмыкнувшую Фиамму, которая тут же перевела странный взгляд на подошедшего следом Вольфа. — Как бы тебя не сцапал серый волк. — На каждого волка — свой охотник, — ответила и залпом допила остатки виски в стакане, чтобы промочить пересохшее горло. Нет. Это не их жизнь. И никогда не будет. За столом раздался оглушительный грохот, когда Густав все же сумел, навалившись всем телом, завалить руку Армина. Арлерт, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Не будь он пьяным, возможно, у Густава бы и не вышло. Вряд ли он понимал, каким тренировкам они подвергались на Парадизе с самого вступления в кадетку. — Эй, большой парень, — распаленная алкоголем и уязвленная победой Густава, позвала Микаса. — Не хочешь со мной попробовать? — Пф, с женщинами принципиально не борюсь. — Боишься продуть и не отмыться от позора? — Боюсь погнуть нежные ручки женщин, — усмехнулся Вольф. Армин хитро улыбнулся, наблюдая за разворачивающейся картиной. — А я не просто женщина, — закатав рукав рубашки, Микаса поставила локоть на столешницу, — я воин. Густав моргнул, оглянулся на ожидающих товарищей и обхватил ее ладонь своей, сразу начиная давить. Микаса ощутила, что алкоголь слегка притупил ее реакции, но все же позволила Густаву побороться несколько минут под одобрительные подбадривания товарищей прежде, чем со звоном уложить его руку на стол. Из бара покачивающаяся компания вышла уже затемно. Поддерживая под руку опьяневшего и сонного Армина, Микаса глубоко вдохнула разряженный перед грозой душный воздух. Остальные добровольцы у входа в бар весело смеялись, обсуждая проигрыш Густава. — Ты как? — Микаса коснулась ладонью щеки Армина. Тот сонно дернулся, открывая глаза. — Перебрал, — смущенно улыбнулся и оглянулся на товарищей. — А ты ему приглянулась. — Это неважно. В низком темно-сером небе раскатисто прогремело. — Не знаю, — Армин зевнул, держась за ее руку и вставая чуть прямее. — Чем черт не шутит. Жизнь-то продолжается. С неба шумно хлынул ливень. Мгновенно похолодало. Вдыхая пропитанную дождем прохладу и ощущая капли на своем лице, Микаса запоздало кивнула. Капли дождя тускло искрились, изучая бледно-голубое сияние.

***

Ряд затяжных ливней после жарких дней в конце июня принес в Либерио участившиеся случаи заболевания лихорадкой Рэнсома. Срочно вызванный в госпиталь Рихтер велел распределить больных в бывшем здании театра, находящемся в километре от госпиталя. Часть добровольцев и медсестер направили в новый корпус заниматься новоприбывшими и распределять их по тяжести состояния. Фиамма носилась по этажам и ругалась на Эгертона, разозленная, что ее отправляют «на отшиб». Успокоилась лишь после слов, что руководство терапией в новом «госпитале» могут доверить только ей. Сам Эгертон почти ночевал в больнице, незаметно курсируя из одного здания в другое. Вода в море и в лужах после ливней отчетливо искрилась голубым, и Микаса уверилась в возникшей теории относительно очага заражения. Терпеливо ждала выходных, чтобы освободиться пораньше и поговорить, наконец, с Армином. На неделе они виделись только в столовой, быстро поглощая пищу, чтобы вернуться к своим обязанностям, увеличившимся вдвое, и уснуть после смены без задних ног. Армин успел самоотверженно сходить на еще одно свидание с Энни перед ее отбытием в новое место. Теперь, с аппетитом поедая мороженое у пруда в живописном парке, рассказывал о том, как они провели время в парке аттракционов, и как Энни выиграла ему плюшевого медведя в тире. Микаса чуть отстраненно слушала, невпопад кивая и теряя нить, несмотря на искренний интерес. Глаза неотвратимо привлекала поблескивающая голубым после ливней вода паркового пруда. Даже лимонное мороженое казалось слегка безвкусным за тревожным трепетом перед готовым сорваться с губ откровением. Казалось, что как только она расскажет, все сразу станет ясно. Армин умный, он все поймет и объяснит. Разгадка близка настолько, что только руку протяни. — Да, я много где мороженое уже пробовал, но в Марли его делают как-то по-особенному. Вкуснотища, — по-детски, с восторгом улыбаясь, Армин аккуратно утер губы платком. — Я хотела тебе кое-что сказать, — глубоко вздохнув, начала Микаса. — Не уверена, что ты поймешь, но… ты мой лучший друг, больше мне сказать некому. Армин перевел на нее удивленный взгляд. Недоеденное мороженное таяло под солнцем. — Я в любом случае постараюсь, Микаса, — она чуть сжал ее плечо, подбадривая. – Что случилось? Микаса тяжело вздохнула и выкинула подтаявший рожок в урну, снова замерла у перил около пруда, вглядываясь в воду. — Ты не замечаешь ничего необычного? — она кивнула на пруд. Армин сощурился, оглядывая водную гладь с садовыми кувшинками. — Ты про воду? — Да-а, — с заходящимся сердцем протянула Микаса, уставившись на него с надеждой. — Ну, — он почесал затылок, — цвет немного не такой. Зеленоватый. Но, думаю, это нормально. Ливни какие были, а тут наверняка и водоросли и прочее, вот и всплыло. А что это тебя так водоемы заинтересовали? Микаса тяжело вздохнула, разочарованно рухнув головой на сложенные на перилах руки. Он не видит. Но это только подтверждает ее теорию. — Армин, — она перевела на друга серьезный взгляд. — Прошу тебя послушать меня сейчас и не перебивать. И постарайся не думать, что я сумасшедшая. Набрав в грудь воздуха, Микаса начала рассказывать о том, как впервые увидела свечение воды и дерева на Парадизе. Как упала в болото на охоте и заболела странным гриппом, как Леви переболел тем же после сильного ливня. Как снова увидела то же свечение в Марли неделю назад и как оно начало усиливаться после серии ливней. По мере ее рассказа, глаза Армина все больше округлялись, а брови то взлетали вверх, то сдвигались к переносице. — …Я все думала, почему мне это кажется знакомым. А потом вспомнила, — она перевела лихорадочно блестящие глаза на побледневшего Армина, — такое же свечение было в Путях. Помнишь? И вода, и песок, и чертово дерево — все светилось так же. Я думаю… Помнишь, в детстве ты рассказывал про какую-то книжку? Что-то про космос и прочее. Не важно, суть была в том, что энергия и материя не исчезают бесследно, только переходят во что-то иное. У меня есть догадка… — Микаса судорожно вдохнула. — Что если когда Пути разрушились, вся их энергия не исчезла. Она просто перешла в другую форму и оказалась в водах Парадиза? Поэтому, думаю, люди и болеют. Мировые воды связаны, и именно в Марли все так плохо, потому что она ближе всех к острову. У носителей эльдийской крови связь с Путями, поэтому для нас это не более, чем легкий грипп. Для остальных… это все равно что яд. Микаса подняла взгляд на Армина и вздрогнула, увидев его бледное перекошенное от ужаса лицо. — Ты… шутишь так? — Что? — Ты и сейчас это видишь? — едва ли не шепотом пораженно ахнул Армин, вглядываясь в водную гладь. Микаса окинула взглядом подсвеченный голубым пруд. — Да. Брови Армина взлетели вверх, в глазах расплескался страх. Он схватил Микасу за запястье и потянул прочь от пруда. — Так, все будет хорошо, не переживай, тебя надо показать доктору Эгертону. — Да это ты переживаешь, а не я. Армин! — она выдернула руку и встала, заставляя остановиться и Арлерта, которого едва заметно потряхивало. — Ты что, не помнишь? — чуть больше нужного повышая голос, затараторил Армин. — Нам рассказывали, что галлюцинации — это первый симптом лихорадки. Ты каждый день с больными, ты могла ее подцепить, у тебя же только часть эльдийской крови. — Я же сказала, — понизив голос, чтобы посторонние не слышали, сквозь зубы процедила она, — я вижу это с сентября. Нет ни единого шанса, что я болею уже год, и сохраняется только первичный симптом. — Микаса! Ты себя слышишь?! — Армин перешел почти на крик, хватившись за волосы. — Ты видела, что происходит с людьми из-за этой дрянь и так спокойно рассуждаешь, когда… — Не кричи, — она дернула его за рубашку, шикая и оглядываясь по сторонам на оборачивающихся прохожих. Армин глубоко вдохнул и нервным жестом пригладил взлохмаченные волосы, косясь на посетителей парка. Продолжал уже более тихим, но все еще отчаянным голосом: — Микаса, это ненормально. Прошу тебя, давай покажемся врачу. Если все хорошо, то я идиот, и скажешь мне об этом, но… — Микаса уставилась на его руки, обхватившие ее ладонь и крепко сжавшие. — Я не готов потерять еще и тебя. Ярко-голубые глаза смотрели с надеждой, ладони крепко сжимались. Словно перед одним из боев просил быть осторожнее своих несущихся на смерть друзей. Микаса сглотнула и кивнула. До госпиталя ехали на трамвае, чтобы не тратить времени зря. Почти не разговаривали. Армин нервно одергивал брюки и притопывал ногой, не выпуская ее ладонь, словно боялся, что она сбежит. В голове Микасы, равнодушно глядящей в окно на проносящиеся руины, разочарование и страх боролись с обдумыванием дальнейших действий. Нервозность Армина передалась и ей, оседая в голове навязчивой мыслью, что он может быть прав. Фантазии о перерождении Путей в водах теперь казались зыбким сумасшествием, в котором она пряталась от ужасно простой реальности. Не могла смириться. Она могла подцепить болезнь при работе, из-за этого снова увидела привычные галлюцинации уже в Марли. С другой стороны, это выглядело слишком просто. Что-то не сходилось. Реакция Армина спутала карты. От разговора с ним отнюдь не стало легче, как бывало обычно. Появилось только больше сомнений. Что теперь? Рассказать Эгертону про свою теорию? Нельзя, неизвестно откуда он и как отреагирует на предположение о связи острова с болезнью. Это поставит Парадиз под удар. Значит, придется что-то придумать самой. Выпрыгнув из трамвая на остановке неподалеку от госпиталя, Армин снова поймал ее руку и быстрым шагом пересек площадь, залитую золотистыми закатными лучами. — Лишь бы не ушел еще… — Армин, только давай поспокойнее. Он кивнул, залетая в распахнутые для циркуляции воздуха двери госпиталя. Оказавшись у стойки Дорис, начал отчаянно нажимать на звонок. Микаса закатила глаза, убирая его руку, когда со второго этажа послышался быстрый топот каблуков. Дорис, сверкая раздраженными глазами и кривя красные губы, подбежала к стойке и накрыла звонок ладонью, блеснув ярким маникюром. — Арлерт! Еще раз повторяю, ты не звонарь, а я не собака, не надо дергать гребанный… — Микасе нужна помощь, — резко оборвал он. Дорис замолчала, переведя взгляд на нее. — У нее галлюцинации. — Армин, все не так! — сквозь зубы снова процедила Микаса, раздраженно дернув его за локоть, и обратилась уже к Дорис. — Просто показалось, что я кое-что видела в воде… Женщина округлила глаза, нервно поджала губы и кивнула, тут же хватая ее за запястье и таща к лестнице. — Я подожду тебя! — крикнул вслед Армин, нервно замерев на первой ступеньке. Микаса ощутила, как общая тревога передается ей, и чем ближе становился кабинет, тем сильнее затягивал внутренности липкий страх. Второй этаж был тих в это время вечера. Из окон по полу расползались персиковые лучи коснувшегося горизонта солнца. Ветви сирени казались черными пушистыми тенями. Шаги гулко стучали по полу холла, ведущего к белеющей в его конце двери. — Повезло, что он еще тут. Микаса покосилась на маячащий впереди затылок тащащей ее за собой Дорис. Подойдя к двери, женщина толкнула ее вперед, заводя в небольшой предбанник, окрашенный болезненным бледно-зеленым цветом с единственной кушеткой для ожидающих приема. Микаса тяжело сглотнула нарастающую тревогу, читая надпись на дверной табличке, явно сделанную наспех рукой Дорис. Доктор Ренар Эгертон. Ощутила легкую тошноту. Из-за двери еле слышно доносилась незнакомая мелодия и женский голос, записанный на пластинку: We'll meet again, Don't know where, don't know when, But I know we'll meet again some sunny day, Keep smiling through… Дорис дернула ручку двери. Закрыто. — Доктор Эгертон, — нараспев позвала женщина, деликатно постучав костяшками по облупившейся белой двери. «Занят», — незамедлительно донеслось из-за двери. — Понимаю, но тут девушке из добровольцев нездоровится. Микасе Аккерман. Галлюцинации, говорит. Через пару минут раздался шорох, и замок на двери щелкнул. Микасе почудилось нечто зловещее в том, как медленно с протяжным скрипом дверь открывалась, являя сквозь неширокую щель полутемный кабинет. Дорис нетерпеливо подтолкнула ее внутрь и закрыла дверь за ее спиной. Аккерман замерла, очутившись в прохладном кабинете, и все не смела оторвать взгляда от белеющего в полутьме прямоугольника двери позади себя. Сбоку доносилась все та же приглушенная музыка с шипящей пластинки. Микаса едва успела разобрать слова, когда мелодия резко оборвалась с тихим скрипом. Глубоко вдохнув и до боли сжав кулак, Аккерман медленно обернулась, оглядывая небольшой кабинет. Два окна задернуты плотными шторами, пропускающими только узкую щель света на деревянный пол. Стеллажи заполнены разнообразными медицинскими инструментами, врачебными книгами. Единственный источник света расположился настольной лампой на рабочем столе врача. Едва дыша от необъяснимого страха, Микаса шумно втянула носом смесь запаха медицинского спирта, табачного дыма, пряной гвоздики и чего-то неопознанного. Высокая широкоплечая фигура в медицинском халате стояла спиной к ней. Откинув каштановые волосы, подвязала маску на затылке. Микаса рукой нащупала стул рядом с собой и села, сжимая пальцами ткань комбинезона и глядя на стоящего в трех метрах от нее мужчину. Тот, наконец, повернулся лицом и сел на стул, тут же опуская лампу ниже к раскрытой тетради. — Жалобы. Микаса вздрогнула. Голос звучал глухо из-за плотной маски, но от его звука все внутри нехорошо сжалось. — Я… — охрипло от тревоги начала она, рассматривая освещенные светом лампы руки под тканью халата и одной перчаткой. Он не поднимал взгляд от записей, лицо оставалось в тени. — Мне долгое время кажется странным цвет воды. Видится как-то не так. — И что с ним? Спросил так же отрывисто и ровно, словно ни одной эмоции не промелькнуло в низком хриплом баритоне. — Будто светится голубым и искрится. Я такое уже видела в месте, откуда я родом, — не подумав, выпалила, запоздало вспомнив, что не хотела говорить об этом. Эгертон не отреагировал, продолжая быстро что-то записывать. — Головная боль, головокружение, тошнота? — Ничего из этого. Головные боли с детства. Он кивнул, продолжая что-то помечать. Микаса оглядела беспорядок на столе: десятки ампул с кровью, стоящие на тумбочке позади стола и на самом столе, кривоватая стопка толстых книг на краю, потрепанные тетради. — Справа от вас градусник, — вдруг вновь ожил голос. Микаса заозиралась в поисках и взяла его в руку, обнаружив на тумбе рядом со своим стулом. — Зажмите плечом. Сделала, как сказал, хоть и задумалась над странностью ведения приема. Эгертон, тем временем, поднялся и отошел к стеллажу. — Поднимите рубашку и повернитесь спиной. Микаса чуть округлила глаза, но послушно поднялась, поворачиваясь к нему спиной, и принялась расстегивать пуговицы верхней части комбинезона, ощущая жар на щеках от неловкости. Плотно прижала к груди рукава, оставшись в белье. — Вы всех пациентов со спины осматриваете? — тихо уточнила она. Шорох позади послышался ближе, чем она ожидала. Вдруг кожи спины коснулся явно нагретый ладонью кругляшок фонендоскопа. — Дышите глубоко, — прошелестел голос. Микаса вздрогнула, еще крепче прижимая руки к груди и пытаясь дышать ровно. От тревоги получалось плохо. Стало еще хуже, когда показалось, что на долю секунды кожи коснулась костяшка пальца в мимолетном касании. Запах пряной гвоздики и дыма стал отчетливее, как и какая-то странная примесь чего-то цитрусового. Вдруг фонендоскоп перестал касаться спины, лопаток и чувствительной точки между ними в изощренной пытке, снова раздался шорох и приглушенные шаги. — Я могу?.. — обернувшись через плечо, уточнила Микаса и, получив кивок, нервно начала одеваться. Она села обратно на место и рефлекторно сжалась, когда Эгертон подошел к ней и остановился, возвышаясь тенью. — Закройте один глаз, вторым смотрите на свет. Раздался щелчок какого-то маленького вытянутого предмета в его руках, на конце которого загорелся свет. Микаса запрокинула голову и послушно прикрыла ладонью один глаз, глядя перед собой в плохо различимое лицо Эгертона. В глазу от то появляющегося в поле зрения, то исчезающего яркого света забегали цветные мушки. — Другой глаз. Микаса поменяла руки, изо всех сил вглядываясь в полутьму. Когда свет исчез в очередной раз, по позвоночнику прошла дрожь, внутренности сжало невидимой рукой. В спасительной полутьме померещилось, прокатилось ужасом под самой кожей, словно темные зеленые глаза внимательно смотрят на нее поверх медицинской маски. — Вы в порядке? — прокатилось мурашками по коже. Микаса сглотнула, осознав, что на несколько секунд перестала дышать, уничтоженная нечаянным видением. — Д-да. — Давайте градусник. Дрожащей рукой вынула и передала ему в упрятанную перчаткой ладонь. Эгертон прошел на свое место и махнул рукой за собой, жестом показывая сесть за стул около его рабочего стола. Сам он, выудив из стеллажа шприц и спирт, вернулся на свое место и подвинул лампу ближе к Микасе. — Рукав закатайте. Аккерман сделала, как он велел, и положила руку на стол сгибом локтя вверх. Он помедлил, но, слегка обхватив пальцами за запястье, потянул ближе для удобства. Смочил кожу пропитанной спиртом ватой. Его лицо оставалось в тени, сосредоточенные глаза смотрели на сгиб ее руки, куда он, нащупав вену, вогнал иглу для забора крови. Микаса сидела неподвижно, ощущая, как в глазах начинает непривычно печь. При скудном освещении от лампы смогла разглядеть кайму темной зелени за расширенными зрачками, чуть сведенные к переносице брови за несколькими спадающими на лоб длинными прядями. Взгляд упал ниже, скользнул по маске и затерялся в области шеи. Смугловатая кожа и контрастная черная полоса платка, закрывающего шею почти наполовину. От заново разыгравшейся тревоги становилось дурно, но она упрямо не отводила глаза, пока он набирал ее кровь в шприц. Наконец, на место иглы на сгиб локтя легла вата. Эгертон поднялся с места, и Микаса краем глаза уловила мелькнувшие под халатом ремни кобуры для ножей на его поясе. Врач расположился спиной к ней за небольшим лабораторным столом, над которым включил лампу. Начал что-то крутить на хитром приборе, глядя в него одним глазом. Микаса пыталась прийти в себя, глубоко вдыхая носом, но слезящиеся глаза упрямо продолжали сверлить его спину. — М-м, ничего не вижу, — глухо протянул он спустя несколько минут. — Следов лихорадки нет. Видимо, просто переутомление. Эгертон вернулся на место и снова опустил лампу ниже к маленькому прямоугольнику бумаги, на котором начал что-то быстро писать. — Возьмете отгул на пару дней… И выписываю успокоительное, а то у вас пульс пошаливает. Микаса снова замерла. Эхо его фразы отдавалось в ушах, и она готова была поклясться, что расслышала лишь отзвуки, намеки на знакомые нотки насмешливой игривости в его голосе. Он пододвинул к ней рецепт и поспешил вернуться к своим записям, словно ее тут больше не было. Аккерман встала на ватных ногах, взяв задеревеневшими пальцами прямоугольник бумаги, и, бросив напоследок взгляд, с едва различимым «спасибо» открыла входную дверь. — Микаса! — сидевший на кушетке Армин вскочил на ноги, стоило ей появиться в предбаннике. Тут же обхватил за плечи, заглядывая в глаза. — Ну что? — Не лихорадка. Переутомление. Армин шумно выдохнул, почти сложившись пополам от облегчения. Не дожидаясь его, Микаса вышла в коридор и застыла, прижавшись спиной к прохладной стене. В ноздри снова ударил привычный запах крови и гноя. — Теперь чувствую себя идиотом, что это не было моей первой мыслью, — смущенно хмыкнул Армин, становясь напротив. — Ну я-то не разбираюсь, а он врач. Микаса едва заметно дернула бровями, бесцветно глядя перед собой. Хорош врач с ножами на поясе. Разгадка, казавшаяся еще полтора часа назад такой близкой, снова исчезла в клубке бесконечной недосказанности и странностей. — Чуть не обделалася, пока ждал, — Армин взлохматил волосы. — Ну обошлось и ладно. Тебе и правда стоит отдохнуть. Все-таки столько работаем со всем этим, а с нашим прошлым… Микаса? Аккерман подняла на него застывшие глаза, понимая по взгляду, что он заметил ее безжизненное выражение лица. — Ты будто и не рада… — Ты видел его глаза? — почти шепотом спросила она. Армин непонятливо сдвинул брови. — Глаза? Чьи? — Эгертона, — голос дрогнул. — Да вроде нет… Мы с ним лично не пересекались вроде. А что с ними? Бесстыжие? — он хмыкнул в попытке пошутить. — Было темно, но… на мгновение мне показалось, — она снова уставилась невидящим взглядом перед собой, — показалось, что я смотрю в глаза… В Его глаза. — Его? Ты про Эрена, что ли? — не видя реакции на свой вопрос, Армин тяжело вздохнул и встал рядом, касаясь ее плечом. — Поэтому я и был против. Здесь слишком много всего… Психика не выносит. Мне по началу тоже казалось, что я его вижу то в одном городе, то в другом. Подбегал к людям, пугал их, — он покачал головой с грустной усмешкой. — Тебе бы правда отдохнуть. — Да, — эхом отозвалась Микаса, чувствуя, как отступившая тревога позволяет мозгу снова заработать в ускоренном режиме, осмысливая происходящее. — Думаю, съезжу на Парадиз на денек. — На Парадиз? — в тихом голосе послышался скепсис. — Путь неблизкий, Микаса. Тебе сейчас стоит лежать и отдыхать, а не испытывать прелести морской болезни. — Ничего. Будет время подумать. Приду в себя. Армин не стал спорить, лишь предложил лечь спать, пока он съездит в порт купить билет для нее.

***

Порт Парадиза встретил туманом и прохладой, когда пассажирский корабль, пришвартовавшись, выпустил пассажиров на причал. Ночью так и не удалось нормально поспать из-за роящихся в голове навязчивых мыслей. Так и стояла, кутаясь в куртку, на палубе, глядела вдаль, на серебрящуюся лунной дорожкой темно-синюю толщу воды с искрящейся голубыми переливами рябью. Водила рыжим маячком очередной сигареты перед лицом, отвратительно-крепкой и безвкусной. Вроде немного помогло успокоить течение недобрых мыслей и липкого страха от бесконечного обдумывания того, что собиралась совсем скоро сделать. На Парадизе было в разы холоднее. Пасмурное небо затянули низкие темно-серые тучи, готовые разразиться дождем. Прохладный влажный ветер пробирался под одежду, холодя разгоряченную марлийским солнцем кожу. Пройдя паспортный контроль, Микаса обратила внимание на часть пассажиров, преимущественно женщин и детей, которых она видела на корабле. Их собрали вместе и отправили на посадку в прибывший к станции поезд, который увезет их в отдаленные изолированные земли, предназначенные для марлийцев, укрывающихся от болезни. И каждый из них наверняка погибнет через пару месяцев, едва войдя в контакт с местной водой, без должного лечения, о котором на Парадизе никто не знал. Опрометчиво неслись в лапы смерти, думая, что оставили ее позади. Воистину дьявольский остров. Дождавшись поезда, Микаса без лишних раздумий зашла внутрь и принялась ждать прибытия в Сигансину, нервно покусывая губы. Выработанный годами контроль эмоций в последние дни был ни к черту после всех пережитых событий. Из-за бессонной ночи на веки наваливалась сонливость, тело желало поскорее прилечь, но она настойчиво пыталась держать себя в руках, пока не покончит с начатым. Поспать можно и после. Поезд прибыл в Сигансину во второй половине дня. Родной город встретил привычной неторопливой жизнью: жители размеренно проходили по городу в своей потрепанной одежде островного кроя, делали покупки на рынке, рассматривая диковинные товары из-за моря, дети играли с мячом и воздушными змеями, слышны были мычания коров и крики домашних птиц. Микаса, быстрым шагом пробираясь к подножью гор, поймала себя на мысли, что за месяц успела отвыкнуть от этой неторопливой размеренности, но и наслаждаться ею времени не было. Подошвы ботинок скрипели песком и щебнем, когда она поднималась вверх по склону, цепляя коленями шуршащую от ветра высокую траву. С каждым шагом разряженный прохладный воздух все больше напитывался ароматами хвои, древесины и смолы с тонким вплетением луговых цветов по сторонам от тропы. Сердце чуть кольнуло. Она остановилась, глядя на свою одинокую, чернеющую деревянным пятном на фоне леса хижину. Невероятно маленькая по сравнению со зданием госпиталя, ставшим на месяц ее новым пристанищем. Неказистая по сравнению с высокими зданиями сложной архитектуры Марли. Будто все еще пропитанная ее страхами, видениями и немым отчаянием. С распустившимися кадками кроваво-красных цветов у двери, словно напоминанием о прошлом. Поправив лямку рюкзака, Микаса прошла к чернеющему вскопанной землей квадрату огорода. Появились первые завязи тыквы и капусты, пышно проросли травы. Она наклонилась и поправила переплетенные стебли. За спиной раздался глухой стук и плеск. — Госпожа Микаса! Она обернулась на пораженный мальчишеский голос, сразу встречаясь взглядом с округленным глазами Фалько в запачканной грязью одежде и с упавшей лейкой под ногами. — Привет, — она махнула рукой. Мальчишка просиял и в каком-то безотчетном порыве подбежал ближе, крепко пожал руку и начал, захлебываясь, рассказывать, как ухаживал за огородом и конем, пока остальные занимались домом. Микаса похвалила его за отличную работу и, потрепав по голове, подтолкнула к двери хижины. — Вы не поверите! — с порога заявил Фалько, проходя первым и пропуская Микасу. Габи с несчастным лицом и метлой в руках замерла, раскрыв рот, но тут же просияла, бросаясь к двери. Леви, засевший с книгой у стола, вскинул брови, даже будто чуть шире раскрыл глаза. — Аккерман? — Капитан? — в том же удивленном тоне ответила Микаса, проходя в дом под щебетание детей, докладывавших о своих подвигах в ведении ее хозяйства. Бросив сумку на кровать, она села за стол напротив капитана, сопровождаемая внимательным взглядом его единственного глаза. Сразу заподозрил что-то неладное, то ли по ее не совсем здоровому внешнему виду, то ли по внезапному возвращению. Микаса многозначительно поглядела на него, пытаясь взглядом передать все свои мысли. — Вы! — наконец, прикрикнул Леви, прерывая поток детских слов. — Чай поставьте, хорош галдеть. — Будет сделано! — отрапортовала Габи и принялась кружить у печи со склянками чайных сборов, пока Фалько набирал воду в чайник. — Вроде уже нет кадетки, а все так же гоняете мелких приказами, — хмыкнула Микаса. — Чту традиции, — безэмоционально ответил он, придвигаясь ближе к столу и переплетая оставшиеся пальцы рук между собой. — Прости, что на шею не бросился при встрече, нога сама не своя, — Микаса закатила глаза. — Неужели приехала проверить, не спалили ли мы твою унылую хибару? — Вам нравится моя хибара, так что нет. — А что ж тогда, закончилось ваше самаритянство? Все спасены? — Тоже нет, все стало только хуже, — она покосилась на хлопочущих детей, которые притихли, явно прислушиваясь к новостям с материка. Перевела серьезный взгляд на Леви, понизив голос. — Мне нужно с вами поговорить. Окинув ее внимательным взглядом, Леви коротко кивнул и поднялся с места. — Знаешь, когда кто-то пересекает море только, чтобы поговорить, это заканчивается совсем не разговором, — выудив деньги из своего пиджака у двери, он поманил к себе Фалько и Габи. — Вот деньги, идите в пекарню и купите себе что-нибудь. Чтоб обоих до вечера не видел, поняли? Фалько активно закивал. Габи заметно погрустнела, лишенная возможности узнать что-то об остановке дома из первых уст, но коротко кивнула и вышла с Фалько за дверь. Леви, опираясь о костыль, прошел обратно к столу под немигающим взглядом Микасы. Скрипнув стулом, он жестом показал ей начинать. Аккерман вскочила с места, взяла первый попавшийся стакан, наполнила водой и поставила его перед Леви, замерев рядом со столом. — Что вы видите? Леви посмотрел на нее как на умалишённую и вздохнул. — Вопрос непраздный… Левый мой глаз не видит нихера, правый готов поклясться, что это стакан с водой. — И как вам вода? — нервно постукивая ногой, спросила Микаса, пожирая его глазами. — Мокро, — он закатил глаза. — Чертовы любители намеков. Речь о цвете, я полагаю? Микаса вздрогнула, подавившись вдохом. Рывком придвинула стул и села на него ближе к Леви. — Значит, вы тоже это видите. Какого черта не говорили? Мы с вами гребаный чай каждую неделю пили. — По той же причине, из-за которой тебе понадобился год, чтобы сказать мне. Звучит это бредово, вот почему. Арлерт ничего не замечает, я так понимаю? — сложив руки на груди, всезнающе усмехнулся Леви. — Никто не замечает, — она устало потерла лоб ладонью и, потянувшись к раковине, взяла блюдце. Поставила на столешницу рядом с собой и чуть подрагивающими пальцами вытащила из помятой пачки сигарету. — У вас мода какая-то на это дерьмо? Весь дом провоняет, — заведомо скривился он и замахал рукой, стоило ей только поджечь сигарету спичкой. — Знаю, но с ума сойду, если чем-то не займу руки… Микаса начала пересказывать с самого начала, как еще пару дней назад Армину, всю хронологию событий от первого обнаружения свечения до своих предположений о связи заболеваний с водой и связи воды с Путями. — В общем, я думаю, в тот день, когда я уложила голову Эрена в могилу, открылся какой-то… не знаю, портал или проход, поэтому Пути слились с нашим миром через воду, — дотлевшая до фильтра сигарета подрагивала горкой пепла в пальцах. Леви прогремел чайником и чашками, ставя их на стол рядом с собой и Микасой. Методично разлив сладковатую от медуницы и клевера жидкость по чашкам, задумчиво поболтал ее и поднял глаза. — Пиздец. Такое и в пьяном угаре не приснится. — Не верите? — грустно хмыкнула. — А тут нечему верить. Я сам что-то такое подозревал, только с Путями не связывал. Тут ты оказалась сообразительнее, — он отпил из чашки. Микаса, обхватив свою дрожащими ладонями, последовала его примеру, не чувствуя вкуса. — А только мы это видим потому… — задумчиво начал Леви. — Потому что на Аккерманов не действует фокус с заменой воспоминаний. — М-м, — Леви потер подбородок, глядя перед собой. Начал барабанить пальцами по столу, явно обдумывая услышанное. Наконец, вскинул глаза. — Одно мне непонятно. Если ты подозревала это давно, почему говоришь только сейчас? Мало говоришь. Сорвалась аж из Либерио, чтобы «просто поговорить», — поставив особый акцент на последнее словосочетание, произнес он. — Ни позже, ни раньше — именно сейчас. Микаса шумно вдохнула, прижимая ладони к лицу. Внутренности сжало от тошноты. Она залпом допила чай в чашке и снова сплела руки на столешнице, стараясь не смотреть в глаза Леви. — Армин отправил меня к врачу. Тому самому, который собирал добровольцев. Ренар Эгертон зовут… — Какое дурацкое имя, — выдохнул Леви. — Не в имени дело, — Микаса нервно зачесала волосы назад, собираясь с силами. — Я не видела его лица, было темно, и он был в маске, но… его фигура в целом, волосы, голос и глаза… Самое главное — голос и глаза. В какой-то момент мне показалось, что я смотрю в глаза Эрена. Я знаю, что вы скажете. Армин тоже сказал, что мне просто нужен отдых… — Так, стоп, перебор, — Микаса удивленно уставилась на странную усмешку на тонких губах, когда Леви сжал переносицу и прикрыл глаза, переваривая услышанное. — То есть. Зеленоглазый патлатый парень, чьего лица ты не видела, осматривал тебя в темноте, и тебе показалось, что это Эрен? — Дело не в цвете глаз, — Микаса чуть подалась вперед. — Вы бы разве не узнали Эрвина или Ханджи только по взгляду? На лице Леви отразилась горечь и удивление. Он снова откинулся на спинку стула, смотря в сторону и постукивая пальцами по столешнице. — Но ведь… Чисто физически это невозможно. Ты же сама хоронила его, — видя, как глаза Микасы влажно заблестели, а ладонь нервно прижалась к губам, он повторил с нажимом. — Хоронила же? Микаса отняла ладонь от губ, тут же начиная кусать их. Внутри все клокотало так, словно готово было разорвать тело на куски. Пальцы нервно забарабанили по столу. — Вы же тоже не помните первую неделю после Дрожи? — охрипшим голосом, спросила она. На щеку сорвалась слеза. Желваки на скулах Леви заиграли. Он нервно повел бровями. — Так, дай-ка мне эту хуйню, — потянулся к мятой пачке сигарет на столе и выудил одну. Его пальцы не дрожали, когда он достаточно ловко поджег сигарету и затянулся, выпуская дым в потолок. — Помню, что проснулся уже в столичном госпитале, куда меня отправили на лечение. — Последнее, что помню я — это прибытие на Парадиз, — шмыгнув носом, проговорила. — Как дошла до дерева на холме, руками вырыла яму и пыталась положить туда его голову, но все не могла закопать, — нижняя губа задрожала от прокравшегося под кожу ужаса заново переживаемых событий. — А потом темнота. Очнулась уже в хижине, — она подняла на него мокрые глаза. — Я не помню, как его похоронила. — Тц, чертов засранец даже после смерти не дает покоя, — напряженно проговорил Леви, дернув уголком рта и снова глубоко затянувшись. — Да. И есть только один способ выяснить правду, — сердце тяжелым молотом било о ребра, отдаваясь во всем теле. — Поэтому я и приехала сюда. Леви непонимающе уставился на нее, сдвигая брови. Микаса видела, как понимание разлилось отблеском шока в нехарактерно округлившихся глазах. Он втоптал окурок в блюдце. — Э нет, нет, нет, — замотал головой, выставив руку. — Если это то, о чем я подумал, то забудь. Здесь я провожу черту. Это перебор уже даже для тебя. — Но… — Никаких «но», ты совсем сбрендила? И думать забудь. Это уже слишком, — он порывисто поднялся на ноги, пошатнувшись, и проковылял до раковины, чтобы безжалостно вылить остатки чая из чайника. Микаса крепко зажмурилась, сжимаясь от невыносимой дрожи изнутри. — Я хочу узнать, что за дерьмо происходит вокруг. Я хочу знать, что творится в моей гребаной жизни, раз мне ее подарили, — Леви обернулся на ее надтреснутый голос. — И я все равно это сделаю. С вами или без вас. Но без вас будет тяжелее. Подпирая бедром раковину, Леви сложил руки на груди и шумно выдохнул, запрокинув голову. Раздумывал пару минут, томя Микасу в тревожном ожидании. — Я буду гореть в аду за все то, что уже совершил, — устало проговорил он в потолок. — И теперь ты просишь меня осквернить могилу. Микаса решительно поднялась, сдвинув брови. — Значит, гореть нам вместе. Леви смерил ее тяжелым взглядом и покачал головой с тихим «чертовы детишки». Доковылял до устроенной в углу хижины инвалидной коляски и расправил ее. — Если решили, то идем прямо сейчас. Делать все быстро и тихо. Я не хочу, чтобы пиздюки вернулись и увидели это дерьмо. — Так точно, — закивала Микаса, уже собираясь за лопатой в сарай. — Быстрее давай. Повезешь в коляске, я теперь не самый быстрый бегун. Спустя несколько минут, сгрузив на колени севшего в коляску Леви лопату и керосиновый фонарь, Микаса схватилась за ручки и быстрым шагом двинулась вниз по склону, намереваясь проехать через дикую тропу в лесу, чтобы не светиться лишний раз в городе. В низком темно-сером небе глухо прогромыхало. Свежий прохладный ветер усилился, срывая листья с темнеющих зеленью крон деревьев. Микаса то и дело мотала головой от попадающих в глаза прядей, сосредоточенно глядя на тропу и на пальцы Леви, нервно сжимающие черенок лопаты. Колеса коляски вязли в мягкой размытой недавними дождями земле, затрудняя движение. — Быстрее, Аккерман, — напряженно прошипел Леви, когда она катила его в гору с обратной стороны холма. — Если я побегу, вы улетите в кювет на своем драндулете. — Замечательно. Значит, положишь меня в могилу Эрена, если придурка там не окажется. Прошибло током, и прогремело над головой. Не окажется? Она гнала от себя эту навязчивую мысль всю дорогу от Марли, не позволяя себе даже подумать о таком варианте развития событий. Но теперь, когда темная зелень елей расцветала глазами доктора, внутри напряженно затрепетало. Когда они достигли холма, дерево на котором привычно светилось, ветер стал еще холоднее и ощутимо усилился. Начало накрапывать мелкой изморосью. Жители Сигансины спешили по домам и со стуком закрывали ставни. Сейчас это было как никогда кстати. — Черт, надеюсь, мелкие додумаются дойти до хижины и торчать внутри, — напряженно проговорил Леви, окидывая взглядом почерневшие под низкими тучами дома у подножья холма. Микаса установила его коляску сбоку от могильного камня и схватилась за лопату. Замешкалась только на секунду, чтобы поднять глаза с почти детским восторгом, повышая голос из-за сильного ветра: — И дерево как светится видите? — Вижу! Копай, Аккерман, копай, — процедил Леви, поджигая фонарь и поднося чуть ближе. Микаса кивнула и, резко выдохнув в сторону, воткнула лопату в мягкую землю, стараясь не смотреть на надгробный камень и не думать о том, что вообще делает своими же руками из-за наивной догадки. Вонзала лопату аккуратно, неглубоко, то ли боясь повредить, то ли в попытке отсрочить столкновение с реальностью. «Неужели тебя там нет, неужели», — набатом стучало в голове с расцветающей в памяти темной зеленью. Волосы слегка повлажнели, прилипли ко лбу. — Быстрее, — почти шепотом произнес Леви, во все глаза вглядываясь в увеличивающуюся яму. Уже явно не из-за страха быть замеченным. Слишком глубоко. Она копала руками и не могла раскопать так глубоко. Или могла? Микаса мотнула головой, откидывая мокрые пряди, и с лихорадочным трепетом воткнула лопату снова. Раздался тихий стук. Она замерла, сглатывая. Перевела взгляд на Леви. Тот нетерпеливо помахал рукой. — Давай-давай, может, камень. Микаса опасливо глянула в яму и аккуратно раскидала землю лезвием лопаты с чего-то твердого, испачканного в налипшей грязи. Упав на колени, начала разгребать яму пальцами, не слыша шума ветра и шороха дождя из-за оглушительного биения крови в ушах. Пальцы прошлись по слегка шероховатой поверхности, утонули в глубоких выемках. В следующее мгновение Леви с шумным «блять» отшатнулся — Микаса вытащила из земли припорошенный землей человеческий череп. Как сквозь толщу воды донеслось сдавленное «господи прости» от Леви сбоку. Микаса не могла оторвать мутного взгляда от зияющих пустотой глазниц, обнаженного ряда зубов — от истлевшего добела черепа. Казалось, что перестала дышать и жить. Умерла прямо там, на коленях, держа в руках Его череп. В фантазии расцвели образы Его многочисленных детских улыбок, темной зелени уверенных устремленных вперед глаз, мягкости каштановых волосы, теплых губ и загорелой кожи. Отзвуки голоса эхом отдавались в ушах, а она все глядела и не могла оторваться от голого гладкого черепа. Он всегда бежал первым на этот холм. Это все, что осталось. Он был свидетелем ее рыданий и страхов, высказанных на безмолвной могиле. Не Эрен — всего лишь истлевший добела череп. Словно впервые за минуту судорожно выдохнув через пересохшие губы, Микаса медленно опустила череп обратно в яму. Резко заносится клинок. Его безмятежное лицо в пасти титана. Глаза открываются в последний раз, и в спокойном смиренном взгляде она видит отражение себя, обрушивающей клинок на его шею. Его глаза закрываются навсегда. Из сомкнутых губ стремительно уходит тепло в предсмертном поцелуе. Микаса с трудом поднялась на негнущихся ногах, не видя, как Леви со скепсисом окинул взглядом белеющий в яме череп. Пошатываясь с ощущением невыносимого головокружения в опустевшей голове и слабости в конечностях, отошла от могилы на несколько шагов прежде, чем подкосились ноги, роняя тело на колени в высокую мокрую траву. Дождевые капли издевательски поблескивали голубым на стеблях. Микаса обхватила голову руками, зарываясь в мокрые волосы и сгибаясь пополам. «Ты убила его». «Ты раскопала его могилу». «Даже после смерти не оставишь в покое». Рой ядовитых мыслей отравлял рассудок, заставляя слезы бесконтрольно течь по бледному как полотно лицу. Микаса не запомнила, как Леви закопал могилу обратно, как они добрались до дома и какими глазами их встретили давно вернувшиеся из города Габи и Фалько, так и не добившиеся ответов на свои вопросы. Запомнила только, как, вернувшись, почти сразу рухнула на раскладушку, оставив кровать и матрас остальным обитателям. Свернулась и больше не двигалась, молясь провалиться в беспробудный сон на пару десятков лет. Запомнила, как кошка обивала ее ноги хвостом и тыкалась в лицо мокрым носом. Как Леви убрал ее и сам сел на бок раскладушки, как слегка прикрыл легким одеялом, сжав плечо. Как он напряженно смотрел перед собой, коротко отвечая на вопросы детей и дымя ее сигаретой, словно обдумывал что-то важное. Как шум дождя за окном стих, и зелень на обратной стороне век истлела в темноте наконец наступившего сна.

Я ушел, я должен был уйти,

Прости меня, я до сих пор в пути.

И мир погиб, и мир в огне,

Я увидел сон, ты улыбалась мне.

- "Я видел сон" - Перемотка.