Шрам и Заря

Маркус бежал, перепрыгивая через ступеньки, с таким грохотом, будто по лестнице несся медведь. Настойка, которая всего час назад как будто бы не опьянила, ударила молотом по голове, и все дурные мысли теперь кишели и роились кусачими мухами. Узоры дорогого ковра на ступенях сливались перед глазами, а Маркус бежал и бежал, но от ощущения собственной ничтожности не так-то просто сбежать. Дом давил великолепием, которого он недостоин. Сегодняшний вечер вывернул наизнанку липкий страх, преследовавший Маркуса с первых робких попыток сблизиться с Велизаром. Страх, что в конце концов друг разочаруется в нем, сочтет глупым простолюдином, недостойным быть рядом. Маркус старательно бежал от него, прятал как можно дальше, но сегодня не смог. Не убежал. За спиной слышались торопливые шаги, но Маркус не останавливался, рассердившись еще сильнее. Велизару нужно умыться и привести себя в порядок. Зачем он спешил следом? Маркус почти достиг входной двери парадной, когда на его локте сомкнулись цепкие пальцы. Велизар с силой дернул его к себе, отчего Иво зашипел от боли в побитом теле. Каждая ссадина заныла, как и растревоженная душа. — Отпусти, — потребовал Маркус, но Велизар не послушал, усилив хватку. — Пусти, иначе я выверну тебе руку. — Попробуй, — ответил тот и ухмыльнулся. Растревоженная губа вновь закровоточила. — Объясни, что произошло? Маркус отвернулся, силясь побороть стыд и унижение от собственной пьяной выходки, подстегнутой слабостью. Он ненавидел показывать другим свои слабости, Велизару же показал уже вторую. — Прошу, скажи, в чем дело? — допытывался Великий князь. — Ни в чем, Велизар. Я хочу вернуться в корпус. — Мы вернемся вместе. Ты морщишься от боли. Тебя сильно побили? В корпусе нужно показаться лекарю. — Со мной все хорошо. И не такое бывало, — буркнул Маркус, все так же упрямо не глядя на Велизара. — Почему ты не смотришь мне в глаза? — помолчав, спросил тот. Маркус вдруг понял, что Велизар так и не отпустил его руки. — Потому что мне стыдно, — наконец выдавил он. — Я в который раз показался тебе слабаком. С другой стороны, ты рано или поздно все равно разочаруешься во мне. Велизар вытаращился на Маркуса, будто увидел перед собою говорящего зверя. — С чего ты взял? — Я недостоин твоей дружбы. В корпусе мы все равны, но в большом мире ты — сын императора, а я — целое ничто. Ты и твой брат можете позволить себе жить в богатых домах и ужинать в дорогих трактирах, а я перебиваюсь на жалование, которого не хватит на праздную жизнь. Я не смогу ходить с тобой в такие места, как-то, где мы были сегодня, но и никогда не позволю тебе платить за себя. Ты не привык к той жизни, к которой привык я. Скоро я начну тебя раздражать, ты отвернешься от меня, и я пойму. Правда, пойму. Я — сын выходцев из Алмазной империи, которые сбежали от тюрьмы на родине. Тебе негоже якшаться с таким человеком. Велизар молчал, о чем-то напряженно раздумывая. Он даже отпустил руку Маркуса. Тот, почувствовав свободу, шагнул прочь и даже успел дернуть на себя дверь, но Велизар захлопнул ее твердой рукой и заговорил: — Надо же, с виду такой уверенный и веселый, а внутри — поразительно ранимый. Умный, но глупый до безобразия. Как ты умудрился все это придумать? Тебя послушать, так я — мразь, которой поразительно легко наскучить. — Нет-нет, ничего такого я не имел в виду. — Замотал головой Маркус. — Я — человек не твоего круга, и никогда не смогу по-настоящему туда влиться. Вот что я пытаюсь до тебя донести. — Я — одиночка. У меня никогда не было круга, кроме брата. Я не так часто подпускаю кого-то к себе, потому что устал от лицемерия. Ты — самый открытый и удивительный человек из всех, кого я знаю. Неважно, есть у тебя деньги или нет, кем были твои родители и где ты вырос. Не хочешь, чтобы я платил за тебя, значит, будем сидеть на парапете моста и есть то, что стащили из столовой корпуса. Я выбираю близких людей не ради выгоды, как того хочет отец. Мне важна их честность. Я хочу повернуться к тебе спиной и знать, что ты не всадишь в нее нож. Шуточку — можешь, но не нож. Маркус таращился на Велизара, излучавшего незнакомое доселе нежное восхищение, от которого предательски перехватывало дыхание. По подбородку Великого князя стекала алая дорожка, и Маркус вдруг ощутил, как рука дернулась стереть ее со светлой кожи, но вовремя себя одернул. Он не смел и никогда не посмеет. — Я не привык сорить словами, поэтому запомни то, что я сказал. Этого никто от меня не слышал, — припечатал Велизар, и Маркус пристыженно потупился. Сердце колотилось, как сумасшедший зверь в клетке. Слова Велизара вскрыли все амбарные замки, которыми Маркус защищал того беззащитного, доверчивого мальчика, оставшегося в далеком детстве. Он пробрался к самому сокровенному, незаметно превратился в наваждение, а сегодня добил непередаваемой честностью. — Пойдем в квартиру? Я все-таки должен умыться и переодеться. Маркус покорно поплелся следом, не отводя взгляда от фигуры впереди и ругая себя последними словами. Горло сдавливали задушенные чувства, раздутые настойкой, как костер. Наконец перед ними вновь замаячила дверь квартиры на третьем этаже, и в этот раз Маркус несмело шагнул за Велизаром. Тот чиркнул серниками и зажег пять свечей в витом канделябре, примостившемся на маленьком столике у двери. Великий князь повесил китель на деревянную вешалку, сбросил обувь и двинулся вглубь коридора, прихватив с собой одну из зажженных свечей. Маркус последовал за ним, шлепая пятками по скользкому паркету. Квартира оказалась добротной, но не такой вычурной, какой ее успел представить Маркус. Светлые стены, лепнина, деревянные панели на стенах и никакой позолоты, слава Владыке. Велизар зажигал масляные лампы и свечи в каждой комнате, чтобы гость мог осмотреться. Маркус осторожно прошел по длинному коридору мимо нескольких закрытых дверей. Единственная открытая вела в парадную гостиную с большим камином, мягкими диванами и креслами. Велизар же исчез за дверью в конце коридора. За ней оказалась столовая с огромным овальным столом на изогнутых ножках. Ее освещали две масляные лампы, которые зажег Велизар, однако их не хватало, чтобы рассеять тьму большого помещения. Маркус на пару мгновений замер, силясь понять, куда делся Велизар, ведь он совершенно точно вошел в эту дверь. Иво снял с подставки одну масляную лампу и прошел к противоположной стене, занятой буфетом. Рядом с ним обнаружилась неприметная дверь, скорее всего, ведущая на кухню. «Везде сплошные двери. Как Златояр в них не путается?», — подумал Маркус и прислушался. Из-за двери доносились тихие ругательства. Все еще ощущая себя нашкодившим ребенком, Маркус несмело надавил на дверную ручку и вошел. Перед глазами предстала небольшая кухонька, заставленная нехитрой мебелью и утварью. Ее треть занимала печь, на которой теснились кастрюли и глиняные горшки. Велизар сбросил рубашку, оставшись в одних форменных штанах, и набирал воду из большого корыта в деревянную лохань. На столе горела масляная лампа, освещая кожу Велизара, и в мягких лучах она казалась жемчужной. Маркус замер и стыдливо отвел глаза. Он не должен был смущаться вида полуголого мужчины, но смущался, ведь смотрел именно на Велизара, а не на кого-то другого. Пусть кадеты уже год мылись в общих банях, но Велизар не расхаживал обнаженным перед однокурсниками, всегда моясь последним. Даже переодевался он не при всех, а уходил в умывальную. Сейчас же перед глазами Маркуса совершенно неожиданно предстали крепкие плечи (все же ýже, чем у него самого), идеальный торс, на котором проступали мышцы, наработанные на занятиях. Маркус пристыженно отвел взгляд от дорожки волос, убегавшей под пояс брюк, и сглотнул. «Дурак! Не смей смотреть на него. Ты пьян! Бесова наливка!» Велизар держал в руках лохань с водой, отчего жилы на руках проступили четче, и Маркус вновь приказал себе не смотреть. — Поможешь смыть кровь? — спросил Велизар, не заметив оцепенения друга. Тот встрепенулся и схватил с полки ближайшее полотенце из стопки чистых. Велизар водрузил свою ношу на добротный деревянный стол и уселся на трехногий табурет. Кровь на его подбородке запеклась, но губа все еще кровоточила. Маркус намочил полотенце и приложил к коже, размачивая засохшие разводы и стирая свежую кровь. Кажется, его руки подрагивали. Он сосредоточился на своих движениях, чтобы не выдать совершенно глупых чувств, раззадоренных наливкой. Но от усердия и напряжения руки дрожали лишь сильнее. — Почему ты дрожишь? — изумился Велизар. — Еще не пришел в себя после того, что вытворил, — соврал Маркус, перепугавшись еще больше. Он заметил! — Прошу, гони дурные мысли прочь. Я не смогу каждый раз объяснять тебе, что дорожу нашей дружбой. Запомни это, пожалуйста, и вспоминай каждый раз, когда тебя будут одолевать сомнения. «Дорожу нашей дружбой». Маркус почувствовал себя еще более виноватым. Велизар доверился ему, видел в нем верного друга, а сердце Маркуса тем временем трепетало от звука его голоса. И он впервые позволил себе задуматься над причиной этого трепета, хотя давно уже не был невинным парнишкой, никогда не знавшим ласк. Маркус слишком восхищался Велизаром, чтобы посметь даже допустить мысль, что волнение это связано не только с уважением и восторгом. Но сейчас допустил. Это желание, будь оно неладно! Бесово желание, которое рвалось наружу, пока он утирал лицо Велизара, пока прикладывал полотенце к его нежной, по-девичьи пухлой губе. Маркус не смел даже думать, каково это — целовать губы Велизара. Не смел и все же думал. Великий князь казался ему утонченным произведением искусства, состоящим из тонких линий и идеальных штрихов. В отличие от него самого — грубого и неотесанного. Маркусу нестерпимо хотелось окунуть лицо в лохань с холодной водой и задержать дыхание, трезвея. Голый торс Велизара, его губы и полные доверия глаза едва не разбудили в нем зверя. Маркус до боли закусил щеку изнутри, и стыд перед другом затопил его с макушки до пяток. Он и вправду недостоин Велизара. Великий князь — не мальчишка из соседней комнаты в приюте, он выбрал Маркуса в друзья, и вот чем тот собрался отплатить! Похотью! Он и на реку пытался затащить Велизара лишь ради того, чтобы под благовидным предлогом взглянуть на него без одежды. Маркус не признавался себе в этом, но оттого правда не становилась ложью. — Нужно застирать рубашку, — пробормотал Велизар, когда Маркус стер кровь с его лица. — Наверное, для этого нужна теплая вода. Печку топить не хочется. Попробую подогреть руками. Маркус схватил со стола брошенную рубашку и с нервным смешком погрузил ее в ту же холодную воду. Он искренне радовался возможности отвести взгляд от Велизара и чем-то занять руки. —Эх ты, нанимать квартиру он собрался, — шутливо попенял он Велизару, стараясь, чтобы тон не выглядел напряженным. — Кровь отстирывают в холодной воде. Ты же один пропадешь. Велизар окинул его долгим взглядом и усмехнулся. Маркус фыркнул и принялся оттирать пятна крови от рубашки, а Великий князь все это время внимательно следил за его движениями. — Ты знаешь, как отстирывается кровь, потому что сам часто дрался? — наконец спросил он. — Отец часто возвращался побитым из-за карточных долгов. Мать стирала и зашивала его вещи, потому что на новые денег не было. Тогда я и запомнил. В приюте, хоть и дрался, но кровь чаще текла у моих противников. Маркус хвастливо ухмыльнулся и, если бы не рубашка, непременно приосанился бы. — Я впервые что-то постирал сам только в корпусе, — признался Велизар так стеснительно, будто сказал не очевидную вещь. Маркус хохотнул и брызнул ему в лицо водой. Велизар фыркнул и отправился грабить спальню брата. У того явно должны были найтись запасные рубашки. Маркус тем временем закончил со стиркой и повесил рубашку на веревку, натянутую под потолком. Подумал-подумал, куда деть воду, и ничего не придумал лучше, чем выплеснуть ее из окна на клумбу. Благо, окно выходило на внутренний двор. Заодно и цветы полил. Чем не добрый поступок? Не зная, куда себя деть, Маркус вернулся в столовую и торопливо прошел в коридор. Одна дверь была приоткрыта, и оттуда доносилось чуть слышное копошение. Значит, это спальня Златояра. Маркус должен был обойти ее стороной, но сдался, ведомый любопытством. Первым, что он увидел, стала огромная кровать под шелковым бежевым балдахином. Маркус присвистнул, мысленно прикинув, сколько же пыли собралось в фалдах материи, но все равно не спасся от скребущего чувства. Наверное, это пробудилась легкая зависть. Маркус тоже мечтал бы спать на такой кровати, а у него отобрали даже с трудом отвоеванную у дворянских детишек. Правда, теперь он не жалел ее для Велизара. Тот уже оделся и проследил за взглядом Маркуса. — Мне тоже этот пышный балдахин кажется безвкусным, — признался он. — Я не очень-то разбираюсь в моде, но пыли там явно целый мешок, — хихикнул Маркус. — Можно мне присесть? Я осторожно, обещаю. Хочется посмотреть, насколько кровати в богатых квартирах отличаются от кадетских. Велизар похлопал глазами, но беспрекословно разрешил Маркусу присесть на покрывало. А потом выпалил: — Раз уж мы заговорили о кровати, я хотел бы вернуть тебе твою. Весь этот год я чувствовал себя виноватым. — Так почему не вернул раньше? — хитро прищурился Маркус, нагло откинувшись на локти и почти улегшись на шелковое покрывало. — Мне нравилось, как ты пыхтишь от злости. Велизар прищурился так же хитро, как и Маркус. — Мне не нужна твоя кровать. За год я привык к своей. Бормотание и чавканье Ахмыла превратилось для меня в колыбельную. Даже не знаю, как заснуть без нее. — На губах Маркуса вновь расцвела лукавая улыбка. — Это просто мед для ушей. Ума не приложу, как ты засыпаешь в другом конце кубрика, в скучной тишине. — Нет уж, пожалуй, скучная тишина мене нравится больше. — Скривился Велизар, и от гримасы на его распухшей нижней губе вновь выступила капелька крови. Маркус с тяжелым вздохом понял, что расспросов и, возможно, наказания им не избежать. Если его синяки спрятаны под одеждой, то у Велизара все доказательства, как говорится, налицо.

* * * Они безнадежно опаздывали, еще и вымокли под дождем. Маркус казался мрачнее тучи, а Велизар тем временем светился, как золотая легера. Весь его вид говорил, что он рад. Но чему? Опозданию и грядущему наказанию? Маркус лишь неодобрительно фыркал при каждом взгляде на сверкающее лицо друга. Однако эта улыбка казалась столь искренней, что злиться на него не получалось. Маркус помнил, как редко ему доводилось видеть улыбку Велизара раньше. Великий князь казался неприступной крепостью, которую не взять ни измором, ни тараном. За последние два месяца он улыбался Маркусу столько раз, сколько не улыбнулся всем кадетам, вместе взятым, за прошедший год. И Маркус любил его улыбку, любил быть ее причиной, но сейчас… сейчас он чувствовал надвигающуюся бурю, которой сумасбродно радовался Велизар. Когда впереди показалась каменная стена, окружавшая корпус, Маркус не выдержал: — Чему ты ухмыляешься? Давно не драил пол? — Я готов даже драить пол. Подумать только, отцу доложат, что я подрался. Слюнтяй, который никогда не смел ослушаться отца, вдруг подрался! Уму непостижимо! Он придет в ярость. — И что в этом хорошего? — изумился Маркус. — Отец поймет, что я не такой безвольный, каким он меня видел. Поймет, что я тоже могу доставлять проблемы. Сначала папиросы, теперь драка. Маркус пожал плечами. У каждого свои поводы для гордости. Он радовался, когда не получал наказаний, Велизар же гордился каждой выволочкой. Конечно же, их наказали. И наверняка сообщили императору. Они с Велизаром отправились во внеочередные наряды, но по отдельности, чему Маркус был даже рад. Этой ночью ему нужно было протрезветь, остыть и прийти в себя. Чувства, взбудораженные странным вечером, вскипели и забурлили. Как теперь их унять, Маркус понятия не имел. Понимал лишь, что влип уже давно. Правда, признаться самому себе, что летит в пропасть, не хватало духу. И сегодня не хватило бы, если бы не сцена в парадной, не хватка Велизара на его локте и проникновенный взгляд, если бы не его обнаженный торс и податливые губы, которые Маркус осторожно обтирал полотенцем. «Идиот! Какой же ты дурень, Маркус! Бери тряпку в зубы и драй пол так, чтоб он сверкал. Может, и о всяких глупостях позабудешь», — наказал он себе, со злостью полоща половую тряпку в ведре.Тяжелые сутки действительно помогли привести чувства в порядок и даже мысленно повиниться перед Велизаром. Следующим вечером Маркус, усталый и полуголодный, ввалился в кубрик. Он наивно мечтал нырнуть в кровать и проспать до подъема, но замер на пороге, увидев Ахмыла и Велизара, таскающих свои вещи от кровати к кровати. — Эй, ребята, что у вас тут за кочевой путь? — выпалил Маркус. Ахмыл замер посреди кубрика со свернутым матрасом и пожал плечами. При этом на лице у него и вправду играло удивление. — Ратомир попросил поменяться кроватями, — ответил он. Маркус выпучил глаза и вопросительно уставился на Велизара. Тот будто почувствовал его взгляд и привычно высокомерно пояснил: — Зимой мне душно спать у жарового канала, да и летом тоже. Раз ты не захотел меняться кроватями, я предложил Ахмылу. Он с удовольствием согласился. — Попробовал бы я не согласиться, — буркнул Ахмыл, отчего трое парней, рассевшихся на соседних кроватях, тихонько хихикнули. — Я же сказал, что за год привык здесь спать. Зачем ты поменялся? — процедил Маркус. — Значит, и я привыкну. — Но тут холодней. — Я люблю прохладу. — И постоянно хлопает дверь. — Я крепко сплю. —И… — Вопрос решен, — отрезал Велизар и как ни в чем не бывало бухнул на кровать скрученный ком из матраса, простыни, подушки и одеяла. Маркус знал об упрямстве Велизара, но никак не ожидал, что друг проявит его в такой глупости. Отдать удобную кровать в самом теплом уголке ради того, чтоб по справедливости спать рядом! Вот дурень! С другой стороны, сам Маркус тоже не согласился на обмен лишь ради того, чтобы Велизар зимой спал в тепле. Два дурня, в итоге очутившиеся у двери. Из вредности он больше не заговорил с Велизаром, а тот, похоже, и радовался. Шалость удалась. Судя по довольной ухмылке, Великий князь считал себя победителем. Маркус усмехался, предчувствуя, как Велизар вскоре пожалеет о своем решении. Стоит только хлопнуть двери, его императорские ушки свернутся в узел. Велизар неторопливо разложил вещи, не обращая внимания на Маркуса, который улегся на бок и наблюдал за его переездом на новое место. Тихая нежность затопила медом не только сердце, но и, казалось, все внутренности. Перекинув полотенце через плечо и захватив исподние штаны и рубаху, Велизар отправился в умывальник. Стоило ему исчезнуть за дверью, как в кубрике воцарилось оживление. Парни, будто только того и ждали, забубнели в десяток голосов. — Эй, Шрам, с чего бы Ратомиру спать рядом с тобой? Он тебя как будто от нас охраняет, — фыркнул один из подпевал Велизара, от которых тот безвозвратно отстранился. Его звали Гай. — Как невесту, — хохотнул его друг Дамир. — Вдруг кто-то из нас уведет. — Заткнитесь, пока носы вам не разбил, — буркнул Маркус, почувствовав, как уши предательски зарделись. Подобные сальные шутки он слышал от однокурсников не впервые и за прошедший год понял одну неожиданную истину: любовь к мужчинам распространена среди юношей-дворян куда больше, чем он мог предположить. Она стала чем-то вроде моды, средством избежать скуки и пресыщенности. И оттого подшучивание однокурсников над Велизаром казалось Маркусу еще оскорбительней! Он корил себя последними словами за трепет в присутствии друга, а мерзкие подпевалы не гнушались говорить пошлости так прямо! Разве можно заподозрить Велизара в чем-то подобном? Он идеален, несмотря на упрямое стремление казаться хуже, чем есть на самом деле. Разве мог он испытывать влечение к мужчинам? — А ну-ка, давай. Мало вам за драку досталось? Или вы не дрались? Признавайся, Шрам, как развлекались в увольнении? — глумился Гай. — Ребята, я понял, зачем Ратомир перебрался поближе. Чтобы Шраму было удобней лизать ему задницу и не пришлось далеко тянуться, — влез мерзавец Воибор — отпрыск какого-то старинного княжеского рода. В последний месяц он сдружился с Иваром, отчего вызывал у Маркуса еще больше отвращения. — Звучит… двусмысленно, — подхватил Гай. Маркус рыкнул и вскочил с кровати. Он навис над Гаем, своим устрашающим видом давая понять, что готов сделать с ублюдком за открытое глумление над честью Велизара. Маркус пихнул Гая в грудь, но тот оказался готов к нападению, и потому сдвинуть его оказалось не так просто. — Слабенько. Ты девочка, что ли? Если понимаешь, о чем я. — На его губах расплылась мерзкая ухмылка, от которой Маркус почти потерял голову от ярости. Друзья и раньше стеснительно рассказывали ему, какими шутками бросались в сторону Велизара обиженные подпевалы, но чтоб вот так! Открыто! В лицо! Особенно подобные мерзости нравились Гаю, изводившему Маркуса с первого курса. Теперь он с удовольствием глумился и над Великим князем. Маркус толкнул Гая сильнее, и тот сделал шаг, чтобы ринуться навстречу, но обоих заставил замереть властный голос Велизара: — А ну-ка разошлись! Только попробуйте тронуть друг друга — пожалеете, что вообще живете в одном кубрике. — Я и без того жалею, что живу в этом кубрике, — фыркнул Гай. Он нахально взглянул на Великого князя, всем своим видом показывая, что не страшится его гнева. — Значит, выметайся и спи в коридоре, — отчеканил Велизар. Продолжать спор Гай не стал и, плюнув Маркусу под ноги, направился к распахнутому окну. Еще несколько мгновений, и до них донесся запах папиросного дыма. Маркус же поплелся к своей кровати, кипя от ярости. А еще внутренности скручивал страх, что зубоскалы однажды поймут, увидят, догадаются о его чувствах, раз их уже записали в любовники. Пусть даже в шутку. Велизар покачал головой и улегся в кровать, даже не поинтересовавшись, из-за чего драка. Вспыльчивость Маркуса наконец сыграла ему на руку. Велизар привык, что друг лезет на рожон с каждым, кого не выносит. Велизар уснул быстро, парни тоже разбрелись по кроватям. В кубрике воцарилась долгожданная тишина, в которой Маркус долго ворочался с боку на бок. Он смотрел на очертания силуэта Велизара и клялся себе, что станет Великому князю лучшим другом, что никогда не покажет ничего, кроме дружеской привязанности. Никто не смел пятнать честь Велизара. Как не смел и Маркус пятнать ее своими неудобными чувствами.