Тень стервятника

— Признаться, я никак не предполагал, что вызову Вас, Мирамото-сан ко мне в кабинет, по такому вопросу, — это было первое с чего начал разговор Гаара. Мирамото-сан, не скрывая недопонимания, стоял перед столом, крепко сцепив в замок руки. Резко поклонившись в приветствии, он по просьбе Гаары присел в кресло напротив. Кенто Мирамото занимал пост главы архива ещё при его отце, и Пятый Казекаге не спешил менять сложившиеся устои, потому что не видел в этом какой-то стратегически важной подоплёки. Мужчина имел хорошую репутацию среди подчинённых и за ним не было замечено ничего дурного ни по службе, ни по отношению к другим. Насколько было известно Гааре, он имел жену и слабую здоровьем дочь. — Я слушаю Вас, Казекаге-сама, — смиренно произнёс мужчина. Гаара посмотрел на сдававшееся возрасту лицо мужчины, в его черных волосах и бороде пробивалась седина. Весь его вид выражал скорее беспокойство, чем страх. Молодой Казекаге положил перед ним папку с данными о нукенине, который значился мёртвым. — Я уже обращался к Вам за помощью, когда нужно было определить людей, напавших на отряд из Облака. И поиски не увенчались успехом, пока я сам не обнаружил одну интересную вещь, — Гаара жестом указал на папку, — прошу, взгляните. Мирамото опасливо потянулся к папке, словно за первой страницей его ждала ядовитая кобра, а не обычные иероглифы. Надел очки, висевшие на его груди на серебряной цепочке, и, бегло пробежавшись по строчкам, взглянул на Гаару. — Дата и статус, — подсказал Казекаге. — Мёртв. Датировано двумя годами ранее. — Но это именно один из нападавших, — последовала пауза. Гаара наблюдал за полутонами эмоций, которые сменяли друг друга на лице мужчины: недопонимание, недоверие, страх. — Я не понимаю, Казекаге-сама, — тихо произнёс мужчина, не выпуская из рук папки. — А мне бы хотелось, чтоб понимали и разъяснили мне, — твёрдо ответил Гаара. — Данные обо всех нукенинах приходят к нам из других стран, если там их поймали или ликвидировали. Это недопустимая ошибка, такого произойти просто не могло. Сроки хранения для документов по нукенинам с кеккей-генкаем дольше обычных. Поэтому, если позволите, я найду всё, что возможно, — быстро заговорил мужчина. — Согласитесь, картина с нападением мертвецов выглядит сомнительно. И это не жертвы воскрешающей техники, а люди, мёртвые лишь на бумаге, — Гаара вгляделся в тёмные глаза Мирамото. Тот не отвёл взгляда и произнес: — Я согласен с Вами, Казекаге-сама. — Я уже отдал приказ Баки-сенсею и его отряду найти документы. Но завтра я все же попрошу Вас присутствовать в архиве. — Конечно, — сник мужчина. После этого недолгого диалога Гаара написал письмо Темари. Оно было короче, чем обычно, и без некоторых подробностей. Главным было предупредить её семью, потому что он ясно помнил слова нападавшего о том, что сначала уничтожат тех, кто дорог ему. Гаара понимал, что она может себя защитить, что у неё есть Шикамару. Но раз Амайя видела в Конохе Сэйгена, то можно допустить и тот факт, что за его сестрой тоже следили, а следовательно опасность может ходить и за ней попятам. Затем он отдал приказ отправить тела убитых АНБУ Облака на родину, где их смогут похоронить со всеми почестями. Когда он вернулся к своим обычным обязанностям и каждодневным отчётам, ему на какое-то мгновение даже показалось, что всё по старому, пока не зашёл Баки-сенсей. — Отца Мегуми подлечил наш ирьёнин, я получил сообщение с соколом с ближайшей от деревни заставы. И отдал приказ возвращаться вместе с мужчиной, он уже способен перенести шуншин. Возможно, стоит узнать, кто мог интересоваться его медицинскими знаниями и что ему известно, — доложил мужчина. — Это хорошие вести. Он уже в состоянии говорить? — спросил Гаара, вспоминая, что Канкуро описывал его скорее как живой труп. — Если наши медики над ним ещё поработают, то может и заговорит. Либо над ним поработают наши сенсоры. — Что ж, — устало вздохнул Гаара, — значит ожидаем, как его доставят. — А ещё позволь дать тебе совет, — серьёзно сказал Баки-сенсей, — пошли вместе с Канкуро ещё и кого-то из АНБУ. Гаара прекрасно понимал, что удачный обход печати не убедил его сенсея. — Да, думаю лишним не будет, ты прав. На этом Баки откланялся и вышел из кабинета. На следующее утро АНБУ, сопровождавшие Амайю, передали её письмо. Отсутствие печати несколько удивило Гаару, ведь он прекрасно помнил, что изображено на печати семьи Камада. Не раскрывая письма, он поставил свою и попросил Мацури заняться отправкой. На этом он оставил резиденцию и отправился в архив. Его встретили коробки и пыльные документы, откопанные из недр архивных полок, и тихие шаги главы архива, который после недавнего разговора старался не показываться на глаза Гааре. Он молча приносил ещё какие-то бумаги к большому круглому столу в середине помещения и снова скрывался в тени стеллажей, лавируя между выставленными в проход коробками. Бесконечные даты, значащие, когда получили документ, когда пришло известие о смерти нукенина и когда его занесли в картотеку, перемешивались в голове и раздваивались перед глазами. На бумаге всё было гладко. В какой же момент и откуда именно пошла ошибка? Нукенин был из страны Камня. Неужели оттуда им дали неверную информацию? Почему? И только ли им одним? Возможно стоило написать в Коноху, уточнить данные у них. Бегло просмотрев ещё несколько папок, Гаара взглянул на часы на стене. По внутренним ощущениям он предположил бы, что время, должно быть, уже перевалило за восемь вечера. И, как оказалось, почти угадал. Он устало прикрыл ладонями глаза, отгораживаясь от жёлтого света настольной лампы. «Я устал», — пронеслась в голове далёкая мысль, которая всякий раз пресекалась на корню. В этот раз следовало бы сделать точно так же, но он понимал, что его так вымотало. Обход печати, и эти странные, перемежающиеся между собой его и чужие мысли. Первое длинное воспоминание настигло его утром в кабинете, когда он ждал прихода Канкуро. Он мог вспомнить его и сейчас так же чётко, вплоть до ощущений. Морозные зимние сумерки отливают синевой. На небе чуть заметна блёклая монетка луны. Она стоит среди множества надгробных плит. Холод сковывает руки, и ногами она вмерзает в хрупкий трескучий снег. Так страшно видеть знакомое имя здесь. А ведь ещё пять лет назад их голоса были голосами призраков из глубин колодца, пугающие местных жителей. Как же было сложно сдержать смех, наблюдая за убегающими в страхе ребятишками. А сейчас голос, принадлежавший её подруге, больше не зазвучит. Он оборвался в предсмертном крике, где-то на чужбине, на одном из заданий. Теперь её голос — это ветер среди могил, сливающийся в единую грустную песню с теми, кто лежит теперь с ней рядом. «Невозможно», — шепчет разум. Совсем рядом большое дерево, словно усыпано прижимающимися друг к другу зарянками, пытающимися согреться. Но на самом деле это лишь оранжевые плоды хурмы в бархатном морозном налёте. Она смотрит на свои бледные руки — замёрзшие пальцы с трудом сжимаются. Если подойти и сорвать, то на кожуре от пальцев останется проталинка — теплый живой след. Но где теперь найти следы, что оставила та, кто лежит под тяжёлой надгробной плитой? Среди её вещей? В исписанных и изрисованных дневниках о неслучившейся любви, спрятанных под кроватью? В открытке на день рождения, подаренной Амайе в прошлом феврале? Получалось, что следы остались, а человека уже нет. «Невозможно. Там не моя подруга. Там пусто, лишь мёрзлая земля», — снова повторяет голос, пытаясь убедить себя, что неизбежное ещё не произошло, и все можно исправить. «Задумывалась ли Амайя о возможности всё изменить, когда очнулась и узнала, что вся её команда мертва?» — мысленно спрашивал себя Гаара. Наверняка она хотела бы отмотать время туда, когда ещё можно было отказаться от свадьбы. Что бы тогда её ждало? Он и сам ловил себя на мысли, что хотел бы всё исправить. Но сейчас он копается в документах, а его брат и Амайя где-то в пустыне идут наощупь по бескрайним пескам. И главное они живы. Согласившись на обход печати, он и не предполагал, как крепко засядут в его голове чужие воспоминания, как они будут одолевать его внезапными всполохами в сознании, и как много он будет думать о чувствах девушки. А особенно, как в её мыслях будет узнавать себя самого. Обрывки её прошлого приоткрыли ему вид на картину её жизни куда яснее скупых строчек в её документах. Во многих воспоминаниях был её отец. Было стремление доказать ему, что она достойна зваться его дочерью. Жажда отцовской любви перекрывала обиду на него за его холодность и сдержанность, за его молчание или за его осуждение. В тех коротких моментах, что всплывали в голове Гаары, Амайя мысленно кричала отцу: «Посмотри же на меня! Неужели я настолько плохая, что ты наказываешь меня своим безразличием?» И тогда он вспоминал и своего отца, и свое детство, где задавался схожими вопросами. — Казекаге-сама, — позвал мужской голос, возвращая его в реальность. Он отдернул руки от лица и встретил обеспокоенный взгляд Мирамото. — Казекаге-сама, с Вами всё хорошо? — Да, — он потер переносицу, щуря глаза на свет. — Здесь все документы, касающиеся нукенинов, и папки с произошедшим, где были замечены нукенины за два года, — Мирамото показал в дальний угол, где между стеллажами высились ещё несколько стопок коробок в человеческий рост. — Вышлите запрос в страну Камня по тому, кого я нашел, сверьте даты, — Гаара передал папку главе архива, — и на сегодня всё, можете быть свободны. Мы вернёмся позже к разговору об этом инциденте, он ещё не исчерпан. Мужчина кивнул и удалился из архива, оставив Гаару в одиночестве. Было и ещё кое-что помимо мёртвых нукенинов, что не давало покоя Гааре. А именно —подпольная лаборатория. О ней было известно и того меньше. Группы крови неизвестных, оборудование, но ни одной найденной записи о ходе проводимых в ней экспериментов. Были ли успешными эти эксперименты? Есть ли ещё лаборатории? Ведь куда-то всё поспешно перенесли. Он встал из-за стола и направился к стеллажу в самом конце комнаты, где хранились личные дела ирьёнинов. Без труда нашел тонкое дело Хооки Шиджимы. В нем значились лишь сухие факты о том, что она была подопытной Орочимару, получив копию шарингана. Эксперимент вышел неудачный, из-за чего шаринган был запечатан, что повлияло на зрение девушки. Два года её жизни, описанные тремя строчками. Никаких медицинских подробных фактов о самом эксперименте, местонахождение лаборатории не совпадало. Если кто-то и может поведать ему о том, что там произошло, то это сама Шиджима. При всём уважении к ней и к их дружбе, Гаара никогда не затрагивал эту тему и не пытался выяснить что произошло. Он просто принимал как факт то, что у неё, как и у любого другого человека есть что-то очень личное. Они могли обсуждать многое, но было и табу на некоторые темы, в числе которых эксперимент Орочимару и её сестра Хакуто. Эти два имени не произносились в разговорах — таков был их негласный уговор. Гаара вышел на улицу и вдохнул полной грудью воздух с первыми свежими нотами ночной прохлады. Улицы ещё гудели людьми, полнились жизнью. Он замешкался у выхода из резиденции, долго не решаясь свернуть к больнице. Гаара знал, что в это время обычно заканчивалось дежурство Шиджимы, если она не брала ночных смен. Откладывать разговор было бессмысленно, и мужчина направился к больнице, надеясь её встретить. Зайдя в холл первого этажа его встретили медсёстры приемной. Осведомившись у них, не покидала ли работу Хооки, и получив ответ о том, что она ещё не выходила, он вышел и стал ждать её в маленьком сквере во внутреннем дворике. Присев на лавку, Гаара наблюдал как гаснет и зажигается свет в окнах, как выходят по одному или компаниями ирьёнины. Потом его внимание привлек мальчик, которого мама качала на качелях недалеко от сквера. Он даже мог слышать обрывки их фраз и его просьбы «раскачай сильнее». Мальчишка с чёрными, как смоль, волосами взлетал всё выше вместе с усиливающимся ветром, и его заливистый смех эхом отзывался от строений. И тогда Гаара увидел ещё одно воспоминание. Далекое, заполненное образами без движений — застывшими картинками. Где лишь два героя: мачеха и брат Тэкэо. Одна картинка — где лицо мачехи равнодушное или даже суровое. От взгляда которой съеживается всё внутри. А вторая картинка — где лицо мачехи меняется, когда она играет с Тэкэо. Словно она сняла маску, представ перед сыном настоящей любящей матерью. В её взгляде нежность, чего никогда не доставалось ей. В сердце колет, и по венам словно разливается медленный яд. Яд зависти волной поднимается откуда-то из глубины, и щёки обжигают горячие слезы. Всё, что ей дозволено — это смотреть на то, что было бы, будь у неё мать. Она хочет оказаться на месте Тэкэо. Просто поменяться с ним местами. И понимает, что ей это не будет доступно. И лишь осознает на всю жизнь одну простую истину, что необходимость любви — это постоянный неутолимый голод души. Ветер всё продолжал усиливаться, и женщина заставила мальчика слезть с качелей, после чего он нехотя ушел с ней за руку. Гаара ещё несколько минут неотрывно следил за раскачиваемыми ветром качелями, пока не услышал знакомый голос. Шиджима прощалась с кем-то из коллег, помахав им рукой. Его она и не заметила, и он нагнал её уже на углу больницы. — Гаара, — удивилась девушка, — прости, я тебя и не заметила, куда ты идешь? Ему нравилось, что при неофициальных встречах она не кланялась и обращалась к нему по имени, как к другу, а не как к Казекаге. — Шиджима, на самом деле, я ждал тебя. Его признание несколько смутило девушку, и она непонимающе вскинула тёмную бровь. — Что-то произошло? — поинтересовалась она и даже остановилась. — Я хотел бы узнать твое мнение в одном вопросе. — Конечно, все что угодно, — улыбнулась она. — Боюсь, этот разговор не для улицы. Порыв ветра принес с собой волну песка, и девушка придержала шарф, покрывавший её голову. — Тогда, может, за чашкой чая? — Да, я буду тебе благодарен, — согласился он. Шиджима снимала небольшую квартирку на третьем этаже в доме с внешней лестницей, где первые ступеньки то и дело осыпались, потом ремонтировались, и так по кругу. И девушка не раз шутила, что это самое верное описание жизни, где все по кругу: работа – дом. Гаара вспомнил это, когда переступал через разрушенную ступеньку. Он не раз бывал у неё в квартире, они беседовали о книгах, медицине, нововведениях в Суне. У них были схожие вкусы и мнение, что в какой-то степени роднило их и давало достаточно почвы для обсуждений. Канкуро не раз косо смотрел на него, когда Гаара возвращался от Шиджимы, и неумолимо брался утверждать, что она в него влюблена и что он просто не хочет этого замечать. Дальше шли разговоры о том, что если бы он решился сделать шаг к ней навстречу, то уж тут-то бы сложились крепкие отношения. За всеми этими увещеваниями старшего брата Гаара читал между строк лишь одну мысль: «Шиджима не такая, как её сестра». И это было действительно так. Но в этом был и весь парадокс ситуации, ведь в глубине души ему хотелось, чтоб она была такой же. — Прости, я не ждала гостей, в мойке до сих пор лежит грязная посуда, — извинилась девушка, впуская его внутрь. Небольшую уютную комнату осветил свет низко висящей потолочной люстры. Шиджима усадила его за круглый белый стол и ушла в спальню. Спустя пару минут она вышла уже по-домашнему одетой в серые укороченные штаны и белую футболку. — Сейчас я поставлю чайник, — сказала она и направилась в кухню, которая была наполовину скрыта от глаз тонкой перегородкой без двери. Сквозь шум воды, Шиджима громко спросила: — Так чем я могу тебе помочь? Гаара не выдержал и вышел из-за стола, направился к ней, но застыл в проходе, боясь сказать то, за чем пришёл. — В одной из пещер в районе нападения на отряд Облака нашли лабораторию, — начал он, наблюдая за тем, как на секунду Шиджима замерла спиной к нему с занесённой над чайником рукой. Когда она обернулась, его встретил обеспокоенный взгляд её темных глаз. — Это тот, о ком я думаю? — спросила она, подразумевая Орочимару. Гаара покачал головой, и девушка немного расслабилась и выдохнула. Затем Шиджима молча достала маленькие чашки и поставила на плиту чайник. Они все так же в тишине слушали, как закипает вода и в помещении разливается приятный запах зелёного чая. Вернувшись за стол, Шиджима наконец спросила: — Что именно ты хотел у меня узнать? Шиджима наполнила его чашку и поставила перед ним. — Для начала я хотел бы сказать, что в любой другой ситуации, я бы не затронул тему Орочимару и твоего пребывания у него. И если бы в твоем деле было более подробно описано то, что он делал, я бы просто прочитал это. Как я понимаю, засекреченные данные о его разработках и экспериментах находятся в Конохе, но у меня нет времени на бумажную бюрократию. Одно только разрешение на рассмотрение моей просьбы ознакомиться с документами может занять несколько дней, даже учитывая, что и Хокаге, и его советник — мои друзья. — Ты хочешь, чтобы я описала в подробностях, что он со мной делал? — тихо, но не скрывая раздражения, спросила Шиджима, заглядывая ему в глаза, отчего его наполнило чувство, что прийти сюда было ошибкой. — Я хочу знать твое мнение о том, что нашли в лаборатории. По девушке было заметно, как она нервничала: её грудь быстро вздымалась, пальцы беспокойно накручивали прядь чёрных прямых волос. Видимо, в ней боролись два желания: либо выгнать его взашей, несмотря на то, что он Казекаге, либо выслушать. — И что там нашли? — Во-первых установку с регенерирующим веществом, а второе — три образца крови группы А. Канкуро, которого я отправил туда, беседовал с заместителем директора лаборатории, и тот предположил, что возможно там совершалась пересадка или поддерживалась чья-то жизнь. Шиджима задумалась на пару мгновений, прежде чем ответить. — Я склонна согласиться с этими выводами. Здесь возможны оба варианта, поясню подробнее. Например, кому-то, находящемуся в критическом состоянии, потребовалось переливание крови, а затем и капсула, для лучшего и скорого восстановления. Вполне логичное решение. Так же если совершена пересадка. При всем при этом нужно соблюсти гистосовместимость, в первую очередь это совпадение группы крови и резус-фактора. Отсюда и кровь единой группы. Если что-то пойдет не так, и не будет соблюдено какое-либо из условий, то тело реципиента будет отвергать орган, как бы пытаясь изгнать чужеродное влияние, отвечая на это иммунной агрессией. Шиджима покрутила в руках чашку, подняла, но так и не поднесла к губам. — Что дает эта установка? Она может повлиять на успех эксперимента, если не соблюден какой-то из факторов? — спросил Гаара. — У Орочимару была такая же, — девушка поджала губы, словно сдерживая слова, которые, может быть, и не произносила кроме, как при составлении отчета тогда, когда она освободилась из лаборатории. Гаара ждал, пока она продолжит. Тогда ему почему-то показалось, что она ещё больше похожа на свою младшую сестру. Каким-то мимолетным движением, взмахом руки, чем-то очень далеким, как само воспоминание о Хакуто. — Сейчас я понимаю, что шансов на положительный исход у меня было мало, видимо, понимал и он. Но на то это и был поставлен эксперимент. Если бы мне вживляли настоящий шаринган, а не его копию, то, возможно, всё бы получилось. Мне же капсула не помогла. Началось то самое отторжение, о каком я говорила. Несмотря на то, что я могла его использовать… — она вдруг запнулась, словно споткнулась о слово в своем рассказе. — Ведь я применила шаринган на самом Орочимару в попытке сбежать. Наивная, правда? — она горько усмехнулась, и за толстыми очками на глазах блеснули слезы. Гаара просто смотрел на неё, не зная что сказать и как сделать так, чтобы она не плакала, ведь он заранее знал о том, какую боль могут принести ей эти воспоминания. Знал и всё равно начал этот разговор. — Тех жалких минут, что я выкрала для себя, погрузив Орочимару и еще парочку его подопытных, прислуживающих ему, мне конечно же не хватило, чтобы выбраться из лаборатории. Больше подобного я не предпринимала. А немногим позже, Орочимару признал меня провалившимся экспериментом и запечатал шаринган. Спустя два года, в течение которых я была подопытным кроликом, он просто выбросил меня. Знаешь, каково это радоваться солнечному свету? За то время я и забыла, что бывает свет ярче лампы. Шиджима сняла очки и вытерла глаза. — Прости, ты же всё-таки пришел не за моей исповедью, — она попыталась улыбнуться, но вышло слабо и натянуто. — Я рад, что ты поделилась со мной этим, — ответил Гаара, — и ещё раз прости, что наш разговор зашёл так далеко. Сейчас я не многим могу доверять, вокруг меня расставляют сети и очень удачно. У меня не получается предугадать, откуда ждать новый удар и по кому он придется. Я готов хвататься за малейшую догадку. — Я понимаю и я не обижаюсь на тебя. Мне и самой хотелось кому-нибудь рассказать о пережитом, только не хватало сил. Так что каждый вынесет отсюда свою выгоду, — грустно улыбнулась Шиджима. — Что ж, пусть так, — ответил Гаара, и ненадолго оба замолчали. — Орочимару работал много над чем, его злому гению можно было даже позавидовать. В какой-то степени, — девушка тихо продолжила диалог. — Он был одержим бессмертием, ты наверняка это слышал. А ещё ему был интересен улучшенный геном. — Конечно… — задумался Гаара, — Ямато из Конохи ведь тоже был одним из подопытных и единственным выжившим, после введения ДНК первого Хокаге Хаширамы. — Да, совершенно верно, — подтвердила Шиджима. — Каждый из нападавших имел кеккей-генкай, — сказал Гаара, и после его слов вновь время застыло в долгой паузе. — Ты считаешь… — нерешительно заговорила Шиджима. — Я не знаю точно. Но ведь пускать в расход таких людей не имеет смысла. Конечно, тот, кто за этим стоит был уверен, что они победят. И они ведь почти победили, — Гаара на долю секунды вновь окунулся в тот обход печати, где оказался на месте Амайи. — Неужели в той лаборатории наплодили новых носителей улучшенного генома? — еле слышно произнесла девушка. — Скажи, а можно ли как-то понять врожденный ли это геном или приобретенный в ходе экспериментов? Шиджима задумалась и приложила указательный палец к губам. — Думаю нет. ДНК полностью перестраивается и необратимо, — её взгляд поднялся от стола к Гааре, и ему ненадолго показалось, что отсвет лампы в её глазах — это спящий шаринган. — Когда стало понятно, что эксперимент провален, и я лишь жалкое подобие великого клана Учиха, я умоляла Орочимару вернуть всё назад. Он лишь посмеялся надо мной. Дело в том, что приобретенное додзюцу — это большой риск для человека, который генетически не предрасположен к подобному. Так и получилось, что я, имея один из Сандай Додзюцу, не могу его использовать без вреда для себя. — Я всё еще помню, как ты использовала его на мне, — сказал Гаара. — Ты впервые заговорил об этом, — заметила Шиджима, но больше никак не постаралась углубиться в тот эпизод прошлого, где она оказалась пособником своей сестры в её побеге. — Боюсь это пока всё полезное, что я могу тебе поведать. Но если будет найдено что-то ещё… — Спасибо тебе, что столько мне рассказала, — поблагодарил он. На что Шиджима лишь снова грустно улыбнулась. — Кстати, я хотела поговорить насчет Амайи. Недавно я обсуждала с главным врачом проведенное лечение и она предложила терапию для её лучшего восстановления. Она предположила, что её навыки можно полностью вернуть. — Звучит хорошо, — согласился мужчина, — только сейчас она в пустыне вместе с Канкуро и отрядом из Облака. — Ты отпустил ее? — нахмурив брови, спросила девушка. Гаара промолчал. Ему не хотелось вдаваться в подробности того разговора с Амайей у неё дома. — Хотя я понимаю почему... Она сильнее, чем кажется, — произнесла Шиджима, — и ты, должно быть, тоже это увидел. А потом вдруг с несвойственной веселостью она сказала, переменив тему: — Ох, Гаара, ты такой лохматый, как мальчишка после стычки в чужом дворе, — женская рука потянулась к его голове. Лёгкими движениями она пригладила топорщащиеся волосы. А потом её тёплая ладонь неожиданно легла ему на щёку. Он почувствовал, как песчаная броня отозвалась на это прикосновение неестественным жаром. Они сидели, застыв друг на против друга, глаза в глаза, а между ними остывал нетронутый чай. — Гаара, ты знаешь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, — прошептала Шиджима, — я перед тобой в долгу. Конечно он прекрасно понял, что она имела в виду. А именно то, что он помиловал Хакуто и её любовника, что отпустил их и что принял саму Шиджиму. Даже после того, как она пыталась его убить, там на границе со страной Огня. На той границе, где Гаара отпустил единственную, к кому зародились чувства, а потом еще долго пытался забыть её лукавый взгляд черных глаз и не чувствовать сладкий вкус на губах. Он положил свою руку на её ладонь и аккуратно отвёл, сказав: — Твой долг давно выплачен. Ты мне ничего не должна. Девушка поспешила спрятать руки под стол. — Прости, — он и сам тогда не понимал, за что извиняется, за то, что не ответил на прикосновение? За то, что явно не может дать ей большего, чем дружба? За то, что состоялся этот разговор, в котором боли было больше чем слов? — Я думаю мне пора идти. — Ещё ведь увидимся? Ты главное береги себя, — она встала из-за стола и проводила его до двери. — Конечно. И ты, — Гаара прикрыл за собой дверь и спустился по лестнице, чуть не оступившись на последней полуступеньке. «Бесстрашный Казекаге предпочитает спасаться бегством от женского общества», —раздалась в голове фраза и почему-то насмешливым тоном Канкуро. По уже ночным улицам Гаара вернулся домой. После отъезда Темари его посещало чувство опустения. Но сейчас, когда отсутствовал и Канкуро, оно усилилось до такой степени, что стало невмоготу оставаться в доме. Поддавшись этому чувству, он вышел во двор и перенес себя шуншином на крышу резиденции. Ночной ветер приносил прохладу вместо дневного жара, и молодой Казекаге стоял, скрестив на груди руки, и рассматривал дальние огни родной деревни. Он не мог не думать о том, что заглянул на теневую сторону улыбки Амайи обходом печати. Все чаще его посещало ощущение того, что между ними протянулся тонкий веревочный мостик, а его здравый смысл балансировал где-то посередине, норовя сорваться в пропасть безумия. И только он подумал об этом, как его посетило новое воспоминание. Но оно отличалось от предыдущих, где из каждой мысли сквозило грустью. В этом был свет, который осветил и что-то внутри него. Амайя играет на кото, а дедушка сидит в кресле прямо у выхода на энгаву. Она прерывается и смотрит на него. Его лицо, словно под тяжестью всех прожитых лет, опустилось вниз. Уголки губ, уголки глаз, нависшие седые брови. Три глубокие горизонтальные морщины на лбу, которые, как он говорил, появились из-за нее. Ведь ему приходилось так часто удивляться и ругаться на неё, когда даже после сотни отработанных попыток, что-то у неё по-прежнему не получалось. Но замечания дедушки никогда не оскорбляли её, в отличие от замечаний, брошенных отцом. В его голосе, всё ещё твёрдом, не поддавшемся старости, в отличие от его тела, всегда была доброта. — Ну что прекратила? Продолжай, — говорит дедушка, вырвав её из мыслей. — А раньше ты говорил, что боги благословили тебя тем, что твой слух ослаб и ты почти не слышишь, как я издеваюсь над инструментом. — Именно так и говорил. Поэтому теперь подсядь-ка поближе,— и его рука жестом манит её к себе. Улыбка так и рвётся из неё наружу, но она сдерживает её, чтобы не услышать от дедушки «не зазнавайся». И вот уже первые ноты выходят из под надетых на пальцы котодзумэ. — «Рокудан-но сирабе, — шепчет дедушка.