i'm hooked

Они идут к машине, пока Гю жалуется на жизнь. Удивительно, но чтобы покупать покушать, нужно работать. Забавно, Гю практически не ест. Такое поведение – не ново для него, но в последние дни все как-то пошло по накатанной, точнее прямо в пизду. Надо опять как-то втихаря стащить обед Субина. Честно, это похоже на монолог: Кай просто молчит, надо бы проверить, слушает он его или нет. Кай идет рядом с Гю, опустив голову, пока тот что-то рассказывает. Он даже не осознает его слова, просто слушает голос, иногда слабо реагируя на автомате. У него красивый голос. Он успокаивает, даже если зачастую этим голосом Гю делает ему очень больно. Все-таки, какими бы не были разрушающими их взаимоотношения, они нужны Каю, Гю нужен Каю. С ним одновременно легче и сложнее жить. – И тогда, представляешь, она сделала сальто и начинала читать библию на китайском! Хюка мотнул головой. Да, он его определенно не слушает. – 405 база, ответьте. Хюнин моргает, поднимая голову на друга и выдавливая слабую улыбку. Вышел из транса, славно, но он все равно сам не свой. Опять, нет, снова. Боже, Гю это уже надоело, что ему нужно? Тяжело. Они садятся в машину и включают музыку. Так, в абсолютной тишине, разбавленной исключительно незаурядной мелодией, они и доехали. Гю периодически бросал взгляды в сторону Кая, пока тот воевал с собственными мыслями. Выходя из машины, Кай спешно прощается с Гю, желая ему хорошего дня. Голос звучит слишком слабо, и он даже не уверен, что был услышан. Выдыхает, закрывая дверь машины и направляясь в сторону университета. Его ждет долгий день. Нет, так не годится. Выбегая следом, Бомгю хватает Кая за руку, разворачивает и целует. Это был не страстный поцелуй, в нем не было особенно много чувств и смысла, это было, скорее, просто чтобы выбить Хюнинкая из транса. Гю отстранился, пока Кай не успел ничего понять, лучше лишний раз не зацикливаться на таком. Бомгю сам не знает, может, если он не будет себя останавливать, их заведет прямой дорожкой в ад. – Так лучше? И еще раз повторю, выглядишь прекрасно! Когда Кай успевает осознать, что происходит, Гю уже отстраняется. Он невольно улыбается и снова, блять, краснеет, да сколько можно? Встречается взглядом с другом, и на секунду время замирает. – Дурак, у тебя же губа ранена, – шутливо толкает его в плечо, – И вообще, ты на работу опаздываешь, – мнется секунду, но все же плюет на все и целует Гю в щеку, тут же разворачиваясь, и быстрым шагом уходит. Когда-нибудь это его разрушит. Они странные. Их взаимоотношения странные. Все странно. Со стороны их взаимоотношения – фрик шоу. Ладно, ему и правда нужно на работу. Гю садится в машину и начинает думать. В принципе, его все устраивает, да. То, что происходит между ним и Каем. Он может играть с ним, может целовать, может проявлять заботу, и все это не ограничивает его свободу: хочет – спит, целуется, встречается с кем угодно. Пока нет рамок, Бомгю комфортно. Да. Он улыбается, настроение хорошее. Приехав на работу, он не обнаруживает Субина на рабочем месте, странно. Что может произойти, чтобы сам Чхве Субин не пришел? И у кого он будет подъедать обед? Гю тяжело вздыхает. Все-таки придется купить сэндвич или дождаться конца смены и съесть несчастный списанный круассан. Сейчас клиентов мало – Чхве может спокойно позавтракать и позалипать в телефон. Откусывая, он пишет Субину, спрашивая, все ли с ним хорошо, а заодно и Каю: «Возвращайся домой с хорошим настроением, уже скучаю~». Один клиент за другим, тяжело. Гю ненавидит обеденные перерывы – все клерки из офиса напротив сбегаются сюда и заказывают типичный ланч. Скучно. Хорошо, что сегодня пришел стажер – можно над ним поиздеваться, пока Субина нет. Кстати о нем, сообщение, которое ему пришло, гласило «Я у Тэхена.». Что ж, Субин, конечно, деловой, но точки он не использует. Класс. Под конец дня, он снова сбегает на 2 часа раньше, оставив все на стажера, которого, как оказалось зовут Ни-Ки, захватив с собой два кусочка торта, и едет домой. Гю надеется, что хотя бы вечер с Каем пройдет хорошо.

***

Кай смотрел на сообщение от Гю 10 минут, пытаясь найти в нем какое-нибудь тайное послание, которое объяснит ему, что между ними происходит. Попытки слушать лекции или обращать хоть какое-то внимание на преподавателей давно были оставлены – в голове слишком много мыслей, чтобы он мог нормально сконцентрироваться. Никакого послания так и не появляется, наоборот, ощущение, что теперь он понимает еще меньше, чем раньше. В конце концов он блокирует телефон, откидывая его на край стола, и кладет голову на руки. Блять, палец-то все еще не прошел. С тяжелым вздохом поднимает голову. В последнее время все слишком усложнилось. Границы между ними размылись настолько, что Кай не понимает, что допустимо, а что нет, не понимает, как себя вести, не понимает, что они такое. Конечно, он соврет, если скажет, что ему не нравится тот факт, что Гю целует его, обнимает, говорит комплименты и флиртует. От одной мысли об этом сердцебиение учащается, а на лице появляется глупая улыбка. Это приятно. Он чувствует себя хорошо. Наверное, в мире нет ничего, чего он хочет больше, чем снова поцеловать Гю, еще хоть раз ощутить его вкус на губах. Забавно, а ведь раньше он думал, что целоваться ему не нравится, что это просто обмен слюнями, который не вызывает ничего кроме чувства неловкости. Видимо, все-таки, дело было в человеке, а не в нем. Целуя Гю, он чувствует, что, хотя бы ненадолго, все хорошо, все правильно, все встает на свои места. Это приятно, и в эмоциональном смысле, и физически, ему нравится это. Но это больно. Больно, потому что он понимает, что для Гю это ничего не значит. Он просто развлекается, а Кай просто оказался рядом и просто позволяет. Но он не может найти в себе силы остановить его, не может сказать ему «нет». Он любит его, так сильно любит, и как бы ни было обидно и больно время от времени, он продолжит позволять Гю использовать его, если это то, чего он хочет. В груди что-то сжимается от этой мысли. Даже несмотря на то, что они были лучшими друзьями и у них не было никого ближе друг друга, все равно все сводилось к тому, что Гю для Кая – все, а Кай для него – всего лишь один из многих. По сути, он ничем не отличался от тех девушек, что постоянно вешались на Бомгю, надеясь получить его внимание и номер телефона. Больно. Но правда в том, что он продолжит топить себя, прибегая по первому зову, как собачка, потому что Гю слишком важен для него, чтобы рисковать тем, что между ними есть, даже если от этого он сам медленно разлагается. Он продолжит принимать маленькие кусочки, демоверсии того, чего он так сильно хочет, но не может получить, потому что большего он, кажется, и не достоин. После пар Кай приезжает домой в пустую квартиру – если он правильно помнит график Гю, что совсем не точно, тот должен вернуться через пару часов. Гладит котенка, который начинает виться у его ног, и идет в свою комнату, сразу же доставая гитару. Ему нужно отвлечься, иначе собственные мысли его сожрут. Зайдя домой, Гю слышит тихую мелодию гитары. Кай дома – это замечательно. Гю снова не понимает, что творится у него на душе: с одной стороны – Субин и вся хуйня, следующая по завершении сегодняшнего вечера, с другой – совместно проведенное время с Каем. Но он уже на опыте знает, как справляться с трудными жизненными ситуациями: океан, выпивка, сигарета, возможно, девушка, а лучше все сразу. Медсестра все еще готова прийти по первому зову, да и не только она, много кто, даже любимый Кай. Поставив сладости на стол, Гю начинает варить кофе, он не хочет мешать Каю: гитара – его отдушина. Хотя бы один из них должен быть менее деструктивным. Интересно, если Бомгю позовет Хюку к себе на работу завтра, тот согласится пропустить учебу? Опять Гю думает о себе. Черт. Кофе резко поднимается и начинает выливаться на плиту. – Блять! Куда, сука? Он выключает газ. В воздухе остается дребезжание брошенных струн. Ладно, все равно все уже готово и надо было звать друга. Кай настолько теряется в музыке, что не слышит, как Гю приходит домой, отрываясь только тогда, когда внезапно слышит его голос с кухни. Выходит из комнаты. Гю стоит у плиты и варит кофе. Точнее, вытирает разлившийся кофе с плиты. Кай настолько измотан сегодняшним днем и своими мыслями, что еле выдавливает из себя улыбку. Хюка никакой. Точнее, Бомгю не понимает, что с ним: вроде, он рад, а, вроде, уставший. Вечная борьба двух состояний. – Выглядишь уставшим, как прошел день? Я, как и обещал, украл, то есть, купил для нас тортик. И вот, кофе сделал, – Гю рукой указал на турку, стоящую на плите, – Точнее, что от него осталось… – Ты разве не должен был сегодня прийти позже? – подходит к Гю, останавливаясь на расстоянии пары метров, потому что боится пересечь незримую границу, которую никак не может отследить и понять, – А от кофе и тортика не откажусь. После того, как Гю налил кофе в кружки, он идет к холодильнику за молоком – все-таки, на ночь пить такой крепкий кофе нельзя. – Суба не было, вот я и слинял. У нас, кстати, новый стажер. Если хочешь, могу познакомить, он такой милашка, прям как ты. Бомгю несет кофе на стол, пока Кай достает из коробки пирожные. Все готово, но никто не садится. Как будто чего-то не хватает, как будто слишком рано. Он подходит ближе к Хюке, но в последние моменты меняет направление и проходит мимо, отодвигает стул и, словно джентльмен, предлагает Каю сесть. Ну, прямо свидание в ресторане Мишлен. Кого он пытается впечатлить? Бомгю садится напротив, никто не дотрагивается до еды. Неловкая пауза. Как только Кай начал отвечать, телефон Гю завибрировал. Может, это Субин? Словно школьник пряча телефон под столом, он открывает сообщения. Та самая, господи прости, медсестра. Боже, он даже не помнит ее имени, а она скидывает обнаженки. Гю поддакивает Каю, как бы участвуя в диалоге, изредка поднимая на того взгляд, но вечер обречен – все внимание Чхве приковано к телефону. Гю и правда не человек, он – животное, ему противно от себя, но он такой, и все это знают. Кай снова напряжен. Гю ведет себя обычно, но что-то не так. Ну, или его подсознание снова ищет проблемы там, где их нет. Все-таки, у него проблемы с головой. Так или иначе, ему снова тревожно, и он уже не понимает, есть ли на это повод. Он устал. Кай начинает говорить что-то про свой день, хотя ничего особенного и не происходило, но через некоторое время понимает, что Гю не интересно, он его даже не слушает. Ну конечно, кому может быть интересно его слушать? Он – никто, просто игрушка в руках Бомгю, про которую он сразу же забывает, как только видит что-то более яркое и блестящее. Ему больше не хочется здесь находиться, не хочется видеть Гю, если он будет смотреть на него так, будто за столом с ним – последнее место, где он хотел бы сейчас находиться. Кай резко встает, взяв свой кофе в руки, и уходит в свою комнату. Снова ведет себя как обиженный ребенок, но ему так плевать в этот момент. Он и есть обиженный ребенок. Закрывает дверь и говорит себе, что не будет плакать, хотя глаза уже начинает щипать от подступающих слез. Блять, да соберись ты уже, ну что за бред, что за сцену ты устроил? Плевать. Похуй, абсолютно. Садится на пол, берет гитару и снова начинает играть. Какой-то простенький риф, что угодно, только бы занять руки и голову, но даже гитара не помогает успокоиться и отогнать мысли. Ошибается несколько раз, злится сам на себя, но продолжает играть. Блять. Гю слишком увлекся. Секстинг вещь такая: начнешь и не остановиться. Ему нужно идти к Каю. Сука нужно, но блять. Еще несколько минут он просидел за столом. Ладно, похуй, он и так с ней встретится завтра. Гю подходит к двери друга и не знает, что делать. Сначала он просто постучал, но игра на гитаре продолжалась. – Кай, ну ты чего? Мне написали по деловому вопросу, правда-правда. Выходи. Ответа снова не поступило. На время, пока Гю говорил, гитара затихла – он слушал. Конечно, ему важен Гю, он хочет, чтобы тот зашел, но не скажет этого. А может, Бомгю сам себе все это придумал, но в любом случае решает зайти. Картина маслом: Хюнинкай сидит на полу и смотрит куда-то перед собой. Его глаза красные. Боже, Хюка, ну нельзя же себя до такого доводить. Он не обращает внимания на присутствие другого человека в комнате. Гю словно увидел маленького обиженного ребенка, он подходит к нему аккуратно, эх, сейчас шутки некстати. Бомгю садится рядом, они молчат, Кай аккуратно убирает гитару и кладет ее рядом с собой. – Кай, что случилось? Кай отворачивается в сторону. Теперь Гю решил стать заботливым, ну конечно. Каю больно и обидно, и он устал, так сильно устал от этого. – Ничего. Голос настолько слабый, что он сам себя почти не слышит. Он уже даже сам себя заебал так реагировать, но не может ничего с этим сделать. Продолжает сидеть неподвижно, смотря в противоположный угол, куда угодно, только не на Гю. Он ничего не понимает. Какой Гю – настоящий? Почему его действия, слова, весь он так противоречит сам себе? Почему каждое его действие так сильно ранит Кая? Он понимает, что снова собственноручно разрушает то, что ему дорого, но эмоции пересиливают любой остаток рациональности, умоляющий успокоиться, прекратить эту тупую истерику и закопать свои чувства куда-нибудь подальше, никогда больше их не доставая. Сжимает медиатор настолько сильно, что его края больно врезаются в ладонь, но раны уже достаточно зажили, поэтому ретравматизации не происходит. И на том спасибо. Гю смотрит на него, он чувствует его взгляд, даже не поворачиваясь. Это плохо. Гю терпеть не может, когда люди вокруг него творят такую хуйню. А что творит Кай? Обижается? Так, он имеет полное право. Почему все не может быть так, как хочет Гю? Он устал, от своих же ожиданий. Просто сидеть – не вариант. – Кай, слушай… Гю выдерживает паузу, он не знает, что сказать. Правда, не знает. Всю жизнь он импровизировал и выходило прекрасно, а сейчас он будто маленький нелепый котенок. Кстати, Арахабаки, кажется, точит когти о диван, здорово. – Прости, что я не слушал тебя. Я признаю свою вину, я отвлекся, но мне правда интересно, как у тебя прошел день. Он двигается немного ближе к Каю. Им необходим физический контакт. Осторожный, едва заметный. Гю касается мизинцем руки Кая. Тот, словно получив разряд тока, дернулся. – Давай начнем все сначала? Сделаем это так, как ты хочешь, хорошо? Я уберу телефон и буду весь твой, как это и должно быть. Он смотрит на Кая с надеждой, немного улыбается. Если Кай не согласится, он не знает, что делать. Ощущение, что от безвыходности Гю может расплакаться. Может ли? Интересно, хоть кто-нибудь поверит его слезам? Кай напрягается всем телом. Он знает, что если посмотрит в глаза Гю сейчас, то поверит ему, а потом это повторится снова. Ему страшно. Они ходят по кругу, снова и снова наступая на одни и те же грабли, как будто не умеют по-другому. Кай точно не умеет по-другому, поэтому он едва заметно двигает руку навстречу прикосновению Гю. Опускает голову на колени, глубоко вздыхая, пытаясь морально подготовить себя, и сдается, поворачивается в сторону друга, встречаясь с ним взглядом. Его глаза наверняка уже покраснели от слез. Он чувствует себя таким невероятно глупым под взглядом Гю. Машинально отводит взгляд, но снова возвращает его на лицо парня, натягивая улыбку. Ему все еще больно и обидно, но он верит Гю, конечно верит, и прощает, потому что не умеет по-другому, потому что больше всего на свете боится его потерять. Едва заметно кивает головой и протягивает руку парню, слабо сжимая его ладонь. Он пошел навстречу. Каю все еще больно, Гю это видит по глазам. Если бы он только мог нормально с ним поговорить. Если бы он только мог контролировать свои порывы. Если бы он только мог быть человеком. Ему нужно меняться. С чего начать? Ему страшно. Он пытается стать лучше, но каждый раз проваливается во власть тьмы. Это – его истинная природа. Он не может иначе. – Кай, помоги мне, – Гю умоляюще смотрит на Хюнина, крепче сжимая его руку, – Пожалуйста. Когда он успел стать таким отчаянным? Это игра, чтобы получить полный контроль над Каем? Или это правда его истинное желание, которое может исполнить только его Хюка? Бомгю не знает. Он давно запутался в себе, от этого и тяжело. Он может довериться только Каю, но, казалось, он уже потерял все доверие, которое когда-то было. Из его глаз льются слезы, тяжело говорить. Он садится напротив друга и берет его лицо в свои руки. – Спаси меня. Кай удивленно смотрит на Гю. Он не понимает, о чем тот его просит, но сердце начинает колотиться быстрее от его взгляда. В глазах парня столько эмоций, что сложно выделить из них какую-то одну. Его голос звучит как мольба, так отчаянно, так искренне. Он оказывается перед ним, близко, так близко, и выглядит как провинившийся щенок, от такого вида у Кая сжимается сердце. Еще и лицо все в ранах и синяках. Он плачет. Кай видел много сторон Гю за время их дружбы, но он никогда не видел его таким. Ему все еще страшно ему доверять, но он уже знает, что сделает все, о чем тот попросит. Руки Гю оказываются на лице Кая, и он машинально придвигается чуть ближе и вытирает слезы друга пальцем, хотя на их месте тут же оказываются новые. Кай и сам снова плачет. Обвивает руки вокруг шеи Гю, касается лбом его лба. – Гю, чем тебе помочь? – шепчет. Ощущение, что слишком громко сказанное слово разрушит этот момент, настолько он хрупкий. Комната, да и весь мир вокруг, перестает существовать, когда они находятся так близко – Кай не видит ничего, кроме Гю, не чувствует ничего, кроме Гю, не думает ни о чем, кроме Гю. Сердце бьется с бешеной скоростью. Хюка близко, и от этого Гю намного лучше. Правда, слезы так и катятся по его лицу. Бомгю чувствует себя ребенком: таким слабым и беззащитным созданием, которое хочет поддержки и помощи, но не знает, что ему самому нужно. Он просто хочет загадать желание у джинна: быть счастливым. Гю не хочет думать, что значит это понятие, тем более разбираться, что ему нужно делать для того, чтобы достичь его. Просто выпить таблетку или помолиться. Гю отчаялся, он сбросил свою маску, и теперь ему страшно. Он боится себя настоящего. Какой он? Этот вопрос всегда пугал Бомгю. Он знает точно – Чхве Бомгю ужасное, манипулятивное, незрелое, потерянное, жестокое существо. Он себя даже человеком назвать не может, лишь жалкое подобие. Он рушит все, что приходит в его жизнь, Кая в первую очередь. В последнее время они стали намного ближе. Этого нельзя допустить. От этого они оба мучаются. – Уйди… Он не хочет, чтобы Кай уходил: без него он окончательно загнется, но иначе быть не может, Гю не заслуживает его любви. Он начинает рыдать сильнее. Хюке будет намного лучше без него, да и Гю тоже. Он просто окончательно погрязнет в тьме, ему будет плевать на всех, а всем будет насрать на него. Идеально. Чхве Бомгю наконец-то сможет поквитаться со своей жизнью. – Нам будет лучше, если мы разъедемся. Каю больно, еще больнее. Он рвано выдыхает, все его тело начинает мелко трясти, а к горлу подступает ком. Гю не отдаляется, и Кай отчаянно хватается за него руками. Наконец происходит то, чего он так сильно боялся все это время. Он прекрасно знал, что однажды Гю уйдет, как и все остальные, но так сильно старался его удержать. Возможно, это, наоборот, лишь увеличивало его желание уйти. Кай смотрит в глаза друга, пытаясь найти в них ответ на единственный вопрос, который вертится у него в голове. – Почему, – между короткими вдохами он еле выдавливает из себя одно слово слабым голосом. Он задыхается, физически и морально, не знает, куда себя деть, не знает, что делать. Он не может и не хочет держать Гю рядом с собой, если тот не хочет этого, но и отпустить его не может. Он так сильно боится его потерять. И он снова делает все не так, снова ошибается, снова теряет. Конечно, было бы проще, если бы его не было в жизни Гю. Было бы проще, если бы его в принципе не было. Отпускает руки, они бессильно падают на его колени, и переводит взгляд на пол. Он не может насильно удержать Гю рядом с собой. Этот вопрос. Почему? Гю может потратить все время в мире, чтобы объяснить, и то, ему этого не хватит. Каю больно, но ничего, лучше он сейчас пострадает недельку-две, зато потом его ждет счастливая жизнь. У Бомгю не может быть долгой и счастливой жизни по определению. Он – ошибка. Единственный свет в его жизни – Хюка, но его пора отпустить. Гю отползает от Кая и облокачивается на кровать. Колени сами тянутся к груди, а руки хватаются за волосы. Он не хочет терять Кая. Почему Гю такой? Почему он портит всем жизнь? Почему он убивает себя? Почему? Почему, блять? Вокруг все исчезает. Он ничего не видит и не слышит. Он не знает, где находится. Единственное, что он чувствует – как болит горло. Почему оно болит? Он заслужил. Он – ошибка. Гю лучше умереть. Кай смутно осознает, что Гю отдаляется, но даже не понимает, в комнате тот или вышел, только одно – он больше не рядом. У Кая нет сил даже повернуть голову, у него больше нет сил ни на что. Он надеется, что задохнется в приступе рыданий, потому что существовать больше не хочется. Кажется, что больше ничего не имеет смысла. Это конец. Резко поднимает голову, хватая гитару, и бьет ее о пол. Дерево деки разлетается по комнате. Он смотрит на нее, чувствуя абсолютную пустоту. Он любил эту гитару, она была, наверное, самым дорогим ему предметом в этой комнате, да во всей жизни, но сейчас, смотря на ее осколки, на гриф в руках, он не чувствует ничего. На руках кровь. Иронично. Кажется, он порезал пальцы струнами, хотя даже не чувствует боли. Все, что он любит, причиняет ему боль. Все, кого он любит, в любом случае покинут его, так какая разница? Какая разница, если гитара сломана? Зачем она ему? Он мог чувствовать себя счастливым только в двух случаях – с Гю и с музыкой. Зачем ему это? В чем смысл играть на гитаре, в чем смысл бесконечно гнаться за чувством, которого он не достигнет? В чем смысл жить? Ему хочется взять одну из струн и перерезать себе горло, но он лишь сильнее сжимает обломанный гриф, надеясь почувствовать хоть что-то. В глазах все плывет от слез, а может, из-за недостатка кислорода, потому что он не может дышать. Отбрасывает гриф в сторону и падает на пол, почти не замечая куски дерева, врезающиеся в его бок, сворачивается в клубочек и плачет. Он не знает, сколько времени прошло, но чувствует слабое прикосновение на своем плече. А может, он его придумал. В этот момент он не различает, где реальность, а где вымысел его больного сознания. Да и какой смысл? Гю ничего не слышал, до момента, когда его тело пробивает шок. Резкий звук, страшно, он открывает глаза, или они были открыли? Он видит гитару, точнее, то, что от нее осталось, и Кая. Что с ним происходит? Гю видит все медленно сменяющимися картинками, будто в замедленной съемке. Сколько прошло времени? Неважно, Хюка лежит перед ним, руки в крови, он плачет. Бомгю всегда был тем, кто плюет на себя и помогает другим. Особенно Каю. В первую очередь Каю. Ему плевать на себя, он заслужил. Едва заметно он прикасается к Хюнину, будто хочет убедиться, что тот реальный, что тот живой. От неожиданного прикосновения Кай дергается. – Все в порядке. Его сейчас вырвет. Гю не узнает свой голос: такой хриплый и слабый. Он не знает, что говорит. Слова не имеют значения, никогда не имели. Для Гю главное – действия. Он хочет обнять Кая в последний раз, поцеловать. Но нужно ли? – Кай, видишь, до чего я тебя довожу? Со мной так будет всегда. Разве ты хочешь этого? – Гю поглаживает лежащего Кая по плечу. Нужно его убедить уйти от него, но как? Слова противоречат действиям. Он говорит, что нужно разбежаться, но тело просит быть рядом с Каем, – Не знал, что ты такой мазохист. Гю едва смеется, слезы снова начинают литься, но сил на рыдания уже нет. Кай слышит голос, чувствует прикосновения к своему плечу. Гю. Он здесь. Приоткрывает глаза и смотрит на него, почти не осознавая, что тот говорит. Собирает все силы, подползает к Гю, не вставая с пола, и обнимает его за талию, прижимается к нему так сильно, как может, утыкаясь лицом в его бок. Он хочет, чтобы Бомгю был рядом, чтобы он обнял его, чтобы он не уходил. Ему страшно. О чем Гю говорил? Что-то о том, что ему будет лучше без него. Разве он не понимает, что Каю, наоборот, плохо от того, что он уходит, что он не сможет без него? Казалось бы, давно пора привыкнуть, что все, кого он любит, однажды покинут его, но напротив, с каждым разом становится только больнее. Он цепляется за Гю и шепчет «нет», повторяя это слово снова и снова, как будто это может что-то изменить. Гю гладит Кая по голове. Сейчас главное – успокоить его и спокойно цивилизованно поговорить. Это ведь нездорово, что Хюка не может его отпустить, нельзя так цепляться за кого-то, особенно за него. Хотя, как они поговорят, если ни один из них не в состоянии? Сейчас нужно успокоиться. – Хюка, я тут, я рядом, все хорошо. Правда, пока что они вместе. Пока что они есть друг у друга. Кай весь в крови, нужно обработать. Но потом, сейчас они – одно единое. – Кай, посмотри на меня, – Гю плевать на то, как он выглядит, а ведь это ужасное зрелище. Ему нужен зрительный контакт. Кай медленно отрывается от него, поднимая голову, и встречается взглядом с Гю. Его глаза искренние, он выглядит уставшим и... виноватым? И искренним, его взгляд такой искренний, что Каю становится еще больнее. В его глазах тоже слезы. Кай поднимает на него голову и, боже, почему он так прекрасен? Бомгю не может себя остановить, он наклоняется к Каю и целует его. Медленно, с чувством, немного лениво. Слезы скатываются по лицу. Он уже не знает, чьи они, а может, их обоих. Кай снова может дышать, чувствуя губы Бомгю на своих. Отвечает на поцелуй, продолжая цепляться за Гю руками, только сейчас начиная чувствовать боль в израненных струнами пальцах. Это неважно. Они разрывают поцелуй и Кай снова прижимается к телу Гю, хватаясь за его одежду. – Гю, пожалуйста, – его все еще трясет. Бомгю что-то говорит, но он его не слышит, только сильнее цепляется за него. Единственное, что сейчас для него имеет значение – то, что Гю еще рядом, что Кай чувствует его присутствие, тепло его тела. Потому что когда-нибудь он уйдет, вероятно, очень скоро. Кай не знает, как он будет жить без него, снова один. Да, вокруг него есть другие люди, есть другие друзья, но это все не то, он все равно один. Действительно близок, настолько близок, он был только с Гю. Сколько они так просидели – одному богу известно. Слезы высохли, в комнате тишина, Гю уже жарко. Надо бы встать, умыться, попить воды – горло так и болело. Он надеется, что Кай не уснул. – Хюка, надо умыться. Он чувствует шевеление, Кай немного приподнимается. Бомгю смотрит на него и понимает – сегодня он не уйдет. Кай поднимает голову и едва заметно кивает и отдаляется от Гю. Прячет взгляд. Ему стыдно, он сам не понимает, почему постоянно реагирует на все так. Надо что-то с этим делать. Надо меняться. Он выдавливает из себя улыбку. – Прости. – Бывает. Гю медленно встает, голова кружится. Главное – не упасть. Так, надо принести Каю аптечку, в последнее время, кажется, самый востребованный предмет в их квартире, и воды. – Сам умыться сможешь? Кай мотнул головой. Когда Гю выходит из комнаты, Кай осматривается. Надо встать с пола хотя бы. Начинает мысленно ругать себя за постоянные истерики, он наверняка уже заебал Гю ими, да он и сам себя заебал. Голова болит и ощущается пустой. Он садится на кровать и смотрит на руки, на пальцах и ладонях несколько ран, не очень глубоких, но все равно ничего хорошего. Блять, да он когда-нибудь руки перестанет калечить? Гитарист же, нельзя так, а то скоро играть не сможет. А на чем играть? Переводит взгляд на гитару, вернее, то, что раньше ей было. Пиздец. Когда-то, много лет назад, он долгие месяцы умолял родителей купить ему инструмент, и в итоге они согласились при условии, что он успешно закончит учебный год и будет каждый день мыть посуду и держать дом в порядке, и эти полгода Кай был идеальным ребенком. Он полюбил музыку, кажется, раньше, чем научился ходить. Эта гитара стала для него лучшим другом, способом сбежать от проблем и разобраться со своими эмоциями. Родители никогда не одобряли его интересов, но он был занят чем-то, так что они не жаловались, не считая нескольких скандалов по поводу того, что музыке он начал уделять больше времени, чем учебе. Тогда он играл каждый день, бесконечно отрабатывая упражнения и аккорды, которые находил в интернете, пока пальцы не начинали болеть. Он разучивал песни, чтобы играть их длинными тяжелыми вечерами для… Неважно. Все это ради того, чтобы собственноручно сломать ее через 10 лет. Гитара была уже старой, но он очень сильно любил ее, несмотря на потертости и сколы на деке и грифе и западающий колок. Она была словно нитью, соединяющей его с прошлым, когда он был еще счастлив, соединяющей его… сним. Видимо, пора начинать новую главу. На кухне носился Арахабаки. Он хочет играть, но прости, дорогой, сейчас не до тебя. Гю залпом выпил стакан воды. Вместе с аптечкой и другим стаканом он пошел обратно к Каю. Тот уже сидел на кровати и смотрел на сломанную гитару. Он ее любил, Гю знает. Он дает ему стакан и начинает доставать перекись и вату. Ему плевать на себя. Опять. – Давай руки. Выпив воду, Кай отставляет стакан на пол и протягивает руки Гю ладонями вверх, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Ты же все равно уйдешь? – его голос спокойный, хотя и слабый. Он понимает, что это произойдет, даже если не сейчас и не сегодня, но произойдет. Они все время тянут друг друга на дно, ходят по кругу, так и не приходя ни к чему конструктивному. Он не будет его держать. Последние дни показали, что из этого ничего хорошего не выходит. Хотя ему все еще больно и страшно, но в трезвом сознании он понимает это, – Я не собираюсь снова истерить, обещаю, – слабо улыбается. Гю начинает медленно обрабатывать руки Кая. У него нет сил, голова не соображает, хочется просто лечь и проспать несколько дней, чтобы прийти в норму, и чтобы проблемы решились сами собой. Он так уже устал каждый день что-то решать. Гю начинает обрабатывать раны на кистях Хюки. Опыта у него много, так что получается как у лучшего медбрата. Может, ему стоит подрабатывать в травме? – Кай, ты устал, давай попьем кофе или поспим и на свежую голову все обсудим? Гю нужен не кофе, а что-то покрепче. Завтра еще и на работу, там он встретится с Субином. Бомгю тяжело вздыхает. Лучше бы он утонул в ту ночь. Может, повторить экспириенс? Нет, рано, но он точно знает, что нужно. Это его единственный выход из этой мучительной рутины, которую люди называют жизнью. Он отпускает руки Кая и начинает копаться в аптечке в поисках обезбола. Кай вздыхает. Это не ответ, но он уже знает, что это значит. Как они пришли к этому? Такой короткий срок настолько сильно изменил их отношения, что теперь он не знает, смогут ли они когда-нибудь их восстановить. Может, Гю и не захочет этого делать. Имеет право. Больно, но правда. Кай снова уставился в одну точку, не зная, куда себя деть. Наверное, его проблема в том, что он слишком много думает. Но от этой мысли он начинает думать только больше. Тяжело. Взгляд падает на чашку кофе, которую он забрал с собой, убежав из-за стола. Напиток уже остыл. Встает и подходит, поднимая ее с пола, и снова смотрит на разбитую гитару. Надо бы прибраться, похоронить давнего друга с почестями, как полагается. Грустно усмехается собственным мыслям и отпивает холодный кофе, морщась. Гю проглатывает таблетку, не запивая. Горько, но что поделать. Его взгляд падает на другие два лекарства. Интересно, если смешать таблетки для понижения и повышения давления, он сможет безболезненно умереть? Наверное, важно количество. Из его мыслей вырывает кашель Хюки. Ну, конечно, остатки холодной жижи, которую он называет кофе. – Пойдем на кухню, я сварю нормальный. Гю встает и направляется к кухне. В миске все еще лежит корм, точно, надо купить игрушек Арахабаки. Блять, а с кем будет жить котенок? Конечно, это временно, но все же, это важный вопрос. – Кай, насчет разъехаться… – он наливает кофе в чашки и думает, как лучше сказать.