Покажи мне путь к свету

Всё начало окончательно рушиться в холодном декабре. В ту ночь сыпал ужасно сильный снег, а в деревянные окна общаги задувал ледяной ветер, пробирая до костей даже под теплым одеялом и внушая странное чувство опустошения и приближающей смерти. В ту ночь Сяо впервые ощутил себя… «никак». Не было боли от недавнего неосторожного ожога на бедре. Не было тяжести в кистях от изнурительных занятий. Не было ни-че-го, и в этой пустоте так отчетливо кричали собственные мысли, что казалось, будто их слышал даже сосед по комнате, но это были лишь внутренние ощущения. Сяо не мог описать, что конкретно изменилось тогда — может, собственные мысли, а может накопившиеся негативные эмоции, наконец, нашли выход наружу в несколькочасовой истерике, которая закончилась лишь далеко заполночь, оставляя после себя жуткую усталость и разочарование. Но изменилось что-то абсолютно точно. Это был первый раз, когда Сяо впервые задумался о том, что он совершил ошибку. Маленький мальчик, мечтавший стать великим музыкантом, окончательно умер внутри. Его голос потерялся за криками измученного подростка, который всё никак не хотел становиться взрослым. Который никак не хотел принимать то, что не всё в этом мире справедливо. Далеко не все люди способны на сострадание, понимание и поддержку. Борьба ребенка с горящими глазами и разочаровавшегося подростка закончилась. В этой битве не было проигравшего и победившего. В этой борьбе осталась лишь боль, которой, казалось, не было конца… Черт, как же банально… На глаза снова навернулись слезы, хотя пару минут Сяо думал, что в его организме их уже не осталось. Но щёки вновь намокли от пробежавших солёных дорожек, а губы дрогнули в тихом плаче. Очередной промежуточный экзамен остался позади. Очередной провал в позорном списке провалов. Очередная тошнотворная фраза профессора о том, что он мог бы и лучше. А мог ли? Любимица профессора Сахароза вновь получила высшую оценку. Вновь она заслужила похвалу, хотя сыграла далеко не самым лучшим образом. Нужно было быть абсолютно глухим, чтобы не услышать, что половина нот в ее исполнении пролетели мимо, а ошибки, которые она допускала в тексте, были просто неприемлемы… Но ей это простили. Снова. Как и всегда. Сяо же остался вторым. Снова. Как и всегда… — Было неплохо. Ты смог меня порадовать, — с небрежной насмешкой произнес профессор. — Но всё ещё не идеально. Ты явно мог сыграть лучше… Думаю, ты и так это осознаешь. Сяо на эти слова лишь бессмысленно кивнул. Почему всё было так? Почему кому-то можно было простить явные ошибки, а кому-то нельзя было простить малейшие недочеты? Почему из раза в раз он слышал эту раздражающую фразу о том, что он мог лучше? Кто сказал, что он мог лучше? Кто сказал, что это не его чертов потолок, в который он так глупо вцепился, не в состоянии двигаться дальше?.. Одинокий фонарь вновь замигал за треснувшим оконным стеклом. В ту ночь Сяо впервые задумался о том, чтобы всё бросить и уйти, сам не зная куда, но стараясь отмахиваться от назойливого шепота израненного сердца о прелести такой страшной вещи, как смерть…

***

Сяо начал избегать зеркал после поступления в консерваторию. Не потому что боялся того, что мог там увидеть, не потому, что опасался каких-либо странных примет и загадок, которые могли храниться по ту сторону. Не поэтому. Избегал потому, что собственное отражение с каждым днем становилось всё более странным, словно чужим, не таким, каким он хотел бы себя видеть. В глазах больше не было жизненного блеска, впалые щеки уже не казались такими привлекательными, как раньше, а бледная кожа и вовсе внушала неприятное чувство омерзения к собственному телу. Он не мог объяснить это, потому что всё это казалось до банального простым. Он изменился. Спорить с этим было бесполезно. Изменился не в том смысле, в каком привыкли остальные — он не похудел, не стал более бледным или наоборот румяным, нет. Он просто стал… другим. Стал тем, кто прятал израненное тело даже от самого себя, внушая подсознанию, что всё в порядке, что он обязательно прекратит. Вот только это не прекращалось. Прятать раны от самого себя так глупо. Игнорировать проблему — еще глупее. Тот Сяо не мог даже подумать, что однажды даже простой взгляд в зеркало ему станет недоступным. Тот Сяо определенно был другим. С выписки из психиатрической больницы прошло не больше недели. Врач отпустил его домой, назначив лечение и записав на повторный прием через две недели. Он объяснил это тем, что знакомая обстановка и отдых помогут ему быстрее пойти на поправку. Сяо тогда уже ни во что не верил, но не сопротивлялся, когда Кадзуха настоял на том, чтобы он остался жить у него, а не в доме родителей. За неделю в доме брата и за три недели с того дня, погрузившего его во тьму, Сяо впервые решился подойти к зеркалу. Холодная прозрачная гладь буквально обожгла кончики пальцев. Сяо бестолково моргнул, всматриваясь в пустоту перед глазами и пытаясь хотя бы вспомнить, как он выглядел до всех этих событий. Как он выглядел в последний раз, когда имел возможность видеть свое отражение? Кажется, это было перед тем самым выступлением. Он был в черной рубашке, с подведенными красной тушью глазами и уставшим, потухшим взглядом. Собственный образ рисовался в голове мутными мазками. Казалось, что он смотрел на себя со стороны, а не напрямую, как делали это все люди. На щеке вновь ощутилась влага. Бессмысленные, пустые слёзы теперь не перерастали в истерику, как это было до таблеток. Они лишь скреблись где-то около сердца и заставляли сознание скулить от непонятной жалости к себе, которую он определенно не заслужил. Вторая рука в неверии коснулась собственного лица. Подушечки пальцев проскользили от взмокшего лба до кончика носа — ниже, к дрожащим губам и трясущемуся в тихом плаче подбородку. Он всё ещё мог себя касаться. Но это не помогало по крупицам восстановить собственный образ в голове. Какого цвета были его глаза? А волосы? Черт, почему воспоминания расплывались так стремительно? Влажные от пота пальцы с легким скрипом заскользили по глади зеркала. Снова и снова, будто в попытке ощутить отражение, которого теперь он был лишен, но ни малейшего намека в ответ. Лишь холод и отчужденность зеркала. Лишь ревущее отчаяние где-то в груди. Лоб обожгло легкой болью, когда Сяо с глухим стуком уронил голову вперед. А потом еще раз. И еще. Горькие слёзы бежали по щекам всё сильнее, крупнее, касались покусанных губ и неприятно щекотали подбородок. Но на это было откровенно плевать. Сможет ли он увидеть себя снова или образ окончательно потухнет в воспоминаниях? С губ сорвался истошный крик, и Сяо так и не понял — закричал ли он или тот незнакомец, который жил в тени за гладью зеркала.

***

— Ты так точно заболеешь, — с легкой улыбкой в голосе произнес Итэр, и Сяо чуть повернул голову в его сторону. Сегодня и правда было достаточно прохладно, а с неба изредка сыпал мелкий дождь, но на это было плевать. — Всё в порядке, — бросил Сяо, не желая посвящать Итэра в свои ментальные проблемы и, тем более, рассказывать о том, что ему плевать на собственное физическое здоровье, потому что он и без того уже мертвец. — Могу поделиться с тобой шарфом, — не отступал Итэр, но Сяо тут же замотал головой, ощущая подкатывающее к груди волнения от одного лишь осознания, что ему предлагают свою собственную вещь. — Я сегодня слишком тепло оделся, шарф явно был лишним. Толстовки под пальто было вполне достаточно, — продолжил Итэр абсолютно спокойным голосом. — Да и, если честно, не хочу, чтобы ты заболел. Кто тогда будет составлять мне компанию на прогулках? Сяо почувствовал, как шеи коснулась теплая ткань, вероятно, шарфа. Он чуть дернулся в сторону, опасаясь того, что Итэр его случайно коснется, но ничего этого не произошло. В ноздри еще сильнее ударил запах сигарет, которые так любил курить Итэр и, кажется, едва заметный аромат парфюма. По коже побежали мурашки. Были ли они настолько близки, чтобы делиться одеждой друг с другом? Имел ли Итэр право так нагло вторгаться в его личное пространство? Зачем он вообще описал то, во что он одет? Спустя уже несколько встреч Сяо всё ещё сопротивлялся очевидному и отчаянно хотел верить, что Итэр не догадывался о его слепоте. Не догадывался ведь?.. — Красный тебе к лицу, — вдруг произнес Итэр, и Сяо беспомощно вцепился пальцами в ткань чужого шарфа. Так действительно стало теплее. Открытая шея нуждалась в том, чтобы ее скрыли от ледяного ветра, а тело, постепенно замерзающее, умоляло о том, чтобы Сяо не сопротивлялся этому странно-дружескому жесту со стороны безликого знакомого. — Не стоило, — прошептал он в ответ дрожащим голосом и хотел было стянуть с себя чужую вещь, но… — Могу помочь тебе его завязать… — отозвался Итэр. Это уже слишком. Сяо почувствовал, как тело забило мелкой дрожью. Итэр позволил себе слишком много, он слишком откровенно лез туда, куда не стоило, и от этого внутри что-то с треском ломалось. Эта навязчивая доброта казалась чем-то настолько лишним, неправильным, даже немного… раздражающим. Сяо чуть сдвинулся в сторону, ощущая бедром край лавки. — Черт… прости… Я не хотел быть навязчивым… — тихо произнес Итэр, и Сяо устало зажмурился. Он совершенно не в том состоянии, чтобы знакомиться хоть с кем-то. Не в том состоянии, чтобы пытаться вести себя как нормальный человек. Он не заслужил хорошего к себе отношения. Не заслужил внимания незнакомца и тем более его помощи. Он даже не заслужил этой жизни, о чем вообще могла идти речь?.. — Прости… — снова повторил Итэр, но не попытался сбежать, как делал это уже несколько раз и не попытался забрать несчастный шарф обратно. Он продолжил стоять рядом в этой неловкой тишине, и Сяо буквально сгорал изнутри от растущей тошноты, потому что, блять… Какие эмоции Итэр сейчас испытывал? Ему было неприятно? Обидно? Он раскаивался в том, что не сделал ничего плохо? Смотрел ли он сейчас с непониманием или насмешкой? А, собственно, как он в принципе выглядел? Сяо ощутил сильное головокружение, из-за чего чуть пошатнулся корпусом, но остался сидеть на лавке, беспомощно сжимая ткань шарфа в руках. У него не было сил спорить. Не было сил оправдываться или тревожиться о том, что на уме у человека, которого он даже не видел. У него не было сил… — Ты прости… И спасибо… — выдавил он из себя банальную вежливость и все же обернул шарф вокруг шеи дрожащими руками. Ответом послужила тишина.

***

— И кто же этот таинственный незнакомец? — с явной улыбкой в голосе спросил Кадзуха, когда они медленно шли в сторону дома. Итэр ушел на несколько минут раньше его прихода, и Сяо так и не смог отдать ему этот несчастный шарф обратно. Не смог или не хотел — трудно сказать. В любом случае он пообещал сам себе, что на следующей прогулке он вернет вещь законному владельцу. — Просто парень… — тихо произнес Сяо, чувствуя странное волнение от одной только мысли, чтобы рассказать Кадзухе об Итэре. — Просто парень, который поделился с тобой своим шарфом. Звучит не очень убедительно, но допустим я поверил… — всё с той же улыбкой продолжил Кадзуха. — Как его хоть зовут? Сяо невольно крепче обхватил руку Кадзухи. Думать об Итэре, когда того не было рядом, было странно. Все эти дни получалось игнорировать эти мысли, когда тот растворялся в шуме улицы, оставляя после себя лишь легкий флёр сигаретного дыма и какое-то приятное ощущение в области сердца, которые рассеивались спустя пару минут одиночества. Но сейчас прошло уже достаточно времени. Сейчас он уже шел в сторону дома, но мысли об Итэре плотным роем гудели в голове. Почему Кадзуха вообще зацепился за этот шарф? Черт… — Его зовут Итэр… Он тоже гуляет здесь… — отрывисто бросил Сяо, мысленно умоляя Кадзуху не развивать эту тему. — Я очень рад, что ты общаешься с кем-то, кроме меня и Аяки. Ты умница, — мягко произнес Кадзуха, и сердце на эти слова болезненно заскулило. Потому что он не заслужил этой похвалы, ведь, черт, разве за подобное вообще хвалят? Сяо нервно закусил губу. Отчаянно хотелось отключить мысли, но, к сожалению, мозг не был способен на такие простые вещи. Сяо крепче перехватил подставленную руку…