Люча и её Таверна

Я не понимала, как здесь оказалась. Это напоминало пробуждение ото сна, только сна, не имеющего начала — ни момента засыпания, ни всего, что было ранее, в памяти не отложилось. В голове стоял туман. Передо мной команда гоблинов-строителей трудилась на делянке, расчищая участок леса — рубила деревья, корчевала пни, оставляя ровную покрытую травой почву. Дело они делали с огоньком, слаженными «и-и-эхами», покрикиванием бригадира. На меня эта шайка-лейка обращала не больше внимания, чем на деталь ландшафта, которая всегда была тут — тут ей и быть впредь. Я же с удивлением подмечала что ямы, остающиеся от корчевания, зарастают так быстро, как не бывает в реальности. Серые шрамы разрыхлённой почвы на глазах истаивали, заменяясь весёленькой зелёной порослью на идеально ровной земле. Посмотрев на себя, я увидела неопределённо-худое тело, задрапированное в зелёное этническое платье с повторяющимися незамысловатыми узорчиками — птички, лабиринты. Работа у гоблинов спорилась. Менее чем через пять минут они кончили «земледелие», затем, как вспугнутые насекомые, засуетились, носясь кругами, пока не собрались в центре. Миг — и возникли строительные леса, но не раньше, чем строители накоротко разыграли на «камень-ножницы-бумага», кто этим будет заниматься. Похоже, для возведения зданий требовалось меньше работников, и части, чтобы они не крутились под ногами, пришлось стоять в стороне. Пятерых строителей хватало, чтобы на моих глазах в центре рукотворной поляны формировалась «избушка» — или не избушка, но, по крайней мере, не газебо и не небоскрёб (откуда я знаю про небоскрёбы?). Прошло ещё минуты четыре, и здание было закончено — вышло оно диковатое, но в чём-то уютное. На этом рабочий протокол гоблинов, судя по всему, исчерпался. Они выстроились неравномерным, но идеально ровным кружком. Бригадир осмотрел поле деятельности, щёлкнул пальцами — всё, мол, зашибись. Потом вспомнил нечто, махнул рукой — и посреди леса как по волшебству (а может, и правда по волшебству) пролегла прочь от дома узкая просека. Когда был прорублен её последний квадрат, в конце словно раскрылся для моих глаз неизвестный кусок местности — я увидела часть хорошо наезженного тракта, который теперь соединялся просекой с моей полянкой и моим домом. Моим же? Ведь правда? Некое чувство уместности, комфорта, хозяйственности, росшие внутри по мере возведения здания, намекали — да, это так. А гоблин-бригадир дополнительно подтвердил это, подойдя и сделав знак ладонью, приглашающий «гнать мзду». — С вас 500 золотых, мэм, — хмыкнул он трескучим, как расщеплённная деревяшка, голосом. — Впрочем, — он хитро, свиновато улыбнулся, указав большим когтистым пальцем назад, — Мои ребята утомились… им нужна разрядка… — гоблин сделал несколько выразительных взмахов двумя руками у бёдер, словно отталкивающийся от снега палками лыжник, — Мы можем договориться… скажем, о пятидесятипроцентной скидке. Я внимательно посмотрела на гоблинов, которые пырились на меня с ничего не выражающим видом, так, словно им было совершенно не важно, на чём мы сойдёмся. А в моей душе царило великолепное, ничем не возмущённое солнечное спокойствие, которое вызывало удивление у меня самой. Вот интересно, такие «подкаты» — они что, не должны вызывать возмущение?.. А впрочем, ладно. Вопрос упирался не в комплексы, а в прагматические опасения. Две дюжины гуманоидов для организма — не шутка. Не повезёт — можно и с жизнью распроститься. К тому же, если я правильно оцениваю привычки гоблинов, про гигиену они не слышали. То есть, будет ещё и противно. Но самое главное, основная неуверенность, которую я ощущала, коренилась во мне. Что-то было неправильно в моём теле, словно я не могла, как бы этого ни хотела, дать гоблинам искомое. Я снова украдкой бросила взгляд вниз. Что со мной не так? Вроде, выгляжу и ощущаю себя как обычно… — Я, пожалуй, заплачу полную сумму, — улыбнулась краем рта я… — Вот как раз… — я заглянула в кошель и мой тон стал куда пасмурнее, — и денег хватает… Денег было вровень. То есть: я плачу гоблинам — и остаюсь без гроша. Непонятно, правда, зачем деньги в чащобе, но оставаться в нулях — это всяко неприятно. — Может быть, мы договоримся, гм, на меньшие услуги? — прервал мою скорбную паузу гоблюк-бригадир. — Скажем, отсос, у десятка ребят, и скидка сокращается до… десяти процентов, — видя, что я прикидываю, он похлопал меня по плечу, потом прихватил за грудь — верней, попытался, потому что ухватиться было не за что. Это гоблин тоже отметил — молчаливо и выразительно обратив моё внимание на данный факт. — Не жмитесь, мэм. С такими вводными вы будете… долго зарабатывать. — Я, вообще-то, не этим совсем зарабатывать собиралась, — слегка обиделась я, затем подняла палец: — Но давайте. Энтузиазм — самая ценная монета мироздания, его надо поощрять, — здесь я постаралась выдать душистую, чарующую улыбку, не специально, впрочем, а как если бы что-то во мне автоматически было настроено на такие реакции. — Да ладн, не оправдывайся. Двадцать пять монет на дороге не валяются, — хмыкнул гоблин, расстёгивая штаны. У меня было на этот счёт другое мнение. Но я не стала уточнять, потому что когда дипломатический итог обе стороны устраивает, зачем что-то исправлять?..

***

Если вы хотите знать, что такое отсос у десятка гоблинов, то, уверяю вас, ничего интересного. Это описано много раз — едва ли имеет смысл повторяться, а кого всё-таки интересует практическая сторона, тем могу объяснить отдельно. С практикой, к слову, у меня было всё в порядке, развлекала я гоблинов с огоньком, так, что в конце концов даже рот от усилий заболел; и даже вопросы нечистоты того, что в меня суют, как-то не сильно волновали. Они как будто рухнули в какую-то дыру опыта и азарта: «а, что, ничего»… Очень интересно, откуда я и кто. А впрочем, хотя, нет, не слишком. Что-то подсказывало мне, что, если у меня и была какая-то жизнь (никто не сказал, что она была), безболезненной и счастливой её сложно было назвать. Так что вспоминать как-то даже и не хочется. Мне и так неплохо.

***

Через какое-то время (кстати, какие здесь единицы времени? Явно не часы, однако серое монотонное небо слегка потемнело) — гоблины ушли, и я ощутила укол одиночества, если не сказать — страха. Конечно, эти коротышки мне — никто, но всё-таки они живые разумные рядом. А сейчас — вокруг шелестел безразличной листвой лес, темнеющий с каждой минутой. И хотя из чащи не доносилось подозрительных звуков, я неожиданно остро осознала, что моему дому нужна ограда. Иначе и во двор-то за водой не выйдешь. Пользуясь ощущением покамест-ещё-безопасности, возможно — ложным, я поплелась к колодцу. Гоблинам, быть может, гигиена чужда, а мне — нет. И хорошо ещё что моё миленькое этническое платьице почти не пострадало. Некоторые из этих гоблопакостников норовили вытащить под конец своё хозяйство и «обстрелять» моё лицо, я этим инициативам вежливо противилась, перенаправляя маршрут в руки или в рот. Я подошла к колодцу и набрала воды — мысленно поблагодорив гоблюков-конструкторов за насос. Закидывать ведро на глубину многих метров, по счастью, не требовалось — подёргаешь за ручку, и всё льётся само. Прополоскала рот — жгуче-терпкий привкус, от которого першило в горле, постепенно сменялся тусклым песчанным ароматом подземных вод. И здесь меня неожиданно накрыло сообщением Системы (что, что такое Система, откуда я знаю про неё?!)

Ваша таверна провалила возможность получить репутацию «Логово Негодяев». Если бы вы согласилились на предложения гоблинов-строителей, они бы шепнули пару словечек местному отребью, и оно непременно начало бы заглядывать в расписанное ему замечательное место с ненасытной и порочной смотрительницей.

Ах-ах. Мне, видимо, нужно печалиться по этому поводу. Но однако какая здесь разговорчивая Система — сообщает не только опции, но и то, что я могла бы получить. — Система-Система, — спросила я, — а я что, получается, таверну строю? А как она называется? А дальше что делать? Нет отклика. Только в отношении названия, если только это не случайность, я получила ответ — перед моими глазами как будто нарочно вылезла пустая вывеска. Ну, что же, похоже, в этом мире имена заполняют вручную. С помощью кисти и ведра краски. Оставлю пока пустой.