Однажды в Поднебесной

      — Пожалуйста… — шепчет Сяо Чжань. — Останься сейчас. Просто… останься.       Ван Ибо обнимает его так крепко, что тяжело дышать. Они не целуются, даже не касаются обнаженной кожи, хотя ладони зудят от желания ощутить без мешающей преграды вибрирующий под одеждой жар.       Это страшно. Переступить черту, что отделяет их от чего-то рискованного, нового, будоражащего. Запретного. Непозволительного.       Наконец, Ван Ибо со стоном трется щекой о скулу Сяо Чжаня. Он тоже борется с собой, со своим влечением, своими чувствами.       — Мы об этом пожалеем, — тихо говорит Ван Ибо. — Еще не поздно остановиться.       В его голосе нет убежденности в собственных словах. А он всегда уверен на грани высокомерия: в словах, поступках, убеждениях. И сейчас он словно ждет, чтобы Сяо Чжань их опроверг. А руки все так же крепко прижимают к себе. Крупные ладони жгут ребра.       — Ты пожалеешь?       — Да, — после паузы говорит Ван Ибо.       — Тогда нам не стоит заходить дальше, — Сяо Чжань прикрывает глаза, крепче впивается пальцами в пиджак на его спине.       Он выгибает шею. Трепещущей жилки тут же касаются влажные губы. Легко, едва уловимо. Боязливо и неуверенно. Спрашивают, пробуют, действуют неспешно.       Сяо Чжань понимает, что им нужно остановиться. Прямо сейчас, иначе…       Им нельзя, нельзя, нельзя.       Но они все еще стоят в полутемной комнате, будто одни в этом мире и могут делать все, что хотят. Это не так. Конечно, нет.       Сяо Чжань хочет забыть, что за той дверью их снова ждет миллион камер, следящих за ними своими мертвыми круглыми окулярами. Иногда он так сильно их ненавидит, что его тошнит.       — Тебе нужно уйти, Ибо.       Потому что Сяо Чжань точно не сможет. Боги, он такой слабак.       — Да, — тут же говорит Ван Ибо и прикусывает кожу на шее. Неуверенность и осторожность тают как кубик льда.       Сяо Чжань чувствует, как режет глаза. Слезы текут — не остановить. Ноги подкашиваются и они оба опускаются на колени. Он больше не просит остаться. Но беззвучно молит. Слова — это нечто чуждое, что срывается с губ и не несет никакого смысла.       Уходи.       Забудь меня.       Мы не должны.       И бесконечное проклятое «нельзя».       Сколько раз они это говорили друг другу? И почему так сложно следовать логичному голосу разума?       Зачем судьба сводит двоих людей, если им просто нельзя? Нельзя быть рядом. Нельзя смотреть с любовью и желанием. Нельзя касаться. Нельзя дарить друг другу глупые подарки. Нельзя целовать прикрытые веки и влажные ресницы.       Ван Ибо ничего не говорит. Не уходит. Он стоит рядом на коленях, оставляет влажную дорожку все более откровенных поцелуев.       — Ибо…       И тогда Ван Ибо накрывает губы Сяо Чжаня своими, не дает промолвить и слова. И очередное бессмысленное «уходи» растворяется между их языками и горячим дыханием. Буквально сгорает. Сяо Чжань почти ощущает привкус пепла.       Сяо Чжань отвечает. Он отпускает свою жажду обладать и принадлежать. Он задыхается. Сердце стучит с частотой отбойного молотка и вот-вот пробьет кости, прорвет кожу и вырвется на свободу. Может, к демонам этот кусок плоти? Если Ван Ибо сейчас встанет и уйдет, разве не унесет он окровавленное сердце Сяо Чжаня? Так к чему сожаления?       Они валятся на пол. Оторваться друг от друга невозможно. И поцелуй, даже такой длительный, влажный и глубокий, не умаляет желания. А лишь распаляет. Этого мало! Их руки живут своей жизнью. Их тела следуют первобытному инстинкту. Они лишь животные. Сяо Чжань воет. Хотя лишь стонет в невероятно горячий рот Ван Ибо. И ответный стон эхом вторит ему.       Они становятся все более жадными и нетерпеливыми. Сколько они сдерживались? Вечность? Вероятно, да. Потому что теперь все, что кипело внутри, вырывается наружу в поцелуях, касаниях, укусах, стонах. В шепоте, просьбах, требованиях: больше, жарче, сильнее. Во влаге между бедер.       Они все же переступают черту.

Август, 2024