Потому что ты меня ждёшь

      Когда-то давно, когда отец привёл Вэй Ина в Пристань Лотоса, Цзян Чэн больше всего на свете мечтал, чтобы тот исчез. С его приходом привычный уклад жизни изменился раз и навсегда.       Теперь же Цзян Чэн был уверен: Земля и Небо могут поменяться местами, но они с Вэй Ином никогда не расстанутся. С тех самых пор, как они решили быть вместе, мир, казалось, только и делал, что испытывал их на прочность.       Они пережили достаточно ссор. Начиная с пропажи Вэй Ина и его возвращения, когда от того несло тёмной энергией так, что на постоялых дворах Юньмэна едва не посрывались с цепей псы, заканчивая его раздражающей потребностью спасти всех и вся, посредством ухода из Ордена.       Как бы не так.       Цзян Чэн притащил его обратно едва не за шкирку. Он принял сложное решение буквально выйти на тропу войны. Старейшины едва волосы на себе не рвали, когда Цзян Чэн на советах ругался со всем заклинательским миром едва не до хрипоты, ставя под угрозу будущее клана. Вэньский вопрос внезапно встал ребром, и это не нравилось никому, даже благородному клану Лань, которым всё труднее становилось сохранять нейтралитет на совете.       Цзян Чэн приводил аргументы. А там, где они были бесполезны, дерзил, стучал по столу кулаком и внутренне обмирал от страха. Он был юнцом, пусть и прошедшим войну, а его клан только начал вставать с колен.       Тот месяц весь Юньмэн Цзян жил в напряжении. Страх повторить судьбу Цишань Вэнь был пылью по сравнению с тем, что половина орденов, с которыми они долгие годы поддерживали партнёрские отношения, могла просто разорвать с ними все связи, и тогда Юньмэн падёт, не успев встать на ноги. Его убьют не заклинатели с мечами, а голод, отсутствие материалов для восстановления домов и разбойники.       Однажды Цзян Чэн сорвался и выплеснул весь свой страх, весь свой гнев на Вэй Ина:       — Как ты не понимаешь, что своим никому не нужным героизмом доведёшь до того, что нас сметут как смели Цишань Вэнь! Думаешь, кому-то из всех тех ослов на собрании есть дело до остатков Вэнь? Что кто-то из них захочет иметь эту угрозу у себя под носом?       Вэй Ин тогда вместо того, чтобы наорать в ответ, как это обычно у них выходило, дождался, пока у Цзян Чэна закончится запас воздуха в лёгких, и обнял. Крепко прижал к себе, не позволяя вырваться.       Гладил по волосам и горячо шептал в ухо:       — Я знаю, знаю, прости меня. Ты делаешь всё, что возможно. И то, что невозможно тоже делаешь, мой сильный, прекрасный Глава.       Хуже было только когда Вэй Ин узнал правду о ядре и, вот тогда орал уже он. Цзян Чэн орал в ответ, защищаясь.       — Ты должен был бросить меня! Какая разница, что бы со мной сделали?       — Тебе можно рисковать собой, а мне нет? Хочешь быть небожителем, чтобы люди целовали землю, по которой ты ходишь, но другим нельзя сделать для тебя то же, что ты делаешь для них?       — Да! Потому что ты — Глава, а я никто!       Вся пристань уже давно привыкла, что Глава Цзян и Господин Вэй, его правая рука, могут орать друг на друга и ссориться по сто раз на дню, раз за разом сходиться на поле для тренировок и на следующий же день ходить рядом будто ничего не случилось. Место Вэй Усяня всегда было за плечом Главы Цзян, и выходил он из-за него, только когда угрожающе скалил зубы на того, кто в присутствии его шиди имел неосторожность положить руку на меч. Ссоры, какими бы громкими они ни были, не имели значения.       Но Цзинь Лин не привык. И стоило им начать орать друг на друга, как тут же заливался плачем.       И пока они не начинали успокаивать его в два голоса, не успокаивался.       — Прямо как шицзе, — улыбнулся Вэй Ин, — Тоже терпеть не может, когда мы соримся.       — Ага, или как Цзинь Цзысюань — любит нами манипулировать, — едко ответил Цзян Чэн, укачивая наревевшегося на неделю вперёд А-Лина на руках.       У него под глазами залегли тени и руки в преддверии новой схватки — грядущего Совета, слегка подрагивали. Помимо войны за дверями Пристани, он каждый день вёл войну внутри себя. У войны в его голове и сердце были глаза и голос покойной четы Цзян. И оружие смертоноснее самого острого клинка. Вэй Ин знал, что Цзян Чэну сниться помимо горящего дома.       Сердце Вэй Ина наполнилось болью.       — Я бы сделал это снова, — тихо сказал он, зная, что его поймут.       — Я бы сломал тебе ноги, и ты бы никуда не пошел, — раздражённо цыкнул Цзян Чэн.       Но его профиль в тёплом свете свечей смягчился, линяя плеч перестала быть такой напряжённой.       — Значит, пополз бы. Цзян Чэн…       Вэй Ин подошёл к нему со спины и уткнулся лицом в плечо, обнимая за пояс.       — Я вечно несу всякий вздор и забываю сказать вслух самое главное. Я бы отдал тебе всё, что бы ты не попросил. Я бы умер за тебя, если бы было нужно.       Цзян Чэн замер на мгновение, а потом с размаху ударил его локтем в живот.       — А-Чэн!       — Заткнись, идиот, пока я и правда не сломал тебе ноги.       — Но А-Чэн!       — Слышать ничего не хочу. Никто из нас не умрёт, Вэй Усянь.       Он вздохнул и приблизился, мягко поцеловав его сначала в подбородок, а затем крепко и коротко в губы.       — Никто из нашей семьи больше не умрёт.       В конце концов его нарекли безумцем и неохотно дали добро на размещение остатков клана Вэнь на территории Юньмэна, не скрывая собственных ожиданий, возможно, даже надежд:       — Эта зараза выкосит весь твой клан, Цзян Ваньинь.       Их надежды не оправдались.       Остатки клана Вэнь разместили на землях Юньмэна, осуществляя при этом жёсткий контроль. Опасались не восстания бывшего ордена, а расправы со стороны местных жителей, которые потеряли свои дома и семьи на войне. Доверенные люди слали отчёты в Пристань каждую неделю. Цзян Чэн притащил Вэнь Цин вместе с её семьёй в Пристань и, помимо должности целителя, заставил принимать участие во всех реформах, касающихся клана Вэнь. Если бы не Вэй Усянь, он бы ни за что в жизни на это не подписался.       Но люди устроились на новом месте легко, войдя в новое общество как вода в песок, пустили свои корни глубоко и надёжно. Они брались за любую работу, которую давало им местное управление, а когда общество окончательно приняло их, большинство вернулось к своим прошлым занятиям — целительству, кузнечному делу и земледелию. Они были благодарны, и Цзян Чэну каждый раз становилось неловко, когда он был вынужден принимать эти благодарности, потому что если бы не Вэй Ин… Он бы не стал бороться за них, пусть это решение и далось бы ему с тяжестью на сердце, но едва ли бы он подставил весь свой клан под угрозу ради кучки чужих людей. Пусть и несправедливо осуждённых. Вместе они сделали невозможное.       Орден Юньмэн Цзян возвращал себе былое величие, Цзинь Лин рос здоровым ребёнком, Вэй Ин был рядом и Цзян Чэн снова стал спокойно спать по ночам.       И только они со всем разобрались как вот, пожалуйста. Новая напасть. Разбирайся с этим, Цзян Чэн.       После возвращения с Курганов Вэй Ин стал странным.       Он уезжал чтобы исследовать природу тёмной энергии, что стала его частью, а вернулся ночью, уставший, но ласкучий, словно они год не виделись. Цзян Чэн едва уложил его спать, но прежде Вэй Ин успел жадно поцеловать его, вытряхнуть его одежд и спуститься дорожкой поцелуев к поясу, языком разлизывая старые шрамы на груди и животе, ставя метки и шепча, какой Цзян Чэн прекрасный, желанный, сладкий.       Рано утром Цзян Чэн собирался на совет и всё было нормально: придурок спал непробудным сном, раскинувшись на постели Цзян Чэна (которая уже давно стала их общей). Через три часа Цзян Чэн вернулся с собрания и увидел то, что увидел.       — Это нормально? — озадаченно спросил Цзян Чэн.       — Это не опасно, — Вэнь Цин задумчиво потёрла подбородок, — насчёт нормальности не берусь утверждать. Главу Цзян это пугает?       Вид Вэй Усяня в гнезде из одеял и подушек, бережно прижимающего к себе Цзинь Лина мог вызвать разве что умиление и нежный трепет. Однако была одна незначительно делать, которая немного тревожила — чёрные лисьи уши и хвосты, в один из которых вцепился уснувший Цзинь Лин.       — Нет. Если я правильно понимаю… это можно контролировать.       — Теоретически — да, но мы мало об этом знаем. Но могу с точностью сказать, что вам с господином Цзинь бояться нечего. Внутренняя сущность Вэй Усяня, очевидно, считает вас семьёй, иначе мы бы не наблюдали эту картину.       — Кхм, — Цзян Чэн неловко покосился на постель, замечая в импровизированном коконе пару своих ханьфу. Кончики ушей у него порозовели. — Хочешь сказать, его внутренняя сущность…?       — Воспринимает Цзинь Лина как свое потомство.       — Только лисов мне в ордене не хватало, — со вздохом произнёс Цзян Чэн. — Спасибо, Вэнь Цин.       Оставшись в ханьши, он осторожно подошёл к кровати и потряс Вэй Усяня за плечо.       — Просыпайся, лисья морда. Эй! Проснись, Вэй Усянь, кому говорю!       Тот и не подумал проснуться, вместо этого с недовольным звуком выпростал руку из кокона и, потянув Цзян Чэна за пояс на ханьфу, повалил на кровать.       Цзян Чэн взбеленился:       — Я с тобой не в игры играю!       Вэй Усянь с фырканьем влажно поцеловал его в губы и закинул ногу на бедро раскинув свои многочисленные хвосты как одеяло. Злость клокотала внутри, требуя выхода, но Цзян Чэн не смог удержаться — погладил гладкий, блестящий мех. В гнезде (норе? Как это следует называть?) было удобно и тепло. Кончики пальцев зудели от желания провести по волосам Вэй Ина, задевая треугольные уши, чтобы посмотреть, как он отреагирует.       Неужели начнёт фырчать и мурлыкать как настоящая лисица?       — Я так и знал, что ты демон, Вэй Усянь. Не обязательно было отращивать себе хвосты и уши.       Цзинь Лин недовольно заворочался между ними и крепче вцепился в пушистый хвост.       Цзян Чэн глубоко вздохнул и коротко прижался ко лбу Вэй Усяня губами, зажмурив глаза, и получил мурлыканье в ответ. Ладно, он подождёт, но совсем немного. Заодно подумает, как объяснить это на очередном Совете так, чтобы весь Юньмэн не нарекли оплотом тёмной энергии и не подняли на вилы.       Цзян Чэн ухмыльнулся и, потянувшись, ласково дёрнул Вэй Ина за кончик хвоста.       — В случае чего, пустим тебя на шапки и воротники, чтобы их задобрить.