По следам луны

— Я сейчас сблюю, — голос Хёнджина дрожал и скрипел, выдавая полноценно его самочувствие тональностью, помимо произнесённых слов. — Не здесь, пожалуйста, — Чан отодвинул в сторону от Хвана тарелку, — иди в ванную. Суп из водорослей всё равно будешь есть.       Изданный звук был больше похож на кваканье умирающей лягушки, а после него, заткнув ладонями рот, Хёнджин устремился бегом из-за стола в сторону ванной комнаты, при этом чуть не сбил с ног ещё сонного Минхо. Уснуть Ли удалось совсем недавно, оттого и среагировать не проснувшийся до конца мозг не успел. Благодаря неудобному дивану ещё и тело всё болело, аж не распрямиться было. Именно поэтому, когда умудрились к стене придавить торопливыми действиями, по коже будто мелкие ранки рассыпались, пульсируя искрами боли то тут, то там. Ли сморщился и проводил недовольным взглядом друга до хлопка закрывшейся двери. В голове что-то вертелось, какая-то очень важная и навязчивая мысль. Она же и на языке осела, однако обронить слова получилось в момент растаявшего визга. — Там занято Чанбином, — на тихое, очень запоздалое предупреждение засмеялся Бан Чан. — Ладно, разберутся. — Ты вообще спал? — мягко поинтересовался Бан, когда, водя носом, чтобы принюхаться к запахам еды, Минхо полностью оказался в его власти. — А ты? — вопросом на вопрос.       Зевнув, Ли осмотрел Чана с ног до головы, лениво подёргал его за уже стёртые до дыр, но любимые шорты и потыкал пальцем в следы чего-то на чистой футболке. Хоть всё и было привычного чёрного цвета, Минхо подмечал такие мелочи. Его прохладные ладони опустились на мягкие щёки, заметно румяные и немного увеличившиеся за время отдыха, и погладили их. А большие пальцы осторожно провели по тонкой коже под глазами, ведь там пролегали даже покрасневшие, пусть и не большие, синяки. — Часа два мы поспали, кажется, — стоило Минхо прижаться да веки прикрыть, утопая в ласковом тепле, как сильные руки обвились вокруг тела. — Ох, давай я уволюсь, всё брошу, и ты будешь меня содержать? А я буду еду тебе готовить, уборками всякими заниматься. — Ты завоешь спустя три дня без своего ноутбука, — на тихом выдохе. — Даже в этот раз приволок с собой всякое. Скорее на Землю притащится астероид. — Да, — смиренно, — ты прав. Мы, кстати, сейчас поедем в офис. Вещь действительно наклёвывается прибыльная. — Дверь в спальню закажи, — немного неаккуратно Минхо отстранился и протянул руки к кофемашине, — а то пока ты снова будешь пропадать, мне будет некомфортно так. Без всего.       Откуда это внутри и почему, Ли не знал. Но каждую ночь, когда приходилось спать одному на большой кровати, требовалось закрыть плотно дверь. Словно виделось верным отгородиться от мира и остаться в фантомном уюте и безопасности. А торчащие петли совсем не дарили ни то, ни другое, скорее напоминали об ушедшей ночи. И, возвращаясь к этому, к алкоголю, половину позднего времени на неудобном диване Минхо рассуждал о своих реакциях в отношении Джея и даже задыхающегося на полу, пьяного в хлам, Хёнджина. Раздумывал об исходящем от них тепле. Могло ли оно дозволять не пугаться вероятного развития событий? Или в Бан Чане Ли неосознанно видел опасность. В красках всё припомнить не удавалось. То был страх от запаха алкоголя или от резкого проявления себя Бана диким? Из-за того, что прощупать чувства прошлого не удавалось, казалось, что Минхо снова сходил медленно с ума. Всё, что позорно хорошо отложилось в сознании: боль и лёд. Дабы же избавить себя от наваждения резкого, пока Чан трепался о новом проекте, Ли поднял взгляд на него, изучая. Похорошел. Эти дни пошли на пользу ему. Им. Пусть и в спокойствии находились прожранные глупостями и абсурдом дыры, всё было хорошо, как когда-то давно. Только кровь вскипела резко, вместе с последней каплей кофе в кружке. Ли Феликс и его выходки. Минхо знал, что Ли видел его, потому и сбежал. Вовсе не из-за Хвана, перед которым спектакль и разыгрывался. Но сильнее злило поведение и втягивание стороннего человека. То, каким расстроенным выглядел Джей, словами сложно передать было. А его друг просто бросил его в таком уязвлённом состоянии — уж на Феликса мало похоже было.       И на протяжении всего шумного завтрака эти мысли никуда не девались. Даже крики Чанбина и зелёное лицо Хёнджина не перебивало их. Без особого интереса Минхо рассматривал поданные Чаном тосты и старался вслушаться в свои ощущения: как же поступить. Отпустить глупого ребёнка он по-прежнему не был готов, читать нотации не в его характере, вести беседы вроде и смысла не было никакого. Лишь выяснить причины хотелось, хотя, по правде, к нему случившееся не имело никакого отношения. Зато вина повесилась на шее. Возможно, если бы он к Бану раньше прислушался и не ухитрялся устроить финальную встречу, было бы многое иначе. Во-первых, голова не разбухала бы от количества вопросов «почему». Во-вторых, его вообще бы особо не волновало случившееся, ведь Феликс мог пытаться заглушить свои чувства, старался отвлечься, да что угодно, что уже не было в компетенции самого Минхо. Сейчас же ситуация была иной. Одним вечером Феликс вёл себя так, словно готов был весь мир к ногам Хёнджина бросить, даже принимал свои проёбы. А другим — уже присасывался к парню, который потерялся настолько, что заплакать был готов. Картина не складывалась, как Ли её в воображении ни пытался соединить. Лишь грело сердце понимание, что лично у него ещё было место, куда падать, до полного погружения на дно. На такое он бы точно никогда не пошёл, ведь ясным оставалось — поцелуй был осуществлён намеренно. Для Хвана. — Ты всё ещё думаешь о Феликсе? — объект рассуждений уже и в реальности раскрылся.       Минхо поднял взгляд на друга, который с трудом доедал приготовленный любезно Чаном суп от похмелья. Нахмурился, потому что не понимал, когда Хёнджин мысли научился читать. Или же думы бегущей строкой отображались на лице, раз и с опухшими веками их разглядеть умудрились. В любом случае, за всю долгую ночь они почти не разговаривали о произошедшем, лишь Хван захлёбывался слезами в моменты озарения, а потом снова проваливался в алкогольный сон. Из невнятного бормотания Ли разобрать мог досаду, печаль, злость и непонимание. Всё это жило и в нём самом. Однако теперь каждое слово, услышанное от Феликса, ощущалось прицельной по душе ложью, отчего лишь сильнее путало в выводах и причиняло боль. Слышать надломленный голос Хёнджина, пусть и пьяные, но клятвы никогда и никому больше не верить, ощущалось тяжело. За близкого человека было очень обидно, словно ранили в сердце самого. Конечно, все участники событий понимали, что от таких отношений ничего ждать не стоило. Но Феликс поступил наитупейшим образом, как считал Ли. Подло, некрасиво, будто хотел вызвать ревность. Да и к тому же внять мотивам не выходило до конца, даже при встряхивании мира сознания. Как додуматься можно было до того, чтобы в баре, наплевав на всех и всё, просто поцеловать кого-то? Хотя ещё совсем недавно говорились слова про любовь к другому человеку, верилось в шанс на новое, лучшее. Ли не понимал. А в неудачных попытках спроецировать всё на себя, на свои отношения, Минхо признавался, что не находил вообще каких-либо чувств, отчего в пучину мрака опускался лишь глубже. — Забей, — Хван хлопнул Минхо по лежащей на столе руке. — Я просто… Не представлял, что он так быстро найдёт замену мне. Не ожидал. — Не думаю, что тут всё так легко. — Я всё равно рад, что мы поговорили до того, как он… — тяжёлый вздох. — Если ты захочешь с ним продолжать общение, я отговаривать не буду. — Хённи, я тоже зол на него. Но мы же не сможем делать вид, что между вами, нами, всеми ничего не было? — Был неплохой и поучительный опыт. Если он так пытался пробудить во мне ревность, то у него получилось. Если это его новый партнёр, здорово! Я рад за него. Сейчас сосредоточусь на работе, сгоняю посмотреть мир, забуду обо всём. Буду жить жизнь, — мягко улыбнулся Хёнджин и поднялся из-за стола. — Всё в порядке. Знаешь, как отрезало. Дышать легче стало. — Это же не так. — Возможно. Просто… Не хочу думать о нём, не хочу анализировать, не хочу размышлять и вникать в его мысли. Он видел, что я смотрел на него. Он целовал это… Это неопрятное недоразумение, — Минхо уже было рот открыть, чтобы оправдать Джея, который оказался тоже жертвой ситуации, но ему не дали этого осуществить, — и смотрел прицельно мне в глаза. Может, пришёл туда специально. Но между нами всё кончено. Обидно, что он просил прощения, осознавая, что уничтожал меня так долго, уничтожил даже. И спустя день подошёл к трупу моему, чтобы буквально в лицо пнуть. — Не драматизируй, — вклинился Чанбин, до этого уши греющий в стороне. — Из всего, что я услышал, — Со потянулся, издав громкий звук протяжный, — это была разыгранная сценка. — Для чего? — раздражённо. — И вообще, не учили тебя родители, что подслушивать нехорошо? — Вы галдите на всю кухню! — ощетинился парень на Хвана в ответ. — Боже! Отношения сегодня есть, завтра нет! Чего вы тут сопливые сценарии расписываете? Хотите понять причины — позвоните ему!       От разыгравшейся перепалки у Минхо глаз задёргался. Порой он до одури мечтал быть похожим на Со Чанбина — простой, прямолинейный, говорящий всё сразу в лоб. Ему намного проще жилось в этом мире, чем летающему в облаках Хёнджину или неумеющему разговаривать ему самому. Личную черту, приобретённую, докопаться до сути действий, Ли ненавидел всей душой. Ведь из-за неё очень много размышлений зарождалось в голове, которые приводили ко многим плохим вещам. Нельзя же нести ответственность за чужие действия? Потому и плевать должно быть, под каким соусом они поданы. Сделать выводы о собственных ощущениях от ситуации, принять свою позицию и решить то, куда двигаться дальше. Поступок Феликса Минхо расценивал указанием на определённое место, потому что, видимо, он был единственным, кто не хотел, чтобы его близкие жили в недопониманиях и ненависти. А его ведь никто ни о чём не просил. При этом он тут же возвращался к тому, что сам являлся далеко не святым. Одного отсутствия разговора и выстраивания каких-то границ ради улучшения своего существования: о нём говорило многое. Из-за чего итог виделся достаточно логичным — все друг друга стоили. Немного попустило от размазывания грубых мыслей по сознанию тогда, когда задыхающийся смех коснулся ушей: Хван уже смеялся с шуток Со, хоть и продолжал держаться за раскалывающуюся голову. Но по тёмным глазам, с будто опущенным вниз внешними уголками, Ли всё понимал и, к сожалению, помнил те ночи, в которые Хёнджин прижимался и молил избавить от бесполезных чувств. Глупо, наверное, так убиваться по человеку. Однако вся человеческая суть таковой была — переживания, волнения, радость, печаль, счастье. Иногда Минхо думал, для чего всё это нужно и кому. Ему казалось, что проще жить без чувств и эмоций, без постоянных мыслей о будущем или прошлом, без попыток в ком-то разобраться. Так сильно хотелось не испытывать вину за каждый сделанный шаг. Не подпитывать это осознанием нелюбви, которое перерастало в стыд перед Чаном. Определённо было бы проще без всего этого: чтобы не стучало сердце, чтобы не горели уши и щёки, чтобы внутри оставалась одна лишь холодная пустота.       Оттого, в момент, внутри что-то щёлкнуло. Всё в порядке. Да, испугался за Хёнджина, увидев его в состоянии таком, в котором никогда не видел. Да, всполошился из-за разыгранной Феликсом сцены, вторым актёром которой стал уже знакомый человек. Да, ощутил то, чего бы более не хотел. Но не он виноват в произошедшем, так зачем терзаться? К тому же тот, о ком сердце кровью обливалось, попросил оставить даже помыслы в попытках найти объяснение всему. И то действительно правильное, ведь Феликс сам выбрал своё поведение, только неясным виделся смысл его извинений. Однако, разглядывая улыбающегося Хвана, и это отходило на второй план. Однозначно финальный аккорд прозвучал, только в этот раз Минхо решил ничего больше не предпринимать, а оставить так, как оно есть. То, к чему привёл Феликс, пусть это и означало, что ему больше не быть частью их странной семейки. Да и Бан Чан поддержал такой выбор, когда дослушал спутанный рассказ об ушедшей ночи. По нему было видно, как хотелось ему сказать «а я же говорил», только он промолчал, за что ему Ли оставался благодарен. Даже поддался на мягкие объятия, несмотря на собственный бубнёж об отсутствующей двери. Эта мелочь, которую Чан назвал милой, потому что тихо тарахтящий в наигранном недовольстве Ли именно таковым и являлся, развеселила обоих. Пока на кухне стоял звонкий смех и непонятные для распознания выкрики, Минхо просто прижимался и неосознанно прятал своё лицо в шее Чана, ведь не желал видеть вновь пустой стол и убранное оборудование: короткому времени счастья наступил конец. — А у тебя какие планы? — поинтересовался Чан и поднялся с постели, при этом ласково убрав перед этим отросшие пряди чёрных волос за ухо Ли. — Выпроводить вас всех отсюда, — Минхо не без интереса следил за сборами Чана, залипая на сильных руках, с уже взбухшими венами, красиво тянущимися к локтям. — Потом поеду в клинику. Пора вливаться в рабочий ритм. — Давай договоримся, — мягкая улыбка, — попробуем не задерживаться допоздна. — Мне бы хотелось сказать, что, да, конечно! Но, знаешь, — лениво, и прикрыв глаза, Ли почесал затылок, — если у вас проект, то наша договорённость ни к чему не приведёт. — Дело лишь во мне? — ногой Чан пододвинул сумку собранную ближе к арке, где отсутствовала дверь. — Ты сам порой с ума сходил на работе и пропадал в бумажках. А после перерыва, наверное, вообще там поселишься. Я же знаю, что у тебя там жить очень даже комфортно. — Не завидуй, — хмыкнул Ли и вспомнил студию парней, где стояли пусть и красивые, но до боли в позвоночнике ужасные диваны. А ещё в здании не было душевой. — У нас всё в порядке сейчас. Донван-хён и его ученик, Ким Хэсон, даже начали работать посменно. Больше стали покупать всякое, чем приходить с малышами, страдающими от болей или переломов. Или когда что-то застревает в дыхательных путях, и их на руках буквально приносят… — Минхо смолк, когда заметил озадаченное лицо Чана. — Прости. — Мне кажется, я никогда не интересовался, что у тебя там происходит, — медленными шагами Бан снова вернулся к кровати и уселся так, чтобы взять Минхо за руку и смотреть ему в глаза. — Сейчас я осознал это. Мне жаль. Правда.       Раскрытая ладонь осторожно притронулась к заметно похудевшей щеке, отчего Ли легко выдохнул и неосознанно веки прикрыл. Тепло. Его ресницы заметно дрожали, для Чана оно выглядело картинным, ведь всё лицо Минхо ощущалось каким-то нереальным. Живым, так ещё и с нежным румянцем на скулах. Стоило отдохнуть нормально и провести время так, как давно хотелось. Отчётливо только на душе Чана растеклась темнота чёрным пятном из-за осознания того, насколько он не интересовался жизнью Минхо вне дома. Пусть попросил прощение ещё несколько раз, легче не становилось, да Ли же утешать продолжал. Дом хотелось видеть домом, а с проблемами в клинике вряд ли бы Чан помог. Хотя оба знали в чём же суть поселилась: Минхо так часто тихо плакал, если случались ситуации, когда маленькое существо нельзя было спасти, и оно умирало буквально на руках. Всё своё уничтоженное в клочья сердце он, конечно, приносил домой, где его видели, однако не проявлялись. Молча Бан Чан дарил одни лишь объятия и целовал, но ничего не спрашивал. И то обычно заставал он последствия переживаний, потому что, как и всегда, был в студии. Вновь распростёрлась по комнатке какая-то неловкость, и Ли постарался прервать её, чтобы она не обострилась. На крошечное мгновение он открыл глаза и притронулся своими губами к чужим, прежде чем уйти на зов Хёнджина. Лишь когда захлопнулась дверь за Чанбином, прижимающим к себе холсты с рисунками Хвана, который окончательно решил перебраться к себе, несмотря на неудобства, удалось полноценно оказаться в привычной тишине.       Оглушающее чувства свободы поглотило его в одно мгновение. Ему не совсем были понятны причины, только вот даже дышать стало легче. Ничего не беспокоило, голова опустела, да и сердце стучало размеренно. Всё привычное собиралось вновь пробудиться, а к этому требовалось подойти спокойно, дабы не слететь с катушек раньше времени, а именно оно продолжало нестись вперёд чрезмерно рьяно. Подгоняло к очередному переломному моменту, только в этот раз, отчего-то, Ли думал, что пройдёт границу собственного безумия без тревог, сжимая любовно чужую руку в своей. Потому и делами занимался домашними заметно воодушевлённо. В звонком безмолвии он принимал душ и растворялся в ласковых объятиях воды, которая неспешно смывала оставшиеся следы страха ушедших суток. Собирался и ехал в сторону клиники тоже в беззвучной волне нового дня. Совсем лёгкое волнение возилось под рёбрами: Чан пообещал романтический вечер при свечах. Сообщил об этом он очень смущённо, словно изначально готовился сделать всё сюрпризом, да только заметил тоску и печаль на красивом лице. Взял обещание с Минхо в своевременном возвращении, хотя сам Ли не был уверен в Бан Чане. По крайней мере по свихнувшемуся за ночь Чанбину было можно определить, что именно их ждало: долгое время в студии один на один со страданиями. Порой Минхо раздумывал, а стоило ли всё того? То, сколько моральных сил и нервных клеток тратили парни во времена работы над чужими заказами, несравнимым оказывалось с выплатами. Ли придерживался мнения, что здоровье за счастье не купишь, однако себя он не жалел. А всех остальных — пожалуйста. Сам мог пойти с температурой под сорок выполнять обязательства, которые в теории могли и подождать, зато других гонял и чуть ли к кровати не привязывал. Вот только на Чана редко оказывали воздействие просьбы мягкие, а настаивать Минхо не любил, будто побаивался задавить авторитет. Однако ласку и открытую, молчаливую заботу Бан принимал, благодарил, хвалил и вознаграждал, называя самым лучшим котёнком во всём мире. Пусть по Ли всегда судили только в ключе того, что он абсолютно холодный, с отсутствующей эмпатией эгоист, о чём не стеснялись говорить в лицо. Близкие же знали такую вот заботливую и самоотверженную его сторону. Но всё же душу уже согревало ощущение предстоящего вечера. Удалось даже провалиться в мысли о том, что бы такого красивого найти и надеть, желательно соблазнительного.       В своём кабинете очутиться, будто сил придало, пусть ничего негативного и не тревожило. Сердце действительно скучало, ведь в стенах этой клиники произошло слишком много всего со дня открытия. Слёзы горя, счастья, смех, благодарности и улыбки. Каждый маленький пациент дарил такие яркие эмоции, аж дыхание временами перехватывало, да и запоминались животные намного сильнее, чем их хозяева, с которыми и диалоги не всегда получалось построить. Из-за чего Ли порой печалился, потому что отошёл больше за кулисы и перестал уделять вниманием тем, от кого душа напитывалась теплом. Радовало, конечно, что за дни перерыва ничего не происходило непредвиденного, наоборот, всё текло размеренно и неспешно, дозволяя не касаться трагичных или ранящих событий. При виде вернувшегося Ли первой просияла девушка за стойкой и почти подлетела, расспрашивая о делах и рассыпаясь в комплиментах со своим милейшим акцентом. По сей день открытости этого человека Минхо завидовал и привыкнуть не мог: всё же люди в других странах, как ощущалось, совсем другие. И по-прежнему он оставался довольным тем, что когда-то нанял её, потратил время на обучение, ведь то, как ловко и аккуратно девушка сглаживала углы и поддерживала посетителей, нравилось. Да и скрашивала она хмурый мужской коллектив своим светом и красотой. Обустроила зону для клиентов в более комфортном стиле и цветов живых принесла, отчего действительно уют распустился ярче. А ещё Ли припоминал, что у неё начинались экзамены со дня на день, отчего в скором времени, как и мечталось, ему вновь предстояло занять место администратора и поделить обязанности с подсчётами, налогами, заказами и всякой раздражающей, но и любимой мелочёвкой. Задумывался он нанять ещё одного человека, чтобы сделать график работы поудобнее, но личная жизнь как-то отвлекала от этого без конца, за что корить себя приходилось. С другой стороны, количество дел раскрывалось спасением. Уж Минхо знал, что до скорой поездки на собственную свадьбу Чан однозначно окажется в потаённом уголке Земли, вновь оставив на выживание в одиночестве. Поэтому унывать не приходилось, только заряжаться и придумывать больше, чтобы самого себя сохранить в спокойствии и движении, где не нашлось бы места терзающим мыслям.       И в целом день после перерыва протекал хорошо. Удалось и график составить для себя же, распланировать все поставки на месяц и даже вписать очередную инвентаризацию, от представления которой уже мурашки по коже рассыпались неприятными волнами. Но заказанная еда Донваном и проведённый за разговорами обед в коллективе перекрывали каждое грубоватое ощущение в теле и душе. Такая крошечная семья у Минхо появилась и здесь, аж сердце чаще стучало от осознания этого. Ли разглядывал с мягкостью во взгляде тех, кого сложно было назвать коллегами или подчинёнными, и понимал, как же был счастлив, что именно они остались с ним. Нашли его и протянули руку помощи. В Донване, без каких-либо смущений и отрицаний, Минхо находил безоговорочную родительскую опеку и знал, что его мама просила присматривать, оберегать и защищать. А мужчина делал это настолько осторожно и с тихой любовью, словно Минхо действительно был ему очень близким. Слишком близким человеком. Подобное согревало и обнимало нежностью, ведь в моменты озарения Ли вдавался глубже в реальность: помимо Чана у него всегда оставались рядом люди, готовые утешить. Жалел лишь об одном, что в худшие свои дни не чувствовал этого. Свои корни Бан Чан настолько глубоко пустил в его теле, отчего порой ничего не требовалось отчаяннее, чем он сам рядом. Проведённые бок о бок часы вновь подарили веру в лучшее, открыли все двери, на замки которых Ли запирал себя так долго. Глупо и наивно он продолжал верить в новое начало, дозволившее наконец наступить и вдохнувшее жизнь в жизнь. Приближающаяся дата не душила, как делала обычно. Внутренняя гармония была достигнута, и, казалось, с ярким рассветом позабытых чувств всё будет иначе. По крайней мере в сгущающихся сумерках Минхо ощущал мир таковым.       В конце рабочего дня его состояние только улучшилось. Он посмеивался с фотографий Хёнджина и его нелепых сообщений с ругательствами на тяжести судьбы человека творческого, неспособного закрутить несколько гаек без инструментов. А созданный общий чат, включающий в себя теперь лишь четырёх человек, вместо привычных пяти, сочился подначивающими комментариями Чанбина и успокаивающими Чана, наполненными рекомендациями. Пусть мелькали они редко, ведь парни были заняты, видеть то, как Хван открывался ребятам, спрашивал советы, нравилось. Словно порочного момента в баре и вовсе не существовало. Ли умудрился заказать доставкой огромного игрушечного гуся для Хёнджина в честь «новоселья» с по-прежнему нефункционирующей ванной комнатой, за что получил наигранно недовольный звонок, а после и фотку с игрушкой в обнимку. Это казалось весёлым и до дрожи приятным, словно мир стал таким, каким и был когда-то. Наличие времени до возвращения домой и переделанные дела позволяли поразмыслить над тем, чтобы оставить машину и добраться своим ходом в уютную, бездверную обитель. Хотелось прогуляться по уже загорающимся то тут, то там яркими гирляндами и украшениями улицам города. Это всегда навевало какие-то приятные чувства, а если в наушники ещё запустить и лёгкую музыку, то всё вокруг играло невероятными красками. Но стоило выйти на улицу, как раздался, пожалуй, самый неожиданный звонок. Только был он от человека, про которого как раз блуждали мысли в голове, ведь именно его музыка звучала в наушниках. — Привет, — выдохнул растерянно Минхо, — Джей. — Добрый вечер, прости за беспокойство, — голос по ту сторону звучал заметно сдавленно, почти так же, как у Хвана с пробуждения. — Всё в порядке. Тебе нехорошо? — Ли развернулся и уставился на закрытую дверь клиники, отчего-то притащившись к идее поменять и внешний вид всего. — Да. Плохо после вчерашних… Чего-то там, — тяжёлый вздох. — Я хочу ещё раз поблагодарить тебя за то, что помог с такси. И вообще… Что не бросил. — Это мелочи. Не сравнится с тем, что ты сделал для меня, — мягко рассмеялся Минхо с такого внимания. Мало того, что человек поблагодарил ранее рваными сообщениями, так ещё и позвонил. Это виделось милым. — Мне, может, привезти тебе что-нибудь? Или заказать доставку. — Спасибо! Не стоит беспокоиться! Скоро станет лучше, надеюсь, — протест показался вялым, и однозначно всё напоминало Хёнджина, которого выворачивало наизнанку, да и ползал он по стенкам, ведь невыносимо сильно кружилась голова. — Просто спасибо. Но, скажи, Ёнбок тебе кто? — Я уже и сам не знаю, — на пути к машине Ли кинулся искать сигареты свои, но вытащил из кармана джинсовки, в которой был ушедшей ночью, тонкие. — У меня есть парочка свободных часов, поэтому я приеду. — Не нужно! Лино-хён! — Нужно. Привезу тебе кое-что, про что узнал сам только сегодня. И сделаю быстро суп, который вернёт тебя к жизни!       Возражать парень не стал больше и прошептал тихое «спасибо» снова, чем воодушевил Минхо. Да и несмотря на желания оставить всё так, как оно было, свой острый нос Ли хотел запихать поглубже в произошедшее. Но не через Феликса. Поэтому он и решил, помимо искренней заботы, узнать обо всём получше. Однако прикрывал этими думами он и то, что просто хотел снова пообщаться с Джеем, похвалить его музыку и расспросить про успехи в делах. И когда на пороге квартиры, найти которую теперь не составляло труда, его встретило бледное приведение, позабылось и это. Попытки прогнать еле передвигающееся нечто в постель оказывались отвергнутыми одна за другой, потому что, о чём шёпотом делился парень, ему сейчас по-настоящему хотелось побыть с живым человеком рядом, а не слышать голос через динамики телефона. Отчего на душе стало тоскливо: в моменте Ли не представлял себя в одиночестве. Да, у него ситуация такая, какую он создал собственными руками: только когда он отталкивал близких, то всегда осознавал, что они рядом. А у Джея не было никого. Потому он просто продолжал говорить, как его поддерживал старший брат по телефону, но этого было мало. Когда же Минхо поставил на стол суп с водорослями, так в его сердце развернулась безутешная буря. Мальчишка перед ним выглядел настоящим ребёнком, кого прижать хотелось и по волосам потрепать, поддержать прикосновениями. В себе такое чувство найти мерещилось новым, однако приятным. В принципе Минхо казалось, словно он знал Джея всю свою жизнь. С ним разговоры плыли, можно было тупо пошутить и услышать задорный смех, с ума сводило то, как легко парень отвечал. Никто другой так не мог. Даже банальные переписки вызывали улыбку. И будоражило то, какую музыку создавал Джей. Она вызывала нечто первородное, бурю мурашек и чувств. До кончиков пальцев удавалось прочувствовать лирику и музыку, ведь в каждом слове Минхо отыскивал себя: человека, потерявшего собственное «я». Именно здесь Ли не находил всего того, о чём слагали своё творчество современные артисты. Песни виделись живыми, наполненными настоящими эмоциями, да и вокал прошибал буквально до костей. Каждый момент чудился отличным от того, что Минхо знал в своей судьбе, потому и сходил с ума. Он не отпрянул и тогда, когда чужая рука улеглась поверх собственной, лежащей на столе. Даже в мгновения, когда пальцы оглаживали кожу, скорее бездумно, чем специально, Ли не хотелось сбежать. Всего его опалял жар. Тонкие крылья, вырвавшиеся из спины поломанными и порванными, не могли противостоять этому пламени. По этой глупой причине Минхо просто позволял происходить чему-то, вероятно, неправильному. Ничего криминального он не видел в таких касаниях, к тому же поистине яростно жаждал в себе разобраться: почему ему не хотелось спрятаться в свой кокон, где никто бы не посмел притронуться к его открытой коже. Это всё не было похоже хоть на что-то из прошлого. Распускающиеся ощущения под рёбрами не пугали абсолютно, они просто мягким шелестом щекотали изнутри, будто пытались показать нечто ранее неизведанное. Наблюдал потому Ли, опьянённый, как парень перед ним жадно поглощал бульон. Зная то, насколько поведение столь пристальное являлось некрасивым, Минхо не собирался и взора отвести. И смущение, и стыд одолевали, но Ли оказался сильнее над жаждами вести себя благоразумно, учтиво. Ему до такой откровенной степени дрожи плоти все новые чувства не были знакомы, что распаляло уже горящее сердце ярче. Глядел, улыбался, сходил с ума Минхо от каждого крошечного действия малознакомого парня — безудержный разрыв всего привычного. Думалось, что никого милее и очаровательнее он не видел ещё никогда. Однако дать определение всему творящемуся под кожей не выходило, хоть и попыток было не счесть. — Я живой! — удовлетворённо выдохнул Джей, проглотив остатки горячего супа, и сильнее, неосознанно, сжал руку Ли в своей. Понял в этот же миг, что творил нечто порочное, дёрнулся резко. — Прости! — Всё нормально, — слабо улыбнулся Минхо, и сам проследовал за чужим теплом. Даже если парень руку отнял и отодвинул, Ли дотянулся так, чтобы соприкасаться пальцами. — Тебе лучше? — О, определённо. Меня уносит от пары глотков пива, а тут я почему-то решил, что могу осилить ту мешанину, которую вливал в себя, — делился, смеясь, Джей, что вызывало ответную улыбку снова. — Спасибо, хён. Ты вернул меня к жизни. — Не за что, — мягко, немного судорожно, ведь парень осторожно взял в плен указательным и средним пальцем безымянный палец Ли. И об этом они не говорили. Просто продолжали смотреть друг другу в глаза. — Расскажи, что чувствуют люди, у которых есть родные братья или сёстры? У тебя же старший брат есть, да? — Странный вопрос. Почему ты спрашиваешь? У тебя нет никого? — Да, я один. Поэтому мне интересно, — Минхо искренне пытался разобраться в том, что испытывал рядом с парнем.       На несколько минут Джей задумался, припоминая моменты из детства, и поделился своими ощущениями. В них Минхо себя отыскать по-прежнему не мог, но видел, как горели круглые глаза, когда ему рассказывали разные истории. Скорее Ли мог провести параллель услышанного с собой и Хваном, за исключением поцелуев и каких-то чрезмерно интимных вещей, которые братья не делали в обычных обстоятельствах. Но в целом описанные низким голосом чувства перекликались с тем, что в душе разрасталось рядом с Хёнджином. Так ещё и слушать, с какой нежностью парень рассказывал о своей семье, пробуждало что-то позабытое. Минхо вспоминал о папе и улыбался, ему не причиняло боли ни одно из мгновений прошлого сейчас. А подпитываемый чужим теплом, он и вовсе расслабился, наслаждаясь монологом человека, кто на сердце какой-то невесомый отпечаток радости оставлял. От этого и незаметно разговор перетёк в совершенно другую тему, а потом нырнул в новую, что определённо точно нравилось. В какой-то момент Ли заговорил про музыку, искренне отозвался о песнях Джея, а сразу после поймал смятение на чужом лице. Оно достаточно быстро сменилось сияющим счастьем, прежде чем провалилось в серую печаль. Поначалу это напугало, потому что столь быстрых перемен в настроении Минхо никогда ещё не видел. Но спустя мгновение Ли изумился, подмечая, какое же перед ним необычное создание. Казалось, что в нём переживались сразу сотни тысяч эмоций, которые губили, взрывали и рассыпались искрами горячими в сознании. Для Минхо же оставалось невероятным: жар не угасал, а, наоборот, разгорался сильнее, стоило прикоснуться подушечками пальцев к большому сердцу и потаённым мыслям. Осторожно Джей рассказывал о том, что смог сдать почти все задания, однако его пугало молчание с другой стороны. Пусть ему и сказали, что вердикт будет вынесен в течение нескольких дней, парень заведомо изводился и почти сжирал самого себя, словно представлял, как болезненно ранит отказ в совместной деятельности.       Взяв на себя некоторую ответственность, в лице старшего, Ли решил заверить Джея в том, что всё сложится замечательно. Поделился своим опытом, когда участвовал и в создании, и в написании музыки в прошлом, чем заметно удивил собеседника. Ошеломление чужое вызвало мягкий смех, и только в тот момент, будто отвлечения, Ли обратил внимание на то, что теперь они сидели почти плечом к плечу, а не друг напротив друга. Распробовать миг того, как такое произойти могло, не удалось, потому что Джей резко переключился на тему, о чём они разговаривали в прошлый раз. И, пожалуй, именно услышанное поубавило воздушность внутри Ли. — Но почему? — осторожно спросил Минхо. В его голове не укладывалось ничего. — Мне кажется, что я тогда свернул не туда, — Джей поднялся с места, тем самым отпустив руку Ли. Такое крошечное действие вызвало в Минхо неожиданную тревогу. — Да, там были темы, которые любят в песнях. Вот всё, что про любовь и отношения, — поставив чайник и поправив не себе длинную толстовку без принтов, парень повёл плечами и вернулся на стул, чтобы тут же снова взять Ли за руку почти невесомо. — Но любовь же многогранна. — Но почему именно так? — потемневшие глаза изучали озадаченное лицо Джея. — Подаренная судьбой… Почему? — Мне кажется, истинная любовь матери к своему ребёнку именно такая. Она самая сильная, она может жить вопреки чему-то. Она самая светлая. — Не все мамы любят своих детей. — Я знаю, — почему-то голос звучал с тоской, а рука сжала руку сильнее при этом. — Но моя история о женщине, которая через все невзгоды и боли смогла подарить своему ребёнку счастье. Она его видела самым светлым моментом в своей жизни. — Ясно, — выдохнул звучно Минхо. Он пробежался глазами по тексту, предоставленному на экране телефона и вздохнул вновь. — Интересно, каково испытывать такое. — Мне кажется нам, как мужчинам, всё же не дано понять этого. Женщина вынашивает ребёнка, рожает, воспитывает. Мама ребёнку всегда ближе. Ну, если мы берём… — Нормальных людей? — Да, — Джей неровно улыбнулся. — А у тебя с мамой натянутые отношения?       На такой прямой вопрос Минхо не знал, что отвечать. Но и обстановку уже убитой лёгкости до конца портить не хотел, поэтому отшутился и перевёл тему. Свою матушку он любил так, как умел. Но маму — к ней он не мог по сей день описать свои чувства. Он не мог понять, что она являлась той, кто родил его. Она для него осталось той, кто убил самого любимого человека. Однако сейчас Ли не желал грузить себя, тем более раскрываться Джею, потому что считал это слишком поспешным. Тема задела за живое, конечно. Только от чувств неправильного, нелюбимого родной матерью ребёнка, Минхо перекинуло к простому осознанию — он никогда не узнает и того, каково это, подарить жизнь своему дитя. Пока парень заваривал ароматный чай, Ли укладывал руку у себя на животе и поглаживал. В те дни, когда Чан представлял его определённо не тем, кем Минхо был на самом деле; называл малышкой и говорил вещи, о которых мечталось забыть — он жалел, что не родился девушкой. Подобное возникало невозможно редко, но делать вид, что этого не существовало, было бы странно. Разговор про детей уже начинался несколько раз, и каждый из вариантов был разобран и изучен, однако Минхо понимал: это не он подарит Бан Чану их общее счастье. Припоминая своё детство, любую мелочь, уничтожающую сознание по сей день, Ли жаждал стать любящим отцом. Таким родителем, который отдал бы всего себя за своего ребёнка. Только понимал, что никогда не почувствует с ним того, что чувствует женщина все девять месяцев и период после рождения частички себя же. Ту близость, ту безоговорочную любовь. Это его мать была неправильной. В чём пришлось убедиться в очередной раз, когда парень ему рассказывал о своей любящей маме, о её заботе. Почти у всех его знакомых семьи жили в любви и взаимопонимании, но сам он лично не знал, каково это. — Спасибо, — силой и грубостью Ли вытянул себя из болота тяжёлых мыслей. С огромным уважением он посмотрел на Джея, поставившего кружки с горячими напитками на стол, и мысленно поблагодарил за отсутствие новых вопросов в болезненной теме. — Пахнет вкусно. — Ой! Прости, может, ты хочешь есть?! — встрепенулся Джей. По нему было видно, что ему стало лучше. Волшебный суп Чана спас ещё одну жизнь. — Хён? — Не переживай. Всё хорошо, — Минхо взглянул на часы, подмечая накопившиеся сообщения в нескольких чатах. — Мне уже нужно выдвигаться по делам. — Оу… Я… — то, насколько парень сжался, изменился, словно ему услышанное не понравилось, Ли подметил, но промолчал. Уставился вновь на расположившиеся рядом руки на столе и мягко выдохнул. Всё ощущалось странным. — Я очень счастлив, что ты появился в моей жизни. Спасибо тебе. Правда. Мне кажется, что судьба сама тебя привела ко мне. — Очень громкие слова, — смутился Минхо, хоть и сам думал про судьбу. Встретить столь схожего с собой человека, разве это не чудо? — Не находишь? — Не думаю, — тонкие пальцы невзначай коснулись тёплых пальцев Ли. — Мне правда ещё никогда и ни с кем не было так комфортно общаться. Такое ощущение, будто я тебя знаю уже очень давно. — Мне тоже так видится. И это пугает? — поддавшись непознанному чувству под рёбрами, Минхо подвинул свою руку чуть ближе, дозволяя Джею снова взять в плен свои пальцы. Сердце забилось оголтевшей птицей в груди от того, как без слов его поняли. — У нас есть даже общий знакомый. — Кстати, Ёнбок, — чтобы избежать ещё большей неловкости, Джей сменил тему, но руки не отнял. — Он твой друг? — Да. — Он никогда не говорил, что у него появились близкие друзья в Сеуле, — с обидой. — Наверное, он мне вообще никогда никакой правды о себе не говорил. А теперь и трубку с меня не берёт. — Может, ему стыдно? — За что? Ну… По глупости все творят странные вещи. — Тебе нормально, что тебя поцеловал твой друг прилюдно? — Минхо искренне не понимал столь спокойной реакции. — Нет, но… Это же мой Ёнбок. Он… Я уже ничего не знаю, — честно признался Джей. — Он был первым моим другом, когда я вернулся в Корею после Малайзии. И оставался им даже на расстоянии. Сейчас… Я понимаю, что у него много работы, что он знаменитость. Может, что-то произошло, поэтому он так себя и повёл. Мне кажется, я плохо всё помню из-за выпитых коктейлей, но…       В попытках просканировать чужие чувства Ли отыскивал себя. Он тоже не понимал Феликса, а ещё по наивности своей ждал от него хоть какого-то сообщения. Среди тихих слов удавалось понять, насколько близки парни были, однако виделось действительно абсурдным, что Ли никогда и ничего не рассказывал про своего друга. И, видимо, своему другу про себя он тоже ничего не рассказывал. Та печаль, которая растеклась по очаровательному лицу, угнетала, только вот Минхо не знал, как поддержать. Заверил, что всё будет хорошо, и уточнил про сложности характера Феликса, на что получил достаточно неожиданный ответ: с Джеем Ли проявлялся совсем другим человеком. Голова шла кругом. Возможно ли жить две жизни одновременно? И неожиданно в воспоминаниях всплыло прежнее чувство с первого долгого общения — Минхо уже тогда находил схожесть Феликса и Джея. Может, то действительно судьба так тасовала карты? Невыносимо много неслучайных случайностей стало всплывать. Оно и пугало, и радовало одновременно, так при этом и путало. Хотелось продолжать общение, узнавать больше, открывать интересную личность, только время манило домой. Ещё и мысль засела: пора сделать очередной шаг вперёд и познакомить Джея с близкими. А прощаясь с заметно опечаленным парнем, Минхо уже почти назвал своё настоящее имя, отвлёк же звонок телефона. Торопливо он пожал мягкую протянутую руку и застыл, потому что Джей сжал её немного крепче, чем при обычном рукопожатии. И пришлось воспользоваться этим моментом — Ли воровал чужой жар, наполнял свой сосуд жизненной энергии, заряжаясь. Даже если и мечталось застыть в эти скомканные минуты немного дольше, он отправился туда, где его ждали. — Да, матушка, что-то случилось? — забравшись в салон автомобиля, Ли соизволил ответить на повторяющийся в третий раз входящий звонок. — Нет, солнышко, — мягкий женский голос заставил сердце сжаться. Минхо постоянно чувствовал вину при разговоре с мамой. — Мы очень скучаем. Я хочу увидеть тебя. У тебя же всё в порядке? Так на сердце неспокойно. — Всё хорошо. А у вас? — переключив звук в динамики, Ли ощутил горечь намного сильнее. — Прости, что я не приезжаю. Папа здоров? — Я понимаю всё, моя радость. Папа в порядке, тоже скучает. — Мне… Я… Скоро приеду. Постараюсь. Обещаю. — Минхо, я не прошу от тебя этого. Просто, пожалуйста, звони нам почаще. — Я очень люблю вас. И благодарен вам за всё.       Короткие гудки после ласкового «и я люблю тебя» заставили буквально дрожать. Растерянность на дороге не вела ни к чему хорошему, а собрать себя в кучу не получалось практически до самого дома. Слишком много эмоций и странных чувств за один день. Пожалуй, именно этот день стал насыщенным на события чрезмерно разные, отчего немного штормило. И не всё приносило положительные эмоции. Но Ли обнулился в один безликий миг, стоило перешагнуть порог своей квартиры. Запах вкусной еды манил и вынуждал желудок урчать: оказывается, голод давно пробудился. Неаккуратно, что было несвойственно Минхо, он скинул обувь и поторопился в кухонную зону, только перед ним резко предстал Чан, преграждая собой путь. На такую выходку Ли не очень довольным взглядом устаивался на расправившего плечи Бана и продолжил принюхиваться, неосознанно губами причмокивал при этом. Тёплые руки упёрлись в грудь, останавливая, когда Минхо попытался сделать очередной шаг по направлению манящего аромата. А от этого аккуратного действия он и вовсе надулся. — Такой милый котёнок. — Когда ты приехал? — Около часа назад, — Чан осторожно притронулся своими губами к чужим. Мимолётно. Хотел украсть внимание себе от готовящейся еды. — Не думал, что ты так быстро появишься. — Мне уйти? — Можешь потерпеть минут тридцать? Пожалуйста! — противостояние обретало более осязаемый оттенок. Минхо напирал. В нём распустилась игривость, подпитываемая желанием закинуть в себя что-то тёплое и вкусное. — Кот! — Поцелуй меня ещё, и я подумаю, — с неровной улыбкой на пухлых губах.       И Чан поддался на уловку. Хотя даже не думал сопротивляться обнажённому очарованию, какое столь охотно вырывалось из Ли. Потому его рука быстро обвила плотную талию и притянула Минхо максимально близко, аж дыханием кожа опалялась. Так и смотреть в глаза, и целовать было намного удобнее, интимнее. Несколько разлившихся в безмолвии мгновений парни изучали взорами лица друг друга, эмоции считывали, прежде чем Минхо издал подобие хмыкающего звука. Так он вынудил Чана поторопиться и поцеловать себя нормально. Первый осторожный поцелуй оказался невероятно нежным, затяжным, ласковым. Оба прикрыли глаза, пока Бан Чан уделял обильное внимание верхней, запредельно мягкой губе Минхо. И Ли этого хватило, чтобы задрожали колени: настолько чувственно совершалась ласка. Оттого он и впился пальцами в широкие плечи, потому что крыло так, словно земля уходила из-под ног, а одна удерживающая за талию рука не позволяла устоять ровно. Та разрастающаяся страсть сводила с ума, ведь целовал Бан Чан с накопившимся волнением, желанием. Дыхание сбилось мгновенно, сорвавшийся стон не виделся позорным, скорее жаждущим, отчаянным. Минхо льнул сильнее и старался отвечать на жар чужой, даже если его мозг уже перестал функционировать. До свихнувшегося биения сердца ему нравилось находиться в родных руках, что заставляло стонать громче прямо в пухлые губы, а Чан лишь улыбался этому, будто издевался. Сам подрагивал и выдыхал судорожно при крошечных перерывах. — Займи себя чем-нибудь, кот, — отстраняясь в тихом смехе от жажд Ли, чьи руки уже под футболку забрались, попросил Чан. — Дай мне тридцать минут. Я позову. — У нас ужин с продолжением? — выпускать Бана из хватки Минхо не желал. Его кровь уже закипала. Хотелось получить больше ласки, чтобы по волосам потрепали, но его будто прогоняли. — Мне готовиться? — На твоё усмотрение. Я не буду настаивать, — Чан вновь прильнул к покрасневшим губам, углубляясь. И сам позорно громко простонал, когда Минхо не захотел оставаться в стороне и взял в плен своих губ его язык, посасывая. Так ещё и ладонями под футболкой до груди дотянулся. — Иди, а то я не сдержусь…       Тяжело дыша, Ли отстранился и поторопился уйти. Скорее не сдержался бы он, потому что хотел и есть, и Чана, который заметно превратился в существо податливое. Горячий душ немного подсбил дикую сторону, а подготовка позволила сбросить скопившееся возбуждение. Растягивать себя перестало быть чем-то странным, как и очищать, однако нравилось больше, когда заботился об этом всём сам Бан. Только недавно это вновь стало чем-то привычным, ведь раньше секс представлял из себя одну грубоватую близость без ласк. И Минхо радовался, что в настоящее время в такой интимной части совместной жизни снова распустилась нежность и долгая прелюдия. В нём бушевала непогода, сверкали молнии и бил гром в унисон с ударами сердца. Словно всё тело понимало приближение к долгому отсутствию искренней любви. Гнать прочь приходилось каждую гадкую мысль, только в моменте Ли всё равно согнулся, поражённый то ли страхом, то ли резкой вспышкой тревоги: его не отпускал необузданный жар Джея. В своей квартире, в своей спальне, где взор без конца натыкался на торчащие петли отсутствующей двери, Ли видел себя чужим, окружённым безликим холодом. Не понимал того, что внутри мрачными волнами билось о скалы оставшейся праведности, и просто пытался задушить это. Забрался в убранную постель и улёгся на сторону Чана, дабы тут же уткнуться лицом в подушку. Аромат лосьона осел на тканях, пусть совсем недавно Ли стирал подушки, и именно запах успокоил разыгравшееся волнение. За несколько минут Минхо полностью привёл себя в порядок и застыл возле того зеркала, перед которым его довольно много раз трахали. Когда-то грубо, когда-то нежно, когда-то принуждая видеть красоту собственного тела. Сейчас ему нравилось отражение. Чёрный макияж придавал глубину взгляду, прозрачная тёмная рубашка демонстрировала похудевшее и подкаченное тело, через неё ещё можно было рассмотреть серебристую цепочку, застёгнутую на шее и тянущуюся к талии, где красиво она её обвивала. Кожаные брюки облегали сильные ноги, подчёркивая то, что сам Ли в себе подмечал и даже, вероятно, любил. По крайней мере ему хотелось верить в изумление Чана, когда он явится на кухню.       Не прогадал. Бан Чан застыл при виде вошедшего Минхо, чья улыбка надломилась из-за пристального взгляда, дарующего смущение. Протянутая Чаном рука была принята, сердце очень легко сорвалось в пляс, когда оставили мягкий поцелуй в уголок губ: Ли лелеял те чувства, которые в этот момент в нём зарождались. И ужин поздний проходил в спокойствии и приятном разговоре, даже видеозвонок от Хвана не сбил настрой. Лишь смех вызвал из-за смятения: Хёнджин отметил внешний образ Минхо и быстро ретировался с пожеланиями прекрасного вечера и ночи. Вот именно ночь и стала прекрасной, чуть ли не самой лучшей за последнее время. Минхо ощущалось, что всё его тело буквально искрилось от каждого касания Чана. Так ещё и голод распалял пламя под рёбрами. Несмотря на то, как сильно хотелось есть, Ли не осилил и половину порции, отчего бубнил и заметно печалился Бан Чан. Но в спальне переменилось настроение на сто восемьдесят градусов. Более животного взгляда, которым Чан изучал Минхо, разлёгшегося на светлом белье постели, сложно было припомнить. Диким зверем он осматривал Ли и будто наброситься готовился. Забирался на кровать медленно, прицельно глядел в сощуренные глаза Минхо, чей макияж немного поплыл из-за того жара, который комнату наполнил. — Ты истинный демон, сам дьявол, — прошептал Чан, склоняясь над Минхо. Ли улыбался, смотрел из-под пушистых ресниц и радовался, что приглушил свет заранее, оставив только неоновые ленты под потолком. — Такой красивый. — Можешь притронуться, — поймав взгляд чужих глаз на своей груди, мягко проговорил Ли. — Тебе нравится? — Я весь ужин пытался туда не смотреть, — подрагивающие пальцы невесомо провели по прозрачной ткани, чуть-чуть задев уже затвердевшие соски. Минхо был чертовски возбуждён. — Ты сводишь меня с ума. — Я весь твой. — Ты подготовился? — большие пальцы уже бесцеремонно ласкали грудь мягкую, накаченную, разминая самую чувствительную зону. — Да, — с придыханием. — Сделай уже что-нибудь, иначе я умру.       И когда горячие губы притронулись к одному из сосков через ткань, Ли впился пальцами в одеяло, настолько ощутимым было касание. Такую свою особенность Минхо не понимал: любили или ненавидел. Он не знал, нормально мужчине иметь столь чувствительную грудь, ведь тот же Чан возбуждался не из-за чувств, которые Ли мог дарить, а из-за открывающегося вида, где горящий взор затмевал всё. А Минхо сходил с ума от касаний, поцелуев, массажа. Поэтому и сейчас сгорал, выгибался навстречу и медленно умирал, пока Чан рассыпался в комплиментах. Металлический звук цепочки распалял, ведь с ней игрались. И первый стон сорвался тогда, когда сильные руки разорвали рубашку, обнажая нежную кожу, моментально покрывшуюся мурашками. Несколько пуговиц упали на пол звучно, а ладони широкие сжали грудь под громкий выдох. Чан обезумел не меньше, чем Минхо. Рывком кинулся стягивать штаны, прилипшие к влажным ногам, и простонал в отчаянии, ведь под чёрной тканью не было белья. И картина раскрылась невозможная к восприятию: Ли, тяжело дышащий, в одной прозрачной разорванной рубашке, с разметавшимися волосами и цепочкой на теле, лежал и смотрел своими огромными глазами. Ждал, горел, был готовым. — Уничтожу тебя, — ладонь провела от груди до паха, избегая подёргивающегося члена. — Если будет больно, останови меня. — Замолчи, Чанни. Возьми меня! — Ли развёл ноги, и сам опустил руку вниз, касаясь средним и безымянным пальцами сжимающегося ануса, прежде чем осторожно вставить их в себя. — Пожалуйста. — Чёрт! — футболка полетела на пол к оторванным пуговицам. — Ты давно таким жаждущим не был. Потерпи, котёнок.       Пока Чан избавлял себя от одежды, Минхо размеренно трахал себя пальцами и смыкал веки. Тело знало, что это последняя ночь. Сознание понимало, что это последний раз. Даже если Ли и пытался гнать всё это прочь от себя, не получалось. Но он мечтал забрать всё. Кричал до срывающегося голоса, когда его медленно растягивал толстый член. Хватался за плечи, старался двигать бёдрами и просто изничтожался лаской чужой. То, как глубоко Минхо чувствовал Чана, убивало. Понимание, что они занимались сексом без презерватива, убивало. То, что в нём совсем скоро должна была остаться его сперма, убивало и возвращало к сегодняшнему разговору. Если бы он был девушкой, он мог бы подарить Чану ребёнка, но даже на это Минхо не был способен. Перекрыло мысли порочные о такой неправильной и болезненной теме иное. Под закрытыми веками Ли не мог воспроизвести лицо Чана. Да, он знал, что именно Бан был с ним. Его запах, сила, касания, тепло. Однако воображение не отрисовывало его образа в голове. Только даруемые чувства всё затмевали и не позволяли распробовать этот страх, ведь тепло оставалось родным. Даже когда поставили в коленно-локтевую, пока текли слёзы, смывающие чёрные тени, из глаз, Минхо сгорал в похоти и понимании того, как ему хорошо. Его начали брать грубостью, хватали за бёдра, натягивая на член до звука соединения кожи с кожей, а Ли просто дрожал и кричал. Просил больше, сильнее, глубже. Не любил такой темп, однако просто спятил и хаотично подавался назад. — Малышка, ты в порядке? — В меня… Кончи в меня… — Тебе будет больно потом, — привычное волнение Чана, который секунду назад буквально долбил своим огромным членом. — Чанни… Я хочу от тебя ребёнка, — в бреду, в безумии, в отчаянии. — Прошу…       И эта фраза вызвала разочарованный вой. За несколько секунд Чан догнал свой пик страсти и излился внутрь распалённого тела, дрожащего и кричащего, еле удерживающего себя. Минхо кончил за мгновение до этого, так и не притронувшись к себе, и уже сорванным голосом простонал, ведь его схватили за волосы. Чан продолжал двигаться, разгоняя горячую сперму по мягким стенкам, отчего Ли окончательно отдавался боли признания личного поражения. И даже когда его вынудили оторваться от мокрого из-за капающего пота, стекающей спермы с опустившегося члена одеяла, перехватили поперёк груди, он продолжал плакать от удовлетворения и горечи. Эта ночь была хорошей, нежной, страстной. Перебивалась грубостью и доминантностью. Но лучше, чем сейчас, Минхо себя давно не чувствовал. Особенно, когда в него кончили вновь, поставив метку-укус в плечо. Позволил отмыть своё тело в ванной и взять себя прямо в кабинке душевой ещё раз, пока разрывался в агонии от чувственности и чувствительности. А потом, в постели, прижимался к Чану так, словно только он мог от всего защитить. Даже если в сознании по-прежнему не было его лица. Тепло дорогого сердцу человека постепенно отступало, переставало гореть ярко и живо, отчего под кожей бился импульсами страх: скоро всё закончится. Только мягкий поцелуй уничтожил все до единого кошмары, дозволяя провалиться в сон.       Но в тревожном сне пришёл тот, кого Ли запомнил слишком отчётливо. Заплаканный Джей смотрел на него и без конца говорил одно и то же: — Я же доверился тебе.