best friends forever

      С Сузуэ ничего не выходит.       В тот момент, когда Хару осознаёт, что отношения с ней принесут ему слишком много боли, он понимает, что, возможно, с этим следовало бы поскорее покончить.       Он уже слишком много раз отказывался от приглашения Сузуэ приехать в особняк Камбэ; лимит отговорок подходил к концу. И всякий раз смотря в её глаза, они напоминают ему о нём, и боль в его груди усиливается, пока не становится невыносимой.       Ему следовало покончить с этим, когда они поцеловались. Хару открыл глаза, чтобы увидеть мягкую улыбку Дайске, несколько мгновений спустя заменённую обеспокоенным выражением лица Сузуэ, взывавшей к нему.       Он не знает, как сказать ей об этом, так что вместо этого он выжидает, изо всех сил стараясь быть парнем-мудаком, который подбирается всё ближе и ближе к тому моменту, когда терпение Сузуэ лопнет.       Она очень добрая и приятная девушка, но Хару знает, что вывести её из себя не составит особого труда.       В конце концов, она же Камбэ.       Хару похлопывает себя по спине за то, что он достаточно наблюдателен, чтобы придираться к тому, что, как он знает, разозлит её больше всего, и он знает, что попал в яблочко, обвинив её в чувствах к её лучшему другу Саэки Махоро.       Чего он не ожидает, так это того, что Сузуэ парирует его же обвинением. Имя Дайске заставит его замолчать так резко, что можно было бы услышать падение иглы.       Хару ворочается в своей кровати. Раньше он приходил на работу даже больным, но сегодня, несмотря на то, что ему следовало бы закончить с кучей бумаг даже в пределах своей собственной квартиры, он прожигает своё время, весь день пребывая в траурном настроении.       В три часа по полудню он просыпается от нескольких стуков по входной двери. Ему требуется значительно больше усилий, чем обычно, чтобы встать с кровати и с уставшим сонным видом доползти до двери.       Когда он медленно открывает дверь, и за ней никого не оказывается, он спихивает произошедшее на соседских детей, издевающихся над ним. Он устало вздыхает, собираясь закрыть дверь, как его глаза замечают нечто красно-розовое на полу.       Несколько секунд он смотрит на предмет — корзину с персиками и клубникой разных размеров.       Растерянный, он вносит корзину в дом, тихо прикрывая за собой дверь. Он ставит её на стол, напротив аквариума, и приступает к более тщательному осмотру.       Корзина ручного плетения была чрезвычайно сложной по конструкции и покрыта лаком для долговечности, а фрукты были в разной степени спелости: те, что наверху, были полностью созревшими, в то время как те, что на дне корзины, ещё только поспевали.       Кто бы не собрал эту корзину, он определённо приложил все усилия для этого.       Повернув корзину, он находит то, что он искал.       Из борта корзины торчит белая карточка с подкладкой из золотой фольги. Хару ловкими пальцами берет её и переворачивает, прежде чем открыть.       «Мне так жаль. Давай начнём с начала? — Сузуэ»       Он вскидывает бровь, вспоминая, что привело к краху их отношений.       Это было плохо, но Хару знал, что это не было разрушительно. Он не любил её, и он знал, что она тоже. Прошла неделя, а текст с извинениями, ожидающий отправки от Хару, хотя бы для восстановления его дружбы с Сузуэ и семьей Камбэ, остаётся не отправленным.       Ему нужно больше времени. Несмотря на то, насколько Сузуэ добра душой, она несомненно примет его извинения. Он знает, что ей тоже нужно личное пространство.       Ничего не выходит.       Ничего.       Хотя…       — Дайске! — кричит он, обходя всю квартиру.       Он хмурится, не получив ответа. Открытка сминается в его руке, когда он сжимает её в кулак. Он бросает её обратно в корзину.       Если бы он был в фильме, это был бы флешбэк не имеющих смысла воспоминаний, которые Хару соединяет воедино, создавая, наконец, некое подобие всего, что для него ранее не имело смысла.       — Где ты? Я знаю, ты всё ещё здесь! — взывает Хару к пустоте, продолжая осматривать квартиру снова и снова до тех пор, пока он может стоять на ногах. Он идёт проверить балкон, ванную комнату, чулан — каждый сантиметр их небольшой квартиры, продолжая взывать к Дайске снова и снова.       Ему удаётся успокоить себя прежде чем он смог бы впасть в полную истерику. Он определённо не хотел, чтобы кто-либо из его соседей позвал на помощь, если они, конечно, слышат его крики, мольбы к умершему сожителю.       Он на дрожащих ногах возвращается к столу и пытается удержать равновесие, опираясь кулаками о его поверхность. Слишком много вещей, не имевших смысла, складываются в единое целое сами по себе, потрясая до ужаса после бесчисленного множества беспокойных дней и ночей полного бездействия, если не считать отчаянных попыток найти ответы.       Хару знает, что он хочет.       — Если ты не придёшь ко мне…       И он получит то, что хочет, несмотря ни на что.       — Тогда я приду к тебе.       Его голос дрожит, но слова звучат твёрдо. Он решает убедиться в том, что его решимость была услышана.       Он не осознаёт полностью свои последующие действия, словно его решимость взяла верх на чувствами и теперь контролирует его тело. Он выбегает из их квартиры и большими прыжками взлетает по лестнице. В его голове лишь единственная мысль — место назначения.       Силы, с которой он открыл дверь, ведущую на крышу, практически хватило, чтобы она слетела с петель, но Хару едва ли замечает это. Большими решительными шагами он подходит к краю и хватается за ограждение с такой силой, что побелели костяшки пальцев.       Его затошнило из-за высоты, но он всё же одной ногой перелез через ограждение.       — Как ты узнал?       Хару глубоко вздыхает сразу же после этих слов — низкий и настолько знакомый баритон, что он отдал бы всё, лишь бы услышать его хотя бы один последний раз. Он перелезает обратно, но не отходит от края.       Какая ирония. Призрак — единственное, что может удержать его на этой земле. Эта мысль мелькнула в его голове. Уровень адреналина снижается, позволяя ему заметить, насколько безумен он был, что чуть не прыгнул с крыши только ради того, чтобы доказать свою правоту.       Но опять же, думает Хару, нет ничего такого в том, что он призрак.       Он всё ещё Дайске, несмотря ни на что.       Он чувствует приближение Дайске, и когда он поворачивает голову в его сторону, мужчина оказывается прямо рядом с ним, готовый встретиться с его взглядом.       — Все знают, что я люблю клубнику, но я никому не говорил про персики, кроме тебя.              Дайске отводит взгляд, как всегда, когда он не хочет признавать своё поражение. Это ровным счётом ничего не значит, но подтверждает догадку Хару.       Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но Хару большими шагами практически вплотную подходит к нему. На его лице ярко выраженное неодобрение, которое он приберёг специально для Дайске, ибо знает, что каждый раз это вынуждает его отступить.       Несмотря на это, Хару не думает, что вообще когда-либо был по-настоящему разочарован насчёт него. Лишь всегда хотел понять, почему тот делает определённые вещи. Никогда не был…       …до сегодняшнего дня.       Дайске вздыхает, качнув головой.       — Откуда ты знаешь, что я никогда не говорил ей об этом?       — Когда бы ты это сделал? Ты не приходил домой практически месяц, да и они начали мне нравиться только когда мы попробовали этот персиковый Соджу за неделю до того, как ты…       Слова застревают в горле. Он помнит ту ночь, когда они вместе возвращались домой, изрядно выпившие. Хару понравился персиковый напиток, и Дайске пообещал взять его в тот бар ещё раз после окончания его экзаменов.       — Ты же знаешь, что я общаюсь со своей семьёй, даже когда мы далеко друг от друга, не так ли? — когда Дайске говорил это, выражение его лица было столь же непроницаемо, как и всегда.       Но Хару знает его лучше, чем кто-либо на этом свете, может заметить малейшее изменение в его чертах, выделить то, чего не мог никто другой, и назвать это страшным предательством.       — Но ты не стал этого делать, — уверенно говорит Хару, несмотря на то, что его губы продолжают хмуриться, и отчаянно пытается удержаться от слёз. Почему он не может понять, о чём думает Дайске, даже спустя столько времени? И почему бы Дайске просто не быть с ним честным?       — И откуда же ты знаешь?       — Потому что ты не ушёл.       Он смотрит за тем, как Дайске изучает его лицо, сдвинув брови в недоумении, и, честно говоря, Хару удивлён.       Он не удосуживается подождать следующих слов Дайске, ибо знает, о чём тот хочет спросить. Дайске передумал задавать свой предыдущий вопрос ещё раз, поскольку Хару безрадостно хихикнул, неодобрительно качнув головой.       — Ты действительно думаешь, что я не замечал, как ты ходишь по квартире или незаметно ложишься в кровать, думая, что я сплю? — говорит Хару, вспоминая подобные случаи, — Или как ты оставляешь следы рассыпанного растворимого кофе на кухонном столе после того, как я вытер их накануне вечером?       Дайске раскрывает свой рот, наверняка чтобы придумать какие-то оправдания, но Хару не даёт ему говорить.       — Ах да, как можно забыть о пепельнице, что ты оставляешь на балконе. Я почистил и вымыл её, когда ты умер, но каждую ночь она по-прежнему становится всё грязнее и грязнее!       В обычной ситуации выражение лица Дайске заставило бы Хару прекратить. Раньше они постоянно ругались и кричали друг на друга, но это было так давно, и Хару не хотел начинать всё по новой.       Но в данный момент ему нужны ответы больше, чем что бы то ни было ещё.       — Почему ты всё ещё здесь? — требовательно спрашивает он.       Дайске тяжело вздыхает.       — Я просто… не могу.       — Так ты должен был пойти и попытаться вновь свести нас с Сузуэ вместе?       Волнение на лице Дайске усиливается, когда он отвечает, и Хару мог бы сказать, что это не только потому, что на него кричат:       — Я думал, что я, вероятно, не смог уйти потому что. вы не то чтобы прям были вместе.       — Но ты уже помог мне признаться ей, и мы какое-то время встречались…       — Однако я всё ещё здесь! — кричит Дайске, перебивая его.       — Тогда что я должен сделать?! — спрашивает в ответ Хару ещё громче, чем Дайске. Эта ситуация всё ещё напоминает ему о том, какими их споры были раньше, о том как он использовал свой доминирующий голос, чтобы показывать своё превосходство над ним каждый раз, — Мне надо жениться на Сузуэ и родить с ней детей?!       Он знает, что начинает нести полную околёсицу, потому что Дайске начинает успокаивать его, но он полностью игнорирует его усилия. Слёзы разочарования собираются в уголках его глаз, рука всё ещё держится за ограждение с такой силой, что его костяшки вновь белеют.       — И если ты всё это время был здесь, почему ты прятался от меня?! Я скучал по тебе! — отчаянно кричит он.       Дайске смотрит на него; выражение его лица искажено несколькими эмоциями, которые Хару не может соединить воедино в его нынешнем состоянии. Его рот несколько раз открывается и закрывается, словно пытается подобрать нужные слова.       — Хару, я…       — Мы были друзьями так долго, — вновь начинает Хару, всё ещё громко, всё ещё отчаянно, — ты умер, когда захотел. Ты ушёл, когда захотел. Ты вообще когда-нибудь обо мне заботился?!       — Я забочусь о…       — И ты со мной так поступил?!       Голова кружится, грудь сильно сжимается. Когда он моргает, чтобы убрать размытость, вызываемую его слезами, он замечает болезненное выражение лица Дайске, но не может заставить себя остановиться. Последние недели он оплакивал его, отчаянно в нём нуждался только потому, что он всё ещё был рядом и просто не хотел показываться ему.       — Просто отлично, приятель! — резко плюнул он.       Дайске вздыхает, признавая поражение и осознавая свою ошибку.       — Мне очень жаль, — говорит он торжественно.        — Я должен тебя простить? — спрашивает Хару тем же тоном.        — Послушай меня.       Эти слова производят прямо противоположный эффект. Он отказывается слушать, не желая более слышать никаких объяснений, только если они не смогут вернуть Дайске.       — Что ещё? Что ещё я должен сделать?!       Он не замечает растерянного выражения лица Дайске. Фактически, он не замечает ничего, кроме того, что Дайске мёртв, и что он сделает что угодно, чтобы его вернуть.       — Мне нужно переплыть океан? Или ты хочешь, чтобы я… — заикается он, глядя через ограждение, на прыжок вниз, к которому он был так готов.       — Да выслушай ты меня! — кричит Дайске, — Остановись на секунду, будь добр!       Ничего громче этого Хару никогда в жизни не слышал от Дайске. Это сработало, и он, наконец, замолчал. Он смотрит Дайске в глаза, не понимая, чего он в них так отчаянно ищет.       Дайске ещё раз глубоко вздыхает. Хару рассеянно замечает, что, если бы он сейчас считал каждый вздох Дайске, как обычно он это делает в его плохие дни, то был бы уже не один десяток.       — В день, когда меня сбила та машина, я был на пути к тебе.       Хару чувствует, как его сердце ушло в пятки. Он пытается вспомнить тот день. Это воспоминание расплывчато появилось в его голове из-за того, как он отчаянно пытался его забыть. Он помнит, как он отправил Дайске сообщение после того, как его отругал старший сотрудник, сказав, что у него был плохой день. Он помнит о том, как думал, что день просто не мог стать ещё хуже после того, как Дайске прочитал его сообщение, но ничего не ответил.       К горлу подступает ком, и он не может дышать. Он хочет спросить, зачем Дайске говорит ему это, но слова (которые он произнёс с большим трудом) вышли совсем не те, что он собирался сказать:       — Просто отлично! — говорит он без капли юмора, а его самоуничижение переходит в ярый гнев, — Так ты меня винишь?! Ты говоришь это из-за меня, ты…       — Ты мне нравишься!       Эти слова эхом отдаются в его голове, заставляя забыть о том, что он собирался сказать ему. Он чувствует себя парализованным, как если бы стоял, разинув рот от изумления.       Его окутывает абсолютное блаженство, когда он слышит эти слова. Но он должен убедиться, что всё правильно понял:       — Что ты сказал.? — спрашивает он. Когда Дайске не отвечает сразу же, он спрашивает ещё раз. В обычной ситуации он бы не позволил себе звучать так отчаянно, но эта не похожа ни на что другое.       — Я спросил что…       — Я сказал, что ты мне нравишься! — повторяет Дайске, на сей раз более уверенно, сопровождая свои слова странной, нехарактерной для него жестикуляцией, словно он пытается говорить с маленьким ребёнком.       — Понятно? — спрашивает Дайске, пытаясь убедиться, что его слова дошли до Хару, прежде чем сказать «Ты мне нравишься уже очень давно» для его полной уверенности.       — Я тебе нравлюсь… — повторяет Хару медленно, почти осуждающе, в то время как смысл этих слов полностью доходит до его сознания.       Хару не может определить, что причиняет больше боли: мысль, что они могли быть вместе хотя бы самый небольшой промежуток времени, если бы один из них набрался смелости, а не остался бы трусом, как сейчас, или перспектива быть с Дайске дольше, без необходимости более сдерживаться, если бы он не…       Боль чертовски невыносимая.       — Дайс…       — На самом деле, я знал это с самого начала… — внезапно говорит Дайске, прерывая его. Он по-прежнему не смотрит ему в глаза, отвернувшись и наблюдая за пейзажем города, медленно тонущего в оранжевых лучах заходящего солнца, -…что это именно то, что я должен был сказать тебе.       Хару раскрыл рот. Он понимает, что Дайске, наконец, сделал то, что не давало ему покинуть этот мир окончательно, и паника начинает овладевать им, едва он осознаёт, что Дайске может в любой момент исчезнуть. Исчезнуть по-настоящему.       — Погоди. Послушай меня, пожалуйста… — говорит он внезапно, и также внезапно их роли поменялись местами: теперь он пытается достучаться до Дайске, в то время как он полностью его игнорирует.       — Тебе не нужно ничего говорить.       — Дай…       — С этого момента, тебе следует присматривать за Сузуэ.       Эти слова звучат как финальная, прощальная речь. Хару тяжело вздыхает. Он всё ещё колеблется, пытаясь подобрать нужные слова, которые смогли бы заставить Дайске остаться ещё хотя бы на пару секунд, но Дайске, наконец, оборачивается к нему и одаривает его улыбкой.       — Прощай, Хару.       — ПОДОЖДИ…       Дайске исчезает, едва Хару успевает подбежать к нему, чтобы обнять.       Хару вздрагивает, когда его пальцы скользят по воздуху, не найдя тела Дайске перед собой. Слёзы вновь начинают собираться в уголках глаз; ему приходится ещё крепче ухватиться за ограждение, чтобы не потерять равновесие и не упасть. Он тихо всхлипывает, шепча «Ты мне тоже нравишься» теперь уже в пустоту перед собой.       Он чувствует дыхание над своим ухом, прежде чем он слышит тот самый голос, который буквально только что исчез.       — Что это было?       Когда Хару оборачивается, встречаясь взглядом с фигурой позади него, он натыкается на хорошо знакомую ему ухмылку Дайске. Он делает самый большой вздох облегчения, который он когда-либо делал в своей жизни, прежде чем уставиться на Дайске хмурым взглядом.       — Ты всё ещё не ушёл? — спрашивает он со смесью нежности и раздражения в голосе.       Дайске моргает несколько раз, прежде чем засмеяться.       — А, ну… там, наверху… они сказали, что очередь слишком большая. Так что я должен подождать ещё три дня.       Хару не может поверить в то, что слышит, и чувствует, как слегка разинул рот от нелепости всей этой ситуации. Но опять же, он полагает, что это не должно его удивлять, учитывая, что он практически неделями жил с призраком своего лучшего друга.       В первый раз за всё это время он смеётся легко и непринуждённо.       — Так… — начинает Дайске, скрестив руки на груди и упёршись в ограждение, -…что ты только что сказал? — спрашивает он, игриво вскинув бровь.       Хару смотрит на него, и на секунду кажется, что всё в порядке.       Он краснеет, ему становится трудно дышать, а губы соединяются, образуя круг. Бессознательно он уже думал об этом моменте раньше, так что он знает, что даже в его мыслях всё было бы точно также, с лёгкой ухмылкой Дайске и его блестящими глазами.       Нетерпеливо наблюдая за ним, и терпеливо ожидая его.       — Чёрт возьми, о чём ты говоришь? — плюёт он, надевая маску раздражительности, пытаясь скрыть волну эмоций, пытающихся вырваться из него. На что Дайске закатывает глаза в своей обычной манере.       — Да ладно тебе, Като. Я спросил, что ты только что сказал?       Он почти не может заставить себя сказать это из-за смущения и боли в груди. Боли тупой и в то же время слишком сильной.       Но Дайске смотрит на него с самым страстным и нетерпеливым выражением, которое он когда-либо видел на его лице; губы изогнуты в лёгкой улыбке. На его лице всё ещё присутствуют намёки на беспокойство, от которых Хару отчаянно желает избавиться; к тому же, любовь и тоска, которые он хочет усмирить, взаимны, и он считает, что в данный момент невозможно отказать Дайске в чём-либо.       Он хотел бы осознать это раньше.       — Я сказал… Ты мне тоже нравишься.       Хару видит, как выражение лица Дайске меняется. Он отворачивается от Хару, и его улыбка становится более натянутой. Он запрокидывает голову, чтобы посмотреть на небо. Прохладный вечерний воздух дует на них, взъерошивая мягкие волосы Дайске, а его глаза светятся непролитыми слезами.       — Не слишком ли поздно говорить это?       Он смотрит на Хару, поддразнивая, и это так… так больно.       — Очень даже поздно.       Слова Хару сопровождаются лёгким смешком, а слёзы, собравшиеся в уголках его глаз и прилипшие к ресницам, наконец, медленно потекли вниз по его щёкам. Дайске улыбается ему. Эта улыбка полна любви и… боли. Он отталкивается от ограждения, чтобы лучше видеть Хару, протягивая руку, чтобы вытереть его слёзы.       Хару тает от прикосновения, опираясь на холодную ладонь своего почти возлюбленного.       Сейчас они могут притвориться, что этого почти достаточно, но в следующей жизни Хару не будет терять время зря.       В следующей жизни он найдёт Дайске и даст ему знать о своих чувствах.       Дайске ненадолго отпускает его, чтобы достать из кармана маркер. Он осторожно берёт руку Хару и переворачивает её, чтобы прижать наконечник маркера к его запястью.       Через несколько секунд он отпускает его руку, и Хару может прочитать элегантные буквы, несовершенные только потому, что чернила очень медленно просачиваются сквозь его кожу, будто желая отпечататься в Хару даже после того, как Дайске уйдёт навсегда.       Да, Хару считает, что он обязательно даст ему знать.       Я люблю тебя.