У меня нет даже тени : Другая история

и вперёд, по новой жить, и вперёд, по новой — в диапазоне между отчаянием и надеждой! нас как и прежде бережно держит за ноги больная Земля.

***

      Массивные шторы закрывают окно. Звёзды тут же пропадают из виду. Она коротко вздыхает, глядя в пустоту. Каштановые пряди осторожно закрывают лицо – длинные пальцы убирают их за уши.       – Бьянка? – девушка не смотрит на лекаря. Скорее задаёт себе вопрос, правильно ли она окликнула.       Кивок. Фриск снова вздыхает, сжав край футболки. И всё - таки пахнет иначе – смесь сахара, непонятных пилюль и порошков не давала покоя. Ещё и белые лилии маячат перед глазами. Неужели их так любят?       – Какие ощущения? Ничего не болит? – лишь спрашивает Бьянка, поправляя тёмные пряди густых волос.       И как ответить, чтобы не показаться дурочкой? Не говорить же прямо, что идиотские мысли медленно поедают. Что синяки и раны до жути надоели. И ведь не скажешь, что хотелось выскочить на улицу глубокой ночью и до утра смотреть на звёзды, устало тянув к ним худощавую руку.       Фриск молчит, сжимая ткань ещё сильнее. Бьянка не торопит – терпеливо ждёт, наблюдая за человеческими движениями. В карих глазах не угасала искра искреннего любопытства и восхищения. И Фриск прекрасно её чувствовала каждой клеточкой своего тела.       — Почему все так на меня смотрят? – она не выдерживает, задавая вопрос, комом застрявший в горле. Его надоело удерживать – пора выпускать.       Бьянка делает пару шагов назад, осторожно кивая. Фриск поднимает голову – хмурится. Каким же ещё взглядом смотреть на того, кто весь день крутится вокруг неё, жертвуя собственным сном. Но в карих глазах не видно и капли усталости – они до боли яркие. Фриск невольно сравнивает их с кофейными зёрнами. Смешно, ведь кофе для неё опасен.       — Пожалуйста, не отмалчивайся. Я действительно не понимаю, почему ко мне такое отношение.       — Какое же? – Бьянка слегка наклоняет голову в сторону.       — Странное. Почему одни готовы загрызть заживо, когда вторые восхищаются. – она глубоко вздыхает, стараясь отойти от быстрого тона. И ради чего вообще это начала. – Я нахожусь здесь не первый месяц и всё понимаю. Я не маленькая девочка, перед которой нужно выступать.       Лекарь молчит. Лишь оглядывает худощавую фигуру. Интересно ли ей вообще слушать такое заявление от ребёнка?       — Послушай, малышка. – Бьянка медленно подходит к той, осторожно гладя по голове. Фриск отстраняется — пришлось спрятать руки за спину. – Ты ведь понимаешь, кто ты такая.

Человек. Кто же ещё, если он?

       — Высокого ты о себе мнение.       Она вздрагивает. Смотрит прямо в глаза. Слишком глубокие. Настолько, что утонуть можно.       — Ты ведь не ответила. Так почему же, Бьянка?       Ответа не последовало. Девушка лишь осторожно укладывает вторую на мягкую поверхность койки.       — Не думаешь, что к людям отношение иное. Особенно — к тебе. Но, как мне кажется, о таком лучше не говорить. Ты слишком чувствительна.       И Фриск этого не отрицает – она и не знает, чем это можно назвать. Дар – такой себе. Проклятие – это уже намного ближе. Она отворачивается к стене – больше не может смотреть в глаза.       Устала. В конце концов, ради чего она устроила цирк. Любопытство почти взяло верх. — И каково тебе постоянно терять контроль над собой? От подобных мыслей становится не по себе — Фриск ненавидела это чувство. Ненавидела творить глупости, не думая о последствиях и потом задыхаться в слезах.       Бьянка права — она в действительности слишком чувствительна. Одно неверное слово уже выбивает из нормы. Явление неприятное — скорее пугающее. Тело слегка вздрагивает от осторожного прикосновения. Фриск старается не реагировать.       — Попробуй не переживать по этому поводу. Стресс не сделает тебе лучше, понимаешь? — лекарь коротко вздыхает, слегка запустив пальцы в чужие пряди каштановых волос. — Тем более, в твоём случае.       — И что же мне теперь совсем ничего не думать? Просто смириться с происходящим?       — Ты уже это сделала. — кивнув, Бьянка разрывает прикосновение. Прекрасно понимает — Фриск не настроена на более приятный разговор.       Она действительно устала. Просто хочет выкинуть дурные мысли из больной головы, но они ещё сильнее проникают внутрь. В конце концов, эмоции слишком сильны. Но человека ещё не превзошли.       Молчит. А что говорить, когда ответов не дождаться. С ней осторожничают, ведут по ложному следу, будто боясь открыть страшную правду. Хотя, отрицать нет смысла — Фриск и сама её боялась. Ведь даже неизвестно, чем это может являться. Но, осознавая свою ситуацию, догадаться о жестокости несложно. В какой - то степени уже и привычно.       — Я надеюсь, на эти лекарства нет аллергии.       Фриск не слышит её — или просто делает вид, не хотя продолжать диалог? Какой только смысл лить лишнюю воду? Она попросту не видела в этом смысла. Одеяло сжимается длинными пальцами. Здесь, в месте лекаря ещё холоднее, чем в родной комнате. Но здесь есть луна и непривычный запах. Даже несмотря на то, что они находятся в одних стенах, но остаются абсолютно разными.       Бьянка больше не беспокоит — возможно, осознала суть происходящего и, вновь усаживаясь за стол, занимается более привычным делом. Только каким — Фриск не волновало. Какое ей дело до того, чем занимается другой человек? Если, конечно, Бьянка им являлась.       В конце концов, сомнений было огромное количество. Но девушка уже привыкла к тяжести на плечах, заставляющей вжиматься в спальное место, одними губами шепча невнятности, понятные лишь ей.       — Ведь это ясно и придурку — боль просто так не исчезнет.       И ведь правда — если ничего не предпринимать, то она и продолжить тянуть вниз, прямиком на самое дно. Вероятнее всего, социальное. Чувствует себя неважно — хотелось сорваться с места и закричать. Порвать на себе волосы, крепко сжимая их и просто биться головой об стены. Фриск никак не поймёт ход своих чокнутых мыслей.       Она вскрикивает и, неестественно дёрнувшись, прячет лицо за жёсткой подушкой. В горле комок — давит на голосовые связки. Ведь это больно. Но и не сравнится с тем, когда приходится глотать собственные слёзы, прекрасно понимая, что это сделает хуже.       Бьянка и внимания не обращает — по крайней мере, сама Фриск так ощущает. Она попросту не слышит посторонних звуков. Ни чужих шагов, ни привычного голоса. Единственное, что не прекращалось — сердцебиение, бьющиеся в бесконечном ритме. Впрочем, ведь так быть и должно — без этого стука никто жить не сможет. По крайней мере, человек явно не сможет.       Не чувствуется и лёгкая тряска в плечах. Тело не реагирует — замёрзло. Быть может, где - то в глубине души и горел слабый огонёк, но на него одного положиться не выйдет. В любой момент погаснет. Ответов всё ещё нет. Вопросов стало ещё больше — а значит, груз на плечах давит ещё сильнее.       Первые горячие слёзы уже не говорят — кричат об этом. И ведь повезло, что Бьянка не видит её красного лица. Для Фриск пыткой это не назвать — скорее вредной привычкой. Человек не может удерживать столько грязи и ужасов на себе. Не может и долго глотать комки, не дающие сказать и слова. Рано или поздно оно выплеснется. Порвёт тело в клочья, выльет лишнюю жидкость и больно уколет. Но разве от этого станет хуже? Навряд ли.       Глаза закрыты — так легче сдержать слёзы.       Эмоции подавляются — так она хотя не покажет свою слабость.       Вместо слов преследует икота — предательница. Бьянка точно услышит.       Лечение, это, безусловно, хорошо. Но явно не сейчас. Голова пульсирует, как и раньше. Ничего не изменилось, кроме помещения, в котором находится измученная девушка.       — Фриск, пожалуйста. Посмотри на меня.