Ты – единственное, что может мне помочь

      Джисон всегда сидел на обеде один. Из-за своей чрезмерной скромности и ощущения ненужности он не смел сам к кому-то подсаживаться, а из-за такой своеобразной странности и к нему никто не хотел садиться, как почти никто и общение с ним не желал поддерживать. Он всегда находился в отчуждении, что на уроках, что на переменах, что в столовой. И даже Феликс, являясь его соседом и, может, хорошим знакомым, никогда не садился с ним, хотя такое поведение можно было хоть как-то оправдать тем, что его всегда звали к себе за столик друзья и особого выбора у него не было.       Но в тот день, — на следующий после его ночёвки с Минхо, — Сон впервые сидел на обеде с кем-то, и для него стало крайне приятным и удивительным, что подсел к нему именно Ликс, ведь прежде тот такого не совершал. И Хан бы с радостью заулыбался, обрадовавшись компании, но примерно представлял причину, по которой Ли сел с ним за один столик, — а причина эта была далеко не приятная, — отчего приходилось улыбку эту в себе подавлять, искренне сочувствуя соседу.       Феликс редко обижался на Бан Чана, тот всегда мог найти нужный подход, чтобы примириться с названным пасынком, но на этот раз ситуация с каждым днём лишь усугублялась, всё было настолько серьёзно и, по всей видимости, непростительно, что даже сам Ликс удивлялся силе своей обиды, которая не дала Чану и малейшей возможности обмануть Ли, стеной встала, отказываясь от прощения. Нет. Он не простит его так легко. Не в этом случае.       И пусть он сам понимал, насколько по-идиотски поступал, осознавал, что сам по нему безумно скучал и искал любой «случайной» встречи, почему-то пересилить себя не мог. Но как же он, сука, хотел к нему в объятья. Просто ёбнуться можно.       — Сон, вот ты же меня понимаешь, да? — Громко шмыгнув носом, но быстро сделав вид, что это всего лишь простуда, спросил Феликс, блестяще отыгрывая роль самодостаточного стойкого парня, что не будет плакать или бить тревогу, когда его обидели, пусть ссора и была с родным и крайне любимым ему человеком. И пусть невооружённым глазом было видно, что всю прошлую ночь он провёл в компании слёз и бумажных салфеток, грубо растирающих распухшие красные веки, он в этом никогда не признается и до победного будет гнуть свою правду. Хотя Хану отчего-то казалось, что дело было не только в ссоре. Время от времени Ликс уходил в себя, становясь серее тучи, смотрел в одну точку на столе и словно погружался в какие-то другие, казалось, намного более тяжкие думы. Но уточнять Джисон не стал. Здоровьем рисковать он не готов.       — Да, Ликс, понимаю, — с чуткостью, осторожностью и неизмеримой нежностью согласился Сон, едва уловимым людскому зрению жестом проведя по чужой руке кончиками пальцев в знак поддержки. — В этом случае он поступает неправильно. Но ты не думаешь, что тебе и самому легче станет, если ты его простишь чуть раньше, чем намеревался?..       — Нет! — Процедил сквозь зубы Ли, сжав руки, лежащие на столе, в кулаки. — Я не могу так запросто забыть это. Мне пришлось очень нелегко, а меня не поняли и пытаются чему-то учить — как я могу простить это человеку, даже не наказав его за собственную неправоту?       — Но, Ликс, мне кажется, ты в этой ситуации страдаешь сильнее. Тебе же самому от этого «наказания» фигово! Я не прав?       Феликс замолк, оскорблённо поджав губы и вскинув подбородок. Лист кимчхи соскользнул вниз, упав обратно в поднос; туда же полетела крупная слеза. Единственная, что пошла против хозяина, самая наглая, не побоявшаяся скатиться с глаза Ликса и упасть в его еду. Он ведь и сам всё прекрасно понимал, но не мог, просто не мог. Гордость или глупость — решать очевидцам и додумывать зевакам, сам он не знает, что испытывает и почему противится.       — Да здрафствуют мои феликие друфья! — Торжественно вскричал вдруг приближающийся, малознакомый Джисону, но всё же когда-то успевший врезаться в его память мужской голос.       — Ты тут, блять, откуда? — Грозно пробасил в ответ Ли, резко подняв взгляд исподлобья, чем напугал незваных гостей, которых оказалось аж двое.       — И тебе пвиветик, funny boy, — с сияющей улыбкой едва ли не до ушей дружелюбно хихикнул светловолосый высокий парень модельной внешности, что, если Сону не изменяла память, являлся Хёнджином, другом Минхо. С ним он если и был знаком, то только мельком. И почему он так странно разговаривал? — Слуфай, funny, а я и не внал, фто кимчфхи перед употвеблением надо повтовно фолить! Интевефная задумка.       — Эй, Хван, мы же, вроде, вчера ещё всё обсудили, не? Я тебе всё сказал. Свали, пожалуйста, а? Мне сейчас вот крайне не до тебя, — устало протянул Феликс на выдохе, уже даже не желая с кем-либо ругаться. К тому же этот дурак Хван воспоминания о прошедшем с ним вечере разблокировал, а тот только начал всё потихоньку забывать.       — Но, funny… — Тут же загрустив или просто сняв с лица маску клоуна, прошептал Джин, заметно побледнев и не сводя испуганных глаз с, думалось, нового друга. А ведь Джин его тогда до дома проводил, ибо Ликс пожелал прогуляться перед сном. Спокойно следуя за ним, он не пожалел ни ног, ни времени, которое мог провести дома за уборкой, потому как, проживая в съёмной квартире без сожителя, трудно долго поддерживать порядок и есть нужда постоянно выделять определённые, менее занятые учёбой и подработкой дни для уборки.       И Хёнджин с тревогой подумал, что Ли уже и не помнил о прогулке, или, может, просто не придал ему значения, в то время как тот парень до самой школы ни на минуту не мог выкинуть из головы фрагменты их разговора, что почему-то отпечатались в коре мозга. Перед глазами всю ночь проносились воспоминания их полуторачасовой пешей проходки от ресторана, стоящего почти в центре города, до его дома на окраине. Феликс поражался этому придурковатому и стыдился сам себя — Джину как-то удавалось разговаривать людей так, что даже такой нелюдимый и скрытный парень, как Ли Феликс, представал пред ним нагим душевно, раскрывал почти все секреты, какими сначала делился сам Хван.       Так, в какой-то момент их недодиалога, перемонолога Феликс пожалел, что в целом обладал такой штукой, как язык.       Хёнджин вдруг как-то слишком плавно перешёл от разговора о ведьмах и гадалках, к которым любил обращаться в детстве в деревне бабушки, к рассказу о своих прошлых отношениях. Он шёл справа в шаге от Ликса, передвигался легко и, казалось, совершенно не задумываясь над словами, плавно вёл слушателя по ровной нити своей истории.       — Мне тогда не больше шестнадцати было. Я с ним, помню, гулял часто вечерами — мы на один кружок ходили, что близ жилого комплекса находился, где в одном из зданий моя семья обосновалась. Являясь практически соседями, мы частенько заглядывали в кафе на первом этаже моего дома, бывало даже, в гости друг к другу ходили. Ну и, когда наша дружба уже больше трёх месяцев длилась, я вдруг осознал — это всё, финиш, я попал. Знаешь, я просто в один из вечеров вдруг осознал, что уже даже представить боялся, что могу остаться без его общества. Он мне как-то внезапно воздух заменил и крылья на спине вырастил.       «А на слово он не дурак…» — подметил про себя Ли, искоса поглядывая на увлечённого своим делом рассказчика.       — Но наше «вместе» он испортил. Если бы он первым не решил признаться, ничего плохого бы не было… я думаю. Я ж тогда до чёртиков боязливым был, скромным, сам бы ни в жизнь никому не рассказал о своих чувствах. А тут он пришёл весь такой серьёзный, как на поклон, и покаялся, мол, так-то, так-то, я к тебе неравнодушен. Меня тогда просто надо было видеть… хах. Мысленно я без зазрения совести превратился в эмоциональную восьмиклассницу с мышиным писком вместо адекватной реакции на такие слова, а внешне, сохраняя самообладание, лишь слегка улыбнулся и принял его предложение вступить в отношения.       На этом рассказ его оборвался, Хёнджин замолк. Продолжая глядеть на него искоса и не желая равняться в шаге из-за разницы в росте, Феликс заметил, как тот губы поджал, как потух его взгляд и как он боролся с собой, чтобы проглотить этот мерзкий ком в горле и с наигранной ностальгической улыбкой продолжить повествование.       И он переборол себя. Он смог.       — Недолго песенка моя играла, в общем-то. Парень мой бывший оказался скрытым абьюзером. Это такой вид, знаешь, когда сначала у тебя, оказывается, друзья какие-то слишком подозрительные и точно настроены против наших отношений, хотя поводов для таких выводов я найти до сих пор не могу, потом у тебя цвет волос устарел и не мешало бы перекраситься и сменить причёску, затем выходит, что у тебя на боках жирочек отвис и не было бы лишним ужесточить тренировки в зале и значительно уменьшить потребляемую в день пищу, а следом уже и «сиди дома, псина подзаборная, тебе никто разрешения выйти на улицу не давал». Только после этого и понял, что бежать надо от него. Сейчас вот в отдельную хату съехал, подальше от родительского дома, чтобы точно с ним не пересекаться.       Поняв, что монолог Джина закончился, Феликс почувствовал себя самым отвратительным мудаком, потому что найти хоть какой-нибудь ответ, достойный быть высказанным, и не остаться опозоренным он не мог. Он просто смотрел Хвану в глаза, всё же чуть повернув в его сторону голову, легко приняв добродушный ответный взгляд, но никак не находил слов поддержки, чтобы не обидеть молчанием. Ликс старательно копался в памяти, разглядывая тёплый взор, направленный ровно на него, открытый и такой удушающе хороший, точно этот дурашливый Хван Хёнджин был самим всепрощающим богом.       И вариант, которым можно было заменить возникшую гадкую для его ушей тишину, нашёлся. Ли прочистил горло, пытаясь не жалеть о том, что в качестве заполнения пробела в момент, где предполагался какой-нибудь поддерживающий ответ, выбрал ту же тему разговора, какую завёл Хёнджин. Феликс решил поведать ему о своём первом опыте.       — У меня тоже первые отношения хуйня были.       Резко, сухо и исключительно по теме. Ликс не видел смысла изворачиваться теперь или недоговаривать — не смог ответить по делу, когда это было нужно, так хотя бы не скрывайся в свою очередь.       — Я тоже пиздюком мелким был, не старше пятнадцати. Пришёл как-то на футбольное поле домашку делать, тогда погода хорошая была, да и мне домой жутко не хотелось после занятий. Думал, спокойно в тишине уроками займусь, а там играл кто-то. Ну, я собирался молча мимо пройти и на трибуне на самый верх забраться, как вдруг взглядом за одного из игравших зацепился. А гнида эта такой, сука, симпатичной была, что у меня чуть глаза не высохли на него пялить. Волосы у него кислотно-красные, шелковистые были, помню, подпрыгивали на бегу, а на ебучем широком лбу чёрная повязка и глаза эти его чёртовы, светло-карие, такие, мать его, большие и до пизды выразительные, что в них, если и не тонуть, то безвылазно купаться точно. Я чуть в столб не врезался, ботаник ёбаный.       Ли искоса проследил за реакцией слушателя, а увидев, как брови его, до этого нахмуренные, вдруг резко взметнулись вверх, решил добавить:       — Да, когда-то я был ботаном-заучкой. Спасибо мамке, — и пусть он говорил с нечитаемыми эмоциями, по обращению к матери Хван понял, что благодарность была саркастической. — В общем. Он тогда с другом в футбол гонял, а третий на трибуне рядом сидел и от нехер делать мячи баскетбольные салфетками влажными протирал. И я-то в тот момент рассчитывал на то, что просто сяду в ближнем к его товарищу углу и буду ниже газона, тише озона да скрючившись в три погибели сидеть д/з решать, но, сука, размечтался слишком. Только я в первом ряду расположился, тетрадки-учебники разложил на ближние кресла, как тут этот, точно туча средь ясного неба, мне свет загородил, прямо напротив встав…       И Ликс поклянётся, что запнулся в момент рассказа подобно Джину, что адски жгучий ком не мог проглотить и слёзы подавить по чистой случайности и недавнее поведение Хвана он ни бессознательно, ни с осознанием не копировал. Просто так вышло — история-то всё-таки тягостная.       — Он меня, в общем, разговорил быстро, улыбкой своей мерзотной поразил не хуже меча, вошедшего в грудь по рукоять, но я ведь, главное, глупо продолжал думать, что полностью его чарам не поддамся, хотя, стоило ему внезапно на корточки сесть, очки с меня осторожно так снять, и, блять… в лоб нежно поцеловать ближе к правому виску, в то место, где у меня ссадина была из-за его дружка, который мне мячом во время физры оставил… Я, в общем-то, умер. Думал уже всё, не спасти, вызываем катафалк, ребята, звоним в похоронное бюро и ищем место для вазы с прахом, но… нет, я остался жив. К сожалению. Я продолжил жить и мог радовать его грязную душонку своими мучениями и наивной доверчивостью…       — А что… именно он делал? — Хрипло и до жути неуверенно, скромно спросил полушёпотом Хёнджин, надеясь всем нутром ответ услышать.       — О-о, это достойно отдельного внимания, — болезненно усмехнулся Ли, угрюмо уронив голову и наполовину спрятав лицо за высоким пухлым воротом куртки. — У меня не было так, как у тебя. И это я говорю к счастью для тебя. Потому что моя гнида почти и не скрывалась даже. Пару раз мы погуляли, потом в какой-то момент вдруг поцеловались, ну, и, по сути, больше причин скрывать чувства не было, мы друг другу признались, обнялись… А уже через неделю, когда эта тварь окончательно убедилась в том, что я глубоко к ней привязан и вряд ли пожелаю так скоро уйти, решила показать себя… Он явился ко мне домой, когда мать бухала где-то вне города, а отец уже как дохуя лет покоился на кладбище, вломился, выглядя не лучше мамки — убуханный в жопу, едва на ногах держащийся, весь шатался и выглядел так, будто с минуты на минуту развалится на полу и обрыгает всё, до чего добраться сможет. В общем, в подробности вдаваться не стану, самому паршиво от воспоминаний, но скажу, что с того момента он регулярно пиздил меня по любому поводу: душу отвести захотел, набухался, просто скучно стало… В общем, много чего. У меня и шрамы на теле от его «розочек» после алкашки остались… Но, Хван, слушай. Теперь просто уясни, пожалуйста — сочувствовать мне не надо. Я к этому отношусь крайне негативно, если человек мне не близок настолько, чтобы я… Чувствовал себя с ним максимально комфортно. Сейчас мне хватает Чанбина, с ним я дружу с глубокого детства и он единственный достоин плакаться мне в плечо из-за моих же трагичных ситуаций в жизни.       Феликс резко остановился, но разворачиваться не стал. Джин последовал его примеру и благоразумно решил, что чувствовать его рядом с собой парень точно не хотел, а потому застыл на месте в шаге от него.       — И, Хван. Ты, я знаю, человек неглупый, воспитанный и секреты других уважаешь. Так что будь добр об услышанном не распространяться и язык до крови прикусывать каждый раз в наказание перед тем, как захочется сказать мне слова сочувствия или когда они «случайно» сами вырвутся. Понял?       — А если прикушу, могу всё же удостоиться чести сказать пару слов вашему величеству?       — Хван, я не шучу.       — Я тоже, sunny. Я не боюсь боли настолько, насколько боюсь остаться неуслышанным тем, кто, как мне кажется, услышать меня всё-таки должен. Позволишь сказать хоть несколько фраз за каждый прикус языка? Для меня это важно, Ликс…       — Чёрт возьми, Хван Хёнджин, я не тиран! — В конец разъярившись от очевидной глупости произнесённым этим дураком слов, Ликс обернулся, желая посмотреть на своего нервотрепателя, но застыл, распахнув в ошеломлении глаза, и заметался взглядом по всему его лицу, что едва ли исказилось от боли. — Ты… блять… что… натворил?..       А Хван уверенно держался. И, даже ощутив одинокую слезу, быстро стёкшую вниз по напряжённой, неровной из-за натянутой улыбки щеке, он спокойно разомкнул мелко дрожащие губы, демонстрируя Ли полный крови рот.       Ёбана мать, — только и успел подумать Ликс, приходя в полное потрясение.       — Я надеюфь, я ффё вэ удофтоилфя чефти выфкафатьфя? — Едва шевеля прокушенным языком, умудрился выговорить Хёнджин, но Феликс его почти не слушал. Его откровенно начало мутить.       Не то чтобы ему был противен вид крови, но вот само осознание того, что человек просто взял и, блять, прокусил себе язык и сделал это из-за него, не могла оставить равнодушным даже такого закалённого жизнью человека, как Ли Феликс. От очередного осознания происходящего ему совсем уж поплохело и, отшатнувшись на пару шагов назад, он чудом на землю не рухнул, вовремя оперевшись на собственные колени.       — Ликф, ффё ф пофятке? — Джин встрепенулся, в удивлении округлил глаза и всмотрелся в позеленевшее лицо парня.       — Нихуя, блять, не в порядке, идиот безмозглый! — Вскричал остервенело Ликс, в порыве ярости выпрямившись и подорвавшись к Хвану. — Я, блять, кто по твоему?!       Ли схватил знакомого за грудки и подтянул к себе, заглядывая тому в глаза.       — Мне, думаешь, доставляет чужие страдания видеть?! Я, нахуй, сам этот пиздец пережил и, сука, ни в жизнь бы никому другому такого не пожелал! Ты, блять, умеешь вообще ебучую шутку, издевательство отличать от реальных призывов?!       Феликс стоял с Хваном буквально нос к носу, но наплевал на это. Обхватив его это дурацкое смазливое лицо, украшенное лёгким румянцем от позднеосеннего холода и обезображенное струйками крови, стекающими с уголков губ, он ладонями и большими пальцами рук надавил на чужую нижнюю челюсть, заставляя открыть рот.       — Боже, блять, какой же ты больной идиот… — Изучая тяжесть повреждения, бранился себе под нос Ликс, а голову вновь посетило осознание.       Он сделал это ради него.       Ли как ледяной водой окатили и тут же в пекло отправили. Дышать стало сложнее.       — Ликф, пофалуфта, выфлуфай меня, — вновь проглотив кровь, взмолился Хёнджин. Он едва дышал, ощущая, как приятно колет кожу в местах, где находились пальцы Феликса. — Я лиф хотел фкафать, фто прафта офень фофюфтфую тебе и хофю помофь, фем фмогу! Фловом, делом — не вафно!       — Ебучий ты герой-любовник, не смей так больше никогда делать! Слышишь меня?! — Он сжимал чужие щёки всё сильнее, вглядываясь в тёплый взгляд со всё большим остервенением и придумывал способы, какими можно было бы угрожать Джину так, чтобы тот и правда больше такое не совершал.       — Тофда пообефяй, фто будефь выфкафыфатьфя мне, когфда фамому фтанофится плохо!       — Да кто ты, сука, такой, чтобы я делился с тобой своими проблемами?! И кто ты такой, чтобы калечить себя ради меня?!       — Феловек, котофый котоф пфокуфить фебе яфык только для тофо, фтобы фмочь выфлуфать тебя? Мофет, пвофто ховофый февовек и вефный двуг?       — Нет, Хван, ты просто придурок.       На том и порешили.       — Мы пришли с миром, Ли Феликс, — хмуро заверил Хо, сжимая в пальцах края подноса и с какой-то скрытой ненавистью щурясь на парня, к которому обратился. Он смотрел на него несколько долгих секунд, перевёл взгляд на огорчившегося друга, что готов был заплакать от обиды и отчаяния, взял себя в руки и, вдохнув поглубже, с натянутой улыбкой спросил у Джисона, взглянув на него: — Можем мы сесть здесь, Сон-и? Свободных мест больше нет, а кушать на полу альтернатива не очень приятная.       — Ну… если Ликс… не против… потому что… — растерянно тянул в ответ Сон, не зная, на чью сторону встать. Ему вообще всё это казалось сущим бредом — не желать иметь с кем-то дело просто потому что так карты выпали. — Потому что… он сел первый…       — Да боже, Господи, ладно! — Не выдержал Феликс, вскипев от нерасторопности одноклассника. — Пусть садятся! Главное, в жизнь мою пусть не лезут.       Он сидел сгорбленно, с опущенным в поднос взглядом, но Хёнджин почему-то всё равно догадывался, что ночью после их совместного ужина парень захлёбывался в рыданиях. Джин по нему сразу всё видел. Не надо было гадать, думать, уточнять, чтобы наверняка, дабы понять — глаза его налились кровью из-за полопавшихся капилляр, подвижное веко опухло от силы натирания, а тело слабело от каждого движения из-за плохого сна и морального истощения.       — Ликф… — быстро усевшись на стул напротив предполагаемого собеседника и чуть нагнувшись вперёд, дабы быть к нему ближе, громко прошептал Хван. — Кхрм. Мовет, всё вэ, я могу как-то тебе помоч-щь?.. Хочешь, могу не лесть в твою вызнь и под… тфу ты, подвобности, но пвосто… Как-то мовально поддевжать?.. И он собрался уже снова протиснуть язык меж зубов, дабы точно остаться услышанным и с положительным ответом, но Ликс тут же распахнул веки и нахмурил брови, давая понять, чтобы тот и не смел пытаться повторять свою глупость.       Но Хёнджин не шутил. Не выглядел так, будто просто хочет отвлечь или приколоться. Не казался тем, кто не сможет поддержать правильно. Джин вдруг создал впечатление человека серьёзного, собранного, в нём больше не было того клоуна, что пытался развлечь неуместными шутками, отвлечь от проблем насущных, а не желал выслушать и поделиться своими мыслями. Этот парень, его другая версия, выглядел сейчас так, словно всегда был человеком деловым и умеющим скрывать свои эмоции ради сохранения самообладания во время помощи другим.       — Ладно, потом наедине поболтаем об этом, — сдавшись, обречённо выдохнул Ликс и опустил голову на столешницу, чувствуя, как против воли поддаётся чарам этого приставучего чудака.       И пусть врать Ли крайне не хотелось, сделать это ему пришлось, чтобы выиграть время на размышления о том, как более мягко отвязать от себя того, кто с ним точно счастлив не будет. Ведь ясно же, как в солнечный день, что Феликс одиночка, причём человек сам по себе грубый, неспособный на нежности и нежные чувства.       Но ясно так было лишь тем, кто Ликса на самом деле не знал.       А Хван радостно заулыбался и немедленно принялся за обед. Минхо, видя то, как влиял на его друга этот неприятный тип с выражением лица грознее, чем у тюремного охранника, только сильнее мрачнел, но до боли знакомая мягкая ладонь, внезапно накрывшая его собственную руку, вдруг придала ощущение спокойствия, помогла успокоить желание рвать, метать и размахивать кулаками.       И пока Ли-младший с Хёнджином почти не сводили друг с друга глаз — одни испепеляли, другие проявляли чувства — Хо же наоборот, старался с взглядом Джисона не сталкиваться и смотрел куда угодно, лишь бы не тому в глаза, продолжая ощущать своей рукой чужое тепло. Слишком волнительно это было — чувствовать ладонь Сона, накрывшую его собственную, ощущать его поддержку, попытку успокоить, примирить.

      ***

      Уроки подошли к концу как-то слишком быстро, Хёнджин и глазом моргнуть не успел. Ему даже времени подумать о том, чем заняться дома, не хватило, как, стоя у своего школьного шкафчика с вещами, откуда-то слева он ощутил внезапный грубый толчок, пришедшийся на плечо. Парень тут же глаза распахнул, голову в сторону удара повернув, и увидел случайно налетевшего на него Феликса, что, казалось, даже смущён такой ситуацией не был. — Funny? — Только и смог выговорить Джин ошарашенно своим прокушенным языком, хлопая на знакомого удивлёнными глазами. — Прости, споткнулся, — непринуждённо ответил Ликс и поправил тёмно-синий безрукавный жилет, натянутый поверх белой рубашки. — Ты как это фделать-то умудфился? — Ещё больше недоумевал Хван, разглядывая пол позади солнечного мальчика. Посторонних предметов поблизости вроде не наблюдалось, чего это он вдруг? — А это уже разницы не имеет. — Нет, Ликф, подовди, имеет! — Покачал головой Хёнджин, схватившись для опоры за дверцу металлического шкафчика. — Ты нафтолько плохо фпишь? Funny, это вэ неновмально! — Слушай, Хван, ты мне мамка? — Устало огрызнулся в ответ Ли, закатив глаза. — Или отчим? Ты какого хрена в жизнь мою лезешь, а, постоянно? Чё ты в ней забыл? Тебе около меня мёдом, что ли, намазано? Джин опешил. В груди начало больно жечь, саднить от столь неприятных уху и сердцу слов. Он правда такой, или просто не хочет подпускать никого слишком близко? К тому же, они ведь договорились позже поговорить о проблемах Феликса, так что стряслось? Почему он так заговорил? — Я думал, я пв-росто чевовек, который мов-жет интевесоваться твоим самочувствием, желать тебе лучшей вызни и помогать этой лучшей в. в… в-жизни достигать… — опустошённо пробормотал Хван, старательно выговаривая каждое слово, чтобы выглядеть не слишком глупо, — хотя куда там, с его то недавним поступком, — опустив потускневшие взгляд в пол. В груди Ликса что-то гадкое ёкнуло от вида такого расстроенного Хёнджина, такого потухшего и серого. Ему вроде и пофиг должно быть на него, всё же — кто он для него такой, этот чёртов Хван Хёнджин? Вот только всё равно как-то слишком тяжко наблюдать, как из-за его собственных слов ломается чужое сердце, к тому же не абы кого, а этого дурака. Но он уже всё решил за обоих, пока на уроках сосредоточиться не мог — этот парня надо как можно скорее от себя отводить. Не стоит им рядом часто находиться, оба потонут. И дурака этого надо от себя «отвораживать» — с ним он бед немало нахватается на свою голову. — Ладно, пвости, Ликф-с, я фсё понял. Больфе не потвевожу. И Джин резко захлопнул шкафчик, заставив щёлкнуть замок внутри, после чего быстрым шагом удалился в сторону заднего выхода из школы, ни минуты больше не желая оставаться в этом душащим своей замкнутостью здании.       Выбежав на улицу вслед за Хваном, Ли со злостью на самого себя обнаружил, что того уже и след простыл. Он простоял у своего шкафчика ещё с полторы минуты после того, как Хёнджин скрылся за массивными дверями; Феликс точно потерял возможность думать и складывать два обстоятельства в одно следствие. До его мозга никак не хотело доходить, что этот дурашливый Джин просто убежал, обиделся так сильно на очередные попытки Ликса его от себя отгородить, что сбежал, оставив того одного, размышлять над правильностью своих поступков.       А он ведь и без того сразу знал, что поступал неправильно. Он знал, что Хван к нему из чистых добрых побуждений, что помочь желал искренне, что определённо что-то чувствовал к нему, но не мог принять его, подпустить к себе ближе, чем на расстояние обеденного стола. Страшно же это — вновь кого-то в своё сердце пускать, позволяя там хаос творить.       Да и не по пути им — Хёнджин должен в модели подаваться, прекрасное богатое и счастливое будущее иметь, а Феликс — на небо, ему это всё мирское чуждо, ему бы послать всё нахуй поскорей.       Но сейчас, поняв, как, всё-таки, ужасно сглупил, Ли стоял за школой, не зная, куда податься. И лишь два варианта в голове вертятся — или слёзы, или новые раны на теле. Что лучше, он не решил. Почему сглупил? Потому что у этого дурака сердце и душа ребёнка, он и разбиться может с таким отношением к себе. А ему на будущую жизнь надо работать, в школе лучше заниматься, чтобы в престижный ВУЗ поступить.       — Феликса?       От внезапного знакомого голоса из-за спины Феликс встрепенулся, вмиг забывая о своих желаниях. Он развернулся на пятках и испуганными глазами посмотрел на друга:       — Бинни? Ты чего тут?       — Нет, это ты чего тут? На дворе ноябрь, а он без куртки и на улице! Сам-то как думаешь, нормально так делать?       — Ой, Бин, не начинай. Меня мамка даже близко так не оберегает, как все остальные стремятся. — Ну, хах, зная твою маму… Подожди, какие «все остальные»? — Чанбин натурально замер, распахнутыми до предела глазами впиваясь в глаза Ликса.       — Да есть там пара идиотов, так и жаждущих выслушать меня, — неохотно протянул Ли, небрежно махнув рукой. — Не хочу о них.       — А, всё же несколько… Хорошо, — точно с каким-то успокоением выдохнул Бин, легко улыбнувшись. — Так чего, может, всё же вернёшься внутрь и заберёшь свои вещи? Негоже из школы без куртки и рюкзака уходить, примета плохая — дома пизды отхватишь.       — Да, пошли.       Вернувшись в школу и забрав свои вещи, Феликс, уронив взгляд в пол, молча направился к выходу, но не успел пройти и пары шагов, как его тут же остановил Со.       — Феликса, ты чего? Меня подождать не хочешь?       — А? Что? А-а-а… Прости, задумался.       — Никогда тебя настолько задумчивым не видел… Что стряслось? — Парень накрыл плечо Ликса ладонью, останавливая и вместе с тем давая свою поддержку.       — Нет, ничего… Ладно, стряслось, но… я сам должен со всем разобраться, прости.       — Да?.. Ну, хорошо, как знаешь… Тогда, может, я провожу тебя? Ты сейчас такой задумчивый, что ненароком на дороге в себя уйдёшь и… Страшно мне за тебя, в общем. Позволишь?       — С чего бы мне не позволять, Бинни? Мы ж с детства самого дружим! — Ли в непонимании нахмурился, искоса глянув на приятеля.       — Просто, ты последнее время так… с тем парнем — Хёнджином — много общаешься, я думал, — Чанбин сглотнул. — Ты, наконец, снова жить начал, решил сблизиться хоть с кем-то…       — Бин, ты же знаешь, что я пережил. Я после такого не то что жить заново когда-либо начну, я, наоборот, по ощущениям порог в двадцать лет не переступлю. Да и даже если бы я начал с ним, блять, общаться, ты тут причём?       — Феликс… Я же просил тебя никогда мне такое не говорить, если это не с целью высказаться… — Бин весь сжался и зажмурился, точно его в грудь ножом ранили и вдобавок по печени кулаком прописали. — Я же говорил, что готов быть твоим психологом и выслушаю, если ты чувствуешь боль и нуждаешься в помощи. Но просто так, говоря о своей смерти, как о какой-то шутке… Ты делаешь мне больно.       — Прости, друг, но я не шучу. В общем, давай не будем о грустном, как ты вообще? Что с рэпом, также процветает? Рифмуется хорошо?       — Да, спасибо, с этим всё отлично.       Парни разговорились и до дома Феликса дошли пешком, что, к слову, находился в дюжине остановок от школы.       — Неплохо мы так, конечно, прогулялись… — Хмыкнул Ликс, пряча руки в карманы белой куртки. — Я думал, ты меня до остановки проводишь, мы на автобусе доедем и от неё уже до меня! А мы прямо со школы пешим ходом…       И пусть внимание Ли должно было в тот момент посвящено лучшему другу, голова того была забита лишь чёртовым Хван Хёнджином, который тоже собой пожертвовал, чтобы, как настоящий джентельмен, незаконченного гопника до дома проводить. Идиот. Он сам за себя постоять может, ему помощь не нужна. Это самому Джину подмога не помешает, Феликсу она ни к чему.       — Да уж, я сам поражён, что столько выходил! — Шмыгнул носом Со, укрыв нижнюю часть лица за высоким воротом зелёного бомбера.       — В общем, спасибо, что проводил. Домой доберёшься?       — Куда ж я денусь? — Улыбнулся Чанбин, заглядывая парню в глаза.       — Хорошо, — скопировал улыбку Феликс и приблизился к товарищу. — Ладно, давай, пока, — попрощался, дружески обняв Бина, пусть в Корее такое и не практиковали.       — Что, опять иностранных сериалов насмотрелся? — Хмыкнул Со, всё же отвечая на объятия.       — Что ж со мной поделаешь? Нравится мне эта их традиция — обниматься на прощание. Знаешь же, какой я тактильный!       — Знаю, знаю, — пуще прежнего разулыбался Со Чанбин.       И он с наслаждением подумал о том, что такой милый секретик вечно хмурого и неконтактного Золотого принца, как прозвали Ликса в старшей школе, достоин знать лишь он один. Ведь никто иной ни в жизнь не догадался бы о том, что этот необщительный, грубоватый и, казалось, совершенно бесчувственный красавец не только способен испытывать самые разные эмоции, но и до жути любил касания, пусть таковых в его жизни очень мало из-за собственной нелюдимости и недоверчивости к людям.