Writober

      Пистолет с оглушающим треском разбился на винтики от броска в стену, но никого это ни капли не волновало, как и едва ли не повторившая участь оружия дверь, которой хлопнули с той же силой. Спасло только полностью литое строение. – Ты куда так попал красиво? Кажись, кровь было видно. Сердце пропустило несколько ударов, а ладони запотели, застряв в положении, в котором он тогда держал эту грёбанную винтовку. Эту грёбанную винтовку с отличным прицелом... – Масуми, видал? Это ж их снайпер, мелкая та, глазастая! Да ты куш сорвал — такую девку прибить! – Я в неё попал... – в учащённом дыхании и сбитой речи пробился нервный, истерический смех, всё усиливающийся, пока тело мужчины медленно спускалось по стене на пол. Плевать было на мокрый и грязный от ботинок пол, плевать на убитую форму, плевать вообще на всё. Перед глазами стояли только картина из окопов и вид из того чёртового прицела, замыленные подступившими слезами. – Попал... В Кристу... – Мы тут территорию зачистили, давай быстрее отсюда сматываться. К этой глазастой уже прибежал медик, вдруг ещё стрелять начнёт. Чего застыл!? Шевелись! Лужу грязи и воды едва ли разбавляли непрерывно льющиеся слёзы. Всё тело крупно дрожало и вздрагивало от попыток вдохнуть простого воздуха, с чем, похоже, не справлялось. Внутри же — всепоглощающий ужас и ненависть к самому себе, и становилось только хуже, только в мыслях всё чаще и чаще замелькали обрывки из безоблачных воспоминаний. – Масуми, мы идём? – Не думай, не думай... – Масумиии, не подвисай. Идём, нет? – Не думай, твою мать, не думай.

– Масуми!

– Не думай! Стена за спиной в миг покрылась трещинками, а вокруг круга от удара посыпалась штукатурка. Под кулаком что-то хлюпнуло, и разум вдруг прояснился, почувствовал боль в кулаке. Оказывается — костяшки раздроблены в мясо после удара в стену. Спрашивать у себя, как он так резко поднялся и с разворота раздробил бедную стену базы, мужчина не стал. В ещё сбитом дыхании и слегка притихшем предистеричном состоянии он не мог думать. Как иронично — только боль привела его в чувство... – Масуми? – детский голосок отвлёк мужчину от мыслей, и тот посмотрел на окликнувшего его. Перед ним — малютка 12-ти лет, с пушистыми светлыми волосами, торчащими вверх, и чистейше голубыми глазами, наполненными искренней невинной надеждой на развлечение, а в руках, с горем пополам отмытых от краски, немного подтаявшее мороженое. Фисташковое. – Ты в порядке, Масуми? – Ну правда, Масуми. Что с тобой? – раздался взрослый мужской голос повыше. Рядом с малышкой — вылитый стереотипный студент. Высокий, молодой и пылающий позитивом шатен с сияющей улыбкой и блестящими от озорства глазами за солнцезащитными очками. В руках с порезами от бумаги и пятнами от ручки было тоже мороженое. Ванильное. – Целый день был таким активным, прям счастье! А тут поник, как будто соц батарейку разрядил. – Что такое соц батарейка, Ленни? – Это, Кристочка, разговор для другого раза. Нам бы сейчас друга своего поднять и духом, и телом, а не то он мороженого не поест. Взгляд упал на собственные руки. Покрытые рубцами, порезами, под мизинцем даже шов, в них же — рожок черничного мороженого. Вокруг — летний Мадрид, безмятежный и полный жизни, ужасно горячий для привыкшего к холодным широтам Масуми, но идеально подходящий для друга из тёплой Италии и подопечной из Токио. А впереди лучшие годы... – Твою мать... Из глаз снова полились слёзы, но перед ними уже мелькало куда дальнее прошлое, связанное с другим человеком. С тем самым ярким студентом, чей огонь погас перед самым началом ужасных событий. Казалось бы, Леннокс умер уже давно. Ещё тогда, в Мадриде, был найден убитым в собственном доме. Убийц не нашли, но скорее всего были конкуренты из политики. Им чем-то помешал простой юрист, потребовавший справедливости в этом неравном и жестоком мире... Из-за моментом ослабших ног пришлось упасть на колени. Сердце разрывалось при виде перед собой фантомного прошлого, сцен оттуда. Вокруг, кажется, судебный зал, недовольный гул присяжных, стук молотка судьи и смешки победителя суда. А в середине всей сцены — погаснувший огонь всемирной справедливости. Его лучший друг, осуждённый по сфабрикованному делу. Сфабрикованному делу, которому Масуми случайно помог. Леннокс умер именно тогда, в зале суда. И убила его неосторожная фраза лучшего друга, брошенная в момент, когда рядом были его враги. Это он его убил. – Масуми, всё хорошо?

Он убил их. Убил всех.

– Да... – смущённо усмехнувшись, мужчина посмотрел на своих друзей. – В порядке. Просто задумался. Масуми криво усмехнулся сквозь слёзы. – И что осталось? Ничего... Ничего не осталось. В покрытых рубцами руках не было мороженого. Была пыль, порох, его кровь и фантомная кровь лучших друзей. Умерших лучших друзей. Убитых им же лучших друзей. – Напугал, чудик. А потом бубнишь, что это я в облаках летаю. – Ты ведь тоже иногда так зависаешь. Особенно когда на девушек смотришь... – Н-неправда! Так просто... просто получалось так! – Врёшь! Я всё вижу! Скажи ему, Масуми! – Ребят, ну не на публике. Позорьте меня где людей нет. – Вот ведь злюка! Лужа на полу стала совсем странного, непонятного цвета и консистенции, но идеально описывала всё то, что осталось у Масуми.

Грязь, слёзы, кровь. <center>Всё, что осталось.

</center>