Иуда

      Дорога от Аракады до Вейстинской тюрьмы заняла пять часов, а по ощущениям Чимина — целую вечность. Кажется, будто салон автомобиля стал микроволновой печью и он с минуты на минуту расплавится в нем, точно дешевый полуфабрикат. Пак чувствует, как его лицо отекает от жары, вынужденно прищуривая глаза. Даже курить не хочется в такую гадкую погоду, хотя он большой любитель табака.       Чимин легонько хлопает себя по лицу, стараясь не заснуть. Возможно, было бы разумнее выехать позже, чтобы не застать полуденный солнцепек, но он хотел провести вечер в компании Тэмми и мальчиков, закончив с Тэхеном как можно быстрее. В его воспоминаниях о прошлой жизни экстравагантный Ким Тэхен определенно занимал не последнее место. Пак не мог назвать его исключительно неприятной личностью — напротив, при всех особенностях своего характера и рода деятельности, Тэхен был довольно снисходителен по отношению к нему, если не сказать «добр». Нет, проблема была совсем не в том, что персона бывшего работодателя вызывала в нем гнев или, например, зависть, или острое осуждение — достаточно было всего лишь того, что одно его лицо заставит вспомнить все.       Лучший мотиватор двигаться дальше — это жизнь на острие ножа, и так уж вышло, что Чимин владел холодным оружием в совершенстве, будто он родился с «бабочкой» в руке. Мягкие, пухлые губы, сочувственный от природы взгляд и пистолет с глушителем на расстоянии вытянутой руки — многим убитым им людям казалось, что они увидели ангела перед своей смертью. Пак не был жесток, если за это не доплачивали, он был человеком в самом простом понимании этого слова, а, как известно, людей легко опьяняет власть.       Большие деньги, эксклюзивные заказы, лучшие наркотики — он был королем ночи, пока его всемогущество не хоронил под собой рассвет. Поутру ему приходилось мучаться от похмелья, не понимая, куда деть набитые купюрами сумки, и воровато поглядывать в окно через жалюзи в очередном приступе паранойи. Чимин любил свою старую жизнь нездоровой, больной любовью, ведь риск заставлял его сердце биться чаще. Он нигде не задерживался подолгу и испытывал странное успокоение, прочищая дуло пистолета в безымянном отеле за изучением предположительных координат новой цели, выбранной никем иным, как Тэхеном. В основном, это были худо-бедно организованные банды, возомнившие о себе слишком много, однако карьерный рост открыл Паку доступ к более неприступным с первого взгляда врагам: банкирам, политикам, полицейским...       Чимин не задумывался о том, жаль ему их или нет. Ему нужны были деньги, много и сразу, и он хотел зарабатывать их тем, что получалась у него лучше всего. Но однажды судьба все же вынудила его задуматься, и он вынужден был отойти от дел.       Наконец, Пак приближается к угрюмому зданию с турелями и зарешеченными окнами, ощетинившемуся колючей проволокой, цепляющей, казалось, даже облака, — Вейстинская тюрьма, бетонная серая гаргулья исполинских размеров. Он останавливается у шлагбаума, без особого энтузиазма кивая охраннику на посту.       — Цель визита, красавчик?       — Я не собираюсь заезжать внутрь, — Чимин прислоняется спиной к автомобилю, прикуривая сигарету, его не смущает чужой комментарий. — Просто жду друга. Ким Тэхен, знаете такого?       — Очень приятно было провести время с Вами, джентльмены! — раздается знакомый баритонистый голос по ту сторону ворот. — Но, к Вашему глубочайшему сожалению, я вынужден отчалить. Adiós, amigos! — чуть ли не давится счастливым смехом соскучившийся по свободе Тэхен, когда двое охранников спроваживают его прочь. — А-а-а, мой дорогой Чимин, — пара широких шагов — и он оказывается напротив Пака, обнимая того за шею, чтобы притянуть к себе и смачно чмокнуть в щеку, — сколько лет, сколько зим...       Чимин закатывает глаза, а охранник за постом бубнит себе под нос брезгливое «педики», и Ким, гордый обладатель исключительно чуткого, музыкального слуха, поворачивается к нему, в голове у него щелкает что-то, провоцирующее вспышку праведного гнева.       — «Педик»? — переспрашивает мужчина задумчиво. — До боли знакомое слово, где же я его слышал... Ах, точно! Если память не изменяет мне, так описывала тебя твоя жена — ты насколько редко трахал ее, что она всерьез задумывалась о твоей ориентации.       — Ну, достаточно... — Пак хватает друга за ворот атласной рубашки и силой запихивает на пассажирское сидение, машинально пристегивая чужой ремень, — старая привычка с тех времен, когда ему регулярно приходилось подвозить бездыханное тело Кима, когда тот напивался вдребезги. Последний исправно старался не употреблять то, чем торговал, но алкоголь годами оставался одной из его слабостей.       — Мой дорогой Чимин, — Тэхен широко расставляет ноги, изучая салон машины, его пальцы отбивают радостный ритм, вероятно, одной из его любимых джазовых мелодий, — расскажи мне, как твоя жизнь. По-прежнему работаешь нянькой, тратя впустую свой потенциал?       — Откуда ты знаешь?.. — немного растерянно глядит на него Пак, заводя мотор.       — Скажем так: я всегда приглядываю за своими хорошими друзьями. Но, серьезно, что это за работа для мужчины, черт возьми? И что за джинсовый костюм на тебе? Я думал, что увижу наемного убийцу в кожаном плаще, а не фермера в заплатках.       — Я просто умею ладить с детьми, — пожимает плечами тот. — И платят неплохо. Назовем это счастливым стечением обстоятельств...       — Это все чудесно, — фыркает Ким брезгливо, — но если тебе действительно важна эта девчонка Тэмми и ее мальчики, тебе нужно подумать об их будущем, Чимин. Образование стоит денег, а я сомневаюсь, что к моменту поступления детей в колледж вы с ней наскребете нужную сумму. Однако... — голос мужчины становится ниже, в интонациях проскальзывает некоторая загадочность, — если ты снова будешь работать на меня, как в старые-добрые, деньги раз и навсегда перестанут быть проблемой. — А еще, со мной всегда весело, — подмигивает он, — даже без Хеннесси.       — Ну разумеется, — отзывается Пак с явным сарказмом, — если я буду работать на тебя, проблемы станут совершенно иными: копы на хвосте, кровь на руках, неуверенность в следующем дне и эта извечная лотерея: выживу я сегодня или нет? Нет, деньги вовсе не будут проблемой — проблемой будет отмыть их.       — Не говори так, будто тебе не нравилось! Ты всегда возвращался живым — ты же профессионал, не прибедняйся.       — Нравилось, — нехотя признает Чимин, злобным взглядом сверля дорогу впереди. — Но тогда мне нечего было терять.       Однообразие жизни неминуемо приводит к скуке. Он погряз в этом чувстве, а оно застряло в нем.       На какое-то время салон машины погружается в тишину, прерываемую лишь тихим урчанием мотора. Тэхен придумывает новые способы вынудить друга вновь работать на него, пока Пак разглядывает унылую пустошь вокруг, поросшую сорняками и вереском. Изредка им встречаются заброшенные фермы и прочие покинутые владельцами пристройки. Буйный ветер доносил через окна исходящий от них гниловатый запах дерева, характерный для долго простоявших домов, которыми годами никто не занимался. Жестокое полуденное солнце также не делало поездку веселее, и каждый из них поочередно вытирал пот то со лба, то с висков.       — Знаешь... — начинает Ким, голос его становится мягче, — тебе не обязательно давать мне ответ прямо сейчас. Подумай, взвесь все «за» и «против»... И, если ты действительно дорожишь сеньоритой и ее niños, ты примешь правильное решение. Кто, кроме тебя, позаботится об их будущем, так? — он пристально смотрит на Чимина, но последний стройко держится, глядя куда угодно, кроме чужих настойчивых глаз. — Ты ведь знаешь, что я никогда не обижу тебя в вопросах денег. Ты верный человек, а этого многого стоит в моих кругах. Я заплатил свободой за то, чтобы убедиться в этом... — добавляет он с легкой меланхолией.       — Я... — Пак делает вдох, думая о том, что в словах друга есть рациональное зерно. — Я подумаю, ладно? — отвечат он, зная ответ заранее. Ему бы так хотелось снова почувствовать тот азарт, то чувство превосходства и контроля, пусть в глобальной сфере мироздания это всего лишь иллюзия.       — Подумай, — дипломатично отзывается Тэхен, придавая тону нейтральное выражение, но, на самом деле, он очень недоволен чужой нерешительностью, и взбухшая вена на виске выдает это. Он не любил получать отказы, ограничивая себя в желаемом. — Притормози у обочины, мне надо отлить.       Чимин тормозит и выходит наружу с сигаретой в губах, ожидая, пока друг закончит свои дела. В его голове звучит обратный расчет, едкий дым и испарина никак не помогают принять решение, но, по крайней мере, облегчают существование, погружая изнуряющую тревогу в туман медленных размышлений. Вдруг ему на плечо садится крупная бабочка-траурница — словно сама судьба посылает ему неоднозначный знак.       — Нюня... — тихо шипит в его сторону Ким, застегивая ширинку ярких оранжевых брюк. Провоцирует.       Пак прикусывает щеку и вновь садится за руль, громко хлопая дверью машины.       «Три, два, один...» — мысленно отсчитывает Тэхен.       — Расскажи мне о целях.       — Я знал, что ты примешь правильное решение, — расплывается в довольной ухмылке Ким, устраиваясь поудобнее, прильнув затылком к спинке сидения. — Насколько тебе известно, вся экономика Вейстлина держалась на мне и моих коллегах. Туристический город, правда: множество развлекательных заведений и, как следствие, высокая конкуренция, что вынудило меня в свое время вступить с ними во взаимовыгодное совладельничество. Все было радужно до тех пор, пока в наш бизнес не ввязался Чон Хенсу и его сумасшедший сынок Чонгук, оба они в данный момент отбывают срок в тюрьме между Вейстином и Бельведером.       — Нестабильность повышает риски... — задумчиво тянет Чимин.       — Именно, — щелкает пальцами его друг. — Возникли непредвиденные обстоятельства, а дальше все пошло по накатанной: убийства, допросы, тюрьма. Коллеги не одобряли мою снисходительность к Хенсу и Чонгуку — полагаю, это был лишь вопрос времени, когда они решат подставить меня. У них были причины поступить так, однако я не терплю предательства, потому-то мне и нужен ты. Скажем так: кто-то должен подчистить хвосты, пока я занимаюсь своей заново приобретенной монополией. Diablo, само слово «монополия» ощущается на языке как сладкий ликер...       — Так сколько целей? — на лицо бывшего киллера падает мрачная тень.       — Хенсу, Чонгук... — загибает пальцы Ким, — Берни, Янг, Чарли, Элвин, парень по кличке «Художник», не помню его настоящее имя, и-и-и... Вероника. Итого: восемь целей.       — Ты знаешь, что я не убиваю женщин и детей.       — Поверь мне, ты захочешь придушить голыми руками эту русскую медведицу, как только узнаешь ее поближе.

***

Месяцем позже.

      — Снова твои пятна?.. — капризно вздыхает Чонгук, складывая на груди сплошь и полностью покрытые татуировками руки.       — Не мои, а Роршаха, — Юнги невозмутимо пересчитывает кончиками пальцев количество картонных листов. — Так как в тюрьме нет психиатра, а я не обладаю его полномочиями, мне нужны дополнительные исследования, чтобы убедиться в стабильности твоего состояния. — Помнишь, что от тебя требуется?       — Ага...       — Не закатывай глаза. Ну, что видишь? — психолог предлагает парню взглянуть на первое изображение в виде кляксы, напоминающей насекомое.       — Вижу, как ты садишься мне на лицо, — нагло ухмыляется Чонгук.       Мин тяжело вздыхает, слегка раздраженный привычкой парня то и дело поднимать тему несуществующих сексуальных отношений между ними. Иногда он не узнает его: тот был таким тихим и застенчивым по приходу сюда, но тюремные замашки сокамерников сделали из него настоящего Казанову. Не то чтобы он сам никогда не задумывался о Чонгуке в таком ключе, и все же профессионализм для него был дороже мимолетных порывов неудовлетворенного либидо.       — Я просил тебя описать изображение, а не свои фантазии.       — Ну... бабочка, наверное. Это пятно не похоже ни на что, — продолжает капризничать Чон, демонстративно цокая.       С большим трудом они заканчивают исследование, и Юнги снова пересчитывает слайды, после чего делает некоторые пометки в своем журнале.       — Мой срок вот-вот закончится... — Чонгук кладет голову на стол, подпирая руками подбородок.       — Да, я знаю... — психолог старается не отвлекаться от записей, время от времени поглядывая на чужие костяшки, украшенные синими чернилами тюремного «тату-мастера». — Работаю над тем, чтобы договориться с социальными работниками на счет твоего трудоустройства...       — Не хочешь, ну... — парень закусывает губу. — Жить вместе? — в его голосе мелькает надежда.       Мин все же отвлекается от записей, растерянно глядя на Чонгука. Последний не имеет ни малейшего понятия о личной жизни Юнги, живя эфемерными фантазиями об их близости. Разумеется, он давно работает с мальчиком, знает всю его подноготную и даже каждую татуировку, а его уголовное дело — как свои пять пальцев. Только Чон не знает примерно ничего о своем психологе, упрямо тараня его своим грубым флиртом каждый сеанс. Мужчина не реагировал, томил, накаляя их и без того неоднозначные чувства по отношению друг к другу. Его стоило бы передать другому специалисту, но Мин с большой ревностью вцепился в реабилитацию Чон Чонгука, грея того под своим крылом, словно излишне заботливая мать. В конце концов, кто-то должен был следить за тем, чтобы он регулярно принимал нейролептики.       — Я вынужден отказать тебе, Гук, — мягко произносит психолог, боясь задеть чужие чувства. — Если память мне не изменяет, социальные работники нашли для тебя вакансию в Аракаде, а это довольно далеко от того места, где живу я, — он кусает губы, разглядывая пятно от чернильной ручки на своих пальцах, отвлекаясь таким образом от зрительного контакта. Большие, щенячьи глаза Чонгука — слишком непосильно для его совести.       — У тебя уже кто-то есть, да? — спрашивает парень, глубоко раненый даже столь мягким отказом. — Я не хочу в Аракаду! Я хочу быть здесь, с тобой... Выпустишь меня отсюда — и, гарантирую, я оставлю труп у тебя на пороге, — угроза в порыве эмоций, не имеющая под собой особых оснований, — просто чтобы оказаться в тюрьме снова, рядом с тобой...       Естественно, у него кто-то есть. Вопрос в том, как грамотно избежать этой темы. Юнги судорожно перебирает в голове наименее очевидные для Чонгука варианты ускользнуть от ответа, соскочив с темы. Что вообще он знает о Чон Чонгуке?       Он молод, чувствителен, обидчив (даже ревнив), а также глубоко одинок с самого детства и жаждет признания. Кроме того, он психически нездоров, однако его здоровье в данный момент придерживается состояния ремиссии. Для шизофреника он держится удивительно хорошо в условиях тюрьмы, немало привнесшей в его становление, если не сказать воспитание, как бы скептически Юнги к этому не относился. Принимая во внимание все эти факторы, Мин пришел к тривиальному заключению свернуть беседу в нейтральное русло.       — Моя семья переехала ко мне недавно, на время, — невозмутимо врет мужчина. — Случайно не слышал ничего о своем отце? Если я не ошибаюсь, его срок тоже скоро подойдет к концу.       — Его убили в Вейстинской тюрьме на прошлой неделе, — повседневно произносит Чон.       — Оу, — смущенно отзывается психолог, зная, что сочувствие в данном случае неуместно. Хенсу, мягко говоря, далек от определения хорошего родителя. — Что ж... У нас еще осталось время для разговора, может, ты хотел бы обсудить свои рисунки? — он легонько хлопает ладонью по принесенной Чонгуком тетради, лежащей на столе.       — Не хочу! Оставь тетрадь себе...       Прежде, чем подорвавшийся с места Юнги успевает возразить, Чонгук злобно хлопает дверью, уходя прочь. Согласно правилам ему придется передать вещь охраннику, но это будет позже.       Мин с тяжелым вздохом усаживается за стол, закидывая закидывая ноги наверх, и достает пачку Marlboro из кармана пиджака. Он чиркает зажигалкой, решая начать с самого начала, — с аллигаторов в бассейне, не поделивших рыбу. Один из них нарисован поодаль, его чешуя была не заштрихована грифелем. Альбинос.       Психолог отмахивается рукой от выпущенного своими пересохшими губами дыма, и его взору открывается следующий набросок: нагая девушка, увешенная тяжелыми на вид украшениями, ее соски и лобок закрывают полицейские ленты оцепления места преступления на переднем плане композиции. В углу подпись: «алчность». Найти здесь столь детализированный, четкий рисунок — довольно сложно, большинство зарисовок Чонгука есть повторяющиеся растушеванные образы, отдаленно напоминающие множество крыльев, рук и глаз. В них нет особого смысла, это лишь видения его больного на то время разума.       Мин вспоминает то, что происходило два года назад, и это пробуждает в нем неприятное тревожное чувство. У него есть надежный партнер и уважаемая работа, которые держат в узде его природную нестабильность, но по-настоящему живым он был тогда. Юнги всегда затруднялся точно сказать, кто он, и все его существование порой становилось безрезультатным поиском собственной идентичности в работе, алкоголе и сексе, или в прочих острых ощущениях — и только тогда, два года назад, ему казалось, что он оказался особенно близко к разгадке собственного «Я». Мужчина никогда не жалел о том, что было, и сейчас ему начинает казаться, что, возможно, он бы даже повторил это все. Так он и жил день за днем, в ожидании заветного «вчера», просроченного на два года.       Следующий набросок в тетради напоминает комнату допроса, где стоят двое полицейских с едва различимыми очертаниями лиц, основное же место на рисунке занимает буйство пушистых крыльев, опоясанных кольцами в огне. Библейский ангел, не иначе; этот образ встречался среди творений художника бесчисленное множество раз. Лицо одного из полицейских также повторялось не единожды — это были особенные изображения, ведь Чон создавал их в очевидном порыве злости, о чем говорил сильный нажим карандаша и неаккуратность штриховки, не упоминая о прозаичной надписи «гнев» в случайном месте листа.       Юнги приходится пролистать целую стопку страниц с его собственными портретами в обрамлении пустынных цветов, порой довольно откровенными, чтобы добраться до следующего относительно разборчивого наброска: женщина с неестественно выпуклыми грудями, лежащая на диване с мертвым взглядом, устремленным куда-то вверх. На ее теле — следы крови, ноги обглоданы ластящимися к ее бездыханному телу аллигаторами, а в руке лежит расписная чаша, переполненная неизвестным содержимым, стекающим по ее жилистым запястьям. В области ее лона Чонгук оставил слово «похоть», прямо поверх обвисших половых губ.       От углубленного изучения чужих рисунков мужчину отвлекает внезапный телефонный звонок. Номер неизвестный. Психолог испытывает дежавю, но решает, что это рекламщики, и не отвечает, откладывая мобильный в сторону с очередным тяжким вздохом.

***

      — Намджун!.. — вяло зовет Мин, закрывая за собой дверь их квартиры, сумка выскальзывает из его руки, падая на пол. — Я дома, — сообщает он с торжественным изнеможением (не сколько после долгой работы, сколько после напряженного разговора с Чонгуком).       Джун откладывает в сторону стоявший на его коленях ноутбук и идет к Юнги.       — Как твой день? — спрашивает мужчина, оставляя на щеке партнера невесомый поцелуй. Знает, что тот не любитель нежностей, но удержаться не может.       — Бюрократия, по большей части, как и всегда. Уголовные дела, беседы с заключенными, опросники, исследования... Скука смертная, в общем, — Юнги ослабляет галстук, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Он широко зевает — в квартире тепло и пахнет благовониями, свет приглушен, и от всего этого его клонит в сон.       Ким задумчиво слушает ворчливого психолога, оперевшись о дверной косяк. В его голове уже давно созрел чудесный план того, как разнообразить их с Мином жизнь. В последнее время он остро ощущал нехватку совместного качественного времяпровождения с ним. Его это беспокоило, а Мин только и делал, что отмахивался, регулярно ссылаясь на хроническую усталость. Иногда он, проклинаемый собственной совестью, скучал по тому времени, когда Юнги был безработным и мог уделять ему все свое внимание.       — Может, нам стоит взять отпуск? — внезапно предлагает Намджун. — Съездим в Аракаду на пару недель...       — Аракада... — повторяет Юнги без особого энтузиазма. Его идея сегодняшнего отдыха была сосредоточена на банке холодного пива и омерзительно жирном фастфуде, поэтому обсуждение планов на будущее, тем более отпуска в другом городе, никак его не прельщало. На самом деле, его не прельщало шевелить мозгами в принципе. — Умеешь ты выбрать момент... — он устало потирает переносицу, оставляя пиджак на вешалке. — Что такого в Аракаде? И почему именно сейчас, так спонтанно?       Аракада — крупный центр коммерции, финансов и больших транснациональных бизнес-групп. Совокупность финансовых и бизнес-учреждений, пляжей, конференций, фестивалей и мероприятий привлекает в город миллионы посетителей, а его южный район, в частности, так и манит любителей гламура из-за своих ночных клубов, пляжей, исторических зданий и магазинов — это популярное место для съемок музыкальных клипов и фильмов. Помимо прочего, далеко не один человек оставил свои последние гроши в игорных домах Аракады, значительно привносящих в тамошнюю экономику.       — Потому что у нас есть финансовые возможности позволить себе развеяться, – Ким подходит к мужчине и опускает руки на его талию, прижимая того к себе, – к тому же, на работе в последнее время спокойно и мне легко разрешат долгожданный отпуск — идеальный момент для поездки.       Джун пристально смотрит в глаза Юнги, надеясь увидеть в них хотя бы намек на согласие. Похоже, последний не находит его слова достаточно убедительными. Пока что.       — Знаешь, в отеле будет кондиционер, и шведский стол, и много бесплатного добротного алкоголя, а по вечерам мы могли бы выбираться к морю... Говорят, виды с пляжа Аракады ничем не хуже Майями, а еще, там большое разнообразие джаз-баров.       Мин хотел было вырваться, но на словах о дорогом алкоголе и музыке все-таки решил не сопротивляться.       — Да будет тебе известно, детектив Ким: о таких вещах предупреждают заранее, — бубнит он, прильнув к чужой груди, крепкой и теплой. Казалось, еще немного — и он заснет прямо так, стоя в прихожей. — Откуда ты берешь столько сил, чтобы планировать отпуск и ехать в мегаполис? Там жизнь течет иначе, — чуть отпрянул психолог. — Хотя, возможно, в чем-то ты прав: смена обстановки пошла бы нам на пользу. Уголовные дела доконали меня не меньше твоего.       — Кто-то же должен быть опорой нашей семьи, — Намджун улыбается, направляясь на кухню. — Поехали, правда. Я соскучился по тебе, соскучился по нам... — детектив достает из холодильника бутылку вина и наполняет два пузатых бокала. — Это пойдет на пользу нашим отношениям в том числе.       Юнги непроизвольно облизывается, наблюдая за тем, как красный напиток наполняет дно бокала, маня своим пряным ароматом. Ким явно подготовился к этому разговору.       — Не поверю, если ты еще не договорился как минимум о трех экскурсиях там... — мужчина хотел проследовать за Намджуном, но вдруг в кармане его брюк завибрировал телефон. Он замирает посреди прихожей — номер тот же, что он видел еще днем во время работы.       Снующий тем временем по кухне Намджун ухмыляется — Мин слишком хорошо его знает. Конечно, он уже договорился о целых пяти экскурсиях в самые разнообразные, не похожие друг на друга места, о которых прежде никогда не слышал. По его скромному мнению, такой вид отдыха самый эффективный и наполняющий силами, эмоциями и, как следствие, желанием жить.       Туризм является важной частью экономики Аракады. Тамошние туристические компании организуют множество экскурсий — автобусных, автомобильных, водных, а также воздушных — вертолетных и самолетных. Детектив Ким, однако, был особенно заинтересован такой важной частью локального туристического бизнеса, как организация и проведение свадеб...       — Ну, так что? – кричит Джун из кухни, чтобы у Юнги была возможность его услышать. — Я могу оплачивать билеты, которые забронировал?       — Да-да, конечно... — мягко отвечает психолог, сбрасывая входящий звонок с чувством необъяснимого беспокойства.       Они ужинают вместе, распивая вино, атмосфера их разговора, в целом, непринужденная и расслабленная: детектив обстоятельно рассказывает о своем рабочем дне, пока его партнер привычно выслушивает все, изредка комментируя. Со временем, однако, внимание Мина становится все более и более рассеянным, словно он погружается в некую прострацию.       — Помнишь Хенсу? — вдруг спрашивает он, глядя куда-то в сторону, пока прикуривает сигарету. — Чон Хенсу.       — Отец того парня, дело которого я расследовал года два назад? — детектив прикусывает щеку, опуская взгляд. — Да, дело «Мессии», я помню... Как такое забыть? Я чуть не потерял тебя там, на Гранд-Каньоне...       — Хенсу убили в тюрьме на прошлой неделе.       — Ну, это не удивительно, с его-то репутацией. Гангстеры убивают друг друга каждый день в борьбе за власть. Я думаю, это к лучшему — на один кусок дерьма в мире стало меньше.       — Не нравится мне это, детектив Ким, — качает головой психолог, выдыхая дым. — Мафия напоминает мне гидру: отрубишь ей одну голову — и на ее месте вырастет еще три.