Соль

— Сынмин, подожди, — Хенджин бежит за ним, зовёт. Но разве он остановится? Нет. А ещё он быстро бегает и звать его было ошибкой, потому что он ускорился. Он ведь домой сегодня не вернётся. А если даже… Только вещи соберёт и уйдёт. Будет ли он слушать оправдания? Нет. Хенджин совсем отстал. Потерял из виду. Остановился. Пытается отдышаться, упирая руки в бёдра, чтобы удержать равновесие. — Чёртов Ëнбок, — Хенджин бьет себя чуть выше колена. И домой идёт. Через парк. Они там познакомились. Время часто проводили. Целовались долго. Обнимались. У озера на пикнике сидели. Про спорт и увлечения разговаривали. Сынмин тогда впервые назвал его красивым, рассказал, что ходит на тренировки его смотреть. И так увлечённо рассказывал про то, как Хенджин двигался, как улыбался на поле после очередного гола, как с командой взаимодействовал, с тренером, как иногда пот футболкой с лица промакивал. А потом опомнился, смущаться начал и лицо ладонями спрятал. Думал, что дружбе конец. Хенджин тогда руки поцелуями стал осыпать. Шептал, что всё нормально и о чувствах своих тоже. Когда смог руки от лица убрать, губами по щекам вёл, и губ своими едва касался. В тот день они в обнимку лежали до самого вечера. Сейчас тоже хочется. Обнять Сынмина, к себе прижать, носом в шею зарываясь, как тогда. Когда Сынмин впервые сказал «да». Когда позволил себя поцеловать, когда улыбку за ладонями прятать перестал. Когда шею подставлял под поцелуи. Хенджин столько времени отдал, чтобы было так. Чтобы Сынмин в нём не сомневался, чтобы в себя поверил. Чтобы в голову мысли «недостоин» не лезли. И все это летит нахер. Потому что словами Ëнбок не понимает. И отсутствие интереса к нему в упор не видит. Думает, что ему всё можно. Что его все хотят. Буквально все, но не Хенджин. «Видите ли ему казалось, что я просто Минни обидеть не хочу... Кх... Придурок...» Глаза расширяются. В голове что-то щёлкает и он срывается. Бежит по парку к месту, где раньше пианино стояло и растет самая высокая сакура. Только бы он оказался там. Его нет. Хенджин бежит к озеру и выдыхает. Видит Сынмина, что задумчиво в воду с моста глядит. Прозрачная гладь рябью едва заметной расходится. Сердце екает, когда Сынмин слезы с щёк стирает. Хенджин подходит медленно. — Минни… — выдыхает тихо. — только не убегай. Сынмин в его сторону не смотрит. Всхлипывает. — Я… Выслушай меня, пожалуйста, — Хенджин руку сжимает в кулак, потому что слова в горле застревают. Он и сам расплакаться готов, но сейчас не время. — Я приму любое твое решение после, — Хенджин делает вдох. — только выслушай. Чтобы он сейчас не сказал — будет звучать, как оправдание. Ещё один вдох. — Зачем? — слышит тихое. — Ты столько времени говорил мне, что любишь, — всхлип. — а сегодня, — ещё один. — видимо, очарование Ли сильнее, чем… Договорить не дают к себе прижимают. У Хвана сильная хватка. Так просто не отстраниться. Не получается. Нет сил. Не хочется. — Я вообще-то рискую работой сейчас, — шепчет Хенджин, вводит в замешательство. — я сожалею, что ты это увидел. — нужно выбить почву из-под ног. — Ещё больше сожалею о том, что ты не видел мой хук левой. Ëнбок теперь с фингалом ходить будет. — жмёт Сынмина ближе, слышит его смешок. — Ты дурак, — Сынмин руки на пальто Хенджина кладёт, цепляется. Выговор будет, репутация падёт. — Да, прости… Я не думал, что Ëнбок тебя обижает… Мне казалось вы поладили… Разговаривали часто… — Сначала он казался нормальным, даже помогал иногда… — Сынмин носом в пальто утыкается. — а потом… Потом посыпались оскорбления. Нет не явные. А брезгливые взгляды и вовсе говорили громче. Сначала на Хенджина потом на губы Сынмина. Взгляд насмешливый так и скребет в голове, словно ножом по стеклу «Недостоин»… «Он с тобой? Даже думать смешно» — Ты почему не сказал? — Хенджин ладонями щеки Сынмина обхватывает. В глаза смотрит. В них снова влага. — Я подумал… — сейчас стыдно. — что он прав… Его все хотят с момента, когда он к нам перевелся… Шепчутся об этом… Иногда говорят, что вы хорошо смотрелись бы вместе… — всхлип. Он цепляется за Хвана сильнее. — Сынмин… — по щеке гладит. — пусть все говорят, что у него красивые губы, пусть все мечтают его поцеловать, но мне нравятся твои. — в глаза смотрит, облизывается. — Мне нравятся твои глаза, — целует висок, — твой высокий лоб, что ты под чёлкой прячешь, — лоб целует, губами по переносице ведёт, по спинке носа ничего не говоря. — А твои губы, Сынмин… Они идеальные для меня, — в глаза смотрит, шёпотом губы опаляя. Сынмин вперёд подаётся, солью губы накрывая. Хенджин обнимает, целует глубже, забирая боль, что в соли ощущается.