Месяц перед Хэллоуином

Сколько Мари себя помнила, у их дома цвел пышный сад. Дом стоял вдали от города, да и к остальным пригородным домам тоже был не слишком близок. Технически он стоял на самом краю леса, в окружении высоких, едва ли не вековых деревьев. Земля вокруг дома была хорошая, плодородная, и на ней легко и быстро все росло. Потому и большой сад, окружавший дом, цвел и пах круглый год. Чего там только не было: вечнозеленые вязы и пихты, стройные клены с фигурными листьями, мягкие цветом сирень и сакура, шиповник и рододендрон, подсолнухи и розовые кусты, вьюнок и лилии, пионы и незабудки, клевер и кашка—всего и не перечислишь. Растения, цветы, кусты и деревья привычные к разному климату, разной земле, разному уходу росли одинаково хорошо в их саду. Но особенно хорошо рос всего один цветок, нежный и капризный, но в то же время умеющий защищаться и выстаивать против нападков. Этот цветок—одинокая гордая роза светло-розового цвета—был сердцем сада, причиной, по которой он вообще существовал. Эта роза была сердцем дриады, взрастившей этот сад.

***

Дриаду звали незатейливо, подстать ее цветку—Роуз. У нее были пронзительные синие глаза, смуглая золотистая кожа и пышная копна черных вьющихся волос. Многие принимали Роуз за цыганку, но сильно ошибались в своих суждениях, поскольку цыгане—это люди, а Роуз же человеком не была. Роуз жила в лесу неподалеку от маленького городка, все свое детство и девичество проводя в охоте, занятиях магией и бдением над природой. Как и все дриады, она ладила с животными, ухаживала за растениями и скрывалась от любых людей, забредавших в лес. Долгое время все в ее жизни текло спокойно и размерено, пока в один ужасный день разросшийся за век город не подкрался слишком близко к их лесу. Однажды утром старшие дриады срочно созвали всех на совет, чтобы решить, что делать с неумолимо надвигающейся угрозой. Они не могли оставить эту часть леса и уйти глубже в чащу, ведь сердца многих в клане росли именно здесь—в виде деревьев, которые хотели срубить, в виде цветов, которые хотели сорвать, в виде простых трав, которые хотели снять вместе с дерном. Они не могли и атаковать, уповая на магию, ведь испугавшиеся люди легко могли по глупости и по случайности запалить лес своими огнедышащими инструментами, которые привезли сюда для того, чтобы строить что-то свое на чужой земле. Дриады были весьма в затруднительном положении, но решение неожиданно предложила подруга Роуз, Гвиневра. Раз уж нельзя бежать и действовать силой, сказала она, то почему бы не подействовать дипломатически? Да, дриады много лет не показывались людям из страха и нежелания хоть как-то взаимодействовать с неотесанными дикарями, но посмотрите на людей сейчас! Если уж они смогли придумать такие поразительные немагические вещи, как самоходные повозки, не истязающие лошадей и мулов, фонари, не требующие для горения масла и свечей, и даже поразительные маленькие коробочки, сами по себе играющие музыку и говорящие чужими голосами без волшебства, то почему же до сих пор нужно считать их глупыми и жестокими? Может быть, с ними получится договорится, если хотя бы попытаться это сделать? После долгих разговоров и пересудов старшие дриады согласились попробовать метод переговоров, и в переговорную миссию снарядили двух из них, самых мудрых и дипломатичных, предложившую идею Гвиневру, ее отца-лекаря и вызвавшуюся доброволкой Роуз. Днем, дождавшись, пока у людей, уже начавших какую-то подготовительную работу на краю леса, начнется перерыв, пятеро миссионеров от дриад впервые за несколько столетий вышли к людям. Именно там, после всех удивлений, переживаний, расспросов и звонков начальству для получения разрешения на проведение переговоров на месте, Роуз впервые увидела человека, который заставил все в ней загореться любопытством и желанием. Этого молодого человека, инженера по профессии, оратора по призванию, звали Джон. У него были светлые маллеты, теплые зелено-голубые глаза и едва заметные веснушки на носу и щеках. Он очень мило улыбался и еще милее смущался—когда он краснел, его веснушки ярко выделялись на коже, будто просыпанная на красную скатерть мука. В переговорах он почти не участвовал, за все несколько часов вставив лишь пару слов, но за это время Роуз и по молчанию смогла многое о нем понять. Он был довольно умен, весел и добродушен, а главное—тоже любил природу. Она поняла это сразу когда увидела, как изменилось его лицо после слов старшей дриады о том, что люди угрожают им своими амбициями—ему стало заметно грустно и стыдно. В первый день переговоры завершились ничем. Люди не могли договориться между собой о том, что делать, и решили вызвать на место других людей, важнее и, видимо, умнее их. Однако все уже четко поняли, что угроза лесу практически отклонена. Облегченно выдохнув, делегация дриад направилась домой, договорившись о встрече следующим днем. Роуз не решилась заговорить с заинтересовавшим ее парнем, но, уходя, поймала на себе его такой же любопытный взгляд. На следующий день дриады пришли снова и стали говорить уже с другими людьми, приехавшими рано утром. Разгорелась жаркая дискуссия, в которой участвовали в основном старшие и Гвиневра—ее отец и Роуз уже меньше, чем через час, откровенно заскучали и втихую улизнули из странного дома на колесах, в котором велись переговоры. Лекарь отправился поговорить с человеческими докторами, а Роуз принялась бродить по округе, выискивая того парня, Джона. Вскоре она нашла его: он тоже ее искал, и потому они быстро столкнулись под тенью деревьев в двух шагах от раскинувшегося на поляне людского лагеря. Тогда-то они и познакомились по-настоящему. Они проговорили несколько часов и с сожалением разошлись лишь когда Роуз разыскала Гвиневра и сообщила, что пора уходить. Третий этап переговоров был назначен на завтра, и все остававшиеся до назначенного времени часы Роуз провела в нетерпении, предвкушая новую встречу с так занявшим ее человеком. В третий день они проболтали чуть ли не полдня, гуляя по лесу тропами дриад и пользуясь удивительными вещами из мира людей, которые прихватил с собой из лагеря Джон. В этот день что-то наконец щелкнуло в голове Роуз, заставив ее сообразить, что она влюбилась. А вечером, когда главные из людей и старшие дриады наконец огласили с усталыми улыбками на лицах устроившие всех результаты переговоров, Джон неожиданно признался ей в том же. История их любви была тесно связана с результатами соглашения, к которому пришли дриады и люди. Люди не могли полностью уступить выбранный для строительства лес, а дриад держали на месте деревья, поэтому было решено просто передвинуть подальше от дриадской общины строительство, а те несколько растений дриад, что все равно оставались на новой территории—максимально аккуратно пересадить. К счастью, ни одно из этих растений не было ни вековым дубом, ни раскинувшимся на несколько деревьев вьюном, потому операции по пересадке прошли достаточно спокойно. Большая часть дриад предпочли снова забыть о соседстве с людьми, некоторые установили дополнительную магическую защиту, не доверяя им. Однако Роуз отнеслась к той малочисленной части дриад, которая решила продолжить поддерживать контакты с людьми. Она была старше Джона на полтора века, но выглядела его ровесницей и вела себя так же. Им было легко ладить, ведь у них на самом деле было много общего, и они прекрасно дополняли друг друга: Роуз—магией и жизненным опытом, Джон—технологиями и эмпатичностью. После того, как через пять лет закончилось строительство пригородных коттеджей, Джон купил самый ближний к лесу дом и стал жить в нем с девушкой, в которой души не чаял. Почти декаду Роуз постепенно отдалялась от клана, все больше приживаясь к миру людей, пока наконец не решилась на серьезнейший шаг. Вместе с Джоном она выкопала в лесу свое сердце—ту самую стойкую шипастую розу—и пересадила ее возле своего нового дома, общего для них с Джоном. Спустя еще два года она уже родила ребёнка—девочку с чудесными ярко-синими глазами и светлыми волосами. Девочку назвали Мари, и она в самом деле была любимой—в равной степени и отцом, и матерью.

***

-Нет! -Ты поступаешь неразумно, Джон! -Нет! И слышать даже об этом не хочу! -Ты сам в свое время прекрасно общался с моим кланом! -Для Мари это может быть опасно! Я—мужчина, и когда я познакомился с вашим кланом, мне было двадцать пять лет, Роуз! Она же—маленькая девочка, к тому же наполовину дриада! -Ты правда считаешь, что мой клан, мои родственники и друзья попытаются отнять у нас нашу же дочь, чтобы воспитать ее дриадой?! Ты правда считаешь, что они!.. -Да, считаю, Роуз! Я смотрел архивные записи в местной библиотеке—с самого основания города здесь веками пропадали люди! А точнее, девочки лет семи-восьми, любившие играть в местном лесу! -Духи лесные, Джон, это дела давно минувших лет!.. -Давно минувших? Да ты сама несколько раз видела у себя в общине человеческих девочек, которых ваши старшие обращали в дриад! Ты рассказывала мне об этом, думаешь, я забыл?! -Но Мари—моя дочь, Джон, моя! К чему обращать ее в дриаду, если она уже наполовину нашей крови? -Чтобы она могла так же, как ты, пользоваться магией! Чтобы она смогла остаться в клане и послужить причиной твоего возвращения! Думаешь, они смирились с тем, что ты ушла к людям? Ничего подобного! Ты ведь сама мне говорила, что они хотят тебя вернуть! -Я говорила, что они скучают!.. -А ты разве не будешь скучать по Мари, если она станет жить в лесу с твоими родственниками и друзьями? Я уверен, они захотят ее оставить, чтобы только ты вернулась! -Джон, за два дня невозможно заставить полюбить клан, а тот, кто не любит клан, не сможет в нем жить! Именно поэтому я ушла в мир людей, а не ты стал дриадом—ты просто никогда не любил мою общину! -А теперь твоя община угрожает нашей дочери, Роуз! Открой глаза, разве ты не видишь, к чему все ведет?! -Ох, Джон, осторожнее! Растопчешь гортензии! -Да какое мне сейчас дело до твоих гортензий?! Ты хочешь добровольно отдать нашу дочь своим лесным сородичам, чтобы она осталась с ними и утянула за собой тебя! -ДЖОН, ЦВЕТЫ! -ТЫ МЕНЯ ВООБЩЕ СЛУШАЕШЬ?! Хрусь! То ли назло, то ли по случайности, но мужчина с силой наступил на кустик сиренево-голубых цветов и тяжелым ботинком переломал половину ветвей. Роуз ахнула и подалась вперед. -Я категорически против того, чтобы Мари хоть на день, хоть на два отправлялась жить в лес! Это опасно для нее и для нас! -Джон, ты полный идиот, если думаешь, что это может быть хоть чем-то опасно! -А где гарантии безопасности, Роуз?! Где гарантии?! -Там же, где гортензии, дурак, то есть прямо рядом с тобой! -Да что ты носишься с этими гортензиями в такую минуту?! Хрясь! Вот на этот раз пинок, сломавший второй куст, был явно злонаправленным. Джон, тяжело дыша от злости, уставился на жену, с вызовом скрестив руки на груди. Дриада же молча уставилась на сломанные цветы; ее лицо побледнело от ужаса и возрастающего внутри гнева. -Я еще раз повторяю тебе, Роуз, если ты меня не услышала в предыдущие разы! Мари—не пойдет—жить—с дриадами! Ни сейчас, ни позже! Она слишком удобный рычаг давления на тебя, Роуз! -Ах рычаг?! То есть, ты в нашей дочери видишь только рычаг?! Роуз звонко щелкнула пальцами и помявшиеся кусты гортензий принялись медленно расти вверх, скрепляя сломанные ветки и отращивая новые цветы взамен погубленных безвозвратно. Джон невольно отпрянул и пяткой наступил на ромашку, росшую рядом. Та без хруста и треска моментально сплющилась под тяжелой подошвой ботинка. -Что ты топчешься, как слон?! Вон, еще одно растение погубил! -Подумаешь, растение! Ты Мари хочешь погубить! -Мам? Пап? Вы меня звали? Дриада и человек одновременно резко развернулись на детский голос, раздавшийся от угла дома. Мари невинно глядела на них своими ярко-синими глазенками, стоя на тропинке, выложенной белым камнем. -Нет, Мари, не звали. Иди в дом, мы с мамой разговариваем. -Нет, не иди, Мари! Лучше скажи мне, пожалуйста, что ты думаешь по поводу того, чтобы познакомиться сегодня с моими родителями? -Ух ты! Еще бабушка и дедушка?! -Эй, это нечестный ход! -Сам говорил—на войне и в любви все средства хороши. Джон со злости бессильно топнул ногой и опять наступил на цветок. Роуз, повернувшаяся и направившаяся было к дочери, запнулась посреди шага и, шумно выдохнув, резко обернулась. -И вот опять ты это делаешь! -Делаю что? Хрусь! Джон специально, глядя в глаза побелевшей от ярости дриаде, наступил на еще один цветок—колокольчик. Он был так зол на нее, что хотел, чтобы она разделила его эмоции. -Прекрати! -Нет, это ты прекрати! -О, духи леса! Несчастный ландыш! -Да я тут хоть все цветы могу истоптать! -Ты ничего этим не добьешься, Джон! Только того, что я разозлюсь! -А я уже зол! Мне не страшно! Еще один хруст. Мари с опаской взглянула на маму, у которой побелели костяшки с силой сжатых кулаков. -Прекрати сию же секунду, Джон! -Тогда пообещай мне прекратить попытки перетащить Мари к вам! -Ты эгоист! -Это я-то эгоист?! Джон подпрыгнул и сразу обеими ногами приземлился на смявшиеся от удара гвоздики. Роуз взвыла от бешенства и громко хлопнула в ладоши; сломанные цветы принялись с утроенной скоростью подниматься вверх. -Да, ты чертов эгоист! Пытаешься отнять у девочки половину ее сущности! Она наполовину такая же, как я, а ты пытаешься заставить ее быть полностью такой, как ты! -Я пытаюсь защитить ее от дриадской промывки мозгов! Почему ты мне мешаешь, считаешь, что так и нужно?! Джон снова подпрыгнул, ломая начавшие восстанавливаться цветы. Мари вздрогнула, чувствуя, что что-то явно идет не в ту сторону. Роуз же, чертыхнувшись от злости, с удвоенной силой принялась чарами растить заново гвоздики, ландыши, колокольчики и все прочее. -Я делаю, как правильно, как нужно ей и нам с тобой! -А может, это только тебе нужно, а, Роуз?! Джон принялся с усилившейся яростью топтать растущие цветы. Роуз стиснула зубы и принялась за более сильные заклятия, укреплявшие свежие цветы. Мари стояла в начале тропы и ничего не могла понять, но всем сердцем чувствовала, что ей становится очень страшно. -Какой же ты стал мнительный, Джон! Двадцать пять лет назад я влюблялась не в такого твердолобого дурака! -Людям свойственно меняться! Это вы, дриады, хотите, чтобы все оставалось как прежде! Чтобы человеческих девочек превращали в вам подобных и чтобы ушедшие из клана вновь в него возвращались! -ПЕРЕСТАНЬ ТОПТАТЬ МОИ ЦВЕТЫ! -А то что?! Дриада наконец не выдержала и громким разъяренным воплем резко вскинула руку. Из-под земли прямо под ногами мужчины внезапно вырвался толстенный плющ с шипами, попытавшийся схватить его за ботинок. -Ах ты ж сволочь! -Папа, папа, прекрати! Мари уже была готова залиться слезами, как вдруг Джон, в попытке отскочить от плюща, отпрыгнул назад и пяткой ботинка наступил на самый низ стебля еще одного цветка. -Ох! Роуз резко согнулась пополам, перестав колдовать. Джон случайно наступил на ее розу, в гордом одиночестве стоявшую посреди сада. -А вот и поделом тебе, дриада! Хотела увести в свою общину Мари, сделать ее такой же зависящей от какого-то растения?! Не быть этому, никогда не быть! -А-А-А! Кипя от гнева, праведного, как ему казалось, Джон снова топнул ногой и… Тонкий стебель розы с хрустом сломался под подошвой его ботинка. Черноволосая дриада закричала от боли и тут же повалилась на землю. Ее сердце было растоптано—в обоих смыслах. Она умерла мгновенно, как обычно умирают дриады цветов. -МАМА! -…О господи. О господи. О ГОСПОДИ! -МАМА, МАМА! Мари в три шага добежала до мертвой дриады и рухнула на колени рядом с ней. Ужас заволок ее глаза пеленой слез, которые спустя секунду уже хлынули рекой. Джон же стоял около сломанной им же розы и молча взирал на рыдающую дочь. Он лишился дара речи. Все, что он чувствовал сейчас, было безумнейшим страхом, отрицанием и резкой болью. -Мама, мама, мама, мама!.. Мари рыдала над телом дриады, тормоша ее за плечо, отказываясь верить в случившееся. Воздух вокруг нее внезапно стал странным образом уплотняться и искриться. Это пробуждалась дриадская магия. -Мама, мама!.. Мам-м-ма… Мамочка… Джон не мог произнести ни слова. Его ноги задрожали и он рухнул на колени, окончательно придавив сломанную розу. Из его глаз тоже медленно потекли слезы. Он не хотел этого. Правда не хотел. Чтобы он не кричал, как бы не злился только что на Роуз, он никак не хотел, чтобы она погибла. А теперь он сам был виновен в ее смерти. -П-папа… Папа, т-ты… Слезы застилали глаза Мари, когда она, спустя несколько минут, исчерпав запас рыданий, с трудом поднялась на ноги и повернулась лицом к отцу. Но кроме горечи и боли на лице девочки было что-то еще. Гнев. -ТЫ УБИЛ МАМОЧКУ! -Я… Он не успел договорить "не хотел" или же "не специально". Едва он приоткрыл рот, чтобы заговорить, с полными слез глазами глядя на дочь, ее магия резко и сильно нашла выход. Из-под земли у ног Джона одновременно вырвалось множество толстых, покрытых шипами лоз и лиан, направленных ему в грудь.

***

Приехавшая через час по вызову соседей полиция обнаружила пустой дом, полностью увядший, неухоженный сад вокруг и уже остывшее тело пятидесятилетнего мужчины, владельца дома, Джона Уокера, подвешенное на трухлявом вязе. На теле были многочисленные колотые раны, прошившие его насквозь, и оно было подвешено за руки на толстых, обсыпанных шипами лианах. Под вязом валялась записка, сделанная крупным детским почерком: Он убил мамочку.