Im Nebel verschwinden.

— Дитя Божье, — поперёк запястья рассеченая глубокая рана, из которой медленно сочилась кровь на жервенный нож, по ножу — в кубок. — Ты — самое непорочное существо на земле. Истинное воплощения сына Божьего, нашего Иисуса Христа. — Фёдор внимает словам священника, переводит взгляд с пульсирующей руки на залу. В ней с сотни людей, жаждующих испить кровь Христову. — Очисть грехи наши, омой их своей кровью, как святой водой, позволь вкусить свою жизнь. Во имя Отца, Сына и святого духа. Аминь. — Аминь. — Повторяет он, заглушенный толпой. И да начнëтся мучение, что принесёт народу жизнь, а герою — смерть. Каждый по очереди подходит, Фёдор видит в верующих глазах это желание избавиться от всех бед. Его тонкое запястье сжимает старческая ладонь священника и кровь послушно капает в бокал. Поклонник отпивал, низко кланялся, целовал Фёдора в побледневшие губы. Он жмурился то от боли, то от излишней любвеобильности. Но терпел. Терпел, потому что ему было жаль этих несчастных, что просят у крыльца, мечтая хотя бы лицезреть реинкарнацию Христа. Их спаситель был восьми лет отроду, болезненно худой, немытый и заросший, когда его нашли молящимся перед Святой Богородицей. Отмыли, накормили постной кашей и в один день окунули с головой в холодную воду, нацепили крест, оставили жить у себя. Фёдор не до конца понимал, как и в какой момент стал Христом, но отказываться нельзя. — О, чудотворец! — Спаси, сохрани! — Нам без тебя никак! Фёдор прикрывает глаза, бледнее на глазах у сотни людей, его уже держали, продолжая нещадно лить божественную кровь. Мир он видит уже сверху, его держит на руках мужчина, ловко пробравшегося сквозь толпу фанатиков. — Сына Божьего трогать нельзя! — Священник угрожающе надвигается на мужчину, но ни он, ни Фёдор, особых эмоций не высказывали. — Я не позволю мучить ребёнка. — Ладонь в чёрной коже перчатки заботливо проводит по спине, Фёдор теряет сознание почти сразу же. Очнувшись, он рассматривает перебинтованную руку. Спасший Спасителя людей назвался очень странно, кажется «отец» или «папа», Фёдор не помнит. Фёдор несколько раз переспрашивал, чтобы понять слово не в религиозном плане, осознание явилось только когда отец, усевшись рядом, подул на ложку и пихнул ту в рот. Тёплый бульон Феде, так его называл папа, понравился. — Ну что, останешься со мной? — Да, — сëрбая супом уже самостоятельно, хоть и неумело, отвечает Федя, — папа.