На грани

Кёнигсберг. Начало октября 1945 г.

Необычно солнечная погода для октября. Над лётным полем широким шагом прохаживался спокойный ветер, теребя короткую пожухлую траву на глади аэродрома. Высоко в синеве вьются птицы. Полосатый ветроуказатель слабо колыхался. Замечательная погода! Она словно любезно приглашала в небо и обещала дальний путь без сложностей, обещала его приятным и комфортным. В конце взёто-посадочной полосы зеленели шинели и кепи, мелькали в жилистых руках кирки, лопаты, скрипели тачки. Это немцы военнопленные латали дыры от бомб, которыми полгода назад щедро засыпали аэродром английские и советские бомбардировщики. В другом конце другая группа немцев разбирала руины ангара. Но тут уже виднелась и обычная гражданская одежда, слышалась смесь из русской, украинской, литовской речи с хорошей примесью белорусского и бесчисленных наречий всех этих языков. Отпускались какие-то шутки и сразу же волной по люду прокатывалась волна смеха и смешков. Медленно, но верно шло восстановление аэродрома очень важного для теперь уже советского города. Час назад на полосу сел камуфлированный «Дуглас». На киле и крыльях гордо алели пятиконечные звёзды советских ВВС. Он стоял у уцелевшего ангара расправив крылья и дав возможность отдохнуть моторам. Вокруг суетились техники — проверяли борт перед вылетом. Рядом прохаживались в кожаных летных куртках, с летными шлемами в руках и сами пилоты. Они курили, о чем-то говорили, иногда даже спорили. Жизнь на аэродроме шла своим обычным чередом. Из больших палаток у разрушенного главного корпуса аэропорта вышли двое. На солнце заиграли лакированные козырьки васильковых фуражек, заблестело золото и серебро галуна погон на плечах шинелей. — Хорошо пообедал! Мне понравилось. Вкусно… Зря вы, Михаил Тимофеевич, отказались. Авиацию хорошо кормят! — довольно говорил один из мужчин с погонами капитана юстиции, но не военными, а НКВД. — Не до еды мне! — ответил чуть грубоватым тоном ему второй, с погонами майора госбезопасности, заправляя руки в кожаные перчатки. — Как знаете. Моё дело предложить. — пожал плечами капитан. Мужчины топтались вокруг палаток. Майор курил и поглядывал на свои часы, капитан издали разглядывал самолёт с которого они сошли час назад, разглядывал аэродром словно запоминая его. Спустя ещё двадцать минут к ним подошёл пилот. — Мы готовы. Можем лететь. — кратко сообщил лётчик. — Наконец! — буркнул себе под нос майор. И офицеры заторопились. Из палатки каждый забрал свой небольшой чемоданчик. Дверь «Дугласа» открыли, поставили трап и первым вошел капитан, майор спешно докуривал. Поняв, что уже не успевает, скинул в сторону тлеющую папиросу. Медленно провернулись лопасти. Раз поворот, два… Сизый выхлоп пролетел под крылом, протяжно, заунывно загудели моторы над полосой. Лётчики сверяли погоду, маршрут, настраивали приборы. Майор осмотрелся в салоне, обошел его, обвёл глазами своды, балки, лавки, словно что-то искал или вновь проверял их придирчивым взгядом. Капитан же сидел у иллюминатора. Но сидел как-то странно. — Чего с тобой, Лёня? — спросил майор, отвлекаясь от осмотра. — Да что-то бок нехорошо хватает… — поднял взгляд капитан. — Хватает и болит… Даже не бок, а весь живот уже. — Жрать не надо было. — тихо ответил на это майор, но подошёл к своему товарищу. — Лететь сможешь? — Если честно, не уверен. — Мне только этого не хватало! — всё больше в голосе майора слышалось недовольство. — Врача позвать? Капитан кивнул. По его лицу было видно, как ему становилось всё больнее. Майор выглянул в кабину пилотов и сразу обратился к командиру «Дугласа» сидевшего по левую сторону. — Свяжись с «вышкой», отменяй полёт. Тут у меня человеку не хорошо. Врача тоже пусть пришлют. Быстрее! — приказал майор. И спустя несколько минут капитана на носилках вынесли из самолёта, майор стоял в палатке, где расположились связисты и требовал радировать в «центр», в Москву, очень важное сообщение.

***

В небольшом актовом зале, бывшим некогда залом для приёмов знатных особ, на десятке стульев и ряде лавок сидели мужчины разных лет и немного девушек на передних рядах. Все они были в больничных одеждах. Лишь на дальних рядах виднелись медсестры и какие-то врачи. На небольшой импровизированной сцене долго выступала женщина офицер. Сквозь высокие окна зала, обрамлённые тёмными тяжёлыми шторами, лился свет заставляя на её плечах поблёскивать погоны со щитом и мечами и три медали на груди. Говорила она долго, но живо, лишь иногда посматривая на листы лежащие на столе. На удивление, зал слушал внимательно, вслушиваясь в речь офицера, что-то для себя отмечая, изредка кивая на особо верные слова. — …Таким образом, только строгое и неукоснительное соблюдение советских законов — залог крепкой дисциплины и сохранения боеспособности нашей Красной Армии. На это у меня всё. Если у вас ещё есть вопросы, пожалуйста, можете их задавать. — и офицер, отложив последний лист, вышла из-за стола и встала ближе к зрителям в ожидании вопросов. Из середины немного робко поднялась чья-то рука. — Товарищ майор, разрешите? — послышалось следом. — Конечно. Поднялся парень лет двадцати. Он немного неуверенно оглянулся, а потом заговорил: — Скажите, а вот если вдруг… Ну убьёт в общем в бою. Мы ж так-то ещё солдаты, да и стрелять приходится, по лесам тут знаете сколько ещё разного элемента слоняется. В общем, если убьют, родне как, пенсия за меня полагаться будет ещё? Или всё? Раз война кончилась, то и пенсии кончились? — Пенсия будет вашим родственникам. Война хоть и закончилась, но военное положение пока не снято. Как я уже говорила, пока не вышло такое распоряжение, всё ещё в силе законы военного времени. Лишь в тех районах, где военное положение снято, вступили в силу законы мирного времени. — спокойно пояснила женщина. — То есть, если сейчас в самоволку уйти, то всё ещё могут к дезертирству приравнять? — раздался голос с дальнего ряда. — Да. Именно. Пока вы служите здесь, на территории Особого военного округа, то подчиняетесь законам военного времени. Поэтому, предостерегаю вас от такого. Если есть особая нужда покинуть расположение — лучше обратиться к вашим командирам. И вы проблем избежите, и ваши командиры. По залу прошёлся тихий шёпоток небольшого разочарования. И следом ещё одна рука взмыла, очередной вопрос. И так один за одним. Спрашивали про оклады, про то, куда податься когда демобилизуют, куда идти жаловаться если не выдают положенного вещевого имущества, если выдают паёк меньше норм и много ещё из того, что всегда волнует солдат каждый день их службы. С десяток разных вопросов задали, только успевай отвечать. Но на все был дан ответ. — Ещё вопросы у вас имеются? — в последний раз спросила майор, но зал молчал. — Хорошо. В таком случае, наша беседа закончилась. Зрители стали расходиться по палатам. Майор собирала свои бумаги попутно делая в блокнот заметки по прошедшей беседе. Люди уходили быстро. Но один мужчина, высокий с пепельными волосом, стоял в конце зала и словно ждал, пока он опустеет. И вот тихо прикрыли большую входную дверь. Постукивая по паркету ботинками к столу подошёл тот самый мужчина. — Ты сегодня как всегда хороша! И прекрасно выступала. Мне очень понравилось. — присев на край стола произнёс он с милой улыбкой. — Да? — женщина сразу же оставила свои бумажки. — Да. Хорошие подобрала примеры. Конкретные, яркие. То что нужно было. Последняя серьёзность на лице женщины ушла, а мужчина одной рукой приобнял её притянув к себе, чем сразу же вызвал на женском лице ещё и улыбку. — А я так волновалась, когда начала… Всё казалось, что меня не слышно… Я ж последний раз такие политбеседы почти год назад проводила, когда война ещё была. Ты всё больше по ним ездил, а я так… Больше по бумажкам была. — Ты зря волновалась. У тебя отличное выступление вышло и очень хорошо слышно было. Даже у нас на галёрке. — А, так ты поэтому сел в конце? Чтобы проверить это? — Ну, — протянул мужчина, — вообще чтобы тебя, Светик, совсем уж не смущать. — Да я тебя сразу увидела! — засмеялась Светлана, — Мне тебя и не узнать!.. Да я тебя, Вань, и в куда большей толпе всегда узнаю! — Не сомневаюсь! И Светлана обеими ладонями обняла лицо Ивана, взглянула в его глаза. Лицо её украшала улыбка. А его ладони то были на её талии, то поднимались выше по спине нежно проводя по её ровности, очерчивая стройный вид. Было совершено ясно, что по ней он скучал. В каждом его движении это читалось. — Долго пришлось готовиться? — Рокотов уже интересовался ходом рутинных прокурорских дел, из этого же состояла в основном их жизнь, а его очень интересовало, чем жила жена. — Как сказать… Если учесть, что в перерывах мы ловили небольшую банду налётчиков, то быстро. — Банду ловили? — хоть Иван понимал, что опасность давно миновала, однако всё равно запереживал. — Да. — с гордостью ответила Светлана. Рокотов усмехнулся, сколько интересного он пропускает! Но вернулся к сегодняшнему собранию. — А сюда беседу проводить специально напросилась? — и глаза Рокотова хитро посмотрели на Елагину. — А вот и нет, Иван Григорьевич! План у нас такой, что сегодня я здесь провожу собрание. Иван только шире заулыбался, такие счастливые совпадения ему очень нравились. — Ну, пойдём тогда прогуляемся, пока время есть. И заодно расскажешь про своих налётчиков. А то мне же интересно, что у тебя делается, пока я тут отлёживаюсь. Ты не представляешь как соскучился по работе! — с серьезным лицом и смеющимся голосом произнёс Иван. Светлана лишь только кивнула всё не сводя взгляда с него.

***

Вечер приятно радовал свежестью. Всё вокруг порыжело, побурело, пожелтело. Осень. В колоритном округлом дворе госпиталя среди огненного кирпича и черепицы горели рыжим клёны, рябины и небольшие молодые ясени и каштаны. По этой дороге подъезжали к приёмному отделения машины с красными крестами. Одна такая машина не так давно шумя мотором покинула двор. Листва, щедро рассыпанная на дорожках госпитального двора, приятно шумела под подошвой. А ещё перекатывались и бились о камни дорожек спелые промасленные каштаны. В центре двора стояли большие, пустые вазоны. На лавках отдыхали несколько выздоравливающих, укутавшихся в солдатские шинели. Над всем этим высился и сам госпиталь — красивое немецкое здание, выкрашенное в приятный жёлтый цвет. Оно было в три, местами в четыре этажа, с большими окнами. Как и до войны, здесь поправляли своё здоровье. Только прежде лечились немецкие солдаты, а теперь, другой язык наполнил больничные коридоры. Вдоль фасада, по брусчатке прогуливались двое — мужчина в солдатской шинели поверх больничных одежд и женщина, майор, тоже в шинели, но офицерской, застёгнутой почти на все пуговицы, лацкан был аккуратно отогнут под портупею. — … И вот Лев Анатольевич мне быстро снял эти отпечатки, быстро сверил и уже было всё ясно, кто ж обчистил ночью военторг. Вчера на южной окраине города под вечер взяли налётчиков, а я с утра сегодня спокойно приехала сюда. — рассказывала Света шагая по листве. — Быстро у вас дела идут, Светка! — улыбнулся в ответ Иван. — Не то слово! Не знаю, что б я делала, если бы и он ещё уехал куда-то! Ты в госпитале, я одна, а работы!.. — по тону было ясно, что очень хотелось передышки. Рокотов мягко приобнял Свету за плечи. — А где же наш «академик»? Куда пропал? Чего он ничем не помогает? — улыбаясь с мягкой серьёзностью поинтересовался Рокотов. — А он, Иван Григорьевич, отправлен на Ставрополье, поднимать колхозы. Точнее, сначала демобилизован, а потом отправлен. У него же за плечами целая ветакадемия! Ценный специалист народного хозяйства сейчас!.. Дуденков так радовался этому! Прям как мальчик… Вот так, Вань. Ты лежишь, а все разъезжаются. — со вздохом сказала Света, обняла его руку и прильнув головой к плечу договорила, — А я к тебе сейчас так редко из-за работы этой захожу, что ничего рассказать не успеваю. Иван понимающе кивнул, потом сказал: — И Григорий Иванович, жаль, тоже уехал… Так бы хоть он помогал тебе, хоть чем-то. — Да вот… Но я рада, что он уехал! Домой наконец попадёт. Спокойно жить будет. С семьёй своей… А мы всё с тобой как перекати-поле какое-то. Без дома, без… — здесь Света словно споткнулась, так резко оборвались её слова. Рокотов мгновенно перевёл на неё свой взгляд цвета позднеосенних дубовых листьев. Он прекрасно всё сейчас понял. Пальцы его крепче оплели маленькое запястье жены, которое лежало на его предплечье. Не надо договаривать это… Не надо. Не тревожь свои и мои незаживающие раны… — Всё работа, всё война у нас с тобой эта проклятая!.. Помню, в мае, переживала, что же мы делать будем, война ведь закончилась… Не закончилась она. Ничего не поменялось с победой. Разве что, бомбить перестали. Вот и всё отличие. — Света договорила, вздохнула, словно сбросив тяжкие мысли и попыталась с прежним немного беззаботным видом продолжать, — А на днях, представляешь, у нас такое случилось в Тильзите! Вся наша прокуратура выезжала и даже две роты солдат. Двое суток без сна на ногах была… Света вновь долго рассказывала мужу о том, что же было такого в Тильзите, отчего об этом непременно нужно во всех деталях ему знать. Иван всё время с еле заметной улыбкой поглядывал на Свету, которая всё говорила и говорила безумолку о себе, о работе без него. И не убирал своей руки с её руки, с нежной, матово-розовой кожи её запястий, где тонкими нитями виднелись сиренево-зелёные жилки. Кончиком пальца Рокотов снова и снова проводил по этим переплетениям на её запястьях. Эти руки он всегда с особым трепетом касался губами. Ночами, при свете дня — не имело значения. Нежнее этих рук он не знал и знать не хотел, хоть и знал других женщин. Конечно, до неё. После Светы для него уже никого не могло быть. — Нескучно у тебя там. — подытожил Иван когда дослушал её рассказ. — Да, с Носовихиным не соскучишься! Каждый день что-то подкидывает — то туда съездить, то там проверить… Не жизнь, а сплошные разъезды! Вот, наконец, к тебе вырвалась. Соскучилась ужасно просто! Света вновь прижалась к руке Рокотова, его лицо сразу украсилось теперь уже заметной улыбкой. Он тоже заскучал по ней в сугубо мужском коллективе своей палаты. Безумно хотелось остаться со Светой наедине, в тиши и спокойствии. — А Дрёмов, что, тоже уехал? — неожиданно Рокотов вспомнил, что за всё то время, что говорила Света, она ни разу не упомянула подполковника. — Хо! Самый первый! Когда тут немного улеглось после мятежа, когда тебя в обычную палату перевели, он собрал вещички, сказал нам всем «до свидания!» и укатил. Знаешь, я даже не жалею! Без него легче стало! Рокотов кивнул, вот в части, что без подполковника было как-то легче работать, он абсолютно согласен со Светой. — И даже не зашёл ведь… Не сказал ничего мне напоследок. — негромко произнёс Иван, вспомнив об увиденном за минуты до того памятного выстрела. — Имеешь ввиду о Мише? Иван поглядел на жену. Она же как-то растерянно, даже немного испуганно смотрела на мужа. — Да. О Мише. Ты же знаешь, что я тогда там… — Рокотов недоговорил, потому что конечно Света знала, об этом он ей рассказал, как только смог; от воспоминаний снова по спине противно тронуло холодом, нервно дёрнуло и на лице от этого дрогнули мышцы. — Думаю, уж Дрёмов точно был в курсе всего… Или даже вообще — это всё его инициатива. Как обычно, тайные игры. Света ничего в ответ не произнесла, только сильнее молчала и реже смотрела в лицо мужа. Они в напряжённом молчании шагали по двору госпиталя разминая обувью листья по вековой гладкости булыжников. А вот Иван посматривал на Свету так неожиданно ставшую молчаливой. Ему всегда нравилось просто смотреть на неё любуясь ею. От этого в дни усталости, когда от чувства безысходности хотелось опустить руки, её глаза, её улыбка давали ему сил. Но сейчас в его душе уже который день зрел один вопрос; лёжа много дней подряд невольно начинаешь вспоминать и анализировать всё что было до того рокового момента. Они шли рядом друг с другом, Света привычно держалась за мужа в больничных одеждах. Каждый погрузился в собственные мысли и тревожные воспоминания. Под ногами чуть похрустывали выжженные летом мёртвые листья, всё сильнее кололся в лицо вечерний морской ветер. Сумерки неумолимо нависали над покалеченным Кёнигсбергом. Иван в очередной раз посмотрел на жену. Наверное, лучше уж спросить, хватит откладывать те вопросы, которые столько волнуют. — Свет, — порвал молчаливое напряжение голос Рокотова, — я давно хотел спросить у тебя… В тот день, когда меня ранило, ты уже знала, что Миша жив, и что это именно он скрывался под именем капитана Артемьева? Взгляд Светы оцепенел, до кончиков пальцев пробежала током странная дрожь. И вместо ответа словом, она просто молча и медленно кивнула. Кивнула не поднимая взгляда на Ивана, который с неё глаз не сводил. Рокотов остановился, словно был оглушен тем, что увидел, и медленно обернулся к ней, невольно освободившись от её ладони, которая держалась за его руку. — То есть… — с абсолютным недоумением забормотал Иван, — Ты знала и ничего мне не сказала?! Ты знала и молчала?! — Ваня, да я узнала это только в тот самый день когда… — Света замялась, её сейчас очень пугал тот голос, с которым заговорил Ваня, — Дрёмов мне запретил тебе рассказывать! Я хотела тебе сразу сказать, но… — Что «но» Света?! Ты прекрасно знаешь, что это мой единственный сын, ты узнала, что он оказался жив и ничего мне про это не сказала?! Света видела, как медленно, но верно Ваня начинал буквально вскипать. И таким она его ещё никогда не видела. Его глаза странно блестели и кололи её взглядом. — Ваня, я правда хотела тебе сказать, клянусь! — голос Светы готов был сорваться, а тело отчаянно потряхивало от того, взгляда, что устремил на неё Ваня, который только что с любовью и нежностью обнимал, также смотрел на неё, — Но Дрёмов бы нас обоих тогда арестовал, скажи я тебе! Ты сам говорил — ему же плевать кого арестовывать! Ему на меня, на тебя, на сына твоего наплевать! А я тебя хотела спасти, и Мишу тоже! — она попыталась обнять его, Рокотов резко отошёл от неё. — Видимо, Света, тебе на меня тоже плевать раз смолчала!.. А я ведь думал, что у нас с тобой семья! Голос его звенел. Света впервые слышала в отношении себя такой тон от него. Прежде, Ваня мог так посмотреть, что-то произнести только законченным негодяям. А тут… Говорит и смотрит так на жену, на близкого человека. Рокотов удалялся от неё раздражённо шагая по дорожке. — Ваня!.. Вань, постой!.. — Света попыталась остановить его появившись прямо перед ним. — Ваня, ну прости! — И всё? — Рокотов всё же остановился. — Я правда ничего не могла сделать! — Ты могла бы хотя бы намекнуть!.. — Ну я же хотела чтобы было как лучше! Для всех лучше! — Значит, для тебя то, что я чуть не погиб там было лучше?!.. Спасибо, вам, Светлана Петровна, за вашу чуткую заботу о муже! Иван обогнул Свету и вскоре на весь погруженный в тишину двор хлопнула массивная входная дверь госпиталя, оглушив стоявшую чуть поодаль Светлану. Она смотрела на закрывшиеся перед ней двери. Смотрела, а по щекам катились крупные капли слёз, а в горле замерли ещё сотни слов в своё оправдание перед Ваней. А он ушёл от неё… Неужели навсегда?

***

Хмурое утро стучало в окна госпиталя. Иван давно проснулся, ему привычно сменили повязку на ране. О других раненых тоже позаботились сестрички в халатах. Кёнигсберг очень неохотно расставался с войной, как будто он вовсе не хотел чтобы она заканчивалась. Каждый день то там, то тут глухо хлопали неразорвавшиеся мины и снаряды калеча случайных прохожих и сапёров, которые их искали. Несмотря на мир, многие по привычке жили по законам военного времени. Тихая война с «эхом войны» продолжалась. Работы врачам хватало. У себя в палате Иван Григорьевич с товарищем увлечённо играл в шашки. Чёрно-белые фишки прыгали по клеткам «съедая» друг дружку. — Раз-два и в дамки, товарищ майор! — переворачивая уже вторую фишку на поле ухмыльнулся соперник Рокотова, чей левый рукав рубахи болтался по локоть пустым. — А ты не спеши… Люди любят потом смеяться. И после этих слов Иван за один ход лишил своего соседа сразу трёх фишек, те звонко стукнулись рядом с Рокотовым. Соперник Ивана, на вид старше него, напрягся — он постоянно подёргивал ногой, то рукой подпирал подбородок. О работе мозга говорили усиленно играющие мышцы челюсти. Вокруг давно собрались другие пациенты и с огромным интересом наблюдали за битвой на клетчатом поле. Мужчины были и с этой палаты, и с двух других. Всем хотелось посмотреть, как не так давно переведенный к ним Иван Григорьевич ловко одного за другим то в карты обыграет, то в нарды, то вот теперь и в шашки. Его соперник сейчас — признанный гроссмейстер восьмой палаты. Он не проигрывал ещё никому. Ход за ходом и на поле сокращались фишки, и черные Ивана, и белые его противника. Вот только перевес всё же больше становился за Рокотовым. Тишину палаты и её спокойствие нарушил громкий девичий вскрик. Он облетел палату и эхом отзывался в коридоре. Рокотов мгновенно забыл об игре и выскочила за дверь, огляделся. У входа через одну палату от него, с огромными от испуга глазами стояла совсем ещё молодая девушка в беленьких халатике и шапочке. Она прижалась к косяку двери и неморгая глядела с побледневшим лицом внутрь. У её ног был брошен поднос, на его хромированной глади блестело стекло колб от шприцов, от разных бутылочек, разбросались из свёртков кнопки разных таблеток. Иван быстро оказался рядом с ней и тоже заглянул в палату. Распахнутое окно в трёхместной палате, где занята только одна койка. На чистоте пододеяльника ярко виделись две дырки с алыми пятна вокруг них. Под одеялом, лицом в потолок с расслабленным видом и закрытыми глазами лежал мужчина, словно спал. Отсутствие жизни в нём выдавало лицо без кровинки и безжизненно повисшая с края койки кисть руки с крупными пальцами. Иван отвел в сторону перепуганную медсестру, усадил её на лавку. На вскрик девушки меж тем стали сбегаться из соседних палат и кабинетов. — Что здесь происходит? Почему не в палатах? — оглядывал собравшихся в коридоре зевак с взволнованными лицами и Рокотова, у сидящей девушки, быстро появившийся из кабинета мужчина. — Товарищ Рокотов, почему не в своей палате? — Константин Петрович… — Иван Григорьевич сразу узнал своего лечащего врача. — Я спрашиваю, что здесь за крики и столпотворение? — Здесь убийство. — совершенно спокойно кивнул в сторону той самой палаты Иван и шагнул к врачу. — Звоните в штаб НКВД, сообщите о случившемся, пусть присылают сотрудников. До их прибытия никто не пройдёт на место преступления. А также никто не покинет госпиталя. — Иван Григорьевич, вы забыли, что сейчас вы не следователь, а пациент? — Константин Петрович многозначительно кивнул на больничный халат. Рокотов окинул себя взглядом — на нём сидит потрёпанный халат вместо строгости формы. Да, он сейчас выглядит совсем неубедительно, не внушает вид его формы трепет перед силой его погон и «ксивы». Но Иван уже погрузился в привычное для себя состояние и возвращаться не собирался. — Помню. — уверенно заявил Рокотов, — Но в первую очередь я всё же следователь. Поэтому повторяю — срочно сообщите в штаб об убийстве. Несмотря на свой больничный вид, голос его был уверенным и очень убедительным. — Следователь. Да хоть маршал Красной Армии! Немедленно в палату, а об этом, — врач указал на дверь, где лежал труп, — я сообщу, Иван Григорьевич. И без вас ваши коллеги уверен, справятся. — Я не могу уйти. Не имею права. До приезда моих коллег место должно быть оцепленно. — Иван Григорьевич, я в курсе порядков! А вам напоминаю о распорядке в госпитале, где командир я — все пациенты должны находиться в своих палатах. Даже если они следователи НКВД. Всё, немедленно в палату! Константин Петрович зашагал обратно. А около дверей продолжали стоять любопытствующие пациенты и ещё пара прибежавших санитарок. Также продолжал стоять здесь и Иван Григорьевич. — Товарищи, по палатам! Не мешаем! Расходимся! — приказывал пациентам по врач идя к другому концу коридора для звонка, — Зина, дай, пожалуйста, успокоительное Нине. И отведи в спокойное место. Видишь же, её в чувства привести надо!.. Быстрее, быстрее, расходимся! Девушку увели, пациенты медленно разбрелись перешёптываясь — в госпитале убийство! Прямо тут, под носом у врачей! Это будоражило умы. Рокотов стоял в дверях той самой палаты с трупом, охраняя её и ожидая, когда приедет Света и Йоффе. В одиночку он сейчас не имел права что-то осматривать — там могут быть следы, еле заметные улики, а он формально сейчас не в должности, он просто гражданин Рокотов. А точнее — пациент Рокотов. Тут Константин Петрович абсолютно прав. Но иначе Иван поступить не мог. Раз силы есть, то он будет работать. И вспомнив о работе, сразу вспомнилось о Свете, о жене. Сердце Ивана Григорьевича ужалило. Со вчерашнего вечера Свету совершенно не хотелось ни видеть, ни говорить с ней. Жгла обида. Очень большая обида. Она знала о том, что его сын жив и скрыла это! Смолчала! Рокотов не верил, что так поступила его Светка, его любимая Света, которая говорила ему, что у неё нет секретов от него. Очень хотелось, чтобы вчера, перед ним была не она, а кто-то другой… Но вчера там стояла Света и именно она вчера сказала то, что сказала. Это была действительно Света, его жена, и она держала в тайне самое главное. Заныла рана на груди, заставив Ивана прислониться к холодному косяку дверного проёма. Не заросла она ещё, каждый раз ощутимо отзывалась, стоит её потревожить. Рокотов знал, что смерть его прошла так, как никогда близко ещё не проходила. Ладонь, лежавшая на груди, чувствовала сердцебиение, эти чёткие и ясные звуки. Бежала по жилам кровь. Пару недель назад сердце билось на последнем издыхании и было готово вот-вот остановиться навсегда. Ивану все эти дни, после того как очнулся в палате, было не сложно представить, что происходило в голове Светы, когда она не услышала это привычное ясное биение его всё ещё живого сердца, когда на своих руках увидела его кровь… Вместе с раной протяжно заныла душа — мрачно давила горькая обида. «Я же тебе доверял!» — опять повторял про себя Иван в который раз. — Вам нехорошо? — голос рядом отвлёк и Рокотов распахнул глаза. — Со мной всё в порядке. — машинально ответил он. Оказалось, Иван стал клониться в сторону прикрыв глаза и вяло держа руку всунутой за край больничной рубахи. Это заметила медсестра, но не заметил сам Иван, боль глушила собой все другие ощущения. Рокотов собрался, сделал серьёзный вид стараясь забыть о боли в теле. И взглянув на волос чёрной смоли у медсестры под аккуратной косынкой, на белый, распахнутый на широкой приземистой фигуре халат женщины, стоявшей перед ним и державшей одну руку в кармане всё того же халата, Иван вспомнил, что хотел спросить. — Скажите, а вы никаких посторонних звуков не слышали рано утром? Может, что-то похожее на выстрелы. — А почему вы интересуетесь? — вопросом на вопрос ответила женщина; взгляд её был взволнованно-боязливый, за её вопросом так и слышалось, что кабы чего не ляпнуть, кабы чего, после расспросов, не вышло. — Потому что я следователь и должен это спрашивать до приезда своих коллег. Так слышали ли вы что-то? Девушка задумалась, оглядела с недоверием Ивана — какой из него следователь в этой широкой больничной пижаме! Но потом всё же ответила: — Нет. Тихо всё было. — А кто-то посторонний появлялся? — Нет. Все свои здесь всегда. Чужие у нас не шастают. — Хорошо. Спасибо. Иван не стал её больше мучить вопросами, этим потом займётся Света когда приедет. А пока её не было Рокотов стоял в коридоре и не пускал никого в палату с трупом. За одно опросил ещё нескольких человек про то, что они видели и слышали. Ответ тот же — ничего.

***

Света сложила на свои руки голову и уже с десяток минут так лежала сидя за столом. Ужасно клонило в сон. Под глазами свои следы оставила бессонная ночь, которую она провела долго всхлипывая в подушку. Света держалась от слёз по возвращении от Вани домой, но в один момент просто не могла дальше держать всё в себе. В её голове всё крутились его слова, тот тон, которым он ей всё говорил. А Света в бессилии что-либо исправить плакала. Долго. Всю ночь. Теперь же сидела в кабинете уткнувшись, спрятав своё лицо от остальных. Очень хотелось чтобы сегодня её никто не спрашивал и вообще никак не беспокоил. Стоячий сухой воздух расколол звонок телефона. Елагина сняла трубку, внимательно выслушала, что ей говорил мужской голос. Услышав номер госпиталя и что убит мужчина, Света подскочила с места. — Личность убитого установили? — в момент выпалила она, сердце панически билось внутри, руки затряслись. — Да, убит капитан НКВД Ермаков. А вас просил вызвать один наш пациент и ваш сотрудник майор Рокотовым. — ответил голос в трубке. — Хорошо, поняла. Ждите и ничего не трогайте, посторонних — уберите. Скоро будем. И Елагина с облегчением опустила трубку. Но беспокойное сердце всё ещё отдавало гулко в ушах от чего даже стало казаться, что в горле встал неприятным комок. Но не обращая на это внимания Светлана стала собираться на место очередного преступления.

***

Рокотов, стоило Елагиной и Йоффе появится около палаты, быстро рассказал, что было, кто нашёл тело и когда. Светлана, Йоффе и Иван приступили к осмотру палаты с убитым, у дверей стояли две санитарки — понятые. Им разрешили пройти совсем немного, главное чтобы внимательно смотрели за тем, что делали следователи. При входе в палату Рокотов попросил поставить кого-то, желательно вооруженного, чтобы не пускал зевак. Поставили пожилого санитара с погонами ефрейтора и наганом на боку. Вид у него был не сильно грозный, но все формальность соблюдены — оцепление есть. Первым делом, как только приехали Йоффе и Елагина, Рокотов принялся осматривать всё вокруг койки с трупом, самим трупом занялся уже капитан, да и Иван в общих чертах уже рассмотрел убитого издали — два выстрела, оба в грудь, оба не совместимые с жизнью. И сразу у ножки соседней койки Рокотов приметил первую улику. Он позвал Йоффе, тот аккуратно длинным пинцетом подхватил улику — блестящую гильзу. — Любопытная вещица… — крутил под маленькой карманной лупой находку капитан, — Смотрите, Иван Григорьевич, на донце-то значится «SS». — обратил внимание Йоффе на маркировку гильзы. — Не стандартная. Я таких ещё не встречал. Рокотов взял пинцет с гильзой в свою руку чтобы самому рассмотреть получше. Он напряжённо всматривался, поднёс ближе к носу. Латунь ощутимо пахла порохом. — Недавно стреляли. Очень недавно. — вслух заметил Рокотов. — Пахнет ещё. — Ну судя по окоченению трупа да, не больше двух-трёх часов назад. Рокотов кивнул. Они теперь имели примерное время убийства. — А гильза ведь от «Вальтера», патрон семи миллиметровый. — всё разглядывал улику Иван Григорьевич, — И если никто шума выстрелов не слышал, то значит стреляли с глушителем… А это значит, нам нужно искать пистолет точно модели «ПП». На «Вальтеры ППК» глушители не ставили. И на тридцать восьмой тоже. — заключил Рокотов, когда со всех сторон оглядел улику. Елагина, подошедшая ближе к Йоффе и Ивана, тоже осмотрела улику, весь предыдущий их диалог она слышала. — Хочешь сказать, это спецпатрон для «Вальтера»? — Светлане было всё не столь очевидно про орудие убийства. — Нет, Светлана Петровна, — нарочито официальным тоном произнес Иван, — Патрон штатный. Но произведён для войск «СС». Отсюда и маркировка… Да и глушителей в обычных частях Вермахта не было. — Опять оружие для диверсий? — интересовался теперь Йоффе. — Скорее всего… Нужно вторую отыскать. Выстрела два было. Тогда поймём откуда стрелял убийца. — Или убийцы. Вдруг их два было. — тут же добавила свою версию Света. Рокотов качнул головой. — Нет, товарищ майор, убийца точно был один. Зачем на одного лежачего больного два стрелка? Света ничего не ответила и просто принялась осматривать палату дальше. Она потом поняла, что сказала совершенно не то. Глупость какую-то… «Да что со мной такое в последнее время?» — не понимала саму себя Елагина и всё чаще начинала прислушиваться к себе. Йоффе вскоре нашёл и вторую гильзу, совсем недалеко от первой, она была с такой же маркировкой. И, как и говорил Иван Григорьевич, судя по их разлёту, стрелял один человек. Капитан даже примерно изобразил то, как этот неизвестный вошёл, как целился. Пока всё сходилось с тем, что обнаружил Рокотов, когда прибежал на шум. Когда обсуждали то, как совершалось преступление, Рокотов сразу отметил, что следов борьбы нет, убитый лежит в положении спящего человека — на спине, одеяло натянуто до груди, руки расслаблены. Решили, что либо убитый спал, поэтому подпустил к себе убийцу. Либо он знал убийцу и поэтому тот подошёл близко для выстрела. Светлана Петровна, пока мужчины обсуждали то, как убили, внимательно осматривала распахнутое окно палаты, выглядывала вниз, чтобы рассмотреть, что там под окном. Ведь в это окно явно убийца и мог уйти. Стояла она здесь долго, даже слишком для того, сколько нужно было потратить времени на это место. Следователи и криминалист работали. К ним подошёл один из врачей, хирург — высокий, с ровным русым волосом, с тонкими пальцами, а профиль словно списан с древнегреческих статуй. Он скорее напоминал театрального актёра или пианиста, чем врача. — Что тут происходит? Почему не на своих постах? Что тут за бардак устроили? — слышалось по коридору пока шёл врач. Но как только он поравнялся с ефрейтором в дверях, который к его удивлению не пустил врача, огляделся. Он замолчал как только увидел убитого в койке и двух людей в форме НКВД, которые явно что-то искали в палате. Рокотов, завидев врача подошёл, сам представился и сразу спросил у него, кто он такой. — Виктор Леонидович Афанасьев, майор, хирург. А вот в койке — это мой пациент. Был. А вы, собственно, кто будете? — Афанасьев с недоверием посмотрел на больничный вид Ивана. — Для вас — следователь Рокотов. А одежда — это временно. Так когда потерпевший к вам поступил? — Иван не затягивал с опросом. Хирург ещё раз посмотрел на Рокотова, посмотрел с плохо скрываемым сомнением. Однако то, что в самой палате было двое в военной форме и это мужчина в больничной одежде у них вопросов не вызывал, Афанасьеву это подсказало, что нужно ответить на заданный ему вопрос. — Вчера днём. Я его прооперировал, удалил аппендицит… Его привезли вчера с аэродрома. А сегодня я в эту палату перевел. Утром, на обходе он жив был. В сознании даже… Знал бы, что так будет всё… — Обход был в восемь утра? — Да. — Кто-то приходил к нему? — Нет. Я же говорю, только утром перевел его сюда. — Никуда не уходите, вас ещё раз допросит другой следователь. — и Иван указал на Елагину. Врач остался сидеть в коридоре. Вид у него был взволнованный, он постоянно снимал платком проступающие капельки пота. Йоффе фотографировал убитого, место, где нашли гильзу, всё описывал, фиксировал. — Вань, иди сюда. — привычно позвала Света, но Рокотов словно бы это не услышал. Елагина обернулась к мужу, который делал вид, что не к нему обратились. — Иван Григорьевич. — и только после такого обращения Рокотов обернулся к Свете. — Подойдите, пожалуйста, к окну. Светлане не нравилось так обращаться к Ване, это виделось очень хорошо, но раз он стал игнорировать прежние обращения к нему… Придётся звать его так, словно они чужие друг другу люди. Рокотов подошёл к окну. Светлана, как только он поравнялся с ней, отметила, что окно широко распахнуто, достаточно чтобы выпрыгнуть из него, а на подоконнике как раз имеется неплохой по четкости след от левого ботинка 44-го размера. — Думаю убийца зашёл в палату через дверь, а вот покинул её уже через окно. Высота небольшая тут. Нужно под окном посмотреть, вдруг следы ещё какие есть. — закончила Светлана. — Осмотрим, товарищ майор. — сухо ответил Иван и ушёл к тумбочке с личными вещами убитого. В вещах Иван нашёл удостоверение на имя капитана юстиции, следователя НКВД Леонида Васильевича Ермакова, ещё несколько других офицерских документов, несколько писем, давних и потрепанных, конверт с двумя медалями и документы к ним, всё на имя Леонида Ермакова и пустую записную книжку. Здесь первый лист был вырван и вложен в середину. Ни одной записи не было, а на вырванном листочке карандашом было подписано лишь два слова «от Пастыря». Рокотов рассмотрел со всех сторон эти книжку, вновь рассмотрел документы убитого. Всё в порядке. «Странно. Что бы это значило… «от Пастыря» » — вертел в руке листок с подписью. Всё то время, пока работали следователи в дверях был тот самый хирург иногда спрашивая у них, не нужна ли его помощь, может что-то подсказать. Рокотов просил его просто быть в коридоре и никого не пускать в палату пока работают следователи. Майор Афанасьев ненадолго уходил, а потом опять возвращался и долго наблюдал за тем, что делали в палате офицеры. Зашёл сюда и Константин Петрович. Увидев то, с каким рвением Иван Григорьевич осматривал палату с убитым будучи в больничной рубахе и халате, врач только качал недовольно головой, однако его работе не мешал. Всё то время, пока работали следователи в дверях был тот самый хирург иногда спрашивал у них, не нужна ли его помощь, может что-то подсказать. Рокотов просил его просто быть в коридоре и никого не пускать в палату пока работают следователи. Майор Астафьев ненадолго уходил, а потом опять возвращался и долго наблюдал за тем, что делали в палате офицеры. — Майор Афанасьев, — не выдержал постоянного мелькания у места убийства Рокотов, — побудьте у себя! Здесь без вас есть понятые. — Моя помощь точно не требуется? — с последней, хорошо различимой, надеждой спросил хирург. — Нет. Афанасьев всё же ушел. Иван стал дальше надиктовывать Йоффе описание палат, как одна из понятых санитарок сказала: — Товарищ офицер, не злитесь так на хирурга нашего. Он всегда такой дёрганый, когда в госпитале беспорядок какой-то. — Всегда? — обратил на санитарку своё внимание Рокотов. — Всегда. Как только толкучка начинается, он вот такой ходит — нервный. Сам не свой становиться. — А вы давно его знаете? — Давно. Он в при нашем госпитале с тридцать девятого. — И он уже тогда таким, как вы говорите, дёрганым был? — Нет. — А когда же? — Так после войны с белофиннами. — Расскажите подробнее. — попросил Рокотов, явно заинтересовавшись словами санитарки. — Когда с белофиннами мы воевали, на наш госпиталь, в зиму сорокового, они налёт совершили. Тогда с десяток наших раненых солдат они перебили. Виктора Леонидовича тогда самого чуть не расстреляли они — спрятали его солдаты наши. Без оружия же был он. И теперь каждый раз, как беготня у нас начинается ненормальная, Виктор Леонидович очень нервничает. — Понятно. — для Рокотова теперь стало чуть понятнее всё происходящее здесь. — А как хирург товарищ Астафьев какой? — А вот этого не знаю. — замотала головой санитарка. — А как человек? — Рокотов пользовался моментом чтобы узнать всё. — Как человек… Не злой. Вот что могу сказать. — А вы, что скажете? — обратился Иван к стоящей рядом второй санитарке. — Хороший. Зазря не наругает… Интеллигентный он, не бранится, как некоторые… Хороший. Ничего плохого не скажу. — Спасибо. — вежливо улыбнулся Рокотов и вернулся к Йоффе, который заканчивал с составлением протокола осмотра.

***

Елагина, капитан Йоффе и Рокотов закончив с осмотром, пришли к выводу, что убийца может быть либо кем-то из персонала больницы, либо кто-то, кто вошёл под видом врача, но почему-то сбежал в окно, возможно его спугнули. Первая версия произошедшего напрашивалась сама собой — нападение диверсантов. Её же сами собой выдвинули зеваки из числа больных — только и слышалось в палатах о том, как же сумели диверсанты так ловко мимо них, в большинстве своем, боевых офицеров и бывалых солдат, проскочить — вошли незаметно и ушли незаметно. Убийство обрастало уже своими собственными фактами, уликами, которые точно видел тот, кто говорил об этом. Рокотов поручил Светлане узнать о всех тех, кто посещал госпиталь в последнее часы, а также о тех, кто был вчера. Капитану Йоффе Иван Григорьевич приказал обойти с сержантом Мамиевым всю территорию госпиталя, особенно внимательно посмотреть клумбы и место под окном палаты, может быть убийца оставил какие-то следы, а может в заборе дырка есть, через которую он пришел и ушёл. А сам Иван отправился с двумя солдатами обыскивать личные вещи медсестёр и врачей. Проходя по кабинетам и осматривая столы, ящики в столах, шкафы, тумбочки. Одновременно непринуждённо беседовал с хозяевами кабинетов. С одним из них Рокотов разговорился — это был один из ведущих хирургов-травматологов госпиталя. — Что о майоре Афанасьеве скажете? — спросил Рокотов о коллеге, у которого сегодня убили пациента. Врач, обошёл стол, понаблюдал за тем, как Рокотов обыскивал ящики стола и ответил: — Хирург он хороший, дело своё знает. А вы его подозреваете в убийстве? — поинтересовался мужчина. — Я всех подозреваю. — Даже меня? — в голосе врача слышалось неподдельное волнение от таких слов Ивана. Рокотов поднял взгляд на врача. — Даже вас. Врач нервно отошёл к небольшому креслу, присел на него сжал руки, посмотрел вновь на Рокотова. — А про Афанасьев могу ещё добавить, что от дел коллектива обычно он оторван, партийными делами мало интересуется. К тому же им уже интересовались однажды ваши коллеги. Был он уже когда-то под следствием. Услышав такую информацию, Рокотов тут же остановился и обратил внимание на хирурга. — Он был под следствием в НКВД? — Да, товарищ следователь. Был. В сороковом. После того, как наш госпиталь финны разгромили и из всех врачей-хирургов выжил только он, им заинтересовались. — Вам известны какие-то подробности этого? — Подробностей я не знаю. Слышал только, что его обвиняли в дезертирстве… Точно я не знаю. Но только осенью сорокового он уже вернулся. В феврале его арестовали, а в октябре он вернулся. Рокотов задумался, посмотрел ещё раз на этого хирурга — не красавец, но и не отталкивала его внешность. Однако, приятным на лицо его сложно было назвать. Ивану одновременно и верилось в слова его, а одновременно что-то смущало. Интуиция подсказывала ему, что — здесь что-то не так. Очень внеземно вспомнил этот врач о давнем деле своего коллеги, в которого сегодня был при странных обстоятельствах убит непростой пациент. — Скажите, — шагнул к врачу Иван, — А вы сами были в момент, когда финны разгромили госпиталь, там? — Я? — ещё больше почему-то удивился он. — Вы, товарищ капитан. Вы были свидетелем всего этого? — Н-нет. — А откуда же тогда знаете? — Так от санитарок двух. Их тогда ранило, финны решили, что убили их, а они выжили… Это они потом рассказали следователям из особого отдела о том, что Афанасьева видели, как он убегал с солдатами, которые на ногах были! — Санитарки? — Да, они. Это вообще известная у нас история! Как и то, что два года назад Афанасьев танкиста, полковника, с того света вытащил. Я, честно говоря, этому полковнику, когда его привезли обгоревшего, с ногами перебитыми, не давал и суток жизни. А он его вытащил. И в благодарность полковник ему пистолет подарил. — Пистолет? Врачу? — Да. Свой трофейный. Не знаю почему, но он подарил. — Понятно. Что ж, спасибо за информацию. — Рокотов вернулся к столу, открыл один из ящиков и выложил на стол три пачки с морфином, — Но такие препараты должны храниться не в обычном ящике стола, а в специальном шкафу. Увидев пачки, врач совсем поник, уронил голову на руку, запустив пальцы в русый жидкий волос. — Что вы от меня хотите? — тихо спросил врач, он прекрасно понял, что только так он мог сейчас избежать больших неприятностей. — Правду. — шагнул ближе к врачу Рокотов. — Расскажите, как к вам поступил капитан Ермаков? Если да, то отделаетесь строгим выговором от вашего начальства. Если нет… — Я расскажу всё… — и хирург принялся рассказывать. Закончив с кабинетом хирургов-травмотолога, Рокотов обыскал оставшиеся. Но тут были только документы госпиталя: карты больных, ворох выписок, анамнезов, медицинской литературы. Были там и просто личные вещи, самые обыкновенные — личные письма от мам, от братьев и сестер, от возлюбленного, фотографии, разные женские, мужские принадлежности. И пока Рокотов осматривал всё, он вновь отметил то, как немного нервно стоял Афанасьев у своего стола, когда очередь дошла до осмотра его небольшого кабинета. Однако, Иван уже не предавал этому значения — коллеги его, как и та санитарка из понятых, отмечали, что этот врач, когда переживал за что-то, именно так начинал себя вести — это были последствия пережитого в 1940 году, во время советско-финской войны. Рокотов вернул на склад те несколько пачек с морфином, которые обнаружил. За одно напомнил провизору о том, как следует хранить такие препараты, проверил их учёт. В целом, всё было как положено, но мелких недочётов хватало. У Светы тоже ничего не оказалось полезного. Опрошенные ею работники госпиталя никого подозрительного не замечали, все как один повторяли — ходили только свои: главврач, хирургии и другие врачи, медсёстры, иногда пациенты. Через время подошёл и Йоффе. Доложил, что дыры в заборе конечно есть и наверняка ими пользуются для самоволок больные. Но никаких иных следов, которые указали бы на убийцу, нет — все следы, что сумели отыскать от советских сапог. И тропинки все выводят в стороны к толкучкам, площадям куда ходят выздоравливающие солдаты; убийца-диверсант предпочёл бы приходить и уходить через безлюдные районы. Иван попросил капитана распорядится на счёт охраны госпиталя и чтобы забрали тело убитого. Йоффе, обещая быстро всё исполнить, вышел из небольшого кабинетика, где следователи могли всё обсуждать без посторонних ушей. Спустя почти половину дня Света наконец осталась наедине с Ваней. Она долго молча смотрела на то, как он что-то записывал сидя за столом. У него такой привычный рабочий вид. Одежда только выдавала. Но таким молчаливо-замкнутым он стал со вчерашнего вечера. Особенно больно кололо то, как он теперь обращался к жене — сухо, официально, нарочито на «вы». Как будто они не больше чем коллеги. Света с тоской смотрела на любимое лицо. — Вань. — негромко, немного даже робко услышал Рокотов рядом с собой, — Вань. Но Ваня вновь не реагировал. Света поднялась и обойдя мужа со спины, решилась обнять его, так, как она обычно делала это в тихие минуты наедине с ним. — Светлана Петровна. — строго, холодно, сбрасывая её ладони, прозвучал голос Рокотова. — Ваня, прости меня! — Света только сильнее прижалась к мужу и часто зашептала. — Прости! Рокотов доли секунды сидел. Эти блуждающие по плечам в объятиях горячие ладони… Лёгкие касания её губ по его щеке… Иван решительно скинул с себя её руки в очередной раз и поднялся. — Нам больше не о чем с вами говорить, товарищ майор юстиции. Он собрал в охапку бумаги с которыми работал и резко шагнул к двери и… Остановился, как будто что-то забыл. Или отхлынула резкая та волна, которая на мгновения захлестнула его целиком и полностью. Рокотов с секунду постоял и заговорил неожиданно тихо, но не оборачиваясь к Свете: — Прости, мне нужно побыть одному. Иван вышел из кабинета забрав с собой недописанные бумаги и оставив стоять у стола Светлану. На её зелёных глазах печально блестели слёзы накатывающего отчаяния. Она смотрела на закрытую за Ваней дверь. Смотрела и не знала, как же ей быть со всем этим дальше.

***

Когда приехал крытая полуторка за телом убитого капитана Ермакова, Рокотов вышел и неожиданно о чём-то попросил Йоффе. Лев Анатольевич не спорил. Грузовик уехал в вечер дышавший сочной влагой осени и прелыми листьями. В окно третьего этажа за тем, как уезжал тёмный фургон с тусклыми фарами, следил майор Афанасьев из ординаторской. — Тонь, а куда они тело повезли? У нас же есть свой морг? — спросил он у сидевшей рядом и заполнявшей карты пациентов коллеги. — Не знаю… Слышала только девчата болтали, что это тот следователь, Рокотов, распорядился. Наверное, так надо. — пожала плечами Антонина не отрываясь от работы. — Наверное. — коротко ответил Афанасьев и вынул из шкафчика подстаканник и гранёный стакан. — Поди разбери, что этим чекистам надо… У них всегда своё на уме. — К нам не лезут и на этом «спасибо». — согласилась с ним Тоня. Когда в чистейшее стекло стакана залили кипяток отворилась дверь и в ординаторской показалась майор Елагина. — Виктор Леонидович, передайте, что на сегодня все могут быть свободны. — сообщила она и вышла. Афанасьев кивнул, бросил в кипяток кусочек рафинада, а потом неспешно куда-то отправился по больничному коридору со стаканом в руке. Антонина захлопнула очередную карточку и еле слышно произнесла: — Кому только в голову пришло убивать именно в нашем госпитале! Да ещё и чекиста! Проблем с ними — не оберёшься!

***

Вечер. За завесой тёмных туч в небе должны были замигать звезды. Но сегодня пасмурно, ночь надвигалась мрачная, холодная. Ветер, промозглый, солёный, колыхал обнажившиеся деревья. Светлана шагала по пустому коридору госпиталя к той палате, где должен быть сейчас Рокотов. До сих пор, после того разговора о его сыне, было тяжело на сердце, она маялась от того, что Ваня затаил обиду на неё. Сначала ей казалось, что он как всегда — подуется немного и всё пройдёт, всё станет как было прежде. Но, кажется, не в этот раз. Но и не зайти к нему Света тоже не могла. Пока шла, она невольно вспоминала, как взбегала сюда по лестнице буквально пару дней назад, как спешила к Ване после работы только чтобы просто увидеться с ним вновь, обнять, поцеловать, и как Ваня радовался ей! Раз, на прогулке, они ушли в дальний конец двора, Ваня неожиданно для Светы сделался таким нежным, что потом ещё долго они стояли обнимая друг друга, любуясь друг другом, вновь нежно и медленно касаясь губ друг друга. Светлана осторожно приоткрыла двери нужной палаты. По койкам одни уже спят, другие читают. А Ваня сидел на подоконнике и… Курил. Опять курил. А ему ведь запретили это. Света молча вошла в палату. Замеченной. Рокотов увидел её уже тогда, когда стоило Светиной фигуре тенью лечь на мутном стекле дверей. — Ты как? — стараясь как можно обыденнее спросила Светлана, когда сама присела на край подоконника рядом с мужем. — Нормально. — глухо раздался ответ. Вновь та сухость в его голосе. И снова вспыхивает точка огонька на сигарете. Света отвернулась, чтобы не видеть это. Ей становилось больно при взгляде на то, как Ваня делал самому себе хуже, а она бессильна сейчас исправить всё, отобрать эти чёртовы сигареты из его рук. Каа обычно она это могла делать. — Не боишься тут без оружия быть? — тихо спросила Света и мельком поглядела на мужа. — Вдруг диверсанты вернутся… Может ты им нужен был, а не тот капитан. — Нет. Не боюсь. — выпустил дым Рокотов в щёлочку окна. — Здесь охрана теперь… Чего боятся. А убийце нужен был именно капитан. Нас не перепутаешь. Рокотов вновь замолчал. Разговор явно не шёл. Иван сидел и молча курил, хмурый и закопанный в своих мыслях. Они просто тихо сидели рядом. Свете уходить от него даже от такого — отстранённого, похолодевшего к ней, не хотелось. С ним очень хотелось просто быть рядом, чувствовать его присутствие близ себя… Света, перебирая сотни привычных прежде для них тем, вспомнила о найденном утром в почтовом ящике дома письме. — А нам Саша написал. — достала она из планшетки треугольник, было видно как охотно обернулся Иван. — Я не читала ещё. Давай вместе прочтём? И Светлана развернула лист так, чтобы и Ваня мог прочесть письмо. — Здравствуйте, Светлана Петровна и Иван Григорьевич!.. — негромко стала читать Света. И это письмо начиналось вполне обычно для писем Саши, однако в конце они оба прочли о том, что теперь мальчик живёт с дядей, тот вернулся с войны, нашёл его и забрал к себе. Саша благодарил Ивана и особенно Свету за то, что относились к нему с тем теплом, которое было когда-то в семье Саши, что они относились к нему как к сыну. Света отдала лист письма Ивану, на веках замерла россыпь слёз. Рокотов посмотрел на эти неровные мальчишеские буквы, сложил письмо обратно, осторожно посмотрел на Свету и только по тому, как сжала она край гимнастёрки, понял, что разворачивалось сейчас у неё на душе. Ему тоже было грустно узнать, что Сашку они больше не заберут. Своё слово Иван выходит, не сдержал. Но кто же мог знать, что так будет!.. Рокотов молча вернул треугольник Свете, которая, Иван видел, прятала свои слёзы. Он ждал, что сейчас она хоть слово скажет об этом. Но она молчала не давая себя уронить слёзы. Словно, ничего такого не произошло. Света убрала письмо обратно. Иван смотрел на то, как Света это всё делала. Сердце его впервые за день тронула жалость, а ладонь дёрнулась сама чтобы лечь на её плечо, приобнять, но… — Ты извини. Мне пора, Вань. — поднялась от него Света, — Спокойной ночи. — дотронувшись до его жилистого запястья очень тихо, словно сглатывая слёзы, произнесла она и спешно вышла из палаты. Рокотов ещё долго сидел и смотрел на закрывшиеся за ней двери. Что-то после этого касания кончиков пальцев Светы окончательно тронулось с места в его душе.