Еще одна проблема Северуса Снейпа

      — Из-за чего мисс Грейнджер пришла работать в школу? — не желая тянуть время, сразу задает интересующий его вопрос профессор Снейп расположившемуся в кресле напротив директору. Кабинет Дамблдора пропах медом, сменился декор — теперь под потолком над его рабочим столом парила золотая солнечная система. Планеты медленно крутились вокруг звезды и своей оси, поблескивая в дневном свете и рассыпаясь солнечными зайчиками по полу и мебели.       — Не понимаю, о чем вы говорите, — добродушно улыбнулся Дамблдор и поправил соскользнувшие на кончик носа очки-половинки.       — О том, что она эмоционально нестабильна из-за чего-то в прошлом, что может плохо сказаться на работе со студентами.       — Об этом можете не беспокоиться, работа со студентами только отвлечет и поможет мисс Грейнджер.       — Значит, что-то все-таки произошло?       — Быть может, — вновь улыбнулся Дамблдор.       — И вы не собираетесь говорить?       — Быть может, — явно получая несказанное удовольствие, кивнул директор. Блик одной из планет плавленным золотом отразился в стеклах-полумесяцах.       Профессор Снейп скупо кивнул и поднялся. Когда директор впадал в подобного рода игривые настроения, вести с ним какие-либо дела было невозможно. Отвернувшись, он направился к двери и уже было вышел, когда Дамблдор добавил еще кое-что:       — Если вы вдруг начнете беспокоиться, просто присмотрите за ней издалека. Это все, что можно сейчас сделать.       Их разделила толстая дубовая дверь. Небольшой коридор обдал профессора Снейпа прохладой, и он выдохнул, приводя мысли в порядок и туша угольки раздражения на директора.       Присмотреть за мисс Грейнджер. У него что, других дел нет?

***

      Гермиона старалась вести себя обычно — скрупулезно выполняла все задания, что давал Северус, налаживала связи с детьми, допоздна проверяла домашние работы и, ходя по аудитории во время занятий, часто наклонялась и помогала студентам с непонятными для них моментами. Когда они не готовили зелья, ее волосы часто были собраны в низкий хвост на затылке и стекали по плечам. Кучеряшки щекотали щеки и кольцами завивались у линии челюсти.       Она ела как все, пусть и совсем немного — трижды в день, обменивалась письмами с друзьями (Снейп уже не обращал внимания на сову Поттера, которая вечно обсыпала его перьями и клевала пальцы) и сдружилась с профессором МакГонагалл. Бывало, Северус замечал их парочку по дороге к Черному озеру или по направлению к Запретному лесу. Изредка их сопровождал дерганный профессор ЗОТИ — Рэй Мендельс. Со стороны казалось, что дамы взяли его под свое крыло, но лишь казалось — слишком редкими и короткими были те несколько прогулок, которые заметил Снейп.       По средам Гермиона пила чай у Хагрида — она никогда не рассказывала об этом, а Северус, конечно же, никогда не следил за ней, но каждый раз после вечернего исчезновения мисс Грейнджер в среду к ней цеплялся запах хвои, пса и несколько ноток сырого мяса — амбре, неразделимое с Хагридом. Догадаться, где Гермиона была, не составляло труда.       В целом, у нее почти получалось соткать цельную картину обыденности, чтобы окружающие люди верили, что у нее все хорошо. Но эта картина была слишком продуманна, слишком отточена и после истерики Гермионы, когда ей прислали конфеты, Северус к своему неудовольствию постоянно замечал не состыковки. Раньше он закрывал глаза на казавшиеся ему странными вещи, а теперь только за них и цеплялся.       Вот опухшие глаза утром — мисс Грейнджер явно проплакала всю ночь. Трясущиеся руки. Домовики, изредка заглядывающие к нему за успокоительными зельями для нее. Визиты мистера Поттера и мистера Уизли под покровом ночи — то к Дамблдору, то к школьной подруге.       Ее повышенное внимание к детям, в которых она видит свои черты. Это — самое странное и при этом самое ожидаемое от такого человека, как мисс Грейнджер.       Взять за пример Мелису Смит — серенькую девочку с такой же серой фамилией. Она с пятого курса Когтеврана, уже в начале декабря доведшая себя до нервного срыва с учебой. С первого курса всегда была отличницей, только учебой и занималась — никаких других увлечений или друзей, а сейчас, в год С.О.В., как будто бы решила с себя кожу содрать. Две тоненькие каштановые косички, россыпь веснушек на круглом лице, серые, словно выплаканные глаза печально смотрят из-за круглых стекол очков. Книга подмышкой, три шерстяных платья, которые, чередуя, она носила вместо школьной формы после занятий, высокий рост и тонкое телосложение.       Неправильный прикус. Может быть, дело было в нем? Зубы с детства были комплексом мисс Грейнджер.       Северус не думал много об образовавшейся между ними теплой дружеской связи, но в последнее время замечал ее все чаще. Гермиона часто выслушивала Мелису, они подолгу что-то обсуждали у входа в библиотеку, девочка постоянно вызывалась помочь мисс Грейнджер отнести куда-то книги и свитки, что-то спрашивала и чуть ли не с распахнутым ртом слушала ответы. Она застенчиво улыбалась Гермионе в коридорах (хотя раньше профессор Снейп думал, что она совсем не умеет улыбаться) и розовела на занятиях, увлекаясь процессом.       До того, как в школу пришла Гермиона, Мелиса была бесчувственным сухарем в его глазах, помешанным на книжках, оценках и баллах для факультета, но появление практикантки словно глоток свежего воздуха пробудило в ней что-то новое.       А потом произошла декабрьская истерика.       Мелиса всегда тяжело переживала трудности с учебой, а зельеварение давалось ей хуже, чем все другие дисциплины. Снейп никогда не прощал и не спускал студентам ошибок, тем более, хоть немного толковым — талантливым, если вам будет угодно. Мелиса входила в его небольшой список толковых учеников. Как позже красочно выразились глаза мисс Грейнджер, это было больше проклятьем, чем похвалой.       Она сделала наиглупейшую ошибку в одном из тестов. Такую, что исправлять стыдно. Сдала работу одной из первых, взволнованная и с горящими глазами ждущая хорошего результата. Только наткнувшись на ошибку, Северус отправил девочку перепроверять работу. Еще раз и еще. Все дети уже сдали свои тесты, прогремел колокол, а Мелиса так и сидела, сгорбившись, над своей работой.       Несколько раз Гермиона порывалась подойти к ней и помочь, но Северус запретил: ему было важно, чтобы толковый студент оставался толковым, а без умственной работы это было невозможно.       Гермиона прибралась на столах, очистила воздух, разложила пустые листы по местам. Не находя себе дела, она запрыгнула на одну из последних парт и уставилась в сгорбленную спину Мелисы. Северус же проверял остальные работы. Часы тикали, а девочка все никак не могла понять, что именно сделала не так.       Когда же она в очередной раз приблизилась к Северусу, и он вернул ей работу обратно, что-то в ней треснуло. Несколько слез упали на пергамент, расплываясь на чернилах, и она забормотала, что не понимает, что сделала не так. Она проглатывала половину слов, захлебываясь, и уже через несколько секунд не могла остановить плач. Лицо раскраснелось и опухло, Мелиса задыхалась, тряслась, словно осина на ветру.       Гермиона соскочила с парты и подлетела к ней, чуть приобняла, принялась что-то шептать и успокаивать. Северус принес одно из своих успокаивающих зелий и силком влил в рот сопротивлявшейся и явно потерявшей связь с реальностью девице.       Еще несколько минут она отбивалась от рук Гермионы, трясла головой и плакала, говоря, что ничего не сдаст и что она ничтожество. Затем зелье наконец подействовало на ее расшатанные нервы, и она затихла. Скатилась на пол, обняла колени и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Настолько жалкой она была в тот момент, что Северус даже смотреть не мог. Он отвернулся к своему столу и прикрыл глаза. Всхлипы лязгали в ушах, будто цепи бились друг о друга.       — Нужно отвести ее в Больничное крыло, — тихо приблизившись, пробормотала Гермиона. Ее глаза испуганно расширились (два драгоценных камня, влажно блестящих в полутьме) — хоть одна настоящая эмоция. От притворных улыбок уже тошнило.       — Отведите.       Гермиона присела рядом с Мелисой и что-то заговорила, но та ее уже не слышала. Она ушла в прострацию, затерялась в лабиринтах своего подсознания. Поняв это, Гермиона приобняла ее за плечи и постаралась поднять, но, как только ее руки коснулись девочки, ее голова тут же упала на плечо Гермионы, и Мелиса потеряла сознание. Выбившись из сил из-за слез, постоянного недосыпа и нервов, она отключилась.       Гермиона беспомощно посмотрела на профессора Снейпа.       — Нет, — только и сказал он, хотя уже понимал, что это бесполезно.       Итак, он, самый принципиальный и далекий от детей профессор, принес девочку-истеричку в Больничное крыло на руках. За ним, не отставая ни на шаг, следовала бледная, как мел, практикантка.       Слухи по Хогвартсу разлетаются с невероятной скоростью. Уже через полчаса он был страшнейшим монстром подземелий, а через час их с Гермионой вызвал на ковер обеспокоенный Дамблдор. Он говорил о скандале с родителями, ужасных требованиях профессора Снейпа, несколько раз тяжело вздыхал. Потом уточнил состояние девочки — к тому моменту она уже очнулась.       Профессор Снейп хотел было заметить, что подобные срывы не редкость в выпускные годы, но прикусил язык. Он нечаянно посмотрел на все еще снежно-бледную Гермиону, на ее испуганно сжатые пальцы. Вспомнил недавнюю истерику из-за незадачливого молодого ухажера и свои догадки на тот счет, почему она бросила работу в Министерстве и в столь юном возрасте вернулась обратно в Хогвартс.       Наверное… наверное, ему просто стало ее жалко, потому что вместо препирательств или молчания профессор Снейп признал свою ошибку и пообещал снизить требования. Сказал, что он перегнул палку.       Дамблдор от удивления аж приоткрыл рот на секунду.       — Я поговорю с профессором Флитвиком о том, чтобы выписать мисс Смит освобождение ото всех занятий на несколько дней, — сухо бросил Снейп. — И готов получить выговор.       Дамблдор кивнул.       — Доведение студента до такого состояния конечно же отразится на вашей зарплате в этом месяце. Я рад, что вы признаете свою ошибку.       Когда они наконец вышли из директорского кабинета, Гермиона была на удивление молчалива. Она тихо следовала по пятам до самых подземелий и не произносила ни слова, хотя Северус был уверен, что ей есть много чего сказать. Пока профессор Снейп писал записку Флитвику и освобождение от своих предметов, она тихо стояла перед его столом, перебирая складки на клетчатой юбке. Затем, не успел еще Северус озвучить свою просьбу, забрала пергаменты и бросилась разносить их.       Только и подпрыгнули ее кучеряшки.       Гермиона вылетела прочь из кабинета, оставив чуть приоткрытой дверь. На каменный пол сползал луч света. Северус заново прокручивал в голове разговор с Дамблдором, раз за разом возвращаясь к выражению лица Гермионы.       И с каких это пор он испытывает жалость к кому-то?