Реквием о падении

      – Невероятное чудо смерти. Представь, вот ты живёшь, дышишь и чувствуешь. Мгновение. И вот ты уже ничто. Меньше, чем ничто. Тебя не существует, ты – неодушевлённый предмет. – Улыбается. Сквозь рыжие очки глядит в окно.       Дождь, кажется, сверкает. Красновато-золотым, будто кровь капает с багряного неба, цветом. И сквозь оранжевые тучи солнечные лучи отражаются в маленьких капельках, в кристаллических формах стёкол небоскрёбов, распадаясь на миллиарды микроскопических частиц, сияющих, будто множество звёздочек над городом пустым, кажется, мёртвым.       – И это завораживает. – Замолкает. Ждёт ответа.       В глазах мелькают хитрые огоньки.       – Весьма... пессимистично.       Мраморно-белые пальцы юноши нервно комкают уголок листка с отчётами. Ноги скрещены, и парень всё сильнее прижимается к поверхности холодной стены, на которой почти лежит, будто желая слиться с ней в одно целое. Взглядом сверлит окно напротив стоящего здания.       – Скорее, прозаично. Как в каком-нибудь психологическом романе.       – Психологическом? – Совсем уж растерянный парень в изумлении поднимает голову и смотрит на Наблюдателя так, будто видит перед собой совсем уж несмышлёного второклассника. Раскрепощается. У него есть все основания считать своего собеседника либо гением, либо идиотом. Самоуверенность без пяти минут Главного секретаря зашкаливает. – Это который про психопатов?       – Это который про душевные терзания.       – Тоже мне. – Фыркает, морщит нос и складывает руки на груди. Напоминает Винсу старую учительницу литературы. Ту, что ставила плохие оценки за неправильное понимание произведения. – Нашёл, что читать.       – Тебе ли судить? – Пожимает плечами.       Калеб глядит в окно и не видит там никаких сияющих кристалликов. Только бьющая по стеклу вода. Тёмная на фоне серого неба и светлая на фоне чёрных туч.       А ведь никакой воды с неба быть не может.       – И так жизнь не сахар. А ты тут ещё про смерть. – Кусает губы. Стоит, склонив голову. Прижимает бумажки к груди.       Нарочно взгляд отводит и смотрит на дверь кабинета.       – Мне положено. Говорить о смерти. – Усмехается. Смотрит на юношу, прожигает взглядом щёку – не видит его глаз. – Знаешь, когда они осознают свою... скоропостижную смерть, им становится всё равно, кому изливать душу. – И снова смеётся.       Калеб в ответ только хмыкает. На дверь смотрит уже с надеждой.       – Я когда в наблюдатели записывался, – продолжает, будто не замечая замешательства парня. – не думал, что придётся быть каждому личным психологом.       За окном дождь шумит, мелко постукивает по стеклу. Всё громче и громче. Ближе и ближе. За дверью кабинета. Сливается с шагами.       Калеб замирает в ожидании, даже не дышит.       Дверь кабинета инспектора отворяется, ударяясь о стену с глухим стуком. На пороге стоит девушка в светло-фиолетовом костюме, мельком глядит на людей в коридоре, тут же опускает глаза в пол, тушуется, избегает зрительного контакта. Спешит уйти.       Калеб тяжело вздыхает, набирает воздуха в лёгкие. Шагает к двери. И на мгновение замирает, оборачивается. Бросает мимолётный взгляд на Наблюдателя, видит на чужом лице умиротворённую улыбку. Выдыхает.       Дверь за ним закрывается с таким же глухим стуком.       Время смерти: 03:00       Минута.       02:59.       Жуткая головная боль отдаёт пульсацией в затылке. Бьёт по вискам и, будто раскалённой иглой, потихоньку прокалывает череп. Проникает глубже в мозг, разрывает глазные яблоки. По щекам текут слёзы. В ушах звенит.       Кости ноют от холода керамической плитки.       Спиной упираясь в стену, прижимая к себе колени, руками закрывает лицо. Дрожь во всём теле не даёт свободно вздохнуть, лёгкие перекрывает рваными вздохами, сердце стучит где-то в желудке. Сейчас стошнит.       Сознание плавится, мысли плывут. Одна и та же картинка проецируется на внутренние стороны век. Как во сне – всё нереально. Кажется, будто застрял во временной петле. Одно и то же. Даже, если не моргать. Один сплошной сон.       И не проснуться.       02:20.       Повисает на плечах Винса и тянет вниз. До хруста костей. Хватает за волосы. Ногтями царапает щёку. Еле держится, чтобы не упасть. Пошатывается на каблуках, спотыкается.       Каждый её шаг отзывается гулким стуком о кафель. Громче, чем музыка. Девушка тянет за собой, держит за шею холодными руками и вонзает крашенные ногти в кожу. Путается в своих ногах. Дёргает за ручку со всей дури. Захлопывает.       И вдруг становится тихо. Дверь, почему-то железная, звуков почти не пропускает. Басы какой-то песни сотрясают стены так, что всё вокруг ходуном ходит. Ритм мелодии чувствуется физически. И слышно только женское сбитое дыхание.       Всё плывёт. Всё нереально.       А она улыбается. В фиолетовом свете её голубые глаза кажутся иссиня-чёрными, отражают огоньки флуоресцентных ламп и сияют тысячами маленьких звёздочек. В глубине расширенных зрачков, кажется, взорвалось солнце. Игривые огоньки потухли. Всё темным темно. И пусто. Будто чёрная дыра среди холодного космоса.       На ней почему-то платье. Короткое, обшитое кружевами и множеством маленьких стеклянных кристалликов. Отсветы в их гранях сияют голубым светом. Кружева цепляются за кирпичную стену, когда она прижимается к ней спиной. Рвутся, растягиваются в тонкую паутинку, нитки спутываются и распускают ткань. А ей всё равно.       «Она тоже из наблюдателей или просто бесстрашная?» – Усмехается собственным мыслям. Девушка трактует это иначе.       И улыбается шире. Так, что под ультрафиолетом её зубы светятся зловещим оскалом.       Мёртвой хваткой резко цепляется за ворот куртки Кавински, так, что у того мозг на волну внезапного порыва романтики переключиться не успевает. Аж в глазах рябит.       Оставляет смазанный поцелуй. На чужих губах всю свою помаду, а на языке горький привкус какой-то химии. Будто жжёная резина. Или перманентный маркер.       Её руки холодные. Ледяные. Когда она касается кожи, Винса будто током прошибает. В глазах картинка смешивается, становится одним красочным месивом и туманит мысли. Кружит голову. До тошноты. Центрифуга. Лицо девушки размывается. Фантом Человека-Без-Лица всплывает где-то на подкорке сознания. Радиопомехи. Её здесь нет. Белый шум. Она очень далеко. «Нет-нет-нет!» На другом конце Вселенной. Спусковой крючок. У неё нет имени. В параллельной реальности. Но не здесь, не в эту секунду. Выстрел. Её не существует. И он смеётся. По телу шарят холодные руки мертвеца. Губы пахнут химикатами. Чёрные дыры в холодном космосе. Жар на её щеках. И глаза закрываются. Кричит. От счастья. По ушам бьёт. «Пожалуйста!» Пистолет прижат ко лбу. Смех. И пуля пробивает череп. И мёртвое тело летит с крыши. Она всё ещё кричит. Ногтями сдирает кожу с лица. Кровь чёрная, будто гудрон, под ультрафиолетом. Платье рвётся. И слёзы капают на белую куртку. Никто не придёт на помощь. Дверь почему-то железная. За окном кристаллики в оранжевых тонах. Тучи. Рыжие-рыжие. Сопротивляется. Мертвецкие руки толкают в стену. В голове гудит. Шум. Кто-то выкрутил громкость на максимум. Космос. Вакуум. И никто не придёт на помощь.       «Помогите!»       Никто не придёт.       «Пожалуйста!»       Никто не услышит.       «Нет!»       Всё нереально.       Лёгкие распирает от приступа смеха. Задыхается. Всё где-то очень далеко. Туман. Туман. Туман. Густой и непроглядный, застилает пеленой взгляд. Радиопомехи. Человек-Без-Лица даёт о себе знать. Он здесь. Всё нереально. Копия, снятая с копии. Зеркало напротив зеркала. Всего лишь сон.       И не проснуться.       Как из-под воды звучат хрипы и стоны. В ушах вода. В лёгких вакуум. И в глазах вода. По щекам скатывается горячими слезами. Штаны намокают в области коленей. По локтям вода стремится ручьями. И куртка промокла. Вода на полу.       И не утонуть.       02:59.       Так жутко голова ещё никогда не болела. Винсу кажется, что вот-вот и он прямо здесь на кафельном полу и сведёт счёты с жизнью. Велика вероятность такого события. Давно бы пора.       Паника понемногу отпускает. Остаётся только головная боль. Чистая, ничем не перебиваемая. Её невозможно заглушить, она бьёт и бьёт по вискам всё новыми приступами. Сейчас. Мгновение... и всё.       Одежда всё ещё мокрая. Весь пол в жидкости. В ультрафиолете она чёрная-чёрная. Напоминает одно огромное нефтяное озеро, омут чёрной дыры среди сияющих звёзд в космическом пространстве. А в луже на полу распласталось тело девушки в кружевном блестящем платье. И сверкает ярким огоньком среди темноты. В глазах по-прежнему отражаются лампы. Но зрачки закатываются, пока чернота всем своим существом покрывает лицо. В затылке трещина раскалывается всё больше, расходится в разные стороны, и маленький ручеёк стекает в одно огромное кровавое море.       03:00.       Отчаяние проникает глубоко в душу и рвёт сердце.       И руки в крови уже не метафорично.       Разноцветные огни вдоль трассы мерцают разными цветами, смазываются от скорости в одну длинную светящуюся линию. Фары встречных автомобилей светят так ярко, что перед глазами надолго замирают фиолетовые пятна. Какую-то попсу передают по радио, а колонки скачут от силы звука, кряхтя и кашляя с каждым тактом всё надрывнее. И пахнет бензином.       И именно здесь, вжимая до упора педаль газа, под оглушающие бессмысленные песни о любви, под скрежет тормозов и сигналы встречных машин, под покровом ночи, но в свете городских огней, сжимая руль до хруста пальцев – здесь он нашёл своё место. Нашёл свободу. Крах всех возможных надежд – это и была свобода.       На заднем сидении слышится копошение. Будто кто-то вдруг залез в машину. На огромной скорости. Не открывая дверь.       Винс поднимает взгляд на зеркало заднего вида. Вглядывается в темноту позади себя и видит... темноту. Ничего более. Пу-сто-та.       Но всё же там кто-то есть.       Тревога всё нарастает. Стук собственного сердца слышится громче всех посторонних звуков, попса на фоне становится всё тише и тише, пока совсем не смолкает. Музыку заменяет шипение поломанного радио. Кажется, пропал сигнал. Снаружи машины гудят, сверкают фарами, мотор ревёт, а всё равно – тишина кругом. Тяжёлая и гнетущая. Кровь пульсирует в ушах, дыхание учащается. И взгляд съезжает с дороги куда-то в сторону. Слишком велико желание обернуться, посмотреть назад и убедиться, что там всё-таки никого нет.       Помехи всё громче. Выключает радио. Белый шум не смолкает. Он стоит вокруг толстой, непробиваемой стеной, и Винсу кажется – всё здесь нереально. Это снова сон. Только неясно, в какой момент сознание отключилось. Засни он за рулём, был бы уже на том свете. А фары сверкают.       – И опять. Какая встреча. – Голос слышится с заднего сиденья. Оттуда, где никого нет. Он такой спокойный, но насмешливый. Подозрительно знакомый.       Не оборачивается – опять глядит в зеркало. Не сталкивается взглядом с пассажиром – у того нет лица. Это просто затуманенный кусок кожи. Кажется, где-то выступают лёгкие тени его очертаний. Он весь как незаконченный набросок.       – Чё... – Остальную часть восклицания проглатывает вместе со всеми ругательствами. Человек-Без-Лица посмеивается, пока руль сам по себе сворачивается влево.       Ногу будто судорога свела – не в силах убрать её с педали. И скорость нарастает, всё быстрее, быстрее... Руль упорно крутится в противопожную от желаемой сторону, сколько не сжимай его – автомобиль едет по встречной. И всё тут. И никак иначе.       Сердце пропускает удар.       – Аккуратнее, – произносит Безликий со всем вселенским спокойствием. Встречная машина, громко сигналя, резко сворачивает в сторону.       – Что ты делаешь?! – Пытается говорить спокойно, а получается как-то надрывно, с хрипотцой и почти что осязаемым страхом.       Безликий улыбается. Это можно понять по сокращению мышц на его пустом лице.       – Я – ничего. Логичней будет спросить у тебя.       Ничего не отвечает. Пытается вернуть машину в нормальное положение, к нормальной скорости.       – Ты сейчас умрёшь, – замечает как бы между прочим, с усмешкой.       Ещё одна встречная машина, сигналя и ослепляя светом фар, уворачивается от столкновения.       – Ничего не выйдет.       Ещё чуть больше силы, и руль вырвется с корнем. И всё равно не двигается, даже на миллиметр.       – Успокойся.       Слушается. Отпускает руки и отклоняется на спинку сиденья. Смотрит в зеркало. Что происходит впереди – уже не важно. Только свет и ожидание смерти.       – Так-то лучше.       – Что ты хочешь? – спрашивает тихо, и полушёпот не выдаёт паники.       – Просто смирись с тем фактом, что сейчас умрёшь. Твоя жизнь ничего не значит. Пойми это. – Голос его ровный и спокойный. Как всегда. – И всем будет плевать. Никто не вспомнит.       Винс вздыхает. Именно сейчас изо всех сил пытается отключить эмоции. Не чувствовать ничего. Как это делает Инспектор. Всегда.       – Люди – это... как бы сказать попроще? Части. – Безликий продолжает. – Они по отдельности не могут существовать. Они страдают. И смысл их жизни в том, чтобы обеспечить стабильную работу механизма, деталями которого являются. Сечёшь? – Почти смеётся. – Они всего лишь... Эм...       – Шестерёнки.       Разум сам додумывает смысл. Даже, если думать совсем не хочется. Во всяком случае, стало спокойней.       – В точку! Шестерёнки. Части единого механизма. Так вот, кому хуже от смерти одной из них – неправильной, поломанной? Её проще будет заменить.       Винс задумывается на мгновение. И где-то в мозгу щёлкает переключатель. Инспекторское ледяное спокойствие сменяется тем самым животным, паническим страхом. Слова кажутся бессвязным бредом. Будто бы перед смертью есть дело до того, о какой философии там кто-то где-то затирает. Всё очень далеко. Всё нереально. Вот, что ощущали те люди, приговорённые к ликвидации, в последние минуты жизни. Им было всё равно. Им было просто страшно.       – Моральные принципы, жизненные ценности, понятие нравственности – ничего этого нет и не имеет смысла.       Машина ещё не съехала с дороги. Кругом шум и свет. Цветные огни блестят в линзах очков и кажутся ярче, чем фары. Пятна в глазах плывут, следуют за взглядом. И всё равно ничего не видно, кроме бесконечно ярких огней.       – Перестань цепляться за жизнь. Наплюй на всё, расслабься и пойми, что ты – точно такая же шестерёнка, ничем не примечательная и, без своего алгоритма, не имеющая смысла.       Грузовик несётся навстречу со скоростью мысли. Его фары сверкают ярче других, а гудок звучит громче. Руль вертится в хаотичном порядке, то влево, то вправо. Грузовик сворачивает. Руль – в ту же сторону.       – И вот сейчас...       Радиопомехи заглушают голос, заглушают мысли. Белый шум отгораживает внутреннее пространство от всех сторонних факторов. И ничего не важно – ни свет фар, ни считанные секунды до столкновения, ни собственный истерический смех.       И Человек-Без-Лица сливается с серой метелью помех. Перед тем, как кругом становится совсем темно.