Ласточки в пепле

      …Шэнь учится жить по-новому.       Он раб-попрошайка, который сумел выучиться на пике учёных.       Теперь ему нужно начинать всё сначала.       …Вот только в этот раз у него совершенно иное начало.       Другие слуги смотрят на него сначала с лёгкой насмешкой, а потом — испуганно.       И отбирают метлу и тряпку.       — Господин, не утруждайтесь! — Щебечут служанки и быстренько находят «очень важные дела» в другой части усадьбы.       — Так я раб или кто? — Не выдерживает Шэнь, когда эта ситуация снова повторяется.       Дядя, заставший всю сцену, посмеивается беззвучно.       — Ты — ядовитая колючечка, даром что человек. — Непонятно объясняет воплощённое пламя. — …Ну, если тебе прям хочется, можешь бумаги посмотреть в кабинете. Всё равно я туда ни ногой, да и племяшка моя терпеть не может бюрократию.       Шэнь возмущённо фыркает.       Но в хозяйский кабинет идёт, где проводит часы за приведением всего хоть в какой-то порядок.       — Да как ты тут ориентировалась? — Недовольно ворчит он, когда Айва наконец решает заглянуть туда.       (Между прочим, это её рабочий кабинет!)       — Я просто помню, где что лежит. — Безмятежно отзывается та, и Шэню хочется воздеть руки к небесам.       — Да у тебя тут сплошной хаос! — Восклицает он патетично, и осекается от громкости собственного голоса.       Рабы не могут разговаривать так со своими владельцами.       — Не люблю бумажки. — Отвечает дурочка.       — Так нельзя! У тебя тут по расходам выходит, что в твоей усадьбе проживает семья почти на сотню человек! — Тычет пальцем в одну из стопок Шэнь. — А ещё твой повар почему-то третью луну подряд закупает вообще все кастрюли и котелки, да ещё и отваливает за них столько, словно их как минимум в Императорских кузнях делают!       — А. Правда? — Искренне удивляется Айва.       Шэнь старательно показывает все отложенные в стопочку бумаги и объясняет все нюансы, которые сводятся к банальному и прозаическому воровству домашнего повара, который совсем страх потерял.       Повара увольняют.       И Шэнь следит за новым, чтобы история с хищениями не повторилась.       …И чтобы яблоки из сада ушлые служки не продавали на рынке.       И чтобы шёлк в сундуках не был «поеден мышами и потому выброшен».       Шэнь учится жить, не ожидая подколки или удара в спину.       На пике Цинцзин было много желающих стать преемником Наставника, и некоторые не чурались грязных методов.       В ход шли и слухи, и сплетни.       Тогда Шэнь безумно боялся, что его рабское прошлое в один момент выплывет наружу и станет известно всем вокруг.       В усадьбе же что Дядя, что Айва знали о том, кем он был на самом деле.       А слуги…       …Ну, судя по бумагам, слуг наняли лишь через две луны после того, как эту усадьбу Айва приобрела.       Через две луны после того, как она выкупила Шэня из борделя.       (Две луны эта дурочка возилась с его искалеченным телом одна.       Ну дурочка же, дурочка.)       Шэнь пытается вести себя как послушный и примерный раб, находящийся в долгу жизни перед своими хозяевами.       Выходит, откровенно говоря, плохо.       И не потому, что он не старается. Он старается!       Просто с ним обращаются не как с рабом, и это неправильно!       Это всё ломает его маску!       Шэнь пробует делать вид, что он — хозяйская права рука, и заведует всеми бумагами. И даже смелеет настолько, чтобы начать заниматься финансами.       Он выплачивает слугам их жалованье. Следит за закупками что продуктов, что любых иных вещей, необходимых для поддержания усадьбы в отличном состоянии.       (Он не может не фыркать, когда Айва притаскивает очередной чайный набор в свою коллекцию.       …С каждым разом набор всё более безумно-уродлив.)       …А потом Шэнь случайно замечает, что один из гостей (тех гостей, чья человечность слегка под вопросом), поклонившись, чуть касается своими пальцами ладони его хозяйки.       (Своими грязными потными пальчиками, которые ещё наверняка после уборной не помыл, фу!)       Возмущение в нём столь велико, что, едва дождавшись, когда гость уберётся, Шэнь вытаскивает из рукава платок и самовольно вытирает хозяйскую ладонь.       Айва непонимающе приподнимает брови.       Дядя беззвучно смеётся.       — Он тебя испачкал! — Пыхтит Шэнь, старательно не замечая чужих взглядов. — Ты ведь Госпожа, неприлично, чтобы тебя так лезли лапать!       — Ох, посмотрите, кто принялся отращивать защитные колючки! — Сюсюкает Дядя с неприкрытым восторгом. Смотрит на Айву. — Слушай, а может, теория Вольфа верна, и Древо из-за недостатка сил и отсутствия генофонда вполне может дать погибшему лэлори тело чистокровного человека…       Эти дурацкие теории Шэня откровенно бесят.       — Хочешь быть со мной? — Спрашивает однажды Айва.       Шэнь непонимающе вскидывает брови.       — Так, твоего целителя нужно лишить лицензии. — Ворчит он уже привычно. — Он прошляпил, что ты начала терять память. Я вообще-то уже с тобой. Ты меня купила.       — Я не в том смысле.       — Точно память теряешь. Тебе нужно лишь приказать. Я твой раб.       (Шэнь выборочно «забывает» о том, что у него давно уже лежит бумага из магистрата, что он является полностью свободным человеком, которую ему подарили ещё в первую осознанную осень в усадьбе.)       — Балбес. — Вздыхает Айва.       Шэнь сужает глаза, подозрительно осматривает её с ног до головы.       — Этот скромный согласится лишь при двух условиях. Первое — ты всё же скажешь мне, кем являешься на самом деле.       — Естественно. — Обещает хозяйка. — Второе условие?       Шэнь аккуратно складывает на подставку палочки для еды. Молчит минуту.       Вторую.       — Ладно, при одном условии. Второе я не придумал. — Сдаётся он наконец. — И не смей Дяде говорить про второе условие! Я растерялся!       …Дядя всё равно узнаёт и хохочет.       Шэнь делает вдох и просто живёт.       Он учится дарить прикосновения и получать их.       Он запоминает мягкость белоснежного пуха в основании чужих крыльев.       (Он с удивлением узнаёт, что крылатые раз в пару лет линяют, и в этот период становятся похожи на недовольные комки пуха, которые безостановочно ворчат и теряют перья.       К слову — выпавшие в постели перья неприятно колются.)       …В усадьбе заводится дурной садовый варвар и его отец, похожий на призрака.       Шэнь, конечно, ворчит и немного возмущается.       Но уже по привычке.       Его страх перед мужчинами остался столь же силён, лишь самую малость притупился.       Варвар, пусть пугает, безобиден.       (Ну, не так и безобиден, когда Шэнь, проснувшись, обнаруживает его на полу в своей комнате.)       …Ублюдок его находит.       Пытается забрать его дикушечного варвара, к которому Шэнь уже привык.       Айва ублюдка убивает.       И Шэнь весь вечер порывается выбежать в заляпанный кровью дворик, чтобы снова убедиться. Чтобы удостовериться, что тот, кто причинил ему столько боли, больше не дышит.       Шэнь смотрит на дикушку из сада, и видит в нём — себя-прошлого.       И ему особенно стыдно за то, как он выделывался поначалу.       …Он пытается испечь пирог, и в процессе понимает, что Айвина «третья попытка» и вправду была зело хороша.       Потому что первая попытка Шэня буквально расползается во все стороны и форму отказывается держать СОВЕРШЕННО.       Хотя он правда, правда делал всё по рецепту!       (Варвар жрёт пирог ложкой лишь потому, что в руках не может удержать ни кусочка.)       …А потом Шэнь, в сопровождении слуг идущий с рынка, вдруг слышит почти забытый голос, зовущий его.       — Братец Шэнь! — Голос тоненький, неуверенный, немного растерянный и испуганный.       Шэнь медленно, словно во сне, оборачивается.       …К нему сквозь толпу спешит Му Цинфан.