Все, кто не одинок рядом со мной

      В вечернем автобусе до дома Нора попыталась достучаться до братьев ещё раз:        — Хелле, ну так чего? Ты согласен со мной или нет?       Хельм неопределённо провёл рукой у лица, будто вдруг онемел. Будто не будто, а разговаривать ему явно не хотелось. Парился по поводу чего-то. Чего-то, что на «Хай» начинается и на «ме» заканчивается.       Норе захотелось встряхнуть его хорошенько. Да Джейна Пресветлая, не к ночи будь помянута, это просто очень популярное имя! Что на севере — в варианте Гарм — что на юге. В том числе из-за знаменитого сэра Хайме Клинтона, объединившего юг вместе со своей сестрой леди Аймин. Забавно, да?       Этим вечером даже шебутному Блэйду было невесело.        — Я с Наем не поболтал… — проныл он, уже стоя у дверей дома.        — Больно надо с ним болтать, — отрезала Нора, нажимая звонок.       Вот ещё — слушать всяких там богов. Чего они им принесли хорошего? Да все неприятности случились из-за Джейны, Хайшет и Джела! И хоть бы кто извинился.       Хотя нет, извинений не надо. И даже долга по гроб жизни. Нужно, чтобы от них просто отстали. Они Клинтоны, они сильные, они сами справятся.       С таким боевым настроем Нора отправилась ужинать и спать. И с чуть менее боевым утром ушла в школу. Отсидела уроки, пообедала вместе со Сьюзан — обе старательно делали вид, что на выходных ничего не случилось, еле отбилась от Карриана, рвавшегося обниматься и обсуждать всю эту мистическую хреноту. Осталась на подготовку к фестивалю.       И в какой-то момент, когда дела подошли к концу, и Нора в залитом закатным светом кабинете дожидалась, пока Петре Майрэт принесёт ключ, и запрёт всё нахрен, она наконец почувствовала что-то знакомое. Ей стало скучно.       Ну на-ко-нец-то! Это даже была почти тоска, как говорил выпендрёжник Гарриэт, экзистенциальная. Нора осторожно убрала подальше мысли про клятую черепаху Майрэт, чтобы скука не перешла во злость, и выглянула в окно.       Ах, это огромное небо, под которым чувствуешь себя букашкой! О, раскинувшийся вокруг город, где зажигались огни, где все были уже дома, а Нора нет. Ну просто плакать хочется, до чего тоскливо! И ни капельки весёлого, никаких богинь, проклятий, или…       Вот не стоило смотреть в сторону школьных ворот. Потому что там, окружённый ребятами из школьного совета, стоял Джел. Хотя бы без косичек сегодня, и на том спасибо.       И ещё спасибо, что тут же наконец появилась Петре Майрэт, а то Нора бы могла и из окна сигануть. Что-то пробормотав на прощание, она вихрем вылетела из кабинета, пронеслась по лестнице, по коридору, еле заставила себя поменять обувь, и оказалась у ворот, наверное, минуты через две.       Картина маслом — у Джела пытались хоть что-то выяснить. Джел молчал.       Нора подняла глаза, и досчитала аж до двенадцати, не думая, какие там слухи будут ходить ближайшие пару недель. В конце концов, она любила слухи, и даже сама парочку про себя придумала. Затем она бесцеремонно растолкала толпящихся идиотов в стороны, и схватила Джела за руку.        — Двоюродный дядя, нет, троюродный, — монотонно пояснила она, таща Джела за собой. — Приехал на лечение. Очень больной. И немой. И не очень умный.       Джел у неё за спиной громко хмыкнул, а потом, кажется, применил что-то из своей странной магии. Потому что ребята и школа остались далеко за спиной практически мгновенно.        — А до дома подбросишь? — спросила Нора несколько нахально дёргая Джела за волосы, сегодня подвязанные лентой. Нет, вовремя она его увела — на сувениры бы растащили.        — Подумай о доме, — просто сказал Джел. И тут же они оказались у подозрительно знакомой лавочки, на которой Блэйд последовательно вырезал всё новые и новые нехорошие слова. И даже дворник уже смирился.       Лавочка притянула их взгляды, и никак не отпускала. Джел мог хоть притвориться, что изучает глубины падения, которые человечество освоило за годы его отсутствия. Какую отмазку для себя придумать, Нора не знала. Цвет красивый? Сиденье удобное? Наоборот, капец уродливая лавка, и она сейчас красочно представляет, как бы было здорово спалить её к такой-то матери?       На самом деле, у обоих у них билась, неприятно, словно свежий порез, пульсировала мысль: «Нам надо поговорить». Нора знала, что у обоих, а может, это знала Аймин. И уж точно это Аймин представляла, как было бы здорово сесть рядом, вспомнить старые денёчки, положить голову ему на плечо… Или пусть он кладёт. Эй, ничего страшного в этом нет, всегда можно сделать вид, что ничего не было.       Но некоторые вещи нельзя так просто забыть. Вот они и стояли, и пялились на эту лавочку, и притворялись, что все слова растеряли. Или вовсе у них не было нужных слов, никогда не было, с самого рождения. На свет появились бессловесными, и так говорить и не научились.       Нора так уж точно не научилась. За всё множество жизней она так и не научилась извиняться. У Джела, Ная, Халля, это получалось куда лучше, но значило ли это, что он должен извиниться первым? Нет, если по-честному, извиняться первым должен тот, кто больше виноват. А по жизни получается так, что извиняется первым тот, в ком больше любви.        — Пошли-ка отсюда, — сказала Нора, всё ещё глядя на лавочку, — Куда-нибудь, где никого не будет.       Джел протянул ей руку, как когда-то доверчиво протягивал Най. И теперь они оказались на крыше многоэтажки в смутно знакомом Норе районе. Всё вокруг было рыжим от осени и заката — и дома, и река вдали, и даже чёрные кудри Джела порыжели. Впрочем, это не сделало его похожим на сестрицу Джейну, вот ни капельки.       Он смотрел на Нору так нежно, с проснувшейся надеждой. Со всей любовью, сохранённой и приумноженной. А она… вот теперь тоска навалилась нешуточная.        — Почему? — хрипло спросила она. — По-че-му?       Най чуточку нахмурился, всё ещё улыбаясь как дурень.        — Почему ты собираешься извиняться передо мной? Я же во всём виновата. Да, пришлось тебя вытаскивать, и мы пережили много всякой хренотени, но ты же полез к Хайшет, чтобы проклятие с нас снять. А проклятие мы сами себе заработали, когда сбежали, вот и получается, ну.       Най коротко пожал плечами. Было в этом что-то от Хельма, который возился со своими проблемными младшими вот уже сколько жизней, а они менее проблемными не становились. Что-то от Сьюзан, которая могла бы жить нормально, если бы поменьше общалась с братьями, но почему-то не хотела. Что-то от Карриана и его желания любить мир, иногда бьющий в живот с размаху. Что-то от Питски и его: «Всё равно хочу видеть призраков». И, конечно, Блэйдовское-Норино: «Ну сделал, и сделал, значит, так хочу. А вы можете нахрен пойти».        — Почему ты вообще полез снимать проклятие? Я же помню, что я тебе сказала. Что Аймин тебе сказала.       О, примерно то же самое, что Нора сказала Карриану. Когда Аймин умерла, и Най умер, и они встретились на той стороне, это была нифига не трогательная сцена. Да, сначала было немного объяснений: «Ля-ля-ля, однажды мы сбежали от Хайшет, и так и бегаем по разным мирам». Хорошо, можно с вами? — сказал Най. О, нет, — сказала Аймин. Ты ничтожество, ты всё это время просто увивался за мной, руки мои лизал, как собачонка. Конечно, я не могла тебя такого любить, и никогда не любила. Ты не часть моей семьи, не ходи за мной. Оставайся в этом мире, хороший мальчик, один из Светлой Шестёрки, брат Джейны. А я очень плохая девочка, и я терпеть не могу богов.       Стыдоба стыдобой, и ведь не скажешь, что в этом не было ни слова правды. Оттого-то и было больнее всего.        — Я помню, — сказал Най, глядя на закатный город. — А помнишь, что было дальше?       Нора наморщила лоб.        — Мы перерождались ещё несколько раз, но с тобой виделись только один. Мы были в каком-то водном мире, мы были пиратами. И ты умудрился родиться там, умудрился меня найти, примазаться к моей команде… А потом, когда мы умерли, я снова тебя послала.        — Ты мне не поверишь, но я после этого ужасно разозлился. И решил снять проклятье.       — Снять проклятие. Потому что разозлился, — медленно повторила Нора.       Ветер трепал их волосы. Кто-то так говорил — наверное, мама — «Пусть все печали уносит ветер». И Най вытаскивал перед ней свои печали, вырывал их с мясом, застарелые, завонявшиеся за сотни лет. Как же у него болело, и во многом — из-за неё. Она должна была хотя бы выслушать.        — Я правда чувствовал себя как щенок побитый, и правда захотел, как ты говоришь? Примазаться? Думал, сниму проклятие, и это наконец разобьёт вашу нерушимую троицу, куда больше никого нельзя включить. И я снова рожусь рядом с тобой, и жизнь твоя будет счастливой, и тебе никогда не захочется говорить мне жестокие слова.       Най сглотнул, и мрачно заключил:       — В общем, я заслужил лет двести болтаться в волосяной реке.        — Не буду спорить, — буркнула Нора.       Они молчали, как-то долго уже молчали. Норе хотелось сказать, что ничего страшного в этих злых мыслях нет, что она — Аймин — полюбила бы его за них ещё сильнее. Наверное, она и поняла, что начинает влюбляться, когда в той жизни сказала Наю, что отравила сэра Фанго, и он сказал: «Жаль. Жаль, что в итоге руки запачкали вы».       — Знаешь, — задумчиво сказала Нора, — я-то думала, что ты только как Най такой поломанный. Ну, жизнь у нас тогда была не сахарная, всё такое. Но чтобы Джел, брат самой Джейны…       Он невесело усмехнулся.       — Я тоже многое будто тащу из прошлых жизней. С кровной семьёй у меня никогда не ладилось. Мама, самая первая, родила меня вне брака, а отцом был местный бог… И это сделало всё хуже. Нет, у меня всегда была Фора, и Джейна, и потом Гар, и Най, и Лью, и Тье… Я, наверное, ещё поэтому не понимал — чего это родные братья для тебя такие особенные.       Нора фыркнула.        — И в романтических делишках ты тоже сосёшь.       Най сделал возмущённые глаза. Что-то вроде: «Я не буду отвечать пошлой шуткой на пошлую шутку, потому что тебе пятнадцать, а мне Джейна-знает-сколько».        — А, ну да, не сосёшь, — с удовольствием поправилась Нора, — Судя по воспоминаниям Аймин, ты делал кое-что другое.       Най цыкнул, и отвернулся, но Нора успела заметить, что он таки покраснел. Будто и не было всех этих сотен лет. Будто он правда её Най, и ему лет шестнадцать.       Нора вдохнула побольше воздуха, сжала кулаки. И наконец сказала то, что должно.        — Знаешь, я жалею о том, что сказала.       Глаза обернувшегося Ная засияли таким ярким недоверчивым счастьем, что Нора была просто обязана всё испортить:       — Эй, я не имею в виду свои пошлые шутки, они классные! Я имею в виду слова Аймин. И, на самом деле, не то чтобы она могла сказать что-то другое, и не то чтобы я поступила бы иначе, потому что я с тех пор ни капли не изменилась, но я правда жалею. Вот.        — А я знаю, что я бы сказал, — светло и грустно улыбнулся Най. — Можно?       Нора неуверенно кивнула. Най встал напротив, взял её за руку. Она ждала, что он зажмурится, но тот смотрел во все глаза, ища знакомые черты. И, кажется, находя.       — Миледи, — сказал он медленно и сосредоточенно. — Не смею спорить с вашими словами. Да, может вы меня и использовали, держали при себе, обольстили, чтобы я не смог претендовать на земли Оллтона. Но тогда я тоже использовал вас — чтобы выжить, чтобы подняться, и закончить свою жизнь не никому неведомым бастардом, а мужем самой могущественной и прекрасной женщины на Юге.       После этих пафосных, неискренних слов, он продолжил совсем другим тоном — тихим, надломленным. Снова он нёс ей самый ценный подарок, бережно сжимая в ладонях, и оставляя за ней право с размаху бросить в грязь.       — Знаешь… Но я же был рад, что ты меня используешь. И ты… Ты не всегда думала лишь о власти и выгоде. Так может, может… Может это называется по-другому?        — Да, — согласилась Нора. — По-другому. Я не могу тебе сказать, поздновато уже. Но она об этом знала.        — Спасибо, — выдохнул Най, — Я знаю, что знала… Но… Но так почему-то легче.        Он отвернулся, и принялся вытирать глаза. Нора чувствовала внутри какую-то странную пустоту. Что-то закончилось. После долгих и мучительных сотен лет что-то наконец закончилось.        — И ты изменилась, правда, — сдавленно сказал Най. — Может, тебе ещё нужно время осознать, но ваша троица теперь не такая уж нерушимая.       Говорил он явно о Гарриэте. О всех троих Гарриэтах. Норе по старой привычке очень хотелось спорить, но как-то надоело плясать на тех же граблях.       Не то чтобы она собиралась радостно тащить Гарриэтов с собой в следующее перерождение — но вот извиниться перед ними не мешало бы. Наверное.       Джел перенёс её обратно к дому. Разумеется, нормально прощаться они не стали — запас задушевности был исчерпан на годы вперёд. Но когда он уже собрался уходить, Нора сказала:       — Передай сестре — завтра собираемся у Гарриэтов. Надо бы всё решить.        — Ты так быстро определилась? — усомнился Джел.        — Чего тут думать-то, — проворчала Нора. — У меня подготовка к фестивалю, у Хельма зимой экзамены. Надо разбираться побыстрее с этой всякой мистической фиготой.        — Хорошо, передам, — улыбнулся Джел, и Нора уже уверилась, что он сейчас исчезнет, но этот дурень тоже спохватился в последний момент: — Чуть не забыл. Фелл передавал привет.       И вот из-за этих дурацких слов Норе потом всю ночь снились Аймин и Най. На пиру среди множества людей. Наедине на залитой лунным светом стене замка. Най и Солтье, скачущие к лесу наперегонки. Хайме, показывающий Наю очередной секрет владения мечом. Маленькие Фелл и Фо.       Между прочим, эта лживая дурочка Аймин умерла раньше Ная. Все Клинтоны раньше него умерли. Так чего же вы его дожидались, что ж не усвистали в другие миры?       Всё ради наиболее выгодного использования, конечно же.