Все, кто не одинок рядом со мной

      Хельму Клинтону казалось, что Сьюзан Гарриэт их натурально убьёт. И притом заслуженно.       Прошла всего пара дней после тех безумных выходных, а Клинтоны полным составом вновь ввалились к Гарриэтам домой. Нора заявила, что сейчас они всё быстренько обсудят, и будут ждать Джейну. Самое странное, что Хельм и Блэйд удивились этому известию больше, чем Сьюзан. Видимо, её в кои-то веки нормально предупредили.       Совет Трёх Клинтонов, как пафосно обзывал Блэйд это их «быстренько обсудим», собирался обычно в самых странных местах — всё, чтобы мама не услышала. Конечно, захват дома Гарриэтов не мог сравниться с тем разом, когда Нора пряталась в кабинке мужского туалета, но Хельму всё равно ситуация не нравилась.       Нора с видом генерала-оккупанта осмотрелась на лестнице, и почему-то направилась в комнату Карриана. Выкинуть его оттуда было легче лёгкого — он с радостью согласился переместиться в библиотеку, раз уж тут собрался Совершенно Секретный Совет.        — Я всё равно ничем таким не занимаюсь, — радостно тараторил он, пока Нора хозяйски устраивалась на его стуле. — Просто стихи пишу, пытаюсь стилизовать под средневековую балладу…       Блэйд захлопнул за ним дверь и плюхнулся на кровать. И только Хельм остался стоять у дверей как полный идиот.       Нора смерила его взглядом, закинула ногу на ногу, и спокойным таким тоном, который, как знал Хельм, мог за секунду перейти в металлический, спросила:        — Ну что? Мы проклятие снимаем, или да?        — Зачем? — Хельм сразу ответил металлически, чтобы время не терять.        — Чтобы спокойно дожить до старости, — парировала Нора, как ни странно, всё ещё спокойно.       Это её спокойствие так раздражало. Она знала, что права, уже заранее считала себя победившей. Всё это здорово напоминало Хельму… Ну да, она всегда была на него похожа, любимый его ребёнок.       Хельм подумал об этом, и уже через мгновение ужаснулся. Нет, это не он, это не его мысль. Это усталость, раздражительность, проблемы с агрессией, Джелле, Хайме, но никак Хельм Клинтон. Потому что Хельм Клинтон не мог себе позволить даже тень такой мысли о своей сестре.       А тут ещё Блэйд добавил, для полного счастья:        — Дожить до старости — нуууудно!       Что-то внутри Хельма треснуло. Хотя чему там было трескаться — после снов про прошлое, после снов о будущем. Блэйд умирает у него на руках, Блэйд умирает от ран, Блэйд умирает, свалившись с обрыва, упав со спины коня на полном скаку. Блэйд, точно его Блэйд, из этой жизни, разбивается на мотоцикле. Столько всего разного, а ужас один и тот же. И каждый раз перед смертью Блэйд широко белозубо улыбается.       А самое паршивое, что если рассказать ему про эти сны, если потрясти за плечи, заорать «Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?» — он всё равно не поймёт. Разбиться на мотоцикле — круто, долгая жизнь — нет. Да откуда ты знаешь, ты же никогда не пробовал!       Что-то треснуло, а что-то осталось металлическим, нерушимым, упрямым. Хельм продолжил спорить с Норой, хотя это было то же, что держать щит, по которому хреначат молотком:        — Откуда ты знаешь, что мы и так не доживём? Откуда ты знаешь, что проклятие существует? Потому что Джел сказал? С каких это пор мы верим богам?       Глаза у Норы стали странные, Хельм мог бы прочесть в них ответ, если бы постарался. Но ему вдруг стало ещё страшнее — будто было куда. Страшно, что Нора Джелу какому-то доверилась, а ему, Хельму — нет.        — Най не какой-то там бог. Он друг, — вдруг встрял Блэйд, как обычно бывший в споре разве что на стороне хаоса. — И вообще, проклятие — это прикольно.       — Конечно, прикольно, — горько сказал Хельм, глядя куда-то на Норин подбородок, чтобы не встречаться с её глазами. — Нор, ты же всегда могла такую речь по поводу религий и мистических штук выдать. Что это всё дурево, что люди это сочиняют, чтобы себя успокаивать. Легче валить всё на проклятие, чем признать, что…        — Что это я во всём виновата, — вдруг тихо сказала Нора. — И всегда была.       Если тут что-то треснуло, то это был весь мир. На множество осколков, как оконное стекло, в которое Блэйд запустил апельсином (не спрашивайте). Потому что скорее мир распадётся на атомы, чем Нора Арма Клинтон когда-нибудь…       — У нас же неприятности начались ещё до проклятия, да? Мы могли бы тихонько жить у того хрена и не высовываться, ты всегда так говорил, Хелле. Но нет, я решила, что смогу его перехитрить, получить какую-то выгоду. Чем всё закончилось? Вы оба на арене.       «И неправда, и неправда, это он к тебе первый прикопался, ты просто пыталась обратить хреновую ситуацию в менее хреновую, а вышло то, что вышло» — орало всё внутри Хельма, но говорить он не мог.        — Самое интересное, что я ничему не учусь. Перерождение в леди Аймин — всё то же самое до буквы, — усмехнулась Нора. Она тряхнула головой, чтобы волосы занавешивали лицо, и это было худшим знаком из возможных.       «Только всё закончилось хорошо — величием Клинтонов, объединением Юга, хоть Гарриэта своего спроси. А что мы умерли — так никто вечно не живёт, тем более в средние века».       Почему Хельм не мог сказать хоть что-то из этого? Почему он опять не мог защитить сестру — хотя бы от самой себя?        — И… — Нора тяжело сглотнула. — И во всей этой херне с отцом тоже я виновата. Я… я так перед ним в детстве выпендривалась, прости Джейна. Любимая дочка, Фор меня задери. Если… если бы я не… Он бы тебя не бил.       И голова у Хельма просто взорвалась.       «Нет-нет-нет, это я виноват, не защитил, не смог, нетнетнет, это-я-виноват, этоявиноват, ЭТОЯВИНОВАТ, Я, Я, Я!»       Даже Блэйд, мелочь бестактная, оказался толковее в этой ситуации. Он слез к кровати, подошёл к Норе, погладил по спине, и сказал неожиданно жёстко — как двоечнику говорят факт, известный даже первокласснику:        — Ты чего, сестрён? С папаней я виноват, это же ясное дело. Если б я не вёл себя, как задница вонючая, он бы не ушёл.       Если бы в мире ещё было что-то целое, то оно бы разлетелось. Но поломалось всё. Блэйд, Нора, Хельмово сердце, и вся их жизнь. И вот каким-то образом, дойдя до крайней точки разрушения, всё начало собираться обратно. Как вселенные рождаются из взрыва. Долго, тысячелетиями, миллионами лет. Как заживают раны — болят ночами, сочатся гноем, оставляют шрамы после себя. Но всё же однажды заживают.        — Нет, — наконец твёрдо сказал Хельм, — Нет.       Нора высунулась из-за волос, даже не думая о том, что глаза у неё подозрительно блестят. Блэйд смотрел на брата ужас как сомнительно. Хельм стиснул зубы. Ему нужно было сделать самое храброе за все свои клятые жизни.       Опустить, наконец, щит, которым он прикрывал своих брата и сестру от мира. И просто-напросто их обнять.       Они оба одинаково удивлённо пискнули. А Хельм говорил уже не металлически — железобетонно. Каждым словом забивая сваи глубоко в землю.        — Никто. Из нас. Не виноват. Мама не виновата. Ты, Блэйд, не виноват. Ты, Нора, не виновата. Я… — Это далось сложнее всего, — Я тоже не виноват. Просто так получилось, что наш отец мудак.        — Да-а-а! — восторженно проорал Блэйд. Нора же недоверчиво прохлюпала куда-то ему в плечо:        — Ага-ага, нормализуйте во всём винить отца.        — Да, — продолжал давить Хельм. Ему было очень важно, чтобы она поверила, важнее всего на свете. — Неважно, что мы там делали не так. Мы просто были детьми, и пытались как-то выжить. Во всех жизнях. Слышишь меня?        — Слышу, — фыркнула Нора, высвобождаясь из его объятий. — Мы не виноваты, проклятья нет, просто все вокруг мудаки. Ты так Джейне и скажешь?        — Скажу, — пообещал Хельм.       Если уж Нора смогла признать свою вину, а он — свою невиновность, если уж он смог опустить щит, и даже наконец назвать отца так, как он того заслуживает… Сказать богине парочку ласковых — вообще ерунда такая, верно?