Свойство времени

Пускай днём ранее Сяо отмечал взглядом осеннюю хандру Мондштадта и неизбежные перемены, с высоты облаков все те места, в которых он успел побывать, казались неизменными. Застывшими — и вовсе не в ожидании весны, а во времени. То дерево, под которым они прятались от последних солнечных лучей, теперь раскинулось десятками искривленных, чёрных и безжизненных ладоней, но даже таким оно нагоняло воспоминания о разогретой земле и слабом запахе былого дождя. Странно, наверное, осознавать нечто подобное, но ему бесконечно нравилась замороженность этого места — здесь каждый знает о неумолимости времени, но память о былом кажется совсем свежей, будто всё происходило только вчера; сколько бы строительных лесов ни выросло, как от грибного дождя поздним вечером, сколько бы клочков травы ни пробилось сквозь бреши в криво выложенной мостовой — всё это казалось совершенно незначительным. Сяо боялся даже помыслить о чём-то таком, но Мондштадт с каждой проведённой здесь минутой становился домом больше, чем родной — Ли Юэ никогда не был для него пристанищем спокойствия и безвременности. Даже в те времена, когда он жил под началом прежнего наставника, или ещё раньше — когда молодым и чрезмерно беспечным демоном странствовал из одних земель в другие, укрываясь под сенями сосновых и бамбуковых лесов, обучаясь исконно человеческим вещам через долгие наблюдения сквозь густую листву кустов и деревьев, находя убежище от дождя в захламленных зеркалами и приятными наощупь тканями гнёздах горных сяо — даже тогда ничто и близко не напоминало ему что-то схожее с домом, как его называли люди. Может, поэтому он и стал проситься к Гамигину в ученики — на коленях, как это делали совсем дети, выставив вперёд руки, нервно сжимающие меч — лишь бы не узнали, что меч этот он украл из-под бока незнакомого путника, заснувшего неподалёку от дерева, на котором жила одна знакомая ему сяо, в тот миг заинтересованная только в том, чтобы длинными когтистыми пальцами расчёсывать спутанные смоляные волосы, глядя в новенькое складное зеркальце, расшитое разноцветными нитками. Этой сяо очень нравилась женская косметика, и он подумывал подарить ей что-то такое, как только стал называться учеником Бога Ночи — и через три сотни лет вернулся в практически потускневшее в воспоминаниях место, чтобы найти спиленное дерево на месте того, где обитала его давняя знакомая. Коробочку с белой пудрой для лица он оставил у сухих корней, а затем ушёл, не собираясь возвращаться. Мондштадт пробуждал в нём воспоминания о днях, минувших настолько давно, что он и не надеялся, что когда-либо снова почувствует их вкус на языке, но в этот раз он не отдавал уксусной горечью — может, мякотью южного помело или оставленным надолго в глиняном чайнике зелёным чаем. Завидев почти невредимую башню в центре низины бывших гор, Сяо резко спикировал к краю обрывистой скалы и обратился человеком — в ушах раздался шелест прячущихся от любопытствующих глаз крыльев. Нет, башня не была такой уж целостной: огромный кусок стены, будто пробкой от вина, закупорил колоссальных размеров булыжник, отколовшийся то ли от скалы, то ли от акведука. Почти целый этаж разорвало словно изнутри, а стены начала постепенно захватывать природа: в камень вгрызались корни деревьев, занесённых ветром в стыки несколько лет назад ещё семенами и комьями земли, стены пожирал тёмно-зелёный мох, борющийся за территорию с лозами дикого винограда. Сяо опустил взгляд; бесчисленные дома складывались в вереницу запутанных улиц, и половина из них представляла призраки былого. У некоторых обвалились крыши под натиском ветров и дождей, из пухлых боков других торчали такие же булыжники — куски то ли скалы, то ли акведука, — а третьи пестрели заколоченными окнами. Старая пыльная пряжа улиц тут и там забилась колтунами игольчатых баррикад, построенных из сотен изломанных стульев, столов, кроватей и прочей мебели, слишком избитой силами погодных стихий, чтобы представлялось возможным отгадать её изначальное предназначение. Здесь пахло прошедшим дождём, осевшей каменной пылью и немного — смертью. Старый город казался древним пейзажем о непрекращающемся течении времени, о старении всего сущего и неосязаемого, о господстве природы над человеком, мечущимся в попытке хотя бы раз одержать над ней верх — и всё равно застывшим, замороженным в послевкусии недавнего воспоминания, горького, но не уксусного. Ветряные потоки поддерживали его, когда он плавно спускался с вершины скалы, и город рос перед его глазами, возвышался так, словно показывал: здесь ты — никто и ничто, так преклони же колено перед могуществом погибшего от рук собственного народа божества. Башня, с края скалы казавшаяся толстой ржавой иглой, теперь грузно опускала на него тень целого горного пика. Под ногами захрустела сухая трава, и Сяо тут же двинулся по узкой улочке, вьющейся между домов кудрявым каштановым локоном, заглядывал в грязные подворотни, заваленные баррикадами и осколками человеческих судеб. Тихо — только ветер скорбно завывал в сточенном камне. Даже столица Тяньцю в ту пору, когда в ней властвовали призраки под предводительством фэя, казалась более живой, чем тот город, что расползался под его ногами паучьей сетью. Там в потушенных фонарях шелестели демоны — здесь даже сломанные души давно покинули это место. Толкнул на пробу дверь уцелевшего одним лишь чудом дома — в глаза тут же бросился обеденный стол, в центре которого покрылась паутиной чугунная кастрюлька на сложенном в три раза полотенце; наверное, кто-то несколько лет назад оставил остывать похлёбку перед восстанием, но никогда не вернулся на задержавшийся обед. На криво сколоченной полке у самого входа захлебнулись в пыли три пары домашней обуви — мужская, женская и детская. Сяо медленно закрыл дверь и продолжил путь, изредка бросая мимолётные взгляды в окна, целые и выбитые. Чем ближе он находился к центру города, тем больше разрушений замечал: разобранные останки домов, горы каменной крошки, осколки потускневшего от грязи и наблюдения за восстанием стекла, расплывшиеся бледно-оранжевые следы крови, почти смытые дождём. Тут когда-то лежали тела — погребённые в обвалившихся домах, силком вытащенные на середину улицы представителями власти, избитые до царапающих мостовую сломанных костей. Где-то можно было встретить крошечные кусочки бледно-жёлтого — издалека похоже на обломки сточенной морем ракушки, но становится совершенно очевидно, что это, ещё до начала размышлений. Сяо ступал по кладбищу — он понял это задолго до того, как его ноги коснулись земли. Сознание подбросило одинокую мысль, что Венти здесь не могло быть, ведь образ его совершенно не вязался с тем, кто по своей воле решит вернуться в мыльный пузырь, вобравший под тонкую оболочку воспоминания мрачные, безжизненные, пахнущие смертью и неравной битвой. И всё равно сложил руки у рта и закричал так громко, как только мог: — Венти! Испуганный зяблик, тёмно-серой стрелой вылетевший из-под свода покосившейся крыши, был ему единственным ответом. Мысль о том, что нет смысла кричать, посетила его в тот же миг, что зяблик обратился точкой вдали и скрылся среди горных сколов. Возможно, наоборот, стоило забраться повыше, подумать, где мог скрываться Венти — если, конечно, дело обстоит именно так. Когда пропадают без вести смертные, люди перестают искать живого человека уже через неделю — к этому времени слишком велика вероятность, что найдут они мертвеца. Сяо знал, что это не было их случаем; если бы Венти был мёртв, этому миру представили бы нового Анемо Архонта. Он обратился птицей и взмыл в воздух. Весь мир сжался до точки и раскинулся морской гладью: около одной из баррикад шныряла крохотная полёвка в поисках еды, тонкий саженец, не успевший стать полноценным деревом, колыхался на ветру под куполом башни, над ровной поверхностью спиленных лёгкой рукой Бога гор появилось нечто огромное, наверняка злобное и точно приближающееся. Сяо нырнул в огромную брешь башни, надеясь, что остался незамеченным — в тот же миг содрогающий землю рёв проник в самые кости, разгоняя дрожь по телу и убеждая в обратном; покинул башню и со всей скоростью бросился к облакам. Чудище издало краткий вопль и дёрнуло головой — золото крыльев ненадолго ослепило его, и Сяо пригляделся, пока у него было время. Его пытался нагнать дракон, совершенно непохожий на господина Моракса — этот казался более массивным и неповоротливым, короткое тело его совсем не извивалось по-змеиному, а из спины продирались как будто бы изорванные крылья. Приближался он быстро. Сяо ни за что не сумеет оторваться от него, если продолжит двигаться в одну сторону. Сложив крылья, он перевернулся в воздухе и дождевой каплей понёсся вниз. Дракон пролетел мимо, хоть и попытался скорее сменить траекторию. Сяо резко менял направление, выворачивал круги, чертил дуги и петли, лишь бы запутать, потянуть время для поиска подходящей возможности ускользнуть, ведь против такого соперника ему даже не стоит и пытаться вступить в бой. Случайно задел кончиком крыла драконью чешую на брюхе, потерял равновесие на несколько секунд, не успел выправиться — совсем близко раздался рёв, и его отбросило сильнейшим потоком ветра к земле. Падение заняло чуть больше нескольких секунд — недостаточно, чтобы уберечься от встречи с землёй, но хватило, чтобы обратиться человеком и смягчить удар силой ветров; его протащило по земле, он несколько раз перевернулся, что-то ощутимо дёрнуло в плече. Успел только привстать на локте — новый шквал прибил его к земле, как игла — бабочку, и из груди всё дыхание вытолкнула вгрызшаяся в землю вокруг него драконья лапа. Захочет — раздавит прежде, чем Сяо шевельнётся. Дракон ощерился, горло его дрогнуло, раскрылась испещрённая острейшими зубами огромная пасть, и в ушах едва не лопнуло от сжимающего всё внутри рёва. Всё вокруг в один миг перестало существовать — не было ни призрака былого города, ни полуденного неба, едва ли прикрытого облаками, ни сухой и острой травы под ногами — только сочащаяся слюной драконья пасть, давление гигантской лапы на всё тело сразу и шум в ушах, похожий то ли на рык, то ли на колотящееся почти по-птичьему сердце. Понимал — не успеет сделать совершенно ничего за эту застывшую в мгновении секунду; только сухими губами лихорадочно ловил воздух, не смея моргнуть или выдавить из горла хоть один звук. Сегодня он умрёт — и если раньше он спокойно принимал мысль о собственной смертности, то в этот миг осознал, что совсем к ней не готов. Пасть сомкнулась, но желтоватые зубы продолжали сверкать на солнце. Драконья голова приблизилась к нему вплотную, узкие ноздри втянули воздух, лишая возможности даже вздохнуть. Вместе с выдохом его лица коснулась влага, по какой-то причине отрезвляющая, и Сяо осознал, что стиснул пальцами землю до боли в ладонях и под ногтями, но расслабиться не получалось даже при всём усилии. — Пахнешь, как он, — вдруг заговорил дракон вроде бы вкрадчиво, но громко до звона в голове, — когда вернулся из-за гор. С губ сорвался тонкий звук, которого Сяо совсем не услышал из-за звона в ушах и лихорадочного гула колотящегося сердца. Сознание едва ли разбирало смысл всех сказанных драконом слов — размышления над ответом даже не начали формироваться. — Это ты, — проговорил дракон медленно, заинтересованно. — Андриус рассказывал. Кто-то из Лупикала далеко. Значит, говорил о тебе. На краткий миг надавив сильнее, дракон убрал лапу и ненамного отстранился — достаточно, чтобы собрать на ладони ветер в форме кинжала, полоснуть чудовище по горлу, раствориться в воздухе. Сяо вполне мог это сделать — но медленно выпрямил спину и сел, чуть назад подавшись. — Ты знаешь меня? — спросил он, собственного голоса не слыша, и дракон фыркнул. Воздух, сорвавшийся с его чуть приоткрытой пасти, растрепал одежды. — Нет. Барбатос знает. Имя царапнуло слух и сжало что-то в груди до песчинки. Мышцы в руках обратились остывшим стеклом — легко разбить, но невозможно изменить форму. — Я ищу его. Ты знаешь, где он? Голос — хриплый и тонкий, как бы Сяо не старался вложить в него хоть какое-то подобие силы. Дракон улёгся рядом, но поза его выдавала готовность наброситься, если придётся. В голове пронеслось воспоминание о давнем разговоре: «Он, конечно, погромче них всех будет, но с ним… тихо? Не знаю. Спокойно». Прямо сейчас Сяо не ощущал хоть крошечной доли успокоения, но по какой-то причине под кожу забралось подозрение, что именно об этом драконе Венти и говорил в тот вечер. — Ты его друг, верно? — спросил он едва слышно. — Венти рассказывал. С пасти дракона сорвалось что-то, что отдалённо напоминало насмешку. — Венти, — протянул он, на языке перекатывая каждый звук. — Давно я не слышал, как его так называют. Прав Андриус. Кто-то из Лупикала далеко. Сяо помолчал немного, ожидая ответа хотя бы на один из своих предыдущих вопросов, но так ничего и не услышал. Дракон молчал, оглядывая его с ног до головы, и взгляд этот чем-то напоминал тот, каким его окидывала Линь Джухуа в Цинцэ, когда пошила для него ханьфу в цветах Уван — оценивающий, скептичный и донельзя критический. Иногда так люди посматривали на вещи на рынке, раздумывая, покупать им этот мешок редьки или прогуляться до следующего ларька. Он облизнул губы. — Ты знаешь, где он? — повторил он чуть более крепким голосом, окончательно приходя в себя после оглушительного рёва и давления лапы на всё тело. Плечо понемногу начинало ныть — ещё несколько минут, и наверняка взорвётся от тянущей боли. Дракон смерил его неодобрительным взглядом, как будто Сяо не было дозволено спрашивать о чём-то подобном. — Знаю. Тебе не надо. Возвращайся домой. Сяо нахмурился. Пальцы сами впились в рыхлую землю. — Не понимаю, — мотнул головой он. — Почему ты не хочешь рассказать? Дракон проследил за ним долгим взглядом. Его крылья мелко затряслись, а потом улеглись вдоль массивных боков, как если бы этот разговор ему наскучил. — Тебе не надо, — повторил дракон с такой убеждённостью, что Сяо тут же захотелось заставить его передумать. Эта нужда взыграла в нём горячей волной в груди и расплылась по телу. — Он нужен своему народу. Если ты знаешь, где он, то должен рассказать. Голос крепчал с каждым произнесённым словом; Сяо давил, прекрасно зная об этом, нисколько не желая играть в тактичность и осторожность. Если дракон решит на него накинуться — прекрасно, он растворится в воздухе раньше, чем тот поднимется с места. Ему не нравилось всё это: встреча в старом городе, призраке былых надежд, чужое знание, хранимое бережнее семейной реликвии, драконье нежелание соглашаться с любыми доводами — а попытки проигнорировать любые вопросы, пресечённые несколькими минутами ранее, непрозрачно на это намекали. Отвечал дракон с таким же холодом и давлением в голосе: — Если бы он был нужен, то проснулся бы. Он спит. Это всё, что тебе нужно знать. — Где он? — Там, где никто не сможет ему помешать. Дракон грузно поднялся на лапы и отряхнулся, расплавляя крылья. Сяо подобрался, сам до конца не понимая, зачем, и вперился внимательным взглядом в гигантскую морду. — Здесь его нет. Возвращайся домой. Дракон взмахнул крыльями и оттолкнулся от земли. Удалялся он от старого города быстро, почти сразу превратившись в точку размером с большого жука, но Сяо не стал обращаться птицей и догонять его — знал, что никаких ответов на свои вопросы не получит. И если Венти не было в старом городе, то и делать ему здесь больше нечего. Он подобрал копьё, отлетевшее далеко в сторону после падения с неба, и растворился в воздухе, чтобы в долю секунды очутиться перед домом Аллена с Гуннхильдр. Дело клонилось к обеду: почти все мондштадцы выбрались на улицу, чтобы, судя по очереди, пообедать в расположившемся на главной площади ресторанчике, солнце сверкало бледно-жёлтым прямо над головой (если задрать руку и убрать палец, можно увидеть его лучи), в ушах стало глухо от заполонивших голову бессвязных разговоров, из которых то и дело можно было выцепить совсем уж странные фразы без должного понимания темы, а в нос ударил запах запечённого в овощах мяса. Воспоминания о съеденной утром яичнице с сыром промелькнули в голове быстрее падающей звезды, но замерли где-то в животе едва слышным урчанием. И всё равно он направился ко входу в дом, поднялся по невысокой лестнице и повернул направо. Постучался. Дверь распахнулась немногим позднее. Гуннхильдр успела переодеться из стащенной у Аллена рубашки во что-то более повседневное: тёплая кофта тёмно-зелёного цвета была заправлена в самые простые брюки, а на лице с должным усердием можно было разглядеть следы лёгкого макияжа; похоже, недавно она вернулась домой после каких-то неотложных дел. Её лицо немногим помрачнело после осознания, кто стоит на её пороге, но это не было недовольство от встречи — наверное, хмурый, извалявшийся в грязи Сяо, держащийся за болевшее плечо, явно вывихнутое, в её планировании дня как-то не значился. И всё равно молча отошла в сторону, пропуская гостя в дом. На кухне она достала из деревянного шкафчика стеклянную бутылку, заляпанную и потемневшую от частого использования, и налила неясное жёлтое содержимое в кружку. — Яблочный сок, — сказала она, поставив кружку на стол, и аккуратно коснулась его вывихнутого плеча, тут же одёрнув руку, услышав болезненный вздох. — Давай вправлю. Голос её звучал уверенно, когда с губ сорвалось спокойное предложение, и оттого Сяо совершенно не обеспокоился задать хоть один вопрос о том, занималась ли Гуннхильдр чем-то подобным раньше, и молча кивнул, отпивая кисло-сладкий сок. Стоило только кружке с лёгким стуком коснуться стола, на его плечо легли две огрубевшие от занятий с мечом женские руки, и всю правую половину тела охватила резкая боль, пришедшая вместе с характерным хрустом. Мышцы знакомо заныли, и Сяо для проверки размялся — всё было в порядке. — Что произошло? Постукивая пальцем по кайме кружки, Сяо подробно рассказал ей обо всём, что произошло в старом городе, и только тогда выяснил, что этот дракон был никем иным как тем самым Двалином, близким другом Венти, о котором он часто говорил в подходящие моменты и которого упоминала Гуннхильдр сегодня утром. С губ сорвался смешок — саркастический. — Повезло мне. Гуннхильдр следовало взглянуть на него с долей укоризны — вместо этого во взгляде больших синих глаз промелькнуло что-то болезненное, будто эта тихая ремарка её ощутимо задела. Странное дело, ведь весь этот разговор, произошедший где-то у окраины старого города, практически ничем не был полезен, да и помощи от Двалина можно было не ждать — это стало совершенно очевидно после недвусмысленного предложения вернуться в Ли Юэ и не пытаться искать Венти, заснувшего где-то, где никто не сумеет его отыскать. Сяо, за этот год успевший просочиться в каждую щель родного королевства, выполняя те или иные указания, давно принял мысль, что не существует такого места, которое никому не попадётся на глаза. — Мы не можем бросить поиски, — тихо произнесла Гуннхильдр, качнув головой и опустив взгляд. Её ладони, лежащие на столе, слабо сжались в кулаки. — Даже если Двалин сказал отступить. Но… Она тяжело выдохнула. — Втроём нам не управиться. Не получится слишком долго держать это в секрете. Кто-то уже начал что-то подозревать из-за твоего появления. — Ты придумала легенду? Гуннхильдр бросила в его сторону краткий взгляд. — Гео Архонт прислал тебя с посланием Барбатосу. Он хочет заключить пару торговых соглашений и знает, что с тобой он пойдёт на переговоры охотнее, потому что предложения у него не самые выгодные для Мондштадта. Сяо незамедлительно кивнул. Ли Юэ сейчас прибывало не в лучшем состоянии, чтобы предлагать выгодные для обеих сторон контракты — с господина Моракса сталось предложить Венти заключить некое временное соглашение, чтобы поскорее выправить текущее положение дел; возможно, то самое письмо, лежащее где-то на дне походной сумки и тавром горящее в бессонной ночи, и скрывало в себе что-то подобное. Трудно будет оспорить такую легенду, ведь Сяо в любой момент сможет показать обвязанный золотой нитью свиток со словами, что содержимое письма никому не дозволено видеть, кроме названного получателя. Гуннхильдр с силой провела ладонями по лицу. — Это бессмысленно, — сказала она, и Сяо нахмурился. — О чём ты? Она неопределённо махнула рукой, беззвучно пытаясь показать на всё сразу. — Это. Если Двалин говорит правду, в чём я не сомневаюсь, то нам придётся прочесать весь Мондштадт и залезть под каждый камень. У нас троих это займёт годы. Придётся рассказать всем об исчезновении Барбатоса, подключить больше людей… Гуннхильдр отняла руку от лица — в её глазах промелькнула глубокая задумчивость, которую Сяо не решался прерывать крутившимися на языке вопросами. Он терпеливо подождал, пока мыслительный процесс не придёт к чему-то конкретному, и продолжение не заставило томиться слишком долго: — Если бы мы знали, как его разбудить… Сяо медленно опустил взгляд и нахмурился. Что-то в этой фразе царапнуло его слух, но пока что он не совсем понимал, что именно. Если так посмотреть, Двалин вполне мог не называть место, в котором уснул Венти, не потому, что сам по себе обладает скверным характером, но затем, что таковое невозможно было отыскать ни на одной карте, даже самой детальной. Такого места вполне могло не существовать вовсе — и всё же оно было, просто не поддавалось законам этого мира, совсем как обитель Сянь Юнь, куда она удалилась, чтобы долгие годы провести в уединённой медитации после смерти госпожи Гуй — вход в неё находился на вершине Аоцан, в самом сердце её бывшей школы, которую она закрыла сразу после битвы при Заоблачном пределе; и пускай все знали, где находится её обитель, никто не мог войти без приглашения, ведь в таком случае ты попросту уткнёшься в крохотную пещеру без единого следа жизни внутри. Возможно, у Венти тоже была своя обитель, просто Двалин не мог никого пригласить туда. Но это никак не отвечало на вопрос, как разбудить его. Если, конечно, не существует какого-либо способа путешествовать по чужим снам… В голове звонко щёлкнуло, и Сяо выпрямился на стуле. Гуннхильдр нахмурилась, не сводя с него глубокого и тёмного взгляда, но не успела ничего спросить: он закрыл глаза и построил в мыслях образ Тун Цюэ. — Шиди, — пробормотал он и поднял открытую ладонь, услышав недоумённый звук с той стороны, где сидела Гуннхильдр. — Шиди, ты меня слышишь? Звонкий голос в его голове звучал так, словно Тун Цюэ был готов благодарить десять тысяч раз Селестию за то, что ему дали развлечься в самый скучный день: — Шисюн, наконец-то! Я тут без тебя умираю. Губы сами растянулись в слабой усмешке. Конечно, Тун Цюэ скажет именно это — в последний год им выпадало мало обязанностей, которые требовали их временной разлуки. Должно быть, его шиди слишком привык к постоянному присутствию Сяо в его жизни, что даже два дня порознь вызывали у него почти что щенячью тоску. Это осознание почему-то казалось донельзя приятным, греющим где-то под ключицами, но Сяо решил не заострять на этом внимание. — У Адептов ведь была какая-то техника, позволяющая путешествовать по снам, верно? Тун Цюэ легко рассмеялся. — Неужели шисюн чего-то не знает? Я дожил до этого момента! Подожди-подожди, дай мне насладиться им ещё немного!.. Будь глаза Сяо открыты, он бы незамедлительно возвёл бы их к потолку. Бесспорно, три века ученичества у Гамигина даровали ему огромное количество знаний, которыми он не стеснялся пользоваться в тех или иных ситуациях; он никогда не подводил счёт этим случаям, потому что не видел в них ничего, что стоило бы внимания, но Тун Цюэ порой отпускал беззлобные шутки об условном всезнайстве его шисюна и, похоже, где-то внутри сетовал, что сам знает недостаточно много, чтобы равняться. Сам Сяо считал такие чувства глупыми, ведь он никогда не пытался показать своё превосходство и только рад был оказаться полезным. Раз уж Тун Цюэ нужно насладиться моментом, Сяо подождёт. — Ладно-ладно, — заговорил Тун Цюэ вновь, — есть у Адептов такая техника. Называется «Странствие по снам», удивительно, правда? Вообще, лично я считаю, что это пустая трата времени, потому что ритуал, которому нас обучали в своё время, до безобразия долгий и запутанный. Но я могу научить, если надо! — Очень надо. Спасибо. — Когда ты вернёшься? Безумно скучаю! Сяо не сдержал смешка. Уголёк под кожей, распалившийся ещё в тот момент, когда он услышал голос Тун Цюэ у себя в голове, засиял только ярче. — Сегодня вечером, наверное. Хочу провести этот ритуал как можно скорее. Тун Цюэ не помолчал и секунды: — Господин Барбатос спит, что ли? Сяо чуть поджал губы. Тун Цюэ в некоторые моменты проявлял слишком уж сильную сообразительность — впрочем, он всё равно рассказал бы ему всё, как только вернулся в Ли Юэ, ведь не имел за собой привычки скрывать что-то от своего шиди. Тем более, если тот знает нужные техники Адептов. — Да. Мне кажется, он может быть в обители, похожей на ту, в которой медитирует Сянь Юнь. — А, так это легко исправить! Возвращайся, прямо ночью и проведём этот ритуал. Я пока тут подготовлю всё необходимое. На губах застыла слабая улыбка, когда Сяо попрощался и разорвал связь. Он открыл глаза — Гуннхильдр следила за ним с выражением лёгкой озадаченности на лице, смешанной с затаённой надеждой. Услышав краткий пересказ прошедшего разговора с Тун Цюэ, та немедленно кивнула. — Полагаю, есть смысл попытаться. Вот только… Ты же сможешь держать меня в курсе? Если получится. Сяо сдержанно кивнул. Ему легко представилась собственная комната в обители Хулао, где он, сидя за столом, сочиняет письмо Гуннхильдр, в котором несколько куце, но всё же понятно расписывает его проведение ритуала для странствия по снам; возможно, на его постели будет лежать Венти, а может, он положит локти ему на плечи и уткнётся в макушку подбородком, чтобы читать и вставлять свои советы или не такие смешные, но довольно забавные шутки — писать ему всегда было легче, чем разговаривать. Задерживаться в Мондштадте он не стал. Прощание с Гуннхильдр получилось несколько неловким, будто она каким-то образом хотела задержать его ненадолго, пригласить на ужин или справиться лишний раз о состоянии его плеча, но Сяо не думал, что может усидеть на месте, когда возможность, наконец, признаться себе в безмерной тоске маячила на расстоянии вытянутой руки. Путь до временного жилища не занял много времени. Сумка почти что привычно оттянула плечо, и бедро сразу загорелось сквозь слои одежд и жёсткой ткани — недоставленное письмо давало о себе знать, и тем ярче засияло где-то под ключицами постыдное желание одним движением развязать золотую нить и услышать шорох жёлтой бумаги. Он бы вглядывался в изящные — или совершенно неразборчивые — иероглифы до тех пор, пока они бы не въелись на подкорку мозга и не застряли крючками в горле, так и не высказанные. Сумка продолжала греть бедро, нераскрытая, а Сяо прикрыл за собой дверь, едва выйдя на крыльцо дома, и растворился в воздухе.