Свойство времени

Носа коснулся слабый запах морозной травы, когда под ногами заскрежетали мелкие камни у входа в обитель Хулао. Поясок сумки медленно скатывался с костлявого плеча, и Сяо поправил его несколько отстранённо, пока сам пытливым взглядом скользил по деревянным стенам главного здания, нисколько не изменившимся за эти два дня отсутствия. По какой-то причине, пускай это и было совершенно глупо, Сяо ожидал хоть каких-то перемен, будь то заросшие корнями диких кустов ступеньки веранды или налёт сизо-коричневой старости на застеклённых окнах. Пускай прошло всего два дня, отчего-то не покидало ощущение, будто он отсутствовал несколько лет. В Ли Юэ вот-вот должен был закончиться обед; значит, у него оставалось в запасе несколько часов до возвращения Хранителей Якса, и пускай он мог бросить сумку в комнате, которую в редкие дни делил с вымотавшимся Тун Цюэ, и отправиться в столицу — что-то всё же заставило его задержаться. Он поднялся по скрипучим ступенькам, всем засыпанными пылью и частицами грязи после туманного утра, одной ладонью открыл левую дверь и сразу попал в приёмный зал — здесь, когда школа Хулао процветала, а сотни детей прибывали со своими родителями с просьбой об ученичестве у Творца Гор, Адепт и основатель школы проводил переговоры, церемонии начала обучения и торжества по случаю становления кого-либо мастером. Сейчас здесь были погашены все свечи, а из прорех в окнах раздавался тонкий свист, но Сяо знал, что вечерами на бамбуковых циновках в этом зале собираются те Адепты, с которыми он имел слишком мало общих дел, чтобы называть их хотя бы приятелями, и отдыхают в довольно тихой компании. Сяо однажды видел здесь девушку-цилиня, которую помнил по Лунной охоте, но не спешил здороваться — не видел нужды, да и сама Адепт, если и пересекалась с ним взглядами, никак не выказывала желания пообщаться. По правде говоря, она отворачивала голову так быстро, что впору было бы счесть слишком мнительному человеку, что дела обстояли совершенно противоположным образом. По левую сторону от зала виднелся некогда светлый проход в коридоры, ведущие к тренировочным залам и учебным кабинетам, а по правую — жилое крыло; примерно там же, если миновать все бывшие комнаты учеников, свернуть направо, выйти во внутренний двор и пройти по каменной дорожке в соседнее здание, больше напоминающее коробок для хранения огнива, найдёшь кухню и обеденный зал по соседству. Именно оттуда Тун Цюэ вытолкнул его несколько дней назад, чтобы с Меногиасом и Бонанас поболтать, похоже, о прибытии Греты. Впрочем, Сяо и не собирался туда возвращаться — сразу свернул к своей комнате. Ему приходилось волею случая проводить часа по два-три от ночи в комнатах других Хранителей, и после каждого подобного раза возвращение в свою ощущалось отрывом от всего мира, и дело было далеко не в общей умиротворённости или замерзания времени в четырёх стенах — в целом из-за настойчивого осознания, что за этот год комната нисколько не стала выглядеть жилой. Если у других под неровную ножку кровати были запиханы сложенные вчетверо бумажки, из-за письменного стола, приставленного к окну и заваленного книгами и свитками, сиротливо и обездолено выглядывали пустые ярко-красные конверты, оставшиеся после празднеств по случаю дня рождения, Праздника весны или Середины осени, подоконники заставлены крохотными горшками — бывшими винными кувшинами, спиленными под горлышком — с помершими хризантемами или орхидеями, то у него разве что обломки старого меча собирали пыль на письменном столе да из-под подушки выглядывала неровная записка от Тун Цюэ. Походную сумку он пихал под кровать, чтобы лишний раз её не видеть, а копьё неизменно пристраивалось к стене у входа в комнату, чтобы к ночи поддаться усталости и скатиться на пол с оглушительным скрежетом, от которого у спящего душа тело покинет. Совсем некстати — а может, совершенно в нужный момент — ему вспомнилась собственная комната на постоялом дворе Цинцэ: пустые винные кувшины, то стоящие рядком на краю стола, то скатившиеся на пол, нескончаемые бумаги, брошенные в углу грязные одежды, которые он ленился отнести в стирку, аккуратная стопка книг и поэтических сборников, которые Венти притащил с первого этажа и к которым так и не притронулся, всякая мелочь вроде гребней и лент для волос, камень из Мондштадта и горка сухих и горьковатых персиковых косточек в глиняной миске размером с ладонь. Он не хотел даже мысленно называть это место домом; пускай у пропитанного зелёной романтикой юнца комната на постоялом дворе будет размыто вырисовываться за мутноватым флёром притягательной и самой сокровенной мечты, Сяо видел в ней ничего кроме набившей оскомину оторванности. Постоялый двор был лицом долгих странствий и поиска чего-то недостижимого; чего-то, что каждый устанавливал для себя сам. Сяо надоело странствовать задолго до того, как он попросился в ученики в Усадьбу Ночи. Сумка с вещами отправилась под кровать одним небрежным броском — Сяо разберёт её, в лучшем случае, через пару дней. Усталости, как таковой, он не чувствовал, так что мысль, проскочившая в его голове в тот же миг, что он очутился на пороге обители Хулао, вновь зазвенела тонкими колокольчиками за ухо, и он обернулся чёрным дымом, не сводя взгляда с голых стен собственной комнаты. В столице Ли Юэ пахло стоялой водой и отбросами — шлюзы в сточных трубах закрыли через некоторое время после начала засухи, но теперь, поговаривают, внутри завелись крысы, толстые и длиннохвостые. Не следовало, конечно, полагаться только на слухи, но и ждать, пока эти звери достаточно осмелеют, чтобы выбираться на улицы и пугать своим видом простых людей, не стоило; около ворот, разделяющих террасу Юйцзин и лестницу к главной улице, Сяо заприметил изнывающего от безделья Миллелита, которому тут же передал наказ открыть шлюзы и вычистить трубы. Поскольку Адепты стояли во главе исполнительной власти в Ли Юэ, отдавать такие распоряжения он мог и без вовлечения господина Моракса, так что Миллелит, назвавшийся именем Мао Жуй, поспешил к своим товарищам, чтобы передать задачу. О том, что он бросил свой пост, Сяо предпочёл умолчать. Нахмурился только, глядя Миллелиту вслед, и развернулся к лестнице. По сложившейся расстановке пост у зернохранилища занимали Сяо и Тун Цюэ — в этот раз его заменял Меногиас, обычно находящийся в Доме собраний в личном пользовании господина Моракса. Он перебирал документы, составлял разного рода списки, подготавливал указы и занимался чем-то настолько секретным, что ему не было позволено даже упоминать какое-то дело в присутствии Хранителей, не говоря уже о простых жителях Ли Юэ. Сяо не лез, а Тун Цюэ при каждом удобном случае пытался его споить и выведать все тайны Дома собраний — безуспешно. Сейчас Меногиас хмурился, сосредоточенно глядя на Ло Фу, не отрываясь, пока тот распалялся гораздо сильнее обычного. Даже Тун Цюэ, обычно не проявляющий к его речам слишком явного интереса, теперь выпрямился на верхней ступеньке и нервно постукивал когтями по потрескавшемуся камню. Под ногами заскрипела крупная пыль, когда Сяо прибавил шаг. — Люди борются за горстку риса, а вы, доблестные и благородные Адепты, стоите здесь и сторожите последнюю еду, как цапли! Какое чудовищное бессердечие! Ло Фу нагнулся к земле и подобрал отколовшийся от нижней ступеньки камень, явно не решаясь подходить ближе. — Ещё во время войны проявили свою жестокую натуру, а теперь молчать собираетесь?! Ло Фу замахнулся. Камень пролетел пару секунд и с громким треском врезался в ступеньку под ногой Тун Цюэ — тот даже не пошевелился, но Сяо по напряжённым плечам видел, насколько сильное того раздирало желание подняться и хорошенько проучить старого пьянчугу с, если верить сплетням Индариас, извращёнными наклонностями. — Ло Фу, — позвал Сяо старика, и Тун Цюэ с Меногиасом резко развернулись на голос. — Просто так горло драть надоело, решил пристать к Хранителям Якса? По правде говоря, Сяо ожидал, что старик смутится, пробормочет что-то невнятное, но наверняка оскорбительное, а затем ретируется, чтобы Тун Цюэ смог начать ломать комедию о небывалой тоске, которая одолела его за два дня разлуки. На деле же его шиди на краткий миг распахнул глаза широко, завидев его, и резко отвёл взгляд к Ло Фу — покрывало внимания вполне мог перетянусь на себя Меногиас, который отчего-то прикрыл глаза и в неясном разочаровании опустил подбородок. Ло Фу скривился. — Ещё бы, — прошипел он. — Помню тебя. Господин Хоу рассказывал. Что, хорошо тебе в прислужниках Архонта ходить? Ничего, это всё до поры до времени, а как же, всегда ведь таким был! Надоело в учениках сидеть — предал и убил своего благородного наставника, а как главенство Цинцэ наскучило, то тут же народ свой продал этому!.. Из-за таких, как ты, Ли Юэ и стоит на пороге гибели! Тун Цюэ попытался встать, но Меногиас стремительно уложил ладонь на его плечо и толкнул обратно на ступеньки. Сяо видел это краем глаза, не до конца понимая, что должен чувствовать от подобных речей. По горлу досада растекалась, с лёгким раздражением в груди сливаясь — старик извратил всё, что только можно было, но и оправдываться перед ним нельзя. На них и без того с недоверием поглядывали уборщики, в ночи собирающиеся в тени крыш и каменных стен, телеги с обёрнутыми в холст фигурами по мостовой таскающие — от окутавших Ли Юэ событий народ почти перестал доверять Адептам, и пускай Сяо долгое время находил бессмысленным хвататься за призрачные надежды, сейчас даже крупицы уважения были сродни всему подземному золоту. — Отправляйся уже в «Дом Пяти Блаженств», — медленно проговорил он, — или где ты напиваешься обычно. Может, повезёт, и хоть один раз с женщиной сладишь. Пока три Адепта не обвинили тебя в неуважении к господину Мораксу. На щёки Ло Фу будто красную тушь плеснули — весь он загорелся от гнева, наверняка от того, что его прилюдно уличили в бессилии, но продолжать плеваться гнилью не спешил. Вероятно, понимал, что Сяо, говоря об обвинениях, совсем не шутил. Оглушительно шмыгнув носом, Ло Фу сплюнул на землю в чжане от Сяо, развернулся и поковылял вниз по улице — именно там, на границе торгового и бедняцкого районов, скрывалась в сени шелковицы покосившаяся харчевня, едва ли напоминающая «Дом Пяти Блаженств». И всё же именно там поздними вечерами собирались те жители Ли Юэ, у которых ещё были деньги, которые не жалко обменять на отвратительное во всех отношениях пойло. Сяо всё задавался вопросом, как вообще может называться так настолько захудалое место, больше похожее на место сборищ сводников с полунагими танцовщицами или музыкантками, закоренелых пьянчуг и людей, которые даже слово «благородность» произнести едва ли смогут, не говоря уже о следовании правилам приличия. Меногиас, проникшись винной тягучестью одного вечера, произошедшего несколько месяцев назад, сказал, что пять блаженств — деньги, долгая жизнь, хорошее здоровье, высокая должность и много детей — как будто распределяются между жителями торгового и бедняцких районов: первым достались деньги, здоровье, долгая жизнь и должность, а вторым и огромной кучи детей достаточно. Не просто достаточно — радуются, словно ничего важнее в жизни и не сыскать. — Не надо было тебе встревать, — проговорил медленно Меногиас, когда Сяо приблизился. — Поорал бы и ушёл. А теперь… кто знает, что он там своим друзьям по выпивке расскажет. Тун Цюэ фыркнул без особенного веселья и сгорбился. — Всё равно ему никто не поверит. Вон, каждый день орёт, и что-то я не вижу толпу возмущённых. — А ты так сильно хочешь её увидеть? — спросил с небольшой долей скепсиса Меногиас, опершись локтем о согнутое колено и уложив голову на кулак. Даже так, протирая одеждами ступеньки, он отчего-то сохранял ту самую возвышенность Адепта, о которой говорят рассказчики в харчевнях и ресторанчиках Ли Юэ. Правда, Сяо прекрасно знал, что это видимое благородство теряется в тот же миг, что горло его обжигает вторая чарка байцзю, а компанию составляет Босациус — вдвоём они почему-то неизменно превращались в юнцов. Тун Цюэ пробормотал что-то неразборчивое в ответ и чуть напрягся, когда Сяо сел рядом на ступеньку. Неясно, захотел ли он подвинуться, или его странному поведению есть другое объяснение, о котором Сяо не преминул разузнать: — Что случилось? Тун Цюэ округлил ненамного глаза, отчего лицо его приняло такое выражение, будто он собирался раскрывать пальцы веером, но вместо этого он якобы незаметно принялся ёрзать на одном месте, поправляя сбившиеся между коленей одежды. Однажды он умудрился так проткнуть ткань когтями и долго бегал за Бонанас, упрашивая её заштопать это чудовищное недоразумение. — Ничего не случилось. С чего ты взял, что что-то случилось? Всё просто отлично! Сяо, не меняясь в лице, вскинул брови. За год совместной жизни он успел выяснить, что такой взгляд всегда пробуждал в Тун Цюэ очевидное неудобство от осознания, что Сяо прекрасно понимает, что ему врут в лицо, и неизменно вываливал всё на духу. Но в этот раз он продолжил молчать — только голову повернул к спуску с холма, где, если чуть сгорбиться и навалиться плечом на товарища слева, можно разглядеть крохотный кусочек портовой пристани, забитой кораблями, которые уже давно не вставали с якоря. — Он попросил господина Моракса одолжить ему ритуальную курильницу, — вздохнув, заговорил за него Меногиас и тут же получил возмущённый тычок локтем под рёбра. У него даже лицо не изменилось — всё такое же скучающее и отстранённо-задумчивое. — Тот, само собой, спросил, зачем она нужна. Ну, и… Ответ его не слишком обрадовал. Сяо нахмурился. — Не понимаю, — чуть качнул головой он. Тун Цюэ издал раздосадованное мычание и задрал подбородок. — Господин Моракс против этой идеи с ритуалом, — жалобно протянул он. — А когда я спросил, почему, то сказал, что хочет, чтобы ты к нему зашёл по приезде. Прости меня, шисюн, просто такая курильница только у него и осталась! Все остальные после войны потерялись или ушли под землю вместе с городом!.. Сяо медленно повернул голову к спуску с холма, слепо вперившись в изогнутый ствол абрикосового дерева — оно было здесь в тот момент, когда строился город, и из-за воссозданных лестниц и пешеходных троп искривилось. Шумно выдохнув, он протёр лицо руками и резко поднялся на ноги. — Не вини себя, — пробормотал он, не глядя на Тун Цюэ. Тот, смутившись, пробурчал что-то неразборчивое. — Что-то нужно ещё подготовить? Тун Цюэ замотал головой, глядя на него снизу-вверх, а затем подскочил и схватился обеими руками за его локоть. — Шисюн, ты пойдёшь к нему прямо сейчас? Останься с нами, тут скоро Миллелиты на смену придут, а мы хоть поболтаем! Ты даже не рассказал нам, что в Мондштадте делал! Он услышал хмыканье — Меногиас, конечно же, сразу понял, что Тун Цюэ попросту попытался отсрочить неизбежный разговор с господином Мораксом, который, как догадывались все трое, окончится одним только расстройством. Давно следовало научиться принимать мысль, что разговор с недовольным чем-то драконом так или иначе обратится практически тщетными попытками доказать свою правоту — и всё же Сяо исправно спотыкался об один и тот же камень, когда напрочь забывал, с кем именно ему приходится иметь дело: где-то под ключицами теплилась непоколебимая вера, что после пары простых доводов господин Моракс согласится со всем, о чём бы они не говорили. Он медленно опустился обратно на ступеньки, дождался, пока Тун Цюэ примет удобную позу, растёкшись по его левому боку, и приступил к рассказу. Получился он довольно кратким, ведь за эти два дня произошло не так уж и много событий, чтобы речь с губ стекала бесконечным ручьём — ещё и встречу с драконом искромсал до случайной встречи и достаточно мирного разговора, ведь признаваться, что его за полминуты едва не размазали по земле, отчаянно не хотелось. Быть может, Меногиас прекрасно понял, о чём именно Сяо умолчал — и пускай; он был не из того сорта, что языком молоть любят. — А мондштадцы от нас сильно отличаются? — спросил Тун Цюэ под самый конец, когда персиковое солнце разлило по земле желтоватый сок, а двое Миллелитов свернули с тропы, ведущей к порту. — Сильно, — задумчиво протянул Сяо, разглядывая пока ещё крошечных стражей. — Готовят яичницу с жидким желтком, а протыкать его у них не принято. Тун Цюэ скривился. — Странные, — ворчливо протянул, — так ведь в сто раз вкуснее, когда с рисом мешаешь. — Они не едят рис. Меногиас вскинул брови и опустил чуть удивлённый взгляд на трещину в ступеньке под его ногами. — Как так?! — вскинулся Тун Цюэ и задрал подбородок, чтобы с Сяо взглядами пересечься. — Это же главное самое! Вот ешь ты мясо острое, а если молока под рукой нет, то рисом всё заедаешь. Или у них желудки крепче наших? Сяо фыркнул. — У них еда вообще не острая. Был на ужине с ними два года назад — из всех специй только соль и чёрный перец. — Подумать только, — хохотнул слабо Меногиас, — совсем вкус не любят. И смысл во всей еде, если из специй только соль с перцем? Сяо легко пожал плечами и первым поднялся на ноги, когда к ним приблизились Миллелиты. Обменявшись скупыми приветствиями, вежливым обсуждением бессмысленных дел и такими же сдержанными прощаниями, все трое неспешно двинулись вверх по склону, почти сразу скрываясь в сени кривых деревьях и от персикового солнца, и от любопытствующих взглядов редких исхудалых прохожих. Кто-то до этого момента трудился в полях, тщетно пытаясь из почти что песчаной от засухи земли вырыть хоть что-то, что смогло выжить и прорасти за урожайный сезон, кто-то нетвёрдой походкой возвращался из того же «Дома Пяти Блаженств», а кто-то сбивался в небольшие компании и переговаривался полушёпотом об особенно наглой крысе, которая якобы кому-то обглодала пальцы на ногах. Сяо смотрел на новый Ли Юэ, и картина ему до омерзения в горле не нравилась. Невольно вспоминался Мондштадт: очередь в ресторанчик на главной площади, яичница с жидким желтком, который нельзя было протыкать вилкой, пористый серый хлеб, который совершенно точно не делали из рисовой муки, и сладкий запах утренней выпечки. Все вокруг беззаботные и до противного счастливые. — О, смотри-смотри! — вдруг схватил его за рукав Тун Цюэ и ткнул пальцем в слишком ухоженную для такой поры вывеску небольшого магазинчика с товарами для дома. — Давайте заглянем, а? Как истинной птице, Тун Цюэ нравилось всё, что блестит и плохо лежит — подобные магазинчики с ухоженной вывеской и скрипучими полами всегда привлекали его до глубины души, ведь так он мог без стыда и зазрений совести стучать когтями по глиняным тарелкам, чайным наборам из нефрита, который добывали в Чэньюй, и всякого рода украшениям, которые в жизни не купит, ведь понимает, что откроет новую сторону себя, обвесится побрякушками с ног до головы и засверкает ярче ручья в лучах полуденного солнца. Сяо его даже не пытался осуждать, ведь сам порой ловил себя на том, что в моменты изнуряющей скуки теребит подвеску с Глазом Бога и вертит её на свету, чтобы поймать взглядом отблеск бирюзы. Отчасти поэтому, наверное, он позволил утащить себя и Меногиаса в крохотную лавку, от пола до потолка забитую кухонной утварью, резными палочками для еды, винными кувшинами из высушенной тыквы, глины или фарфора, расшитыми полотенцами и прочей мелочёвкой. Из всего света — только догорающее солнце, сочащееся сквозь трещины в окне, а за прилавком, сгорбившись, протирал рукавом пыль седой и сморщенный старик с тонкими длинными усами, прорастающими точно под носом. Он подслеповато щурился, когда поднял голову, чтобы взглянуть на неожиданных посетителей, и слишком бодро для своего возраста подскочил с места, признав в троице кого угодно, но не простых доходяг. — Благородные господа ищут что-то особенное? — тут же спросил он, подходя ближе. Тун Цюэ, смущённо хохотнув, неглубоко поклонился. — Да мы, дедушка, просто взглянуть хотели, — заговорил он вкрадчивым полушёпотом, словно боялся рассердить хозяина лавки своим ответом. — Каждый день мимо проходим, а зайти как-то не решаемся! Старик легко рассмеялся; смех у него скрипучий, но почему-то в то же время добрый. Сяо тут же решил для себя, что этот дедушка был похож на тех, кто в Цинцэ выгуливали птиц в клетках и играли в го за столиками напротив постоялого двора. В моменты особенно тяжёлой победы они точно так же заливались, беззлобно подшучивая над соперником, который от бессилия и разочарования готовился бросаться в подтрунивающих зрителей обувью. — Тогда смотрите, господа, да повнимательнее! Вдруг найдёте что-то для себя. Тун Цюэ с готовность кивнул и прилип к шкафу с винными пиалами. Меногиас бесшумно исчез за стеллажом с бумажными фонариками разной формы и цветов, и Сяо внезапно осознал, что остался в этой лавке в гордом одиночестве. Конечно, он мог присоединиться к кому-нибудь, но предпочёл безыдейно слоняться от товара к товару в надежде, что взгляд зацепится за что-то интересное. Краем глаза поглядывал за стариком, в присутствии гостей вмиг позабывшем о протирании пыли рукавом достаточно бедных одежд то ли серых, то ли коричневых цветов — сейчас он расставлял чайники на полке у самого прилавка, чтобы они выглядели посолиднее. Обычно, когда они заходили в подобные лавки, Тун Цюэ вполне мог пропасть и на час, и на два — зная его любовь к подобной мелочёвке, от винных пиал им с Меногиасом придётся оттаскивать его руками и ногами, и Сяо уже мысленно готовился в этот раз заняться тем же, пока не остановился у дальней стены. Четыре вертикальных свитка в ряд — наверняка продавались комплектом, ведь не было никакого смысла в выборе чего-то одного, ведь с каждой картины на него глядели благородные растения. Гибкий, прямой бамбук с узловатыми чашками, совершенно не похожий на настоящий, но отчего-то кажущийся живым острыми и тонкими листьями. Желтоватые хризантемы, присыпанные первым снегом, слишком пышные для того, чтобы расти в лесу, но по какой-то причине дикие. Тонкие стебли нежно-розовых орхидей, обычно одиночки, но с картины пестрящие кучностью и единством. Ярко-красная слива, изломанная и кривая, напоминающая прутья драконьей клетки, но в то же время изящная и благородная. Сяо представил, как четыре свитка растянулись на голой стене в его комнате обители Хулао, и подумал, что такая покупка абсолютно бесполезна, но отчаянно необходима; будто благородные растения с лёгкостью составят конкуренцию цветочным горшкам из винных кувшинов с отпиленным горлышком, ярко-красным пустым конвертам, оставшимся после праздников, и сложенной вчетверо бумажкой под короткой ножкой кровати. Под картинами будет валяться груда из скомканных нижних одежд, сверху которой лениво раскинется пожелтевший от солнечного света веер, который ему и не принадлежал никогда, но несколько месяцев лежал на столе в комнате постоялого двора. — Сколько это стоит? — спросил он и всеми силами заставил себя не дёрнуться, когда из-за плеча бесшумно вылез хозяин тёмной лавки. — О, благородный господин обладает изысканным вкусом, — с явным одобрением закивал дедушка. — Этот старик согласится отдать все четыре картины всего за пятьсот монет. — Сколько?! — воскликнул откуда-то с дальнего конца магазинчика Тун Цюэ и уже через две секунды оказался рядом — только воздух засвистел. — Да эта мазня и медяка ломанного не стоит! Сяо вскинул брови, но промолчал — в искусстве торговых переговоров он не был силён, так что малодушно положил такое нелёгкое дело на плечи своего шиди. — Молодой господин должен понимать, что цена этих картин и без того ниже, чем должна быть, — достаточно миролюбиво, но с долей старческой укоризны ответил хозяин лавки. — Вы взгляните на игру цветов, на эти линии! Тун Цюэ фыркнул. — Да я такие же видел у старьёвщика в бедняцком районе. И он продаёт их в три раза дешевле! Он подхватил Сяо под локоть и вздёрнул подбородком, отчего лицо его приняло выражение, какое обычно возникает у избалованных отпрысков богатых семей — слегка надменное и снисходительное. Старик смотрел на него взглядом особенно неопределённым, будто он понять не мог, как в какой-то лавке бедняцкого района могут продаваться такие же картины; у Сяо в голове промелькнула навязчивая мысль, что этот дедушка вполне мог нарисовать четыре благородных растения сам. — Пойдём, шисюн, вот у старьёвщика и купим тебе картины. Даже если старик и рисовал эти картины сам, понимание, что единственные его покупатели за вечер — а может, и всю неделю — вот-вот уйдут без намерения возвращаться в ближайшем будущем, заставило его встрепенуться и мелко замахать руками: — Ладно-ладно, сколько дадите? Тун Цюэ, продолжая держать Сяо за локоть, окинул картины оценивающим взглядом. Сяо даже стало отчасти стыдно говорить, что с самого начала поинтересовался стоимостью, чтобы зайти позже — на следующий день или через пару-тройку, когда время свободное будет. Он попытался отстраниться, чтобы самым незаметным способом намекнуть Тун Цюэ, что пора остановиться с тренировкой навыка торговли, но тот только притянул его ещё ближе. — Двести моры, — произнёс он уверенно, и старик ахнул так, будто вот-вот испустит дух. — Двести?! Молодой господин, вы меня прямо-таки пытаетесь ограбить! Триста пятьдесят, не меньше! — Двести семьдесят, и я ещё возьму вон ту пиалу для вина. — Тун Цюэ ткнул пальцем куда-то за спину, явно имея в виду какую-то конкретную пиалу, но из-за того, как он на неё указал, совершенно невозможно было понять, о какой конкретно он говорил. Там, куда он ткнул пальцем, стоял шкаф с винными кувшинами из высушенной тыквы. Впрочем, старик и не собирался вдаваться в подробности — прищурился только и медленно кивнул. — Ваша взяла, молодой господин. Хорошо торгуетесь. Видно, знаете цену деньгам. — Кстати, о деньгах, — всё же вклинился в разговор Сяо, отстраняясь от Тун Цюэ. — Их я с собой не взял. И Тун Цюэ, и старик воззрились на него неопределёнными взглядами, вот только если у первого в глазах промелькнуло нечто скептическое, то второй явственно готовился ворчать до самой ночи. И всё же шиди пихнул его кулаком в плечо и рассмеялся: — Не проблема, шисюн, я заплачу! Дедушка, а дайте-ка мне вон ту пиалу!.. Меногиас, всё время разговора изображавший ветошь и рассматривающий простецкую треугольную шляпу из бамбука на одной из полок, проследил за удаляющимися к прилавку Тун Цюэ и стариком и легко повёл плечом. Сяо заметил бы это, не раздумывай он, что обязательно отдаст несчастные двести семьдесят моры в тот же миг, что они вернутся в Хулао. Из лавки они вышли уже через пару минут: Сяо — с четырьмя свёрнутыми свитками, Тун Цюэ — с пиалой, а Меногиас — с бамбуковой шляпой. Впрочем, Меногиас всегда проявлял некое щегольство; новые одежды пополняли его коллекцию чуть ли не каждую луну, и некоторые комплекты почти ничем не отличались от предыдущих — может, разве что вышивка на поясе была выполнена чуть другим стежком. Те ханьфу, которые он переставал носить то ли потому, что перестали нравиться, то ли потому, что надоедали, он отдавал другим Адептам, которые могли похвастаться схожим ростом и строением тела. Сяо понятия не имел, откуда Меногиас достаёт мору для подобного увлечения, но не спрашивал — знал, что получит до того пространный ответ, что думать будет над его подлинным значением ещё дня два. У Дома собраний они остановились. Сяо протянул свитки Тун Цюэ и отступил на шаг. — Оставишь их у меня, пока я с господином Мораксом общаюсь? — спросил он, и Тун Цюэ с готовностью, но достаточно понуро угукнул. — Шисюн, ты давай поскорее, ладно? — заговорил тот, переложив свитки с картинами в руках так, чтобы сжимать их подмышкой. — Мы попробуем какой-нибудь ужин придумать, ну, чтобы твоё возвращение отметить. Сяо фыркнул, но совершенно беззлобно. — Меня не было два дня. — Ай-я, — скривился и махнул рукой тот, — это вообще неважно. Картины твои я оставлю, а нас ищи на кухне. Сяо угукнул и медленно кивнул, и Тун Цюэ с Меногиасом растворились в разноцветных вспышках. Оглядев полупустым взглядом то место, где они только что стояли, и кивнув заглядевшемуся на него юноше, чтобы тот в следующий миг ойкнул и пристыженно отвёл взгляд, он развернулся к Дому собраний — то окно, за которым скрывались покои господина Моракса, сейчас не показывало чуть сгорбленный силуэт. Если в этом году будут праздновать Чуньцзе, всё здание обвешают яркими красными фонариками с жёлтыми кисточками; со стен будут кричать пожелания благополучия и богатства такого же цвета таблички, а вдоль торговой улицы растянется парад с танцами и огромным бумажным драконом длиной в десяток чжанов, а то и больше. В прошлый Праздник весны он и сам не понял, как в какой-то момент потерял остальных Хранителей и обнаружил себя за спиной Меногиаса, покупающего жареные в специях каштаны; обычно такие продавали летом, но им удалось каким-то образом отыскать палатку на окраине города, за которой женщина лет сорока на вид сосредоточенно жарила орехи в чугунном чане, почерневшем от частого омовения маслом. Сяо не знал точно, почему именно раздумывал о Чуньцзе и Меногиасе всё то время, что поднимался по лестнице главного входа в Дом собраний: то ли всё дело скрывалось в том простом факте, что Ми Ну работал с господином Мораксом, а хризантемы начинали чахнуть от холода, то ли он попросту соскучился по ощущению праздника вокруг него. Как бы печально не обстояли дела, Чуньцзе среди всех праздников выделялся непоколебимой беззаботностью и ощущением, будто совсем скоро любое дело пойдёт на лад. В коридоре Дома собраний он пересёкся взглядами с Тяньхэн Хуалань. Та вежливо поклонилась ему за долю секунды до того, как Сяо кивнул, но никакого разговора не вышло — признаться, он не так уж и старался отыскать хоть одну тему для праздной болтовни, ведь он вернулся в Ли Юэ больше двух часов назад, господин Моракс ждал его точно так же, как и Хранители на кухне обители Хулао. Он едва не забыл постучаться, а когда услышал спокойное приглашение войти — не сразу толкнул дверь. Господин Моракс всё так же сидел за рабочим столом, но, в отличие от прошлого раза, сейчас едва по нему не растёкся. Он, опершись локтем о внушительную стопку неаккуратно лежащих бумаг и уложив на раскрытую ладонь голову, задумчиво водил кистью по какому-то черновику, безжалостно замазывая все плотно стоящие друг к другу иероглифы чёрной тушью. Волосы он распустил, судя по их взлохмаченности, довольно давно — фигурная заколка и крепёж в виде тонкой иглы лежали отдельно друг от друга рядом с тушечницей. Под его глазами, обычно похожими на два солнца, пролегли круги цвета разводов на грязном окне, и Сяо осознал, что выбрал совершенно неподходящее время, чтобы явиться у порога его покоев. Он церемонно поклонился, решив отложить свои привычки на более поздний срок. Некоторые свечи в подсвечниках почти полностью истаяли и плакали горячим воском на пол, а в голове почти сразу поднялся плотный туман от истлевшей всеми благовониями курильницы — теперь в носу стоял слабый, но всё ещё неприятный запах пепла и раскалённого железа. — Подойди, — поманил его господин Моракс, слабо подняв руку тыльной стороной ладони вверх, и Сяо тотчас приблизился. — Взгляни на это. Он подтолкнул к нему лист, который старательно замазывал тушью, но Сяо, склонившись над столом, всё ещё мог увидеть несколько цепочек иероглифов в нижней половине страницы. Цельные предложения почти не встречались, а потому каких-то внятных мыслей он выцепить не мог — разве что фразы о развитии торговли и возобновлении проведения культурных мероприятий. Наверное, это была какая-то речь, но в этом знании было мало толка. — Ми Ну написал, — заговорил вновь господин Моракс, когда Сяо нахмурился. — Думал, что людям нужно, чтобы я речи им читал с террасы. Смешно! Сяо внимательно оглядел его лицо, со всей старательностью пытаясь отыскать причины такого странного поведения. Господина Моракса за этот год он запомнил как правителя, путанностью и витиеватостью речей которого с лёгкостью можно обеспечить себе несколько часов глубоких размышлений. Пускай сейчас смысл его слов совсем не избегал понимания, тоны оставались едва различимыми под тяжело движущимися губами, как будто даже это действие требовало слишком много сил. Потом Сяо опустил взгляд на пол, где среди сбившихся одежд чернел бок пустого винного кувшина, и всё встало на свои места. — Вы пьяны, господин Моракс. Тот протяжно угукнул и тяжело подтащил к себе злосчастный лист бумаги. Подобрав кисть, которая, хоть и была оставлена на краю тушечницы, скатилась на стол и испачкала дерево брызгами чёрного, он заново принялся водить почти иссохшей кистью по странице, и Сяо осторожно перехватил его за рукав. — Я думаю, вам следует отдохнуть. Где вы обычно спите? Я провожу. Господин Моракс несколько секунд сидел неподвижно, едва ли отводя взгляд от складок на рукаве, где его придерживал Сяо, а затем чуть качнул головой и доверительно приподнял подбородок. — Ты знал, — полушёпотом заговорил он, — что покойный бог Чэньюй принял закон, по которому смертным запрещалось его касаться? Провинившимся отрубали правую руку. — Это вы так просите меня вас не трогать? — Нет. — Господин Моракс первым попытался подняться, и Сяо, продолжая его придерживать, позволил ему опереться о своё плечо и окружить запахом цветочного вина. Так абрикосово-сладко мог пахнуть только османтус. — Вспомнилось. Сяо ждал, что господин Моракс сам проводит его до места, в котором он обычно спит; если из народа Ли Юэ его едва ли кто видел за пределами Дома собраний, нетрудно было рассудить, будто спит Гео Архонт где-то рядом — в соседней комнате или дальше по коридору. Но господин Моракс не двигался — лишь всё сильнее наваливался на Сяо и задумчиво разглядывал собственный рабочий стол. — Куда мне отвести вас? — решил спросить Сяо ещё раз и почувствовал лёгкое движение плеча, словно им попытались пожать. — Куда-нибудь. Вряд ли Сяо в одночасье стал мастером в распознавании чужих эмоций, но голос господина Моракса звучал несколько смиренно, будто ему в самом деле было всё равно, куда его отведут и что произойдёт дальше. У вина или пары чашек байцзю было такое свойство — они всегда вытаскивали какую-то часть тебя, которую ты в трезвом уме предпочёл бы спрятать поглубже. И Сяо прямо сейчас вполне мог спросить снова, где располагались спальни Гео Архонта, но начинал подозревать, что таких не было вовсе; что силуэт господина Моракса был недвижим в окне его покоев Дома собраний не из-за задумчивости, охватившей всё нутро во время работы, а от простого сна прямо за столом — лишь бы не уходить далеко, ведь какая-нибудь срочность может настигнуть в любой момент. Сяо часто засыпал над бумагами в Цинцэ, но из-за простой усталости. Тогда он вспомнил проблеск золота в ночи над Заоблачным пределом — тогда он выпил вместе с Хранителями, а потому наутро подумал, что ему показалось, но ведь не мог ему почудиться господин Моракс в обличье дракона, когда не было ни единого повода задуматься о нём хоть на краткий миг. Сяо посчитал, что где-то в горах может отыскаться пещера, в которой правитель Ли Юэ держал запертой за семью печатями свою обитель, но напрашиваться не смел. И у него оставалось одно место, в которое он мог привести господина Моракса отдохнуть от бесконечной череды работы. — Хорошо, — наконец, сказал он и утянул их обоих в чёрный дым. Тун Цюэ оставил четыре картины на его постели — Сяо заметил это уже после того, как усадил господина Моракса на край бамбуковой кровати и услышал скрип бумаги. Он прекрасно видел, с каким интересом разглядывают его комнату, и не говорил ничего, пока доставал свитки и откладывал их в сторону, прежде чем помочь улечься. — Здесь пусто, — произнёс слегка неосознанно господин Моракс, позволяя укрыть себя. Сяо оставалось только облегчённо вздохнуть, что так и не застелил постель перед тем, как отправиться в Мондштадт, а потому ему не пришлось вытаскивать, помимо свитков, ещё и одеяло. — Я купил картины, — пробормотал он, подбирая свитки, а затем качнул головой. — Тун Цюэ купил. Я не взял денег. Господин Моракс глубокомысленно хмыкнул, внимательно наблюдая, как Сяо один за другим разворачивает свитки и вывешивает узкие вертикальные картины на стену — в неё были вбиты пустые гвозди, наверняка оставшиеся от предыдущего жителя комнаты; висели они не на одном уровне, а потому получившаяся композиция из изображений четырёх благородных растений казалась совсем уж неуместной, привлекающей слишком много внимания. Но Сяо отчего-то нравилось отсутствие порядка — чем-то напоминало увядшие орхидеи в винных кувшинах со спиленным горлышком или упавшие за стол подарочные конверты ярко-красного цвета. — Ты не передал Лао Вену письмо, — забормотал на грани дремоты господин Моракс, и Сяо пришлось повернуться к нему лицом и поклониться. — Он… спит, господин Моракс, — произнёс он тихо. — В своей обители, скорее всего. Но я бы сразу передал ему ваше письмо, если бы с ним встретился. — Знаю. Сожги его. Уже открывший было рот Сяо, чтобы заговорить об обряде «Странствие по снам», нерешительно замер дыханием и медленно сомкнул губы. Он осторожно выпрямился, опуская руки, и отчего-то нервно сжал пальцами рукава одежд изнутри. — Сжечь? — глуповато переспросил он, и господин Моракс угукнул. — Оно больше не имеет значения. Считай его существование… сентиментальным порывом. Господин Моракс перевернулся на левый бок, отчего Сяо был вынужден смотреть в его спину. Впору счесть разговор оконченным, но следующие слова заставили его позабыть, что он собирался попрощаться и бесшумно покинуть комнату: — Поэтому я хочу, чтобы «Странствие по снам» проводил не ты. Сяо нахмурился. Он поймал себя на том, что требовательным взглядом сверлит скрытые тремя слоями одежд лопатки господина Моракса, пока под ключицами что-то резким рывком падает к животу. — Не понимаю, — выдохнул он, всеми силами стараясь сделать так, чтобы голос его не звучал слишком растерянно, но он явно провалился — последний слог беззвучно смешался со спёртым от закрытого окна воздухом. Господин Моракс шумно выдохнул, будто весь разговор ему порядком надоел. — Сентиментальные порывы, — с лёгким раздражением произнёс он, и именно здесь Сяо следовало извиниться, поклониться и ретироваться, но он продолжил стоять на месте, словно гость в чужих покоях. — Боюсь, ты потеряешь голову, когда встретишься с ним. — Я не… — Сяо замолк, когда осознал, что неосознанно повысил голос. — Я не потеряю голову, господин Моракс. — Тебе напомнить, как ты заявился в Дворец Гуйли без приглашения с незнакомкой из Мондштадта, чтобы потребовать помощь Хранителей Якса? Или как ты в тот же вечер проник в его покои со слишком очевидными целями, чтобы я о них сейчас говорил? — скучающе поинтересовался тот, и голос его стал совсем уж тихим и неразборчивым. — Ты потеряешь голову. И вместо тебя отправится Тун Цюэ. — Тун Цюэ? — эхом отозвался Сяо, совершенно позабыв, что собирался упрямо и настойчиво утверждать, что господин Моракс совсем извратил изначальную картину происходящего, что ничего он не требовал и никаких целей не преследовал. На какое-то мгновение он и вовсе позабыл, с кем разговаривает, но такое происходило с ним довольно часто, просто сейчас наступило совсем не то время, чтобы упускать из внимания такие детали. Господин Моракс угукнул. — Вы друг друга дополняете. И заменяете, когда нужно. И в этом вопросе я доверяю способностям Тун Цюэ больше, чем твоим. — Что это значит? — Что мне три тысячи лет, и я знаю, что сейчас происходит. — Голос господина Моракса окреп, словно сон принялся ускользать от него точно так же, как и душный флёр вина из османтуса. — Ты не удержишься. А теперь оставь меня. И сожги письмо. Сяо только собирался спросить, что слова господина Моракса означали, но одёрнул себя. Стиснув зубы так, что челюсти заболели, он наклонился, вытащил письмо из сумки под кроватью и быстро покинул комнату. В груди отчётливо клокотало, и он совсем не хотел разбираться, почему именно: от злости, раздражения после произошедшего разговора, почти детской обиды, что его способностям не доверяют, что его обвиняют в чём-то, что и не собиралось случаться. Коридор слишком быстро сменился видами заднего двора бывшей школы Хулао, и нужно было лишь пройтись по дорожке из сероватых камней, чтобы добраться до кухни, где наверняка опустошали уже который кувшин с байцзю Хранители — и всё же Сяо остановился возле факела из камня, выросшего из земли, и стиснул несчастный свиток. В другое время он не стал бы этого делать, но свободная рука оборванным движением развязала золотую нить, и в следующий миг перед Сяо открылись чёрные иероглифы — аккуратные и чёткие, точно такие же, как в официальных документах. «Венти, Искренне прошу прощения, что долго не связывался с тобой. Даже мелкие дела могут растянуться на многие луны кропотливой работы. Если твоя дорога приведёт тебя в Ли Юэ — буду рад даже короткой встрече. Жду скорого ответа, Моракс P.S. Вечера наполнены запахом османтуса в широкой пиале. Вкус не изменился за это время, но я стал замечать, что ни с кем не могу обсудить это приятное обыкновение. Надеюсь, ты убедишь меня в обратном.» Задержав полупустой взгляд на нижней части письма, Сяо смял свиток и бросил его в огонь — тот принялся пожирать тонкую бумагу, сначала пролив на неё тёмно-коричневый свет, а затем обуглив её и обратив пеплом. Наблюдая, как аккуратные и чёткие иероглифы тают воском свечи, Сяо отчего-то почувствовал странное облегчение, и это ощущение казалось неправильным, словно он не должен испытывать что-то подобное, когда господин Моракс в личном письме говорил о чём-то, что никогда не позволял себе упомянуть в кругу Адептов или простого народа Ли Юэ. Смущающая и в какой-то степени смиренная надежда на встречу, терзающие воспоминания о прошлом — не должен был Сяо чувствовать облегчение, но почему-то всё обстояло совершенно наоборот. Когда огонь добрался до деревянного остова свитка, Сяо повернулся к факелу спиной.