Свойство времени

Все разговоры умолкли, как только Сяо пересёк порог кухни. Все Хранители смерили его взглядами, в которых и не думали гаснуть угольки былого веселья, и в следующий миг, не сговариваясь, Босациус достал из-под стола сразу две литые чарки, а Меногиас наполнил их прозрачной байцзю до краёв. Немного жидкости, пахнущей так, что глаза слезились, пролилось на пальцы, но Сяо не слишком обратил на это внимание — молча выпил залпом сначала одну, потом вторую чарку, и только затем сел за стол по левую руку от Тун Цюэ — тот сразу же пододвинул к нему миску с чем-то, что по вкусу сильно походило на острую капусту. — Рассказывай, Цзинь Пэн-а, — заговорил Босациус, дважды хлопнув едва успевшего усесться Сяо по спине широкой ладонью. Обычно, когда он так делал, у любого подкашивались ноги, а с языка срывался рваный выдох — в этот раз выпитая байцзю едва не попросилась обратно. — Что именно? — пробормотал он, чувствуя, как по груди растекается обжигающее тепло и от выпитого, и от съеденного; от него и жгучее раздражение совсем иссякло, словно Сяо и не влетал в крохотную кухню, весь пропахший дымом сожжённого письма. — Ну, как разговор с господином Мораксом прошёл, — протянул Босациус, словно выбирал из нескольких тем, что ему хочется услышать в первую очередь. — И про Мондштадт, конечно. Цюэ-диди нам немного рассказал, но, считай, и сам ничего не знает! Тун Цюэ сощурился, и взгляд его стал недобрым. — Не знаю я, ага. Да если бы не я, думал бы сейчас, что шисюн до конца следующей недели в Мондштадте будет! Сяо устало потёр переносицу. Он достаточно давно догадался, насколько сильно Тун Цюэ может оскорбиться, если на его недостаточное знание укажут, но вот истинные причины, почему Босациус продолжал как будто невзначай говорить об этом, оставались для Сяо настоящей загадкой; может, Фу Шэ получал истинное удовольствие от реакции их шиди, или делал он это из благих соображений дать Тун Цюэ понять, что ничего страшного в этом не было, а может, он действительно не замечал таких очевидных вещей. Впрочем, размышлять об этом прямо сейчас у Сяо не было никакого желания, и он кратко обрисовал своё путешествие в Мондштадт, вновь надолго задержавшись на обсуждении столовых обычаев местных и отсутствия в их рационе риса — и если Бонанас вежливо заметила, что была бы рада попробовать их выпечку, если они делают её не из рисовой муки, то Индариас без зазрения совести назвала их глупцами, которые не знают настоящей еды. Гораздо меньше внимания отошло исследованию старого города, хотя Босациус задумчиво хмыкнул, когда понял, что на тех руинах не было ни следа призраков, что Сяо и сам посчитал странным, но счёл недостаточно важным, чтобы сильно раздумывать об этом. — А господин Моракс? — подал слегка неровный голос Тун Цюэ, когда они все выпили за возвращение Сяо домой. Его коготь на указательном пальце звонко постукивал по медной чарке. — Что он сказал про ритуал? Сяо не раздумывал ни секунды: — Мы поговорили. Господин Моракс, конечно, считает Барбатоса другом, но сейчас для него он, в первую очередь, перспективный союзник. Учитывая войну и прочее. Так что… можем взять у него курильницу и провести ритуал сегодня ночью. Пока на лице Тун Цюэ разливалось облегчение, а у остальных — понимание мотивов, которые заставили господина Моракса согласиться на проведение «Странствия по снам», Сяо всё понять пытался, почему решил соврать. Не то чтобы он не доверял Тун Цюэ — напротив, за этот год именно шиди был его надёжной опорой и поддержкой в особые времена. Возможно, это решение произрастало непосредственно из разговора с господином Мораксом, и прежде, чем соваться на кухню к Хранителям, Сяо следовало основательно подумать над всем, что ему довелось услышать — а вопросов осталось достаточно много, но один из них храмовым гонгом беспрестанно звенел в затылке: что именно означали слова о невозможности удержаться? В полусонном голосе вновь промелькнули нотки небывалой уверенности, будто господин Моракс говорил о чём-то, что уже давно свершилось — быть может, именно поэтому Сяо и соврал; хотел доказать, что совсем не похож на того, кем его представляют, пускай не раз говорил вслух и в мыслях, что не видит смысла доказывать что-то другим. — Давайте тогда я прямо сейчас за курильницей и схожу! — воскликнул Тун Цюэ, который после слов Сяо заметно воодушевился пониманием, что был близок, но всё же не подвёл его. Он встал с места, но Меногиас дёрнул его за одежды. — Фу-сюн, скажи-ка, — заговорил тот подвыпившим, а оттого невнятным и тягучим голосом, — мы с тобой плохие друзья? — Да не сказал бы, — вторил ему таким же тоном Босациус, и только тогда Сяо в голову пришла мысль, что этим двоим стоит перестать пить, если они не хотят повторения ночи в Чэньюй. Тун Цюэ сел. — А что? — Да вот, сдаётся мне, нас с тобой не очень-то и ценят, раз так порываются уйти в самый разгар вечера!.. Индариас вдруг прищурилась и протянула с нескрываемым подозрением, к Бонанас склонившись: — Шимэй, слушай, а разве не то же самое братец Ми Ну сказал перед тем, как мы все в Чэньюй спьяну отправились? — Она вдруг ахнула и посуровела. — А ведь точно! Что, опять захотелось на их плантациях две недели горбатиться? Да мне до сих пор Фу Цзинь в глаза стыдно смотреть! — Тебе-то?.. — совсем тихо произнесла Бонанас, до ушей краской залившись, будто её в лужу красной туши бросили. На самом деле, Сяо отлично помнил, как она всеми силами пыталась отвадить их от идеи наведаться к Адептам Чэньюй, а после долго извинялась перед ними за потоптанные чайные поля, которые после пьяного дружеского поединка всех против всех превратились в совсем уж неприглядное зрелище. Признаться, он и сам порой ловил себя на том, что по вечерам, проходя через главный зал Хулао, воровато выискивает взглядом Фу Цзинь, собираясь слиться с толпой и низко опустить голову в тот случай, если она вдруг решит их навестить. Благо, её легко было заметить из-за шляпы с вуалью, которой она лицо скрывала даже в кругу братьев и сестёр — правда, появлялась она в Заоблачном пределе лишь раз и незадолго до той судьбоносной ночи, которая заставила Сяо до конца дней своих ненавидеть работу в полях. — Ах, Фу Цзинь… — протянул Меногиас, расплывшись в пьяной и до сахарного скрипа на зубах приторной улыбке. Он растёкся по столу, локтем задев и свою чарку, и полупустой кувшин из-под байцзю. — Прекраснее женщины в жизни не видел, клянусь всеми Богами! Надо нам к ней наведаться! Индариас, сощурившись, медленно подняла палочки, заляпанные следами риса и старого масла. — Да я ему сейчас эти палочки… — тихо заговорила она, как Бонанас мягким, но волевым жестом опустила её руку. — Шицзе, не при свидетелях, — спокойно, а оттого не менее страшно произнесла та, и Индариас отпустила палочки. Казалось, никто из мужской части Хранителей не заметил этой крохотной сцены, и Сяо поспешил сделать вид, что тоже ничего не видел и, тем более, не слышал; лучше он изобразит ветошь, чем неосторожным словом или действием разозлит ещё больше и без того раздражённых сестёр. Впрочем, наверное, их состояние улучшится, если он поддержит их нежелание возвращаться в Чэньюй, когда воспоминания о принудительных работах на чайных плантациях ещё свежи. — А я говорил тебе познакомиться с ней, но, действительно, зачем слушать своего дагэ! — громко пробасил Босациус, взмахнув пальцем. Меногиас вдруг весело фыркнул. — Да тебя послушать, так единственный способ с женщиной познакомиться — цветы ей дарить при каждом удобном случае. Вот сам бы и знакомился, раз умный такой! — Ты!.. — вскочил Босациус, и Меногиас — вслед за ним. Они стояли по разные стороны стола, подобравшись в ожидании, когда другой шагнёт в какую-либо сторону. Сяо предусмотрительно поставил все чарки в центр стола на тот случай, если они, как в прошлый раз, заденут его во время совершенно мальчишеской беготни друг от друга. — Да все мы помним, как ты сто лет Пин цветы носил и боялся с ней заговорить! — высунул Меногиас язык, и Босациус, не удержавшись, первым бросился к дальнему от входа краю стола. Тяжёлая ткань одного из его рукавов проехалась по макушке Сяо и задела бы Тун Цюэ, не уклонись он в последний момент. Меногиас метнулся в противоположную сторону, едва не врезавшись по пути в Бонанас с Индариас, которые склонились над своими тарелками и вцепились в них так, будто собирались растворяться в разноцветных вспышках, лишь бы не терять остатки ужина. — Я позвал её на Лунную охоту! Как вы и говорили! — воскликнул Босациус, указательными пальцами всех четырёх рук ткнув в сторону Меногиаса, будто это подтверждало мысль, которую он собирался донести. Правда, Сяо так и не понял, в чём эта мысль заключалась. Он потянулся палочками к миске с закуской, которую окрестил острой капустой, и проглотил её, почти не жуя. — Ага, и не возвращались до самого пира! — вторил ему Меногиас с широченной улыбкой, успевший оказаться за спиной Сяо и вцепившийся обеими руками в его плечи, явно намереваясь отталкиваться в случае, если придётся менять направление беготни. — Интересно, чем же вы таким занимались в Яшмовом лесу? — Венки друг другу плели, — невозмутимо вставил Сяо, вспоминая встречу три дня назад, и тут же встретился взглядом с разъярённым Босациусом. Меногиас расхохотался. — Радуйся, Цзинь Пэн-а, что ты мне очень нравишься, потому что в другом случае я бы тебе ноги переломал! — угрожающе прошипел Босациус, и Сяо не смог удержаться от смешка. Он задрал подбородок, чтобы взглянуть на Меногиаса — на лице того проступила глубокая уязвлённость; впрочем, деланная от и до. — Фу-сюн, это что же, получается, я тебе не нравлюсь? — Да я со всеми твоими родственниками до тринадцатого колена знаешь, что делал?! Меногиас загоготал и бросился в сторону, когда Босациус сорвался с места. Они навернули ещё один круг по кухне, прежде чем столкнуться у угла стола по левую руку от Сяо и вывалиться через приоткрытую дверь на улицу. Снаружи вспыхнуло золотом и сиренью, и всё стихло в тот же миг — вернее, стихло бы, не возведи Индариас глаза к потолку и не издай полный страданий стон. — Опять их разнимать по всему королевству! — воскликнула она, тяжело поднимаясь из-за стола. Бонанас последовала её примеру, тут же прогибаясь в пояснице до хруста. — И ведь удивительно, как весь Ли Юэ продолжает считать их примерами благородства. Сама ноги им переломаю, будут знать, как по пьяни дурью маяться! — Мальчишки, — смиренно выдохнула Бонанас, и обе девушки растворились в сине-огненной вспышке. Какое-то время Сяо и Тун Цюэ молчали, и если первый наслаждался возникшей тишиной, то второй без особенного интереса гонял последнее зёрнышко риса по дну деревянной миски и стряхивал каждый раз, когда оно прилипало к палочкам. Когда они со стуком замерли на краю тарелки, Тун Цюэ размашисто повернулся всем телом к Сяо и преувеличенно вальяжно уложил на стол локоть. Его правое запястье скрывалось за слоем бинтов — опять, похоже, поранился во время тренировки с шуангоу. — Мы можем пойти за ними, — многообещающе протянул он, и в голосе его ощутимо сквозило желание заняться чем угодно, но не вмешиваться в вошедшую в традицию драку Босациуса и Меногиаса, — или провести «Странствие по снам», если хочешь. — Да. Оба одновременно поднялись со своих мест и растворились в воздухе. Местом проведения ритуала Тун Цюэ выбрал подножье каменного леса Хуагуан, у самой кромки воды; Сяо не знал, в чём причина такого выбора, но спрашивать сил не находил — курильница оказалась до безобразия тяжёлой, и вдвоём они кряхтели и чересчур показательно отмахивались от этого факта, пока доставляли её в Заоблачный предел. Сяо оставалось лишь надеяться, что господин Моракс останется в счастливом неведении касательно того, что сейчас происходит, ведь любые попытки оправдаться, которые он успел проиграть в мыслях в тот момент, что они, считай, вламывались в Дом собраний, звучали слишком уж жалко. Тун Цюэ успел развесить на деревьях семь бумажных фонариков красного цвета, которые наверняка стащил со склада за столицей, где хранили праздничные украшения, и теперь зажигал их с помощью огнива и тонкой свечки. Как только берег реки озарило тёплым сиянием фонарей, Тун Цюэ погасил свечу и спрятал её в рукаве, оттуда же доставая мешочек, слишком уж сильно похожий на тот, в котором Меногиас таскал целебные травы и пилюли девяти ядов. Всё содержимое отправилось внутрь курильницы, и с щелчком огнива в нос забился запах ладана и благовоний — всё это в голове смешивалось невнятным туманом и забивало слух. — Смотри, — принялся рассказывать Тун Цюэ, водружая на плоский камень плоскую металлическую тарелку со свечкой в центре, в которую заблаговременно воткнули гвозди — смертные так отмеряли время перед сном, когда им нужно будет проснуться рано утром и не проспать работу, — сам я в этом ритуале не участвовал, но шицзе говорила, что вернуться помогает звон этих гвоздиков. То есть, я так думаю, ты услышишь его, но в случае чего я буду тут и помогу тебе проснуться, если что-то пойдёт не так. А теперь полезай в воду. Сяо скривился. — Холодная. — В этом-то вся суть! — с нажимом произнёс Тун Цюэ. — Тебе надо температуру тела понизить, вот прямо совсем, чтобы душу твою от тела отделить легче было. В странствие ведь не ты весь отправляешься — только душа. Лезь в воду давай. Я ещё туманных цветков нарвал, будешь есть их, чтобы процесс ускорить. Чем больше подробностей «Странствия по снам» Сяо узнавал, тем сильнее происходящее начало отдавать лёгким душком опасности. Недостаточный опыт Тун Цюэ, необходимость отморозить всё тело, вероятность не вернуться из-за каких-то необъяснимых причин — любого другого такой набор рисков заставит отказаться от идеи вовсе, но сейчас, когда Сяо солгал об истинном разговоре с господином Мораксом, когда они обнесли его покои в Доме собраний и уже зашли так далеко, отворачиваться не хотелось до саднящей боли в груди. Он, разувшись, зашёл в воду и сел так, чтобы вода полностью прикрывала его ноги и талию — холод приготовившейся к зимовке реки сковал всё его тело до мелкой дрожи, и в голове промелькнуло желание резко встать и обнять разожжённую курильницу, чтобы согреться — Тун Цюэ зашлёпал по воде за его спиной, уложил одну руку на плечо и протянул бутоны туманных цветков. Сяо подобрал один из них двумя пальцами и, смерив его полным сомнений взглядом, засунул в рот — в тот же миг весь язык онемел, будто в лёд закованный, и пришлось приложить видимые усилия, чтобы проглотить горький и холодный цветок. — Все ешь, — сказал Тун Цюэ, и Сяо, мотнув головой в отвращении, потянулся за следующим бутоном. — Благовония я раскурил, теперь тебе нужно медитировать. Ты должен, ну, почтить Бога, которому верно служишь, в нашем случае это господин Моракс. Потом скажи очень чётко: «Деваякса, принеси мне трёх демонов!», и я выпущу стрелу. Как знак скрепления договора, знаешь. И, по идее, должно сработать. — По идее? — скептичным эхом отозвался Сяо, и Тун Цюэ размашисто хлопнул его по плечу. — Медитируй. Скрестив ноги, как он делал обычно перед занятиями медитацией, Сяо закрыл глаза и постарался отстраниться от всех мыслей — правда, совсем не помогало то обстоятельство, что вся медитация была направлена на почитание господина Моракса, против слова которого сейчас шёл, и мысленно обращаться к нему сейчас казалось слишком уж неискренней затеей. Вместо этого он погрузился в состояние почти полной отстранённости, как привык делать за долгие годы ученичества — если в первое время ему было сложно усидеть на месте, ни о чём не думая, то теперь мог проводить так все свободные часы. Когда в голове пусто, всё тело кажется каким-то лёгким и в какой-то степени отсутствующим — все мышцы расслабляются, оставляя слабое ощущение бестелесности. Сейчас всё происходило почти так же, только холод реки и съеденных туманных цветков, резкий запах благовоний, исходящий из курильницы за спиной — всё это в разы усиливало те чувства, которые он привык испытывать во время медитаций, и это осознание немного пугало. Наверное, так себя чувствуют люди, когда находятся на пороге собственной смерти. — Деваякса, принеси мне трёх демонов, — произнёс он спустя какое-то время, когда слова сбились в невнятный ком в горле, и над головой раздался свист. Свист этот становился всё громче с каждой секундой, хотя давно должен был утихнуть, словно выпущенная стрела кружила вокруг него, выбирая место для смертельного попадания. Всё тело обернулось железом, начиненным изнутри ватой, и он вдруг перестал ощущать его вообще — знал только, что начал заваливаться на спину, и упал бы в воду, если бы его не поддержал за локти Тун Цюэ. — Так, — раздался далёкий голос его шиди, — это не так выглядело, когда ритуал проводила шицзе… Свист занял собой весь слух, и Сяо почувствовал, как что-то дёрнуло его вверх; за сомкнутыми веками что-то вспыхнуло ослепительно-белым, и в следующий миг его выбросило в темноту. Он медленно открыл глаза, понимая, что стоит на ногах в совсем другом месте. Носа не касались запахи, хотя находился он среди объятой ночью улицы странно-знакомого города, словно он уже бывал здесь, хотя и не помнил, чтобы когда-то бродил по вымощенной булыжником мостовой, а из окон некоторых деревянных домов, совсем не похожих ни на один, что встречались повсюду в Ли Юэ, лился тёплый свет. Он пригляделся к поцарапанным дверям, к поворотам в мрачные переулки, из которых доносились приглушённые голоса явно чем-то настороженных людей, и воспоминания ворвались в его голову раньше, чем он полностью узнал старый город в Мондштадте. Ещё сегодня утром он проходил мимо этого самого места, разглядывая разбухшие от дождей и поросшие травой баррикады, а сейчас к нему приглядывался слишком живой для погибшего больше пяти лет назад города. Там, где в камень въелись следы пролитой крови, теперь блестела в свете полной луны самая обычная грязь, вся в следах от ботинок и лошадиных копыт; там, где раскинулись горы изломанной мебели, зияли проходы на другие улицы; там, где кричали воспоминания о смерти, сейчас звенел безмолвием готовящийся ко сну город. Откуда-то сзади раздались звонкие шаги, и Сяо резко обернулся. Мимо него, не одарив даже мимолётным взглядом, прошёл какой-то стражник, облачённый в сыромятную броню — по крайней мере, Сяо надеялся, что правильно запомнил название этих защитных одежд — и носящий на бедре струганную из дерева дубинку. В его правой руке мерно покачивалось копьё, а низкие каблуки железных ботинок гулко стучали по мостовой. Местный служитель порядка направлялся прямо к тому переулку, откуда ещё с минуту назад доносились напряжённые и тихие голоса, и вдруг он сорвался на бег. — Именем Декарабиана, приказываю вам остановиться! — закричал стражник, полностью скрывшись за углом. — Нарушение комендантского часа несёт за собой ответственность, немедленно прекратите бежать! Вы делаете только хуже!.. Стражник явно не до конца определился, кого играет: сурового хранителя закона или снисходительного и понимающего дозорного. Призывы остановиться довольно быстро стихли, но Сяо не спешил следовать за ними — отчего-то возникло желание пройтись по улицам пока ещё пышущего жизнью города, чтобы понять, почему ритуал привёл его именно в это место. Если «Странствие по снам» действительно сработало, то почему он оказался посреди теперь пустынной улицы, а не перенёсся против воли к стражнику?.. Почему Венти вообще снится именно это? Он не слышал собственных шагов, хотя и не старался быть бесшумным — понял по проигнорировавшему его стражнику, что для людей в этом сне он невидим. Совсем осмелев, он чуть разбежался и оттолкнулся одной ногой от земли, чтобы потоки воздуха поймать и взмыть к крышам — он в последний миг успел поджать колени, чтобы ничего не вывихнуть при неожиданном приземлении. Наверное, ему следовало догадаться, что в чужом сне ему вряд ли удастся пользоваться силой ветров, так что, чувствуя себя откровеннейшим дураком, ему пришлось искать другой способ забраться повыше, чтобы оглядеться. Отыскав подъём на вершину моста, ведущего, похоже, к главному входу в башню в центре города, которая не выглядела сейчас так, словно взорвалась изнутри, и в ночи разливалась холодным свечением, будто находилась под водой и умывалась лучами луны, Сяо прищурился. Он заметил, как большая часть города погрузилась почти что в мертвецкую темноту, в то время как клочок совсем недалеко от того места, где Сяо очутился с самого начала, утопал в полуночном свете окон. И если Венти не был там, в самом центре дышащего жизнью даже после комендантского часа городского квартала, то логика в этом сне напрочь отсутствовала. Совсем некстати, довольно быстро спускаясь по каменной лестнице с узкими ступеньками, он вспомнил о свечке с воткнутыми в неё гвоздиками — если Тун Цюэ не забыл зажечь её сразу после того, как ритуал был завершён, то времени у него оставалось не так много, чтобы впустую тратить его на блуждания по старому городу. Своей бессистемностью город больше напоминал лабиринты горных ущелий. Если в Мондштадте Сяо без труда мог отыскать выход из города вне зависимости от того, в каком тупике он оказался, то здесь за каждым поворотом скрывалась улица, ничем не отличающаяся от любой другой, кроме, разве что, деревянных табличек на каждом доме; и если в том же Ли Юэ адреса логично произрастали от улицы, то здесь за зданием с табличкой под номером 5 сразу же показывался дом 16, и в этом не было никакого смысла — по крайней мере, Сяо его в упор не видел. Через пару минут беспорядочной ходьбы окна стали загораться от свечей внутри, а слуха коснулась глухая музыка: праздные переливы чего-то, что имело несколько струн. Он сразу вспомнил тот ужин в Мондштадте, когда Рагнвиндр играл им на лютне, но нынешние звуки сильно отличались от тех, которые он в тот вечер слышал. Они доносились изнутри невзрачного домика в один этаж с покорёженной дождями и ржавчиной железной табличкой, на которой витиеватым почерком выводились три слова: «Таверна тётушки Лисбет». Под едва ли разборчивыми буквами, почти что исчезнувшими за слоем коррозии, кто-то старательно выскреб рисунок розы, словно гвоздём. Дверь была плотно закрыта, но Сяо всё равно удалось услышать нестройные голоса, напевающие какой-то мотив, который он прежде не слышал. Дверь поддалась лёгкому касанию ладони, но что-то заставило Сяо на краткий миг задержаться, ведь вдруг в самом затылке разгорелось жгучее желание не лезть, будто по ту сторону его ждёт нечто большее, чем забитая людьми таверна со своим Богом, не успевшим обрести полную власть, словно сейчас порог хилого дома в один этаж был последним рубежом, когда не поздно отступить, дождаться звона гвоздей о металлическую тарелку, рывком проснуться и заставить пройти то же самое Тун Цюэ, ведь господин Моракс доверял его способностям куда больше, чем Сяо. Взращённое с годами упрямство, которое он не забывал бережно лелеять при каждом удобном случае, заставило его всё же толкнуть дверь и переступить через порог, который, хотя и был всего в пару цуней высотой, отчего-то сейчас показался сравнимым с пиком Цинъюнь. В голову тут же ударили звуки плясок, танцев, песен и музыки — столько людей в таком маленьком зале он вряд ли когда-то видел. Люди цеплялись локтями, вытанцовывали мелкие круги, били в ладони до звона в ушах, менялись так быстро, что с трудом удавалось задержать взгляд хоть на одном лице; за прилавком, отдалённо похожим на тот, где можно было встретить хозяина постоялого двора где-нибудь в Тяньцю, чуть суетливо наполняла чем-то тёмным и пенным деревянные кружки, на крохотные бочки смахивающие, женщина с собранными в низкий хвост смоляными волосами с проседью; к ней через стойку перемахнул какой-то юнец, которого она от души треснула замызганным от частого использования полотенцем по бедру, но всё же позволила помочь. Среди всего этого обилия жизни, буквально сочащейся из каждого вздоха, скрипа истёртого временем и старыми подошвами деревянного пола, колышущегося пламени тонких восковых свеч, лишь один голос звучал явственно и в разы громче остальных; в один миг создалось чёткое ощущение, будто весь шум таверны с самого начала был нарисован густой тушью на свитке из рисовой бумаги — плоский и едва ли естественный, какой-то одинаковый, принадлежащий одному воображаемому человеку. — Нет-нет-нет, правее, правее же! Сейчас упадёт! Голос — звонкий и журчащий, знакомый до давления вокруг горла. Сяо резко повернул голову в его сторону и увидел двух людей, плавно кружащихся вокруг друг друга, сцепившись локтями, совершенно игнорируя местную задорную музыку, пытаясь удержать на макушках наполненные до краёв кружки: что-то тёмное и пенное лилось через край, мочило волосы — собранные в низкий пучок светлые у одной и смоляно-чёрные с кривыми косичками на висках у второго — и наверняка приклеивало одежду к коже. Оба хохотали, отчаянно стараясь не склониться пополам от осознания абсурдности всей идеи, а третий, который и кричал им сквозь неудержимый смех, восседал на одном из столов, в центре которого отплясывала что-то невразумительное босая девушка, отдалённо напоминающая Грету. С макушки юноши всё же соскользнула деревянная кружка и застучала по полу, заливая выпивкой всё вокруг. Послышались смятые вскрики, а ещё — усилившийся хохот. — Я принесу ещё, постой! Венти соскользнул со стола, повернул голову — и в тот самый миг, когда их взгляды встретились, все люди обратились пылью, будто их никогда и не было в тесной и почти наверняка — Сяо так и не чувствовал этого — пропахшей от пола до потолка потом и спиртным «Таверне тётушки Лисбет». Музыка на высокой ноте растворилась в мягком звоне, и слух накрыло куполом из стекла — застучала кровь в голове, а Сяо всё понять не мог, почему всё это время не находил в себе сил сдвинуться с места; так и стоял он на пороге, догадываясь, что не принадлежит этому сну ни на цунь, но почему-то счёл минутой раньше приемлемым ворваться и застыть на входе каменным изваянием. Венти сорвался с места и влетел в него так, что ноги едва не подкосились, и Сяо вцепился в его спину ладонью больше из необходимости сохранить равновесие, чем из чего бы то не было ещё. Из груди весь воздух выбило в один миг, а лёгкий и тихий смех, бьющийся о скрытое под несколькими слоями одежд плечо, разгонял по спине мелкую дрожь. — Привет, — забормотал в сгиб его шеи Венти. — Я так рад, что ты пришёл!.. Оцепенение, сковавшее его в тот же миг, что он услышал этот голос, тут же исчезло, растворившись в пыли точно так же, как все люди с полминуты ранее, и Сяо вдруг ощутил почти что смертельную нужду обхватить руками, сжаться, уткнуться лбом в изгиб плеча и сжёвано, невнятно зашептать, потому что громче не получалось: — Прости. Прости, пожалуйста. Тихий смех был больше похож на всплеск весеннего ветра. Всё казалось слишком странным. — А-Пэн, за что ты извиняешься? — Я… не знал, что ты здесь. Думал, что… Архонты. — Он зарылся сильнее в застиранную рубашку, чувствуя, как по лицу жар растекается. — Не знаю, как сказать, чтобы не звучало ужасно. Венти стиснул его плечи чуть сильнее, беззвучно предлагая не продолжать, словно он прекрасно его понял и совсем не сердился, и это было странно: не мог он не чувствовать даже малейшей досады от осознания, что Сяо всё это время почти не думал о нём, слишком сильно увлёкшись новой жизнью в Ли Юэ и собственными проблемами. Ни одно живое существо не могло быть настолько всепрощающим — Сяо злился на себя только сильнее, едва догадался, что за эти непозволительные слова, оставшиеся невысказанными, ему ничего не будет. — Тогда и мне стоит извиниться, ведь так? — Сяо не успел напрячься и замотать головой. — За то, что пропустил твою Лунную охоту. Что-то в тебе поменялось, но я пока не могу понять, что именно. Он скользнул сухими и тёплыми ладонями вниз по спине, чуть сжал кожу под самыми рёбрами и вдруг прыснул. — Кроме того, что ты похудел, конечно! Едва изогнувшийся в пояснице Сяо замер. — Они… — выдавил он медленно и отчего-то замолк на полуслове. Ему пора было свыкнуться с мыслью, что все жители Мондштадта и Венти понятия не имели, что он уже больше года носит другое имя, что ему следовало поправить Грету, Аллена, даже Гуннхильдр — и всё равно он предпочитал молчать, пускай и сам до конца не понимал, почему. — Теперь меня зовут Сяо. Большой палец правой руки ласково огладил его под самыми рёбрами, и ему даже голову поворачивать не было нужно, чтобы знать наверняка — Венти слабо улыбнулся. — Ты ведь не перестал быть птицей с золотыми крыльями, верно? Возможно, Сяо взращивал годами и лелеял при каждом удобном случае не только гордость. — Нет, — выдохнул он. По груди разлилось щемяще-нежное, оттого и горькое, но в этот раз — не с привкусом южного помело или застоявшегося чая, в разы более отчётливое и мерзкое. — Ты… Венти резко отпрянул, как будто короткий ответ натолкнул его на какую-то идею. Он подхватил его за запястья, и Сяо несколько отстранённо надавил кончиками пальцев на его ладони, разглядывая лицо напротив: лучащееся неподдельным восторгом от встречи, сверкающее искрами горящих свечей в глубине глаз. Он никогда не видел его настолько счастливым. Даже тихая печаль, извечная его спутница, решила покинуть его в этот поздний вечер в пустой теперь таверне. — Я столько всего хочу тебе показать! — Венти отпустил его руку, чтобы быстро коснуться ладонью лба в повалившейся на него задумчивости. — Не знаю даже, с чего начать… Сяо поцеловал его — порывисто и кратко, будто кто-то решил толкнуть его в спину, и Венти, не успевший за этот миг ни глаза прикрыть, ни губы разомкнуть, с промедлением улыбнулся и стиснул его запястья чуть крепче. — Первое, что пришло в голову? — протянул тихо Сяо, не до конца догадываясь, о чём вообще говорит, и Венти кивнул, словно ему было понятно гораздо больше. Раздавшаяся в голове череда оглушительного металлического звона заставила его стремительно прижать ладони к голове и чуть сгорбиться. Венти, казалось, ничего этого не слышал, попытался сжать плечо, наверняка спросить, что случилось, но Сяо вряд ли сумел бы ему ответить, всеми мыслями сейчас обратившись к природе этого непрекращающегося звука, стучащего по его затылку крошечными молотками. Гвозди в толстой восковой свечке. Сяо не успел ничего сделать, а уже наступило утро вместе со временем возвращаться. Стоило ему подумать об этом, как звон стучащих о металлическую тарелку гвоздей слился в бесконечный грохот, и всего его выдернуло из таверны и рук Венти. Перед глазами промелькнула яркая вспышка холодного белого, и в следующий миг он обнаружил себя лежащим на твёрдой голой земле, а чистое небо над Заоблачным пределом закрывал головой обеспокоенный и сомневающийся в чём-то Тун Цюэ. Сяо рывком сел, как только контроль над телом почувствовал, и Тун Цюэ звучно выругался, за сердце картинно схватившись. — Шисюн, напугал! — воскликнул он. — Лежал, как мёртвый, а потом вдруг — и сидишь! Сяо осоловело разглядывал пожухлую траву, голые извилистые ветки мэйхуа на склоне вдалеке, берег тёмной реки, у которого валялась небрежно его обувь точно так же, как он её оставил перед началом ритуала. Из-за острых гор поднималось солнце, а он только и мог, что сорвано дышать и едва ли слышать всё, что ему рассказывал Тун Цюэ. Кажется, там было что-то о том, как его бледное и хладное тело перетащили поближе к курильнице — это объясняло сухие одежды — и всю ночь сторожили на тот случай, если он начнёт трястись и помирать. В голове что-то щёлкнуло, и Сяо обернулся всем телом. Осознание странности всего происходящего во сне Венти, наконец, обрело форму, и в тот же миг Тун Цюэ замолчал, обратив к нему полный заинтересованности взгляд. — Мы были в старом городе. Он сказал, что рад, что я пришёл. Тун Цюэ прыснул. — Невозможно, — качнул головой он. — Тогда бы это значило, что он знает, что спит. А это невозможно. Иначе сразу бы проснулся. Сяо прикусил губу, борясь со внезапным желанием врезаться ногтями в стылую землю. — Но он знает. И не просыпается. Тун Цюэ нахмурился. Помедлив немного, он поднялся на ноги и протянул Сяо открытую ладонь. — Наверное, что-то его держит. Попробуй в следующий раз узнать, что именно. Медленно кивнув, Сяо схватился за покрытое бинтами запястье и встал тоже.