Свойство времени

Сяо спрятал лицо в ладонях и издал долгий-долгий выдох. Его дыхание стало единственным звуком, разбившим тишину в узкой комнате, где нельзя было протолкнуться от обилия небольших подушек на полу, сколоченных табуреток, низкого столика для чаепитий, бамбуковой кровати, ряда декоративных шкафов с полками для множества мелочёвки, притащенной из торговых лавок со всего Ли Юэ. В главном зале Хулао сегодня проходил музыкальный вечер — когда Тун Цюэ затаскивал его в свою комнату, Сяо мог слышать отдалённые звуки эрху, жуаня и пайгу. Мелодия казалась до щекочущего ощущения в затылке знакомой — быть может, вот-вот кто-то из Адептов произнесёт высоким голосом слова: «Я не мальчик. Во мне женское начало есть», — но как только за ним захлопнули дверь, все звуки из зала тут же отрезало. Теперь с него не сводили взгляда пять пар глаз, выжидая, когда Сяо сам начнёт оправдываться. Оправдываться по какой-то причине не хотелось, хотя он прекрасно понимал, что стоило бы. — Не знаю, что сказать. — Попробуй начать с того, что заставил своего шиди помочь тебе украсть ритуальную курильницу господина Моракса, — проговорила Бонанас медленно и спокойно, так, словно была в бешенстве, но тщательно это скрывала. За этот год Сяо успел научиться различать такие тоны в её голосе. Это знание не помогало ему начать свою речь — даже напротив. Захотелось раствориться в воздухе и оказаться на другом конце Тейвата, лишь бы не проходить через всё это. Конечно, он был сам виноват в том, что довёл до этого момента, когда за ним следили пять пар глаз с таким видом, как обычно на попавшую в мышеловку крысу смотрит домашняя кошка. Крыса начнёт умирать, и кошка стукнет по ней лапой, чтобы подольше не теряла сознание. Когда молчание так и не прекратилось, Бонанас закатила глаза. — Проблема не в том, что ты пошёл против господина Моракса, — сказала она, и Сяо поднял на неё расфокусированный взгляд, — хотя это мне тоже не нравится. Ты солгал нам и ничего не говорил о своих намерениях. Это оскорбляет куда сильнее. — Я это понимаю. Но я не был уверен, что… Сяо запнулся. Выдохнул и решился: — Не был уверен, что вы не расскажете господину Мораксу. Я знаю, — поспешно вскинул он ладонь, лишь бы сгладить как-то острые углы собственных слов, — что вы бы так вряд ли поступили. По крайней мере, не поставив в известность меня. Но в тот вечер я был… на взводе. И чем больше проходило времени, тем сильнее начинал сомневаться. Всё это время он не сводил взгляда с Тун Цюэ, чувствуя странное напряжение в груди. Он не помнил, когда в последний раз ощущал нечто похожее — разве что только в тот постыдный день на постоялом дворе Заоблачного предела, когда он провинился перед Венти (насколько ужасно до сих пор понимать, что те слова об алчности богов он говорил в лицо Барбатосу), а тот не стал ничего делать. Тун Цюэ просто смотрел на него в ответ, и почему-то захотелось горячо извиниться больше всего перед ним, ведь весь вид его шиди говорил о чём-то глубоко обиженном, чуть ли не преданном. — Простите, — выдавил Сяо тихо. Где-то внутри себя он был готов к тишине, которая возникла после его слов. Однако стоило ей только наступить на горло, как вместо напряжения в груди забурлила неясная тревога. Наконец, Меногиас выдохнул. — Не знаю. Мы за год ожидали от него доверия, которое мы друг к другу растили веками. — Ты прав, Ми Ну, — протянула Индариас, уткнувшись щекой в собственный кулак. Она всё это время сидела на золотой подушке с пышными кисточками. — Всё ещё обидно, но теперь хотя бы понятнее, почему произошло то, что произошло. Раздался едва слышимый треск, и в воздухе заструилась тонкая дымка каких-то благовоний. Босациус воткнул палочку в узкую подставку и вернулся на своё место. Из всех Якс один он довольно фаталистично отнёсся к положению Сяо, чему тот был по большей части благодарен. Неясно, были всему виной какие-то внутренние убеждения Босациуса или он ничего не говорил именно потому, что знал, ради кого Сяо пошёл на воровство и ложь, и понимал, что сделал бы то же самое. Вряд ли это было так, но по какой-то причине эта мысль грела. — Я постараюсь, — заговорил Сяо вновь, когда затих шорох напольной подушки. Индариас махнула рукой. — Так мы тебе и поверили. За одну секунду это не происходит. — Как бы то ни было, — вклинилась Бонанас тихо, но решительно, — тебе стоит прекратить твои ночные вылазки к Барбатосу. Сяо свёл брови к переносице. Он перевёл слегка пришибленный взгляд на Бонанас, слабо понимая, к чему она об этом заговорила и чем обусловлен её совет. — Пускай господин Моракс сказал, что не имеет ничего против твоих визитов к Барбатосу, пока это не влияет на твою работу, это не означает, что ему на самом деле всё равно. — Сяо едва разомкнул губы, чтобы возразить, как Бонанас вскинула ладонью. — Нет, послушай меня. Мы все знаем его гораздо дольше тебя. Он может сказать тебе что угодно, но чтобы действительно понять господина Моракса, тебе нужно смотреть глубже. Индариас издала мученический стон. Её тут же смерил испепеляющий взгляд глубоких синих глаз. — Будто бы Цзинь Пэну есть дело до поисков глубинных смыслов, — протянула она, ковыряясь в ногтях. — Я лучше сразу самое важное скажу. Цзинь Пэн-а, ты все эти несколько месяцев ходил к господину Барбатосу каждую ночь? Сяо медленно кивнул. — Почти. — Значит, всё это время ты едва ли нормально спал? — Со мной всё нормально, — поморщился Сяо, как от головной боли. Его совсем редко мучили мигрени, но что-то ему подсказывало, что сегодняшний вечер неумолимо обернётся именно что изматывающим давлением на висках. — Не стоит беспокойства. От усталости не падаю, на стены не натыкаюсь. — Зато на вопросы отвечаешь так медленно, будто головой ударился, — угрюмо забормотал Тун Цюэ, выщипывая нити из бахромы подушки медного цвета. Сяо осёкся. Поджал губы. Весь этот разговор начинал понемногу вызвать щекочущее раздражение где-то в горле. Если несколькими минутами ранее он чувствовал себя крысой, попавшей в ловушку, то сейчас явственно ощущал себя уткой, из которой повар методично вытаскивал внутренности перед запеканием. Следовало обрубить это собрание ещё на моменте скупых извинений, а не доводить до поры, когда оставалось только кивать невпопад и надеяться на скорое завершение экзекуции.

***

Раскладывал бумаги в Доме собраний Сяо со спокойным видом, а внутри клокотало раздражение, так и не исчезнувшее с прошлой ночи. Мало того, что его так и не отпустили проверять заброшенный склад на границе квартала удовольствий, так ещё Тун Цюэ заперся с ним в комнате и отказывался возвращаться к себе на ночь, пока не убедится, что его шисюн уснул. Как бы Сяо не пытался воззвать к его голосу разума, Тун Цюэ на провокации не поддавался и вообще по большей части молчал. Сяо подобрал свиток, развернул его ненамного — только затем, чтобы ухватить взглядом первые две строчки. Список предварительных расходов на проведение прошлогоднего Праздника середины осени. Он вновь перевязал свиток красной нитью и впихнул его на полку с золотой табличкой «Культурные мероприятия». Захотелось выкинуть, но Тяньхэн Хуалань просила его ни от чего не избавляться — вдруг пригодится однажды. За окнами больше обычного шумела столица — быть может, люди начинали постепенно готовиться к Празднику весны, пускай до него оставался месяц. Сбоку раздался шелест одежд и бумаги — Тяньхэн Хуалань разбирала свою часть стеллажа, по большей части отведённую под общие положения и законодательные инициативы. Не совсем понятно, почему большую часть архива в Доме собраний рассортировывала именно Тяньхэн Хуалань — Сяо заподозрил, дело в том, что его пока побаивались подпускать к мало-мальски важной документации. Наверное, не хотели, чтобы он видел сметы или финансовые отчеты. Будь с ним сейчас Тун Цюэ, наверняка завёл бы разговор ни о чём, а Сяо необходимо было лишь кивать вовремя и периодически отвечать на риторические вопросы. Тяньхэн Хуалань, как и он сам, видимо, предпочитала слушать, а не говорить — либо бывших служанок дворца Гуйли обучали быть тенями, когда они в помещении есть, но любому легко упустить их из внимания. Краем глаза Сяо поглядывал на розовые рукава, отчасти надеясь заметить неестественное движение шёлковой ткани. С той встречи на веранде Дома собраний прошло немало времени — достаточно, чтобы подзабыть все разговоры и счесть их несколько надуманными. — Адепт Сяо, — негромко позвала его Тяньхэн Хуалань. Сяо отвлёкся от свитка с объяснительной какого-то Миллелита по утерянному оборудованию и повернул в её сторону голову. Она запнулась на долю секунды. — Вы не хотите выпить чаю? — Не откажусь, — медленно проговорил Сяо, но поспешно свернул свиток и запихал его на полку с табличкой «Прочая корреспонденция». Вряд ли объяснительную по утерянному оборудованию следовало складывать именно туда, но и на его стороне стеллажа не прослеживалось ничего, что было связано с объяснительными или процессуальными документами. Кто бы ни счёл необходимым расположить чайный столик в углу архива, Сяо был готов возложить подношения на алтарь его предков. Он не был уверен, что знал Дом собраний дальше покоев господина Моракса, и, если быть откровенным, не планировал знакомиться с этим зданием больше нужного. Если бы Тяньхэн Хуалань показала ему комнаты прислуги, конечно, жизнь Сяо кардинально не изменилась, однако такие познания заземляют. Дают понять, что служба под началом господина Моракса вовсе не временная, что его нынешнее положение целиком и полностью являлось следствием его решений, сделанных в период, когда он больше всего на свете желал отречься от правления землями Уван и заниматься вещами, которым обучался порядка 400 лет. Раздался едва слышимый шелест сухих чайных листьев, осыпающихся с пальцев Тяньхэн Хуалань в фарфоровый чайник. Заплескалась горячая вода, звякнула крышка. Тяньхэн Хуалань подхватила небольшой чайник — белый, по бокам разлетелись журавли — и слегка встряхнула его круговыми движениями, чтобы чай равномерно заварился. Выжидала не дольше полминуты: чай разлился по крохотным пиалам, а носа коснулся запах жасмина. В её действиях не было никакого таинства, к какому Сяо привык за годы обучения в Усадьбе Ночи; её заваривание чая больше напоминало обычный завтрак в обители Хулао, когда Хранители засветло собирались на узкой кухне, чтобы быстро позавтракать жареными помидорами с яйцом и в один глоток осушить пиалу из колотой глины. После они разбегались по делам, кто в Дом собраний, кто на окраины столицы, а кто — чуть ли не за горизонт. — Адепт Сяо, — позвала его Тяньхэн Хуалань, и Сяо опустил свою пустую пиалу, прежде чем перевести на неё взгляд, — понимаю, что мне не стоит об этом спрашивать. Однако… моя подруга в последнем письме интересовалась, удалось ли вам связаться с господином Барбатосом. Сяо прикусил изнутри уголки нижней губы и вздохнул. Служанка резко опустила подбородок и налила им ещё чаю. На её скулах расплылся багрянец. — Вы о Грете? — спросил он, и Тяньхэн Хуалань коротко кивнула, не поднимая глаз. — Я напишу ей письмо сегодня вечером. — Благодарю… — совсем тихо произнесла она и прикрыла нижнюю половину лица рукавом, чтобы отпить из пиалы. Ткань тяжело колыхнулась — значит, всё-таки даже в Доме собраний она продолжает подкладывать в одежды железные шары. — Прошу прощения, если залезла не в своё дело. — Всё в порядке. За спиной послышался топот — мимо спешно пробежала пара незнакомых Миллелитов и скрылась за углом. Сяо прикрыл лицо так же, как Тяньхэн Хуалань, и сделал крохотный глоток. В отличие от глины, фарфор не так быстро забирал тепло, поэтому горло чуть обожгло. И даже так череда беспорядочных мыслей не оборвалась — меньше всего сейчас Сяо хотел корпеть над письмом для Греты (а если для неё, то и для половины Мондштадта). Знал, что не сумеет поведать о событиях последних месяцев так, чтобы не выставить себя в плохом свете, ведь обещал Гуннхильдр связаться с ней сразу же после «Странствия по снам», но так этого и не сделал. По большей части потому, что всей жалкой душой не желал расставаться с интимностью происходящего, с пониманием, что эти еженощные визиты принадлежали ему и никому больше. События последних суток, впрочем, окончательно оборвали нити, связывающие его с этой мыслью. Теперь, когда Хранители и господин Моракс были в курсе его ночных похождений, никакое чувство приватности сохранить не удавалось. Шум столицы за окнами продолжал раздражать. Чрезмерно громкая речь сливалась в один большой гомон, из которого ничего толком разобрать не получалось. — Сегодня в городе какое-то событие? — спросил он, и Тяньхэн Хуалань озадаченно свела брови к переносице. — Не думаю, что мне о нём рассказывали. Хотя это было бы необычно. — Почему это? Тяньхэн Хуалань с сомнением облизнула губы. Должно быть, размышляла, стоит ли говорить ему о своей работе. — Я помогаю господину Мораксу и адепту Ми Ну с организацией культурных мероприятий, — наконец, заговорила она. — Если есть какие-то простые вещи, которые требуют времени, усидчивости и механической работы, меня просят ими заняться. Подготовить письма, например, или составить расписание. В общем и целом, Тяньхэн Хуалань просили разбираться с делами, которыми никто больше не хотел заниматься. Сяо медленно кивнул и взболтнул остатками чая в пиале. — Это позволяет вам о многом знать, — протянул он невпопад, и Тяньхэн Хуалань растянула губы в скромной улыбке. — Не думаю, что знаю действительно мно… Раздался грохот откуда-то над головой, Дом собраний содрогнулся. С потолка посыпалось пара десятков цзиней пыли, со стола покатился перевёрнутый чайник. Сяо вскочил на ноги и оглянулся. — Я проверю, — воскликнула Тяньхэн Хуалань и почти бросилась в сторону затихшего грохота. Сяо перехватил её за локоть, краем глаза завидел движение за окном, бросился в сторону. Раздался звон стекла, по архиву разлетелись осколки, второй грохот сбил их с ног. На короткий момент в ушах встал гулкий звон, словно всё затихло, а перед глазами мир принялся крениться из стороны в сторону. Никакой тишины, конечно, не предвиделось. Тяньхэн Хуалань уткнулась лбом в его одежды, стиснула пальцами ворот, её колотило, как при ознобе. Спина горела. Сяо отстранился от неё, едва не завалился на бок, оперся ладонью о шероховатый пол и кое-как поднялся на ноги. Тяньхэн Хуалань что-то тараторила, поднимаясь вслед за ним, но он всё ещё не слышал ни единого слова. Прищурился, сосредоточился на движении тонких губ, почувствовал, как резкая боль стянула голову обручем, не понял даже основную мысль. — …яо, свитки! — пробилось сквозь заслон звона короткое, и Сяо повернул голову. Мир накренился, слегка затошнило. Тяньхэн Хуалань бросилась к ближайшему стеллажу, схватила кипу свитков и принялась рассовывать их по рукавам. Глаза слезились, в нос забился запах дыма. Что-то горело. Сяо прищурился вновь, прижал рукав к лицу и увидел огонь, объявший чайный столик, за которым они сидели с десяток секунд назад. Шагнул в сторону, едва не потерял равновесие. Вскинул руку, с ладони сорвался ветер — огонь перекинулся на бок стеллажа. Он стиснул ладонь в кулак до врезавшихся в кожу ногтей, зажмурился от новой вспышки боли в голове и попытался подумать. Он знал, что лесные пожары распространяются из-за малейшего ветра, и это могла быть глупая мысль, но если у огня не будет доступа к воздуху… Он понятия не имел, сумеет ли так сделать. Но Тяньхэн Хуалань обронила добрую половину свитков, которые успела стянуть с полок, и руки её тряслись от паники, и сама она мельтешила и больше времени тратила на тревогу, чем на попытки спасти из горящего архива хоть что-то. Сяо вновь вытянул ладонь и сосредоточился. В горле встал ком от тошноты — кажется, взрыв задел его сильнее, чем ему хотелось в это верить, — а в ушах вновь встал заслон из нарастающего звона. Он попытался представить, как над огнём разрастается купол из ветров, кружится так быстро, что втягивает изнутри воздух. По лицу лился град пота. Огонь унялся как по щелчку пальцев. Если опустит руку, огонь может вспыхнуть вновь. Через дыру в стене, где раньше были окна, пытались пролезть незнакомые люди. — Уходи, — бросил Сяо Тяньхэн Хуалань, себя не слыша, и та подскочила на месте. Она попыталась зажать свитки подмышкой, нырнула освободившейся ладонью в рукав, достала один из шаров. Тяньхэн Хуалань молниеносно — или Сяо так казалось — спрятала железный шар в его рукаве и бросилась прочь из архива. Сяо не знал, как к этому относиться. Он на пробу обхватил рукав с шаром внутри и понадеялся, что не разобьёт самому себе голову. Незнакомцы были одеты в одежды уборщиков. Одинаковой комплекции, одного роста, движутся одинаково настороженно — Сяо хотелось бы верить, что у него не двоится в глазах. Хотя в таком состоянии, которое обеспечил ему взрыв в архиве, разобраться с ними всеми за несколько секунд у него вряд ли получится. Уборщики ничего не говорили; быть может, молчали специально, чтобы потом никто не смог опознать их по голосам. Один, самый смелый, бросился к Сяо, замахнулся рукой — в ладони он сжимал нож, каким охотники разделывают добычу. Сяо, едва ли с места сдвигаясь, перехватил его за запястье, взмахнул рукавом; железный шар, обёрнутый тканью, с силой врезался в плечо, слух заполонил мерзкий хруст. Уборщик заорал, выронил нож и повалился на колени. Сяо вот-вот вырвет. Он слышал крики, вопли, топот множества ног откуда-то сверху, далеко позади — суматоха обволокла каждую щепку Дома собраний, и всё, что он мог сейчас сделать — не позволить этим уборщикам покинуть архив. В отличие от Тяньхэн Хуалань, Сяо к бумагам был безразличен; куда больше его волновало, что эти вооружённые уборщики могли наткнуться на беззащитных слуг. Оставшиеся на ногах четверо уборщиков бросились на него, Сяо нырнул в сторону, и мир едва не ушёл у него из-под ног. Архив накренился, перед глазами расплылись тёмные пятна, и он врезался в стеллаж. Оттуда, где он схватился всей ладонью, чтобы не упасть, посыпались пожелтевшие свитки. По полу раздался мерный стук — железный шар выскользнул из рукава и покатился к чайному столику. Из-за стеллажей свободного места почти не было, сложнее продумать, куда уходить от атак и как парировать. Сяо оттолкнулся от стеллажа и прокрутил опущенным запястьем — в ладони собрались ветра, приняли форму кинжала. Ближайший к нему уборщик размахнулся со всей силы — неуклюже, неумело, — и Сяо легко увернулся, сжав стенки горла, когда вновь подступила тошнота. Не думал, что делает — кинжал из ветров распорол кожу на шее, ребром ладони Сяо упёрся в чёрную ткань, стало мокро от брызнувшей крови. Уборщик затрясся, выронил кухонный топорик, надавил ладонью на рану, а затем рухнул лицом вниз и на луже собственной крови проехался по полу. Возможно, ему казалось, но с каждым мгновением последствия близкого взрыва давали знать о себе всё меньше. В крови бурлило что-то, что помогало ему вовремя уйти с линии удара, перехватить чужую руку с оружием, вырвать его из пальцев и вонзить в обтянутую чёрными одеждами грудь. Когда перед глазами прояснилось, на ногах стоял один он. С каждым вздохом звон в ушах неумолимо возвращался, жжение на спине разгоралось с новыми силами, а в груди сворачивалось мрачное удовлетворение. Хотелось лечь в окружении пяти трупов и не вставать, пока не станет лучше. Откуда-то слева снизу раздался всхлип. Тот самый уборщик, которому Сяо сломал железным шаром плечо, стонал, опершись спиной о стеллаж. Маски на нём больше не было, по зарёванному лицу расходились красные пятна. Под глазом желтел застарелый синяк, распахнутые в глубоком ужасе глаза бессистемно метались по телу Сяо. — Н-не подходи! — завопил он, стоило Сяо сделать шаг в его сторону. — Прочь! Демон! Сяо накрыл ладонью взорвавшийся от боли висок, лицо наверняка изрезало страдальческое выражение. — Это Ло Фу вам сказал подорвать Дом собраний? — монотонно спросил он, останавливаясь перед выжившим уборщиком. — Целились в покои господина Моракса, а попали в архив? — В архив тоже целились, — затараторил уборщик, пытаясь подтянуться на руке, вжимаясь спиной в шкаф. — Они сказали, что решения, которые принял правитель без мандата Неба… — Кто «они»? — Не знаю, пожалуйста, я правда ничего не знаю! — из глаз уборщика опять брызнули слёзы, голос дрожал. — Они были в масках, тоже уборщики, номера поддельные, их трое, больше ничего не знаю, пожалуйста, отпустите меня… — Ты помолчать можешь? Уборщик захлопнул рот, из горла вырывались всхлипы и стоны. Между сомкнутыми губами надувались пузыри из слюны и пролитых слёз. — Где я найду этих троих? — спросил Сяо снова, и уборщик заревел с новой силой, мотая головой. — Правда, пожалуйста, я не знаю, мы собирались на заброшенном складе, рядом с лавкой старика Мо, недалеко от «Дома Пяти Блаженств», я не знаю, где они сейчас, в последний раз видел их вчера, пожалуйста… Сяо нахмурился. Уборщик ревел, умолял отпустить его, но Сяо едва ли его слушал. Он хорошо помнил заброшенный склад неподалёку от «Дома Пяти Блаженств», и если его подозрения верны, прошлой ночью те трое уборщиков, с которыми они с Тун Цюэ выпивали и которые оказались чуть ли не главарями сегодняшнего восстания, спрятали на складе что-то, что послужило причиной взрывам. Хорошо, что господин Моракс всё ещё не вернулся со встречи с кем-то по имени Шбаланке. Иначе пришлось бы искать его в завалах, которые наверняка остались на месте его покоев. — Тун Цюэ, те трое уборщиков это устроили, — выдавил он тихо и на одном дыхании. — Сможешь их найти? — Шисюн, — разорвался в голове напряжённый и встревоженный голос Тун Цюэ. — Здесь кошмар, люди пытаются пробиться к зернохранилищу, всё горит, я не могу найти шицзе. Мы оказываем сопротивление, но их слишком много, я не знаю… Сяо слушал его с комком в горле, и вовсе не от тошноты. — Ты был прав, так много смертей, я не могу… Я не знаю, смогу ли найти тех троих. Где ты? — В Доме собраний, — быстро ответил он, не давая себе времени на размышления. — Они подорвали архив и покои господина Моракса. Я узнаю, смогут ли справиться без меня, и приду к вам. Тун Цюэ угукнул, и связь прервалась. Сяо смерил задумчивым взглядом продолжающего постанывать и всхлипывать уборщика, не до конца понимая, что с ним теперь делать. Медленно разомкнул губы. — В твоих интересах сейчас покинуть Дом собраний и уйти так далеко, чтобы никогда больше не нашли. Уборщик резко выдохнул и закивал так активно, что Сяо недоумевал, как голова на его плечах ещё держится. Нетвёрдо поднявшись на ноги, уборщик бросился к дыре на месте окна, пролез наружу и скрылся за углом. Сяо мрачно оглядел смоченные в крови полы собственных одежд, едва не поскользнулся в луже и напрягся, когда услышал шаги. Он вскинул голову — на пороге архива застыли двое. Лица скрыты за масками, в руках лежат ножи, тёмные от крови — Сяо не хотел знать, чья она. Он напрягся всем телом, выжидая, когда кто-либо из них бросится к нему. Двое не двигались. Сяо не ожидал, что, когда к нему бросятся, он не успеет перехватить руку с ножом — неуклюже ушёл в сторону. Не ожидал, что уборщики окажутся настолько быстрыми, что можно было счесть их членами бывшего военного подразделения откуда-то из Предместья Лиша. Он едва успевал уворачиваться, вспыхнувшая головная боль не позволяла толком собрать ветра на ладони. Он нырнул вниз, проехался по крови, подхватил нож одного из мёртвых уборщиков и вскочил на ноги. Все трое молчали; единственными звуками были лишь топот, свист железа в воздухе, шелест одежд, хлюпанье крови под ногами. Сяо не знал, как долго выискивал окно для атаки, и всё же один из уборщиков открылся — и Сяо вонзил нож ему в бок. Кто-то схватил его за шиворот, Сяо не успел шарахнуться в сторону, спину ошпарило от боли. Второй уборщик, не тот, кого ему удалось ранить, стиснул ладонью его плечо, притянул к себе; он скорее услышал, чем почувствовал, как в живот вонзается лезвие, потом ещё раз, и ещё два раза — быстро, так, что только хрипы из горла успевали вырываться. Его оттолкнули, Сяо запнулся о чьё-то тело и повалился на пол. Ладонь метнулась к животу, с силой надавила на глубокие раны — ладонь быстро стала мокрой. С губ срывалось беспорядочное изорванное дыхание, по лицу растекалась чужая кровь. Один из уборщиков — тот самый со сломанным плечом, не ушёл, специально закатил истерику, чтобы ударить со спины? — встал рядом с ним и замер, пока другие двое разбредались по архиву. Раздавался треск огнива, но Сяо едва ли слышал его из-за шума крови в ушах, почему-то защипало левый глаз, может, кровь попала. В голове ворошились, жужжали и переплетались друг с другом беспорядочные мысли, ругательства и волнение, совсем близкое к панике. И не поворачивался даже язык спросить, зачем они это делают. Знает же. — Шиди, — едва слышно выдохнул он. — Шиди. Он не услышал ответа. В груди место волнения занял почти животный страх. Он попытался подняться хотя бы на локте, но тут же повалился обратно, когда кровь из ран хлынула с новой силой, а боль прошила всё тело. — Шиди, пожалуйста, — выдохнул он чуть более сорванным голосом, всей душой надеясь, что его слова для бродящих по комнате уборщиков остались незамеченными. По комнате расползался дым, огонь облизывал стены, стеллажи, полз по полу и запнулся о лужи крови. — Уходим, — бросил один из уборщиков, и следующим звуком до Сяо донёсся топот трёх пар ног. Глаза слезились, а в носу свербило от дыма. Ладонь скользила по залитому кровью полу при каждой попытке встать, а языка коснулся её тошнотворный вкус. Кончики пальцев покалывало от холода, а по лицу стекал пот. Рука, какой он сдавливал раны, соскальзывала с мокрой ткани, он уже не мог понять, где залил одежды своей кровью, а где измазался в чужой. Он чувствовал, как пошла кругом голова, но ощущалась она не тяжёлой, а чересчур лёгкой, и подумал, вот каково это — умирать. И он всей душой не хотел, чтобы это случалось. — Шиди, — едва ворочая языком, выдавил он, не зная, чего боится больше: собственной смерти или того, что могло случиться с Тун Цюэ. — Шисюн, где ты? — ворвался в голову знакомый до облегчённого вздоха голос. — Дом собраний пылает, ты что, внутри?! — Да, — издал он булькающий звук. — Я… Я не могу… Глаза защипало, и Сяо оборвался на полуслове, чтобы зажмуриться. Горло закупорил ком, не получалось толком вздохнуть. — Держись, мы рядом! Воздух едва ли заполнял лёгкие кратким и прерывистым дыханием. Огонь подбирался к ногам, Сяо попытался отползти, удалось опереться о пол коленом и медленно подняться на ноги. Навалившись всем телом на стену, Сяо вывалился в коридор горящего Дома собраний и замер, когда к горлу подступило что-то. Он закашлялся, на подбородок что-то упало, а пол окропило кровью. Один шаг, второй — на третий ноги подкосились, и Сяо рухнул на колени. В горле жгло от дыма, из-за темноты перед глазами он едва ли видел, куда шёл, а вокруг живота расползался пугающий холод. — Сяо! — пробился сквозь заслон в ушах истошный вопль, и он рухнул в подставленные руки. С губ сорвался долгий выдох, и он больше не мог держать глаза открытыми. Темнота и холод больше не пугали.