Свойство времени

Очнулся Сяо, будто вынырнул из воды: с губ сорвался захлёбывающийся звук, воздух заполнил лёгкие, грудь тяжело, часто и неровно вздымалась, глаза широко распахнулись. Фантом боли в животе сперва не позволил ему дёрнуться, но когда он накрыл места, где кровили глубокие раны, наткнулся кожей на сухую и целую ткань. Над головой палило жаркое, несвойственное зиме солнце, широта голубого неба напоминала озёрную гладь. Ветер растрепал волосы, и Сяо сковал страх неизвестного раньше, чем слуха коснулись голоса. — Что значит, ты не пойдёшь на примерку?! Ли Шицин! — Мама-а, — заныла та, — я совсем ничего не успеваю! Подождёт эта примерка, что с ней станется. Сяо повернул голову в сторону голосов, нос защекотала молодая трава. Он увидел Ли Шицин, ту самую, которая вышла замуж за Тао Хэюня в прошлом году и переехала в столицу Гуйли — та, переругиваясь с матерью, покидала болезненно знакомую площадь деревни Цинцэ, а вокруг бамбуковых столиков носились хохочущие дети. В носу застрял запах свежей выпечки, и Сяо, должно быть, умер. Умер и попал в один из самых приятных дней своей жизни, когда кожу грело солнце, на языке застыл вкус ягодной начинки из цзунцзы, а люди гуляли на Празднике драконьих лодок. Из горла вырвался сдавленный хрип, пробил ком в горле, изломил брови и обернулся пеленой влаги перед взором — Сяо со всей силы надавил ладонью на глаза, будто вгонял непрошенные слёзы обратно, но на коже только растекалась тёплая, неприятная вода. Он не знал, что послужило тому причиной — всеобъемлющее напряжение последних нескольких месяцев, исход последних событий в Доме собраний, вероятность, что по ту сторону врат Диюя его посмертие выглядит именно так: прошлогодний Праздник драконьих лодок, горький вкус на языке, будто его тёплые воспоминания пытаются испоганить мыслями о настигнувшей его смерти, лёгкий ветер, ласкающий кожу, и понимание, что его жизнь должна была оборваться как угодно, но только не от рук трёх жалких смертных. Когда слёзы иссякли с пару палочек благовоний спустя, глаза жгло чуть ли не так же, как в ту злополучную ночь в подвалах Усадьбы на склоне Уван — только тогда с ним рядом был Венти, после позвавший купаться в холодном озере, а здесь его окружали только шум деревни и шелест гонимой ветром травы. Медленно выдохнув, Сяо поднялся на ноги, опустил взгляд; на белые одежды — нижние и совсем без следа разрывов и крови — прилипли клочки травы и мелкая грязь. Он наклонился и отряхнулся, грязь прилипала к чуть влажным от волнения рукам, трава застревала под ногтями. С каждым вздохом дышалось всё труднее, а сердце заходилось в беспокойном ритме, ведь с момента пробуждения успело истечь пару десятков минут, а Сяо всё ещё не понимал до конца, где находится и что происходит. Отряхнувшись, он нетвёрдой походкой двинулся к площади, то и дело чувствуя неясную дрожь во всём теле, когда встречался с кем-то взглядом. Кто-то тут же отворачивался, а кто-то уважительно кивал или махал рукой. Это было непривычно; он не помнил, чтобы к нему так относились в прошлом, не понимал, почему оказался именно здесь и где это — «здесь». Постоялый двор был всё тем же — тёмным, с загнутыми концами крыши, с распахнутыми дверьми, чтобы в воздухе застыл запах жареной лапши с овощами, а голодные жители, подобно мотылькам на огонь, приманивались. Он, ведомый всё нарастающим волнением, пересёк порог постоялого двора, не отреагировал на приветствие Чжао Цзюэ и взлетел по ступенькам на второй этаж. Половицы скрипели под быстрыми шагами, вторя стуку сердца о рёбра, и вдруг всё стихло — в тот момент, когда Сяо пересёк порог. Венти, раскинувшийся поперёк его постели с книгой в руках, перевёл на него слегка мутноватый взгляд и мягко улыбнулся. — Ты пришёл, — произнёс он, и Сяо понял, что вот-вот вновь позорно расплачется — в этот раз от смятения и облегчения. Чтобы избежать этого, он сбросил с ног обувь, опустился на кровать и спрятал лицо в плече Венти. Почувствовал давление на спине — Венти, отложив на постель книгу, прижал его к себе и ласково погладил по лопатке. — Что-то случилось? Сяо разомкнул губы, и в горле встал ком, который грозился обернуться новой истерикой при едином звуке. Он чуть мотнул головой, вцепился пальцами в мягкую ткань чужой рубашки, забросил на него ногу и прижался всем телом — ближе некуда. Ком в горле нарастал, глаза вновь подёрнуло знакомым жжением; Сяо приподнял подбородок, чтобы в случае, если вновь потекут слёзы, не намочить белую рубашку. С губ сорвался жаркий выдох, врезался в шею Венти, по плечам того пробежала лёгкая дрожь. Его ладонь вновь скользнула по лопатке. — Здесь хорошо, — пробормотал Сяо, заставляя себя успокоиться, поставить расшатанные нервы на место. — Люблю этот день, — успокаивающе произнёс Венти, мягкий голос укрывал простыней. — Мы потом выпросили у Чжао Цзюэ цзунцзы, помнишь? Я тогда едва не начал есть бамбуковый лист. И съел бы, не будь ты рядом. Сяо тихо угукнул. Его нос — мокрый — касался тёплой кожи, и каждый раз, когда он скользил случайно по ней губами, чувствовал чужие мурашки. Думал, что это, должно быть, закономерно. Нравиться кому-то настолько, что чужое тело начинает реагировать в отрыве от контекстов. Осмелев, прижался ещё чуть ближе, оставил на шее невесомый поцелуй, почувствовал, как Венти расслабляется ещё сильнее, чем был до этого. Когда он лежал поперёк кровати с книгой в руке, его окутывало солнце, на нём сверкали частички пыли подобно золотой крошке; словно ткачиха, спустившаяся в лунном сиянии к своему пастуху. Сяо не подозревал, что Венти может стать ещё податливее. Коснулся кожи зубами, чуть сжал, слух поймал растерянный вздох, точно такой же, как в тот день, когда Индариас отдала им на время «Канон Чистой Девы». Подумал, что слышать, вытаскивать такие звуки из уст Бога, первого взошедшего на небесный престол Архонта должно быть греховно — и всё же они здесь, спустя два с чем-то года, и Сяо может вспоминать, когда в последний раз слышал их звучание. Это было приятно — осознавать, что слышать такое позволено лишь ему. Понимать, что так касаться его может только он и никто больше. В этом было что-то эгоистичное, но эгоизм всегда пьянил вернее любого вина. — А-Пэн, — позвал его Венти, в его голосе сквозила лёгкая улыбка, — что ты делаешь? Сяо, будто его не услышал, вновь коснулся шеи губами, ткнул кончиком языка, услышал тихий смешок. — Целую, — отозвался он едва слышно, почти шёпотом, словно если хоть один звук окрепнет — все попытки затолкать подальше душевный раздрай провалятся. — Касаюсь. Нельзя? — Можно, — улыбнулся чуть шире Венти, а затем повернул голову и оставил на губах мягкий поцелуй. Чуть отстранился, не поднимая глаз, и скользнул пальцами по щекам так, что те загорелись. — Тебе всё можно. Сяо приник к нему, поцеловал так, будто делал это в последний раз, коснулся его языка своим, собрал губами дрожащий вздох, едва не растаял, когда горячие ладони Венти заскользили по его спине — тяжело, с силой притягивая к себе, так, что места, где касались тонкие пальцы, вспыхивали. Он не знал, работал ли его эгоизм в обе стороны, ведь не подозревал, знает ли Венти, что так касаться себя он не позволяет никому больше — но в душе надеялся, что это познание было донельзя очевидным, ведь Венти абсолютно точно не мог не догадываться. Ещё сто лет назад он не подозревал, каково это — любить так сильно, что вещи, казавшиеся тебе неприемлемыми, для другого станут позволительными. Быть любимым так горячо, что дух возносился от одного лишь касания, даже самого невинного, даже случайного. И каждый раз, когда он целовал его шею, когда сжимал её зубами — осторожно, чтобы не запятнать, но так отчаянно — и слышал сорванные вздохи и редкие резкие звуки, всё тело прошибало, как после удара молнии. Когда дыхание касалось уха, то пламенело. Когда Венти подавался вперёд грудью, всё нутро сжималось в ничтожную точку. Мир вокруг них стал вязким, тягучим; они тонули в солнечном свете, захлёбывались золотой крошкой пыли, вдыхали сосновую смолу и таяли от собственной влаги, будто сделаны из сахара. По всему телу растекался жар, в низу живота заклубилось волнение, заставляло его мелко подрагивать, и в этот момент он тонул, а Венти был его спасением, и касания его рук заполоняли собой всё сознание — узел пояса легко распустился, но в тот миг, когда ладони скользнули по сухой коже, мир сузился до иголочного ушка, — Венти ахнул ему в губы, как только Сяо подался вперёд бёдрами. Стыдно не было — только неистовствовала одержимость этим звуком, страстно хотелось услышать его снова. Не заметил, как Венти скользнул рукой под его локоть, но подался в сторону, когда слегка толкнули. Стиснули бёдра, притянули к себе, целовали чуть ли не с исступлением, Сяо зарылся пальцами в растрёпанные волосы. Там, где пальцы впивались в, казалось бы, толстую кожу, наверняка останутся следы — и Сяо всей душой надеялся, что останутся если не по пять, то по четыре пятнышка, там, где он сможет немного отвести бедро и посмотреть, лишь бы убедиться, что всё это — не больной плод его воображения, ведь это было так знакомо: и жар на спине от разогретых простыней, и касания тонких рук, и поцелуи до того отчаянные, что не хватало времени даже на глубокий вдох. Только в этот раз лицо Венти не расчерчивали тени затяжного ливня, комната не расплывалась в темноте, а сбоку сквозь стекло на них глядело летнее солнце, единственный свидетель происходящего, да и то фальшивое. В тот раз у них было время, что текло тогда патокой; сейчас отчего-то горела под кожей его нехватка, хотя ничто больше на это не намекало — только ощущение, будто они находятся под толщей воды и вот-вот захлебнутся. Венти скользнул пальцами под пояс штанов и чуть отстранился, чтобы снять их, и Сяо показалось, словно сама жизнь покинет его, если не сумеет целовать его одну секунду. Поднялся на локтях, оттолкнулся рукой, вжался всем телом, уложил ладонь на щеку Венти и не почувствовал жар его кожи: в локтях скрутились нижние одежды, рукава скрывали пальцы — и Сяо сгорбился, чтобы снять их совсем. Теперь почему-то не было ни страха, ни смущения — быть обнажённым перед тем, в чьи ноги готов всего себя сложить. Когда живота касалась чужая рубаха, ткань вызвала щекотку, мышцы напрягались, в горле застревал лёгкий смешок, который смешивался со стоном, когда Венти вновь опустил руку. По плечу вниз сползала крупная капля пота, собственные волосы неустанно цеплялись за края губ каждый раз, когда он захлёбывался дыханием, спина ныла — неудобно сидеть вот так, и Венти, будто видя его насквозь даже с закрытыми глазами, опустил вторую руку на его поясницу и подтянул к себе, поддерживая. В тот раз Сяо смотрел на него снизу, видел покрасневшие и опухшие губы, соскользнувший с левого плеча ворот наполовину расстёгнутой свободной рубахи, видел слишком белую для этих земель кожу, окантовку странного символа из бирюзы и думал, что Венти не должен был так выглядеть: настолько разгорячённым, взъерошенным и до безобразия порочным, более чем греховным, — и даже так в глубоких глазах его плескалось искреннее беспокойство, что не понравится, что ненамеренно навредит, и взгляд даже в темноте сверкал чистотой. Сейчас он выглядел точно так же, но Сяо думал, что так и должно быть; что видеть такого Венти было дозволено лишь ему одному, что он такой только из-за него, и Сяо не понимал, на что это похоже: то ли он стаскивает его с небесного престола, то ли тот соскальзывает с него сам. И понимание, что Венти был готов отринуть всю свою возвышенность, отказаться ненадолго от недостижимой божественности, вывернуть одежды швами вверх и так глубоко очеловечиться только ради него, вызывало чувств едва ли не больше. Когда Венти наклонил голову, коснулся губами его шеи, сжал кожу зубами, совсем как Сяо с десяток (или гораздо, гораздо больше?) минут назад, всё вдруг стало чрезмерным: и движения руки внизу, и опаляющее дыхание, и дрожь в спине, и собственные звуки, кажущиеся сейчас непозволительно громкими. Он только и мог, что цепляться за прикрытые рубахой плечи, вонзаться ногтями в кожу, скользить стопой по кипельно-белой простыни, среди которой терялись собственные одежды. И уже понимая, к чему ведёт эта чрезмерность, шепнул, покуда хватало воздуха: — Быстрее. По касаниям губ понимал — улыбается. Не широко, но очень лукаво, как не позволил бы себе улыбнуться ни один Бог. — Всё, что захочешь, — был ему ответ. Его вновь поцеловали, и он почувствовал касание языка, позволил ему пройти дальше, за сухие от частого дыхания губы зацепилась прядь волос — неясно, чья именно, — все высокие и резкие звуки исчезали где-то между ними, хотя никаких границ уже не оставалось, их давно снесло страшнейшей бурей, и по плечам расходился назойливый зуд, будто вот-вот пробьются новые перья заместо старых. Жар набегал подобно морским волнам, нарастал, крепчал и становился невыносимым. Сяо со всей силы вцепился в чужие волосы, едва ли услышал краткое восклицание, замер, натянулся струной эрху — и всё закончилось. Ладонь Венти скользнула с его поясницы к лопаткам, помогла растечься по постели — второй он прокрутил, и та вновь стала чистой, а по животу Сяо будто растянули рисовую бумагу. Венти склонился над ним, и только выставленный локоть не давал ему улечься на него полностью, и оставил на губах мягкий поцелуй, пока вторая рука ласкала рёбра так легко, словно была самим воздухом. Чуть отстранился, будто хотел что-то сказать, но понял это Сяо сильно позже — уже после того, как подался вперёд, чтобы вновь поймать его губы. Хотелось оттянуть этот миг, заставить время застыть янтарной каплей (Венти говорил ему, что глаза его словно жидкий янтарь), лишь бы подольше не слышать далёкий, но всё такой же назойливый звон крошечных гвоздей, выпавших из истаявшей свечи. И вспомнил в ту же секунду, что никакого звона не будет. И не знал он, что чувствовал сильнее: облегчение или же необъятную печаль. Только продолжил медленно, тягуче целовать чужие губы, будто это даст ему хоть какой-то ответ. Венти навалился на правую руку и плавно перекатился на спину, скользнул пальцами по груди Сяо, и вряд ли в этом движении был хоть какой-то призыв к действию, но Сяо лёг на бок и вновь уложил голову на его плечо. Венти чуть приподнялся, потянулся свободной рукой куда-то за спину Сяо, и в следующий миг по обнажённой коже заскользила чуть влажная от пота ткань — его нижние одежды. И по какой-то странной, иррациональной причине, несмотря на всё, что происходило только что, стоило только Венти укрыть его собственными одеждами, как одним своим действием он заодно подцепил и с лёгкостью вытащил все чувства, которые удалось глубоко упрятать. И в ту же секунду он понял, что попросту воспользовался чужой любовью к себе, что всё это послужило лишь коротким отвлечением от собственных проблем — и тут же по груди растёкся ледяной ужас. Дыхание задрожало, слёзы терялись в растрёпанных волосах — лучше так, чем мочить чужую рубашку. Сяо сжал пальцами плечо Венти, крепко зажмурился и тут же почувствовал то ли панический, то ли истерический ком в горле, когда его спину мягко огладили ладонью. — Что случилось? — услышал он тихое и вновь постарался мотнуть головой, но с этим движением что-то пробило ком в горле, с губ сорвался горячий выдох. — Я сделал что-то не так? — Нет, нет, — выдавил Сяо, стёр влагу с лица ребром большого пальца и шмыгнул носом. — Прости. — За что? Венти попытался спуститься ниже, чтобы пересечься с ним взглядами, но Сяо вновь стиснул пальцами мятую рубаху и опустил подбородок. Сверху слышался лёгкий шелест — видимо, Венти пытался уйти от волос, щекочущих его лицо. — Я… — начал Сяо, почувствовал вновь подбирающийся ком в горле и сглотнул его. — У меня не получилось ничего сделать. С восстанием. Оно… может, ещё продолжается. Не знаю. Венти помолчал немного. Ладонь на краткое мгновение перестала оглаживать его спину, но всё же чуть оборванно спустилась к правому боку. Попыталась притянуть ближе, но некуда. — Ты говорил об этом с Чжун Ли? — спросил он, и Сяо кивнул. — Я его не понимаю. Совсем. То есть, наверное, он прав, что такие вещи не решаются силой и что если мы подавим его сейчас, то оно всё равно поднимется, только позже. Но мы столько говорили, и мне кажется, что он на самом деле хотел, чтобы восстание случилось. Венти поцеловал его в макушку, потом коснулся губами лба пару раз. Его ладонь ни на секунду не переставала чуть сжимать бок, пощипывать кожу под белой тканью, оглаживать пальцами рёбра. — Честно говоря, я до сих пор слабо понимаю, как Декарабиан довёл свой народ до революции, — заговорил он не слишком разборчиво, задумчиво до небольшой отстранённости. — Учитывая, что его стражники и дозорные делали всё, чтобы пресечь даже мысль о чём-то подобном. Поэтому я не могу сказать, почему Чжун Ли ничего не предпринял. Сяо шмыгнул носом ещё раз, стёр остатки влаги с лица и сглотнул вновь подступивший к горлу ком от мысли, которую он собирался озвучить: — Я не понимаю, почему оказался здесь. — О чём ты? Он выдохнул, облизнул губы и рассказал обо всём, что произошло в Доме собраний; собирался умолчать о большей части, но по какой-то причине не смог — быть может, тот разговор с Хранителями о необходимости делиться всеми мыслями возымел какой-то эффект. Но ведь рядом был Венти — Сяо с десяток минут назад был готов всего себя сложить ему в ноги и даже полноценно помыслить не мог о том, чтобы солгать ему о чём-либо. Голос вновь стал чуть надрывным, горло разболелось, будто он долго и много кричал. Попытки избавиться от хриплости привели только к шёпоту, но Венти его слышал; улавливал каждое слово. Ладонь замерла на его рёбрах, и Сяо чувствовал, как мелко потряхивало пальцы. И только когда он замолчал, а над ними навис купол тишины на добрые несколько секунд, Венти произнёс очень тихо и натянуто: — Ты здесь. Всё хорошо. — Я не знаю, — выдохнул Сяо, щекой зарываясь в рубашку. — Это… Когда я приходил к тебе раньше, то втыкал гвозди в свечу. Когда свеча таяла, гвозди стучали о тарелку, и я это слышал и понимал, что наступало утро. Пора было уходить. И я думал об этом и просыпался. Сейчас… случайно об этом подумал, но… ничего не произошло. И я всё ещё здесь. Мне нравится здесь, но я не понимаю, что это означает. Это… пугает. Когда он затих, возникло ощущение, будто к ушам приложили ладони и с силой надавили: людской шум за окном исчез, ветер не свистел в оконных стыках, Венти молчал — и духи их разбери, что напрягало больше. Грудь едва заметно вздымалась, но сам Венти словно обратился струной эрху или бруском дерева. Он не двигался, а каждая мышца его тела была напряжена. — Ты… — начал Венти без единого следа уверенности. — Ты же здесь, верно? Просто… пока не можешь проснуться. Ты бы не пришёл, если бы с тобой случилось что-то непоправимое, ведь так? Сяо молча повёл плечом. Ему не нравился этот разговор, хотелось его прекратить. Он не хотел пугать Венти, заставлять его переживать такой же ужас, который успел растечься по каждой клетке его тела. Сяо громко втянул воздух и попытался расслабиться. — Покажи мне что-нибудь, — пробормотал он, бездумно проводя пальцем по бирюзовому знаку на белой груди. — Что-то хорошее. Венти нервно выдохнул — наверное, попытался улыбнуться, но не вышло. — Вряд ли я могу сейчас вспомнить что-то хорошее, — сказал он тихо, и Сяо закрыл глаза. Он помнил, что прошлогодний Праздник драконьих лодок выдался солнечным, но в этом воспоминании по крышам застучали первые капли дождя. Где-то вдали раздался гром, и по ту сторону век что-то мимолётно сверкнуло. Под нижние одежды проникал прохладный воздух, но в руках Венти было тепло. Я люблю тебя — попытался сказать он, но не сумел разомкнуть губ.

***

Сонливость отпускала его с неохотой. Должно быть, в дремоте он сильно ворочался — грудь покалывало от неприятной прохлады, а нижние одежды сбились вокруг пояса. Едва ли разомкнув глаза, он осторожно сел, подобрал нижние одежды и так медленно, словно завяз в янтаре, накинул их на плечи, продел руки в рукава и небрежно завязал пояс. И только тогда смог открыть глаза полностью. На постоялом дворе стояла ночь, а откуда-то с крыши раздавалась тягучая музыка флейты дихуа. И было в этом звуке что-то притягивающее, глубоко печальное и безгранично одинокое; Сяо осторожно поднялся на ноги, стопы укололо холодом деревянного пола, приблизился к распахнутому настежь окну и вгляделся в полную луну. Он не понимал, в каком воспоминании оказался, ведь в прошлый Праздник драконьих лодок луна не была стареющей. Флейта играла откуда-то сверху, он наполовину вывалился из окна и задрал голову. По плечу съехал широкий рукав, и Сяо, не глядя, натянул его обратно, чтобы в ту же секунду почувствовать, как ткань уползает обратно к локтю. И духи с ней. Стопы покрылись пылью, Сяо чувствовал её тонкий слой, когда взобрался на подоконник и подтянулся на руках, взбираясь на крышу. Венти сидел на другой её стороне, свесив одну ногу с карниза; вокруг него расплывался и мерцал лунный свет. Вряд ли он застёгивал полностью рубашку — задняя часть её ворота свешивалась до лопаток. Босиком удерживать равновесие на покатой крыше было тяжело. Сяо одними кончиками пальцев коснулся деревянной верхушки, чтобы в случае чего суметь ухватиться, и спустился, и сел рядом с Венти. Мелодия флейты растаяла в ночном воздухе минутой позже. — Давно не спишь? — спросил Венти едва слышно, опуская руки с флейтой на колени. Почему-то именно сейчас хотелось говорить именно так: тихо, чтобы случайный громкий звук не лопнул мыльный пузырь мирной ночи, которая над ними нависла. — Только проснулся, — отозвался Сяо. — Ты? — Я не сплю здесь. Они замолчали. Ночная прохлада обволакивала их тела, проскальзывала под одежду и вызывала крошечные мурашки под кожей. Венти придвинулся к нему ненамного, уложил подбородок на плечо и обнял вокруг талии. Сяо почувствовал влагу там, где касался его Венти щекой. — Я знаю, что не должен это спрашивать, — вновь заговорил Венти, пока Сяо отчаянно пытался справиться со всплеском эмоций внутри него от понимания, что здесь, на крыше постоялого двора, с флейтой в руках, будучи в искусственном одиночестве Венти, похоже, плакал, — потому что это слишком эгоистично с моей стороны. Но… Венти замолчал, раздумывая над словами, и Сяо аккуратно уложил ладонь на его руку. Чужой мизинец едва заметно скользнул по его бедру. — Ты бы хотел остаться? Сяо медленно нахмурился. Пузырь ночной тишины лопнул над ними, в ушах затрещали цикады, а в нос забился запах влажной духоты, которую обычно можно было встретить в середине дня у Лухуа. — Здесь? — для чего-то решил спросить он, и Венти обречённо угукнул. — Со мной.