И рёву альфы подчинятся небеса. Потерянный вожак

       Время подходило в трём часам ночи, а Матео до сих пор не спал. Он сидел в углу комнаты, обхватив колени одной рукой, второй держал телефон и листал бесконечную ленту из коротких видео, но толком не смотрел их. Прима до сих пор не вернулся. Неудивительно, он ведь сейчас с волками, наверное, ему хорошо среди своих, тех, кто разделяет его повадки, привычки, интересы, скорее всего они бегают по лесу, воют, гоняются друг за другом, а Прима учит ту волчицу как стать достойным вожаком. Приме в этом нет равных. Наверняка она не ровно дышит к Приме, иначе невозможно. Хорош собой, силён, талантлив, мудр и благороден — в такого нельзя не влюбиться. Матео тоскливо вздохнул, проскулил. Может, стоило позвонить Ориану и… уже поздно к тому же, что Ориан смог бы сделать? Он сказал, что Приме нужен новый жизненный ориентир, ничто не может быть лучше него, чем стая, ещё и сплошь из волков, для которых Прима не просто вожак, но к тому же сородич. Они ведь за этим приехали, получается, всё удалось. Тогда почему Матео не мог улыбнуться?        Прима не просто мчался по лесу, а исследовал, изучал каждый запах, находящийся на его территории, проверял безопасность земель, убеждался в отсутствии людских сооружений, когда нашёл старый автомобиль, уже поросший травой, схватил его пастью, вырвал из земли и швырнул подальше в сторону города; как предполагал, рухнет машина как раз возле дороги. Это оказался не единственный подозрительный запах, Прима поймал ещё один, живой, похоже, на волчьих землях завёлся чужак. Прима бросился по следу, на удивление свежему, не так давно зверь охотился, а значит, считал лес своим владением, от чего Прима гневно оскалился.        Он быстро настиг существо, но не торопился вступить с ним в схватку. Может, ростом противник и уступал, но, будучи медведем, превосходил грубой силой, мощью челюсти, когтями, не говоря уже о ранениях Примы. Едва заметив его, медведь открыл пасть, издал предупредительный рёв, на что немедленно получил ответное рычание, грозный оскал от Примы. Он первым двинулся, стал обходить медведя, который последовал примеру, нападать никто не спешил, как и отступать, оба изучали противника. Без труда медведь заметил, что Прима хромал на переднюю лапу, а потому попробовал приблизиться, но волк тут же сделал выпад, щёлкнул пастью, едва не порвав ухо противнику. Они с Примой вырисовывали круги, иногда рычали друг на друга, медведь грозно ревел, но нападать всё так же не торопился, признавал силу соперника, его опыт, читаемый в каждом движении, готовность драться до последней капли крови и что защищал землю волк не для себя одного, для стаи.        Когда медведь остановился, Прима сделал то же самое, расставил лапы, готовясь к атаке, однако противник не искал битвы, вдруг попятился. Такого благородства Прима не ожидал, всё ещё настороженно наблюдал за медведем, но тот, похоже, действительно уступил не то более сильному противнику, не то стае, нуждающейся в большом просторе, так что Прима в благодарность поклонился. Закрепляя власть волков на этих землях, Прима издал пронзительный вой, который совсем скоро поддержали другие оборотни, чего Прима, на самом деле, не ожидал, ощутил, как забилось чаще сердце, как шерсть встала дыбом от восторга. Прима обернулся, а затем пошёл туда, где должны были охотиться волки Адары, они поймали троих оленей и на этом завершили охоту.        Став человеком, Прима сел на одно из давно поваленных деревьев, наблюдал за волками, которые поедали мясо, уступали друг другу, один волк заботливо зализывал рану сородича. Прима хотел бы закурить, однако сигареты так и не купил, мог только сидеть и смотреть, напоминая себе, чья это стая. Он заметил, как Адара, облизнувшись, приближалась, помахивала хвостом, пусть не слишком активно, а подходила почти осторожно, словно проверяя реакцию, дозволено ли ей заговорить. Так, как Прима не спешил превращаться, Адаре пришлось делать это самой, она села рядом, на что Прима негромко зарычал, вынуждая девушку отодвинуться. — Прима, вступи в нашу стаю. Ты ведь — волк, твоё место среди нас, — без всякой прелюдии заявила Адара. — Я не стану подчиняться. Никому, — откликнулся Прима, не переставая наблюдать за стаей. — Тогда стань вожаком. — Высокая честь победить самку. — Ах, вот как, — почему-то усмехнулась волчица. — Но ведь тебе не обязательно становиться вожаком, побеждая самку. Есть и другой способ.        Как только Адара оказалась перед Примой, положила руки на его плечи, тот вскочил, едва не напал, вместо этого отогнал волчицу гневным рычанием, тем, что лязгнул зубами. Прима наклонился, сказал прямо в лицо Адары, так, чтобы каждое слово отпечаталось в её памяти. — Тебе ли не знать, что волк выбирает партнёра один раз и на всю жизнь. Я уже сделал свой выбор.        Адара повела себя не так, как Прима рассчитывал, не приняла поражение, не отвела взгляда, она вскочила на ноги, взялась лаять и рычать на Приму, вызывая его на бой, конечно, словесный. Волчица скалила зубы, на что Прима смотрел только некоторое время, устал терпеть выходки молодняка, рявкнул, таким образом прося перейти к делу. Ещё недолго волчица скалилась прежде, чем вернуть часть самообладания и заговорить: — Ты ведь был вожаком, сплотил оборотней самых разных мастей, наконец оказался среди своих. Не лги, что не хочешь возвратиться в стаю, — резко добавила Адара. — Ты можешь снова стать тем, кем должен. Этой стае нужен сильный вожак.        На Приму слова не произвели эффекта, ни внутри, ни снаружи, Прима сохранял холодность в поведении и разуме, слышал себя, волка, который желал отказаться от всего остального мира, лишь бы снова занять своё место, человека, который напоминал, как Прима стал тем, кем являлся сейчас. Он глядел на волчицу сверху вниз, глухо урча. — Пустынный бродяга теперь альфа. Если тебе и нужен вожак, то это он, — прежде, чем Адара взбунтовалась, Прима перешёл к более важному вопросу. — К тому же, на что ты рассчитываешь? Думаешь, что я могу сделать? — Помочь нам обрести свободу. Это возможно только, если люди оставят нас в покое. Мы должны бороться с ними.        От наивности суждений Прима усмехнулся, приводя волчицу в ярость, Адара гневно зарычала, вновь не выводя Приму из равновесия даже на миг, и от того лишь сильнее восхищалась им. Прима продолжал смотреть, задрав голову, оставался уверен в себе и каждом своём слове, будто сама луна. — Ориан верно сказал, бороться с людьми бессмысленно, их больше, они сильнее и лучше организованы. Либо вы живёте по их правилам, либо ищите место, где нет людей, либо умираете. — Кто? Ориан? — в голосе волчица не скрывала недоумения, затрясла головой. — Тот единорог? — Адара заговорила громче, в сердцах. — Ты слушаешься единорога, как послушный щенок?        Прима шагнул вперёд и рявкнул, заставив волчицу отпрянуть, более того, она заскулила, пусть сделала это против своей воли. Вокруг начала собираться стая, в растерянности волки наблюдали за происходящим, не понимали ни причину, ни смысл спора, но тот явно не приходился волкам по душе, они тихо лаяли, другие скулили, некоторые приближались, словно надеясь хоть как-то повлиять на ситуацию. Никто из волков не хотел, чтобы их сородичи ссорились, особенно вожак с тем, кто точно так же достоин вести стаю. — Не дерзи мне, — велел Прима сквозь зубы, шагнул ближе, снова оттесняя Адару, она начала отводить глаза. — Единорога я бы сожрал вместе с копытами, но мудрости кирина доверяю, как своей. — Кирина...        В последний раз Прима рыкнул прежде, чем в истинном облике помчаться к отелю, обозлённый на Адару, на свою волчью сущность, на то, что вообще оказался здесь, зато от того сильнее желал увидеть Матео. Наверняка он уже спит, но Приме будет достаточно аккуратно устроиться рядом, обнять его, просто почувствовать любимый запах, теплоту Матео, послушать его дыхание, полюбоваться тем, как волосы рисовали узоры на подушке. Наверное, поэтому Прима так мчался, изо всех сил, скалясь на себя и всё человечество.        Вошёл в в номер Прима осторожно, чтобы не разбудить Матео, однако почти сразу заметил свет, исходящий от телефона, причём горел тот в углу. Как только услышал шаги, Матео поднял на Приму взгляд и, во что Прима не мог верить, отвёл его. Прима распахнул глаза, ненадолго оторопел, не воображая, что способен когда-либо заслужить такую реакцию. Причём от кого? От Матео. Он поглядел почти с разочарованием, будто перестал видеть в Приме вожака. Сев на пол рядом с Матео, Прима взял его за лицо, заставил обернуться на себя, но взгляда так и не удостоился. Матео понимал, что долго молчать не сможет, слишком обидно стало, слишком больно, а потому он бросил: — Что это ты не с волчицей?        Прима вдруг оскалился, зарычал на Матео, от чего тот стыдливо спрятал глаза, положил телефон, чтобы обхватить колени. — Как ты смеешь задавать такие вопросы? — сквозь зубы прорычал Прима. — Либо ты плохо меня знаешь, либо у тебя занижена самооценка. — Самооценка, — пробурчал в колени Матео, сильнее сжался.        Любая агрессия исчезла, Прима приблизился, аккуратно положил ладонь на лицо Матео, стал гладить по щеке, неторопливо, ласково, но снова повернуться не заставлял, рычать перестал, скоро потёрся о Матео и заговорил с привычной нежностью, вплетённой в уверенность: — Ты правда думал, что я пересплю с ней только потому, что она — волк?        Чуть погодя Матео всё же повернул голову к Приме, а тот разомкнул губы, бережно, будто что-то иноземное, стёр большим пальцем слезу со щеки Матео, тут же прижал его к себе, поцеловал в ушко. Матео поддался эмоциям, заплакал, крепко обнимая Приму, а тот принялся гладить по голове, успокаивать поцелуями. — Я никогда не придам твою любовь, — шепнул Прима, стал ластиться к Матео, покрывать поцелуями его лоб, щёки, висок. — Как и свою любовь к тебе. — Знаю… я знаю, просто так испугался, — Матео больше ничего не смог сказать, замотал головой и крепче обнял Приму, а тот вдруг поднял на руки, отнёс на постель.        Навалившись на Матео, Прима стал осыпать поцелуями, горячими и пылкими, каждый сантиметр его лица, а затем шеи, расстегнул рубашку, чтобы касаться губами теперь плеч и боков. Прима замер, заглядывая в глаза Матео, долго смотрел в них и читал эмоции, смотрел и гладил до тех пор, пока сомнения не начали покидать тёмные глаза, только тогда Прима поцеловал, теперь уже нежно, в губы, а после — в кончик носа. Радужка Примы сияла в темноте, он глядел внимательно, не моргая, даже на мгновение не отвлекался, подарил своё чуткое внимание только Матео, его Прима одаривал поцелуями и прикосновениями, кусал за шею, за грудь, постепенно раздевая.        Прима не сдерживался, прикасался без малейшего стеснения, а если целовал, то со всей страстью, оставлял укусы как метки, чтобы Матео больше даже в голову не пришло сомневаться в любви и верности Примы. Он ведь не просто волк, а вожак, который дал нерушимое слово оберегать свою стаю, сделать всё возможное, чтобы она была счастлива, даже если стая стала одним только Матео. И его преданность, которой бы позавидовал любой волк, Прима чуть не потерял из-за одной оплошности, из-за мимолётной слабости, поддался её, проиграл первозданной природе, видящей жизнь в единственном, служении стаи, волчья сущность не желала принимать её в лице Матео, но человеческая… она обретала свой смысл в любви к Матео.        Тот отвечал на объятия, как никогда близко жался к Приме, шёпотом просил у него прощения за свою глупость, за то, что поддался страху, что солгал, что не признался сразу, на что обязательно получал поцелуй, а после него полную очарования улыбку. Снова Прима поцеловал Матео в шею, стянул с него рубашку и разделся сам, прильнул к нему, соприкасаясь обнажённой грудью с его, покусывал кожу, а иногда словно зализывал только что оставленные следы, слабые, не причиняющие боль, но достаточно ощутимые. К величайшему успокоению Примы, Матео перестал бояться, перестал плакать и отводить глаза, снова улыбался, позволяя узнать себя, привычного, любимого, чью верность Прима ценил превыше всего.        Благодаря этому настроению Прима сумел пойти на большее — он привык заниматься сексом, не видя лица Матео, но в этот раз не мог отвлечься от него хотя бы на мгновение. Вставил член Прима бережно, под шумный выдох, сцепил с Матео пальцы, впитывал успокоение от его улыбки и взгляда, от прикосновения и жара кожи, не чьего угодно, а своего избранника, которому Прима поклялся в верности. Вполголоса Матео попросил, любуясь сверкающими глазами: — Скажи, как я люблю.        Прима плавно вошёл на всю длину, обнял Матео свободной рукой и произнёс на ухо, ему одному доверяя эти слова: — Te quiero con todo mi corazón.        Только ощущение прикосновения Матео, его нежность и внимание позволяли Приме чувствовать себя живым, не отпустить руки даже в происходящем безумии, когда десятки оборотней доверили Приме своё будущее, когда появился Ориан, желающий перевернуть привычный уклад, когда отпустил стаю, ради которой отдал всё. Через это Прима прошёл только благодаря Матео, а не своей сущности вожака, только Матео мог доверить переживания и слабости, которые не желала признавать натура волка, и теперь Прима это понимал. Он прижимался к Матео всем телом, передавая тепло и запах, вбирая его аромат, ни с чем не сравнимый. — Tu amor es consuelo en la tristeza, serenidad en el tumulto, reposo en la fatiga, esperanza en la desesperación. — Me gusta mucho cuando hablas español. — Para quién crees que aprendí este idioma?        В безупречной смеси нежности и страсти Прима урчал на ухо Матео, а тому не требовались слова, чтобы понять, какой смысл возлюбленный вкладывал в пленительный звук. Прима покусывал мочку уха Матео, целовал в шею, пока совершал плавные глубокие толчки, чувствовал, как Матео слегка царапал спину, как прижимал к себе, а чуть погодя опустил ладони ниже, взял за ягодицы. В возбуждении Прима зарычал, встречаясь с Матео глазами, поцеловал его губы, словно в первый раз, с особым удовольствием, со всей лаской и пылкостью, выражая доверие, признаваясь в зависимость от Матео, единственного во всём мире, единственного из всех.        Сегодняшняя ночь стала особенной для обоих, она помогла Матео в очередной раз убедиться, что нет верности сильнее, чем у волка, что вопреки любым обстоятельствам и встречам, вниманию и восхищению даже от всего человечества или всех волков, Прима никогда не оставит, никогда не обманет. Сегодня Прима вновь влюбился в Матео, будто в первый раз, в его трепетность и нежность, в его несокрушимое желание сделать всё, отпустить, лишь бы Прима обрёл счастье. Сам над собой Прима засмеялся — не верил, что раньше не замечал, как много делал Матео, с какой самоотверженностью выражал заботу, настолько, что был готов остаться в одиночестве. Глупый. Нужно было сразу сказать о своих чувствах, впрочем, в таком случае Прима не смог бы заново ощутить всю силу и важность любви Матео.        Прима не переставал гладить его, ласкать горячую смуглую кожу, покрывать поцелуями и слабыми укусами, заставляя изгибаться, шумно выдыхать от наслаждения. Прежде Матео так сильно не прижимался, так крепко не обнимал, признавался, что действительно боялся потерять Приму, но если бы он стал счастлив, присоединившись в волчьей стае, Матео бы отпустил его, лишь бы Прима нашёл себя, свой новый ориентир. На глазах Матео наворачивались слёзы от осознания того, что волк предпочёл его любовь стае, своим сородичам. Разве может хоть что-то убедить в преданности Примы сильнее? Матео целовал его губы, сочно, небрежно, не в состоянии насладиться чувствами, вспыхнувшими с новой силой, наполнял лёгкие запахом Примы, его кожи, волос, ловил горячее дыхание на шее. Сегодня что-то будто изменилось, и пусть Матео не до конца мог понять, что именно, из-за затмивших разум чувств, действительно успокоился, он больше не боялся. Да, он продолжит целовать Приму каждый раз, когда кто-то смотрел на него дольше пары секунд, и каждый раз Матео будет показывать окружающим, кому принадлежал этот великолепный волк, но теперь не из-за страха, а хвастаясь, что заслужил любовь такого удивительного оборотня.        Прима и Матео долго лежали в постели обнажённые, посвятившие каждый свой вздох и взгляд друг другу, Прима обнимал, прижимал к себе, без сомнений заглядывал в чёрные глаза, даря свою улыбку. Пусть провёл рядом с Примой половину жизни, Матео почти никогда не видел его улыбку, по крайней мере такую, лёгкую, светлую, совершенно искреннюю, внутри сиял от осознания, что стал её причиной. Матео крепче обнял спину Примы, уткнулся в его грудь, почти сразу почувствовал поцелуй, прикосновение к волосам. Ничто так не умиротворяло Приму, как ощущение спокойного дыхания Матео, его нежность, а главное то, что он не плакал. Прима стал урчать возлюбленному на ухо, помогая погрузиться в сладкий сон, сам Прима не спешил этого делать, продолжал думать о случившемся, судил о том, насколько правильно поступил. Чтобы ни случилось с волчьей стаей, Прима не нёс ответственности за неё, тем более, что имел свою крохотную стаю, самое ценное, что есть у каждого вожака.        Через какое-то время Прима закрыл глаза, начал считать, что пришёл к гармонии сам с собой, с обеими своими сторонами, что человек в Приме, что вожак, оба жаждали защищать Матео и делать всё для его блага, для его безопасности и спокойствия. Да, Матео — стая Примы, только Матео и никто другой, а Адара пусть сама ведёт своих оборотней, борется с последствиями своих действий. Однажды она поймёт, что война с людьми не имеет смысла, а если нет… что же, Прима надеялся, волчица более благоразумная, чем казалось, и сумеет отступить, когда придёт время. Прима запретил себе думать, не только о ней или волчьей стае, но вообще обо всём, притянул Матео поближе, взглянул на его улыбку, вновь закрыл глаза. Так и должно быть в стае, спокойно и уютно. Лишь одного Прима не понимал — как посмел забыть об этом.        Как и всегда Прима заснул глубокой ночью, а учитывая, как сладко и крепко, намеревался проспать до самого обеда, Матео как раз отойдёт от эмоций, наверняка придумает, чем интересным заняться на этот раз, весь день будет сиять энергией, а Прима поучаствует во всём, что он предложит. Наверное, именно такие мысли помогли Приме не слышать, как Матео проснулся, как случайно уронил стул, как тихонько покинул квартиру, Прима ощущал, что всё в порядке и сегодня ему можно отдохнуть за все бессонные дни и ночи.        Однако светлому намерению оказалось не суждено сбыться — даже сквозь крепкий сон Прима услышал частое хлопанье крыльев Матео, так он летал только, если очень спешил, к тому же громко чирикал, издалека предупреждая о приближении. Прима распахнул глаза, когда Матео ещё не успел влететь через окно, он тут же превратился, едва не задыхался от усталости, позволил упасть цветку, ради которого и отправился утром летать. Прима поднялся с кровати, собирался принести стакан воды Матео, но тот поймал за запястье, глубоко вдохнул. — Волки… вся стая… они направляются в город, — выдавил из горла Матео, снова набрал побольше воздуха в лёгкие, — и люди готовы.        Рефлекторно Прима зарычал. Прав оказался офицер Лоу, Прима постоянно попадал в эпицентр неприятностей, правда, в этот раз, похоже, сам стал их причиной. Приме ничего не осталось, кроме как выскочить из номера и, обернувшись волком, побежать за Матео, который из оставшихся сил хлопал крыльями немного впереди. На самом деле Прима колебался, нужно ли вмешиваться на этот раз, Адара сама виновата, что повела стаю на смерть, однако, как Прима обещал Ориану Форте, он не должен сделать ничего, что заставит людей усомниться в существах, а значит, не получится остаться в стороне.