I’ll keep the lights on for you

На следующий день пришел черед Ибо работать с Тони Люном —  инспектор Цян допрашивал всех клиентов ограбленного бандой Красавчика отделения банка, а у Дэн Лифэна там были и счет, и депозит, и банковская ячейка. Дэн Лифэн, скучающе поигрывая золотым портсигаром с бриллиантовой инкрустацией, всем своим видом выражал смирение перед произволом полиции, а заодно едва скрываемое презрение. —  Инспектор Цян, про вас легенды рассказывают, а вы вместо того, чтобы грабителей ловить, отвлекаете от дел очень занятого человека. Цонмин едва сдерживался, чтобы не нахамить. Интуиция почему-то буквально вопила, что этот тип в дорогом костюме, галстуке стоимостью в его месячный оклад и портсигаром, о цене которого Цонмин просто старался не думать, как-то связан с произошедшим. Но интуицию к делу не пришьешь. —  Вы не туда копаете, инспектор. Мои деньги в этом отделении никак не пострадали, обслуживанием там я абсолютно доволен, к системе безопасности до недавнего времени претензий не имел. Вам стоит поискать сообщников среди клерков. —  Благодарю за совет, господин Дэн. Но я ведь не учу вас, как вести ваш в высшей степени доходный бизнес? —  На что вы смеете намекать, молодой человек?! Цонмин склонил голову к плечу и с минуту молча рассматривал сидевшего напротив его стола пожилого мужчину. —  И в мыслях не было на что-либо намекать. Это вы с какого-то перепугу начали нервничать. Впрочем, меня легальность ваших доходов абсолютно не интересует, это прерогатива отдела по борьбе с экономической преступностью. Меня волнует только та информация, которая поможет мне выйти на след банды Красавчика. —  И какое отношение к этому типу имею я? —  Дэн Линфэн возмущенно поджал губы. Но инспектор Цян, отпуская Линфэна, смотрел ему вслед с выражением «Я непременно узнаю, какое». —  Хорошо, Ибо, очень хорошо. Напряжение прямо сквозь монитор чувствуется. —  А меня похвалить? —  весело поинтересовался Тони Люн. —  А оно тебе надо? Маэстро хвалить только портить. —  Жестокий ты человек, мастер Чэн. Доброе слово и кошке приятно. —  Тони, когда ты в кадре, любое действие, любая картинка обретают глубину и смысл. Сам ведь знаешь. Харизмой берешь. Как всегда. Тони Люн смешно сморщился: —  Ладно, будем считать, что похвалил. Ибо, когда сам станешь  режиссером, не бери пример с Чэн Эра. Хвалить, да и критиковать, нужно не только молодых актеров, пожилые тоже любят режиссерскую ласку. —  Учту совет мастера Ляна, хотя режиссером становиться не собираюсь. Это вы лучше Сяо Чжаню расскажите, это он у нас кадр на пульт променял. —  Сяо Чжань большой умница, —  одобрительно кивнул Тони Люн. —  У него точный хороший глаз и отменное режиссерское чутье. И монтирует он с большим вкусом. Если он когда-нибудь позовет тебя в свой фильм или дораму, не отказывайся. —  Не позовет. Ибо отвернулся. Тони вопросительно задрал бровь, словно без слов спрашивая у Чэн Эра — «Я что-то не так сказал?», Чэн Эр в ответ просемафорил глазами —  «Потом расскажу». *** Пока Ибо и Тони снимали свою сцену в павильоне, Сяо Чжань работал на натуре. Гао Инцзюнь, у которого имя инспектора полиции занозой засело в мозгу, сидя в машине, припаркованной напротив здания управления полиции района Пудун, высматривал человека из своего прошлого. Боковое стекло его темно— серой, довольно скромной чери аризо было опущено, он курил одну сигарету за другой, пачка золотой панды уже подходила к концу, а никого, хотя бы отдаленно напоминающего искомого персонажа, Гао Инцзюнь так и не увидел. Он уже почти решил, что дальше сидеть тут бессмысленно, как из раздвижных дверей управления вышел высокий, широкоплечий и длинноногий офицер. Козырек форменной фуражки скрывал лицо, но сердце Гао Инцзюня на мгновение замерло, а потом забилось с удвоенной силой. Он не ошибся. За ним гонялся тот самый Цян Цонмин, с которым, как думал Инцзюнь, они никогда больше не встретятся. Он откинулся на спинку сиденья, перевел дух. Потрясение было слишком велико. Поднял тонированное боковое стекло, словно старался спрятаться, хотя Цонмин, занятый разговором с другим офицером, в сторону его машины даже не смотрел. «Вот оно как, значит…» И он, заведя мотор, медленно выехал на дорогу. В голове уже билась очень странная и очень опасная на самом деле мысль: показаться Цонмину на глаза, дать ему себя узнать… Не ему же одному, в самом-то деле, мучиться нахлынувшими не к месту воспоминаниями. Кошки-мышки с полицией Шанхая становились болезненно личным делом. ***  Когда Сяо Чжань вернулся в павильон, Ибо, уже закончивший работу на площадке, почему-то еще не уехал. Сидел в дальнем углу в компании Ван Чуаньцзюня и поглощал то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Чуаньцзюнь вернувшегося Сяо Чжаня заметил первым. —  Слушай, — наматывая на палочки очередную порцию лапши, проговорил Ван Чуаньцзюнь, —  я этого твоего бывшего боюсь. Ибо понял, о ком речь, и слегка угрожающе прищурился. —  Ладно-ладно, —  пук лапши сорвался с палочек, и Чуаньцзюнь выругался себе под нос. —  Не буду. —  И чего его бояться? —  Ибо постарался подпустить в голос как можно больше равнодушия. —  По-моему, милейший человек. —  Да? —  Чуаньцзюнь наконец укротил изворотливую лапшу, но вынужден был прерваться. —  А ты видел, как этот милейший человек смотрит на тех, с кем ты общаешься более или менее неформально? На меня, к примеру. Ибо заинтересовался. —  И как же? —  Как маньяк. Улыбается так мило, так ласково и нежно, а про себя расчленяет на рагу. Если хочешь знать, он мне чуть зубы не выбил муляжом беретты, когда мы снимали сцену убийства моего персонажа. Так что прости, друг мой Ибо, милейший он может быть для тебя, а я его боюсь. И он втянул лапшу со смачным чавкающим звуком и сыто икнул. Ибо завертел головой, отыскивая взглядом «маньяка». Захотелось убедиться. «Маньяк» обнаружился, как всегда, возле режиссерского пульта. И в сторону Ибо и Чуаньузюня он даже краем глаза не смотрел. Почему-то стало обидно. «Прямо медом ему там намазано! —  подумал почему-то с легким раздражением. —  А мастер Чэн и рад покрасоваться». Оставив Чуаньцзюня доедать свою лапшу в одиночестве, Ибо тоже подошел к режиссерскому месту. Как раз вовремя, чтобы услышать: —  Ну-с, поглядим на плоды твоих сегодняшних усилий, Чжань-Чжань. На пульте сразу с нескольких мониторов задумчиво и немного нервно смотрел Сяо Чжань. Смотрел и курил. —  Не знал, что ты куришь. Сяо Чжань сердито дернул щекой: —  Я не курю. Это Гао Инцзюнь курит. В кадр попал угол здания, Ибо мгновенно опознал полицейское управление. —  И что Красавчик делает возле управления полиции? Напрашивается на неприятности? —  Тебя высматривает, — не отрывая взгляда от мониторов, пояснил режиссер. —  В смысле? —  Ну он уже знает имя офицера, который охотится на него. Приехал убедиться, что его догадка верна. —  То есть он обо мне знает, а я о нем нет? Сяо Чжань глянул искоса, в глазах притаилась усмешка. —  Ты даже в такой мелочи, в такой условности проигрывать не любишь, да? Ибо промолчал, рассматривая мелькающие на мониторах кадры. Видел, как реагирует на них Чэн Эр: режиссеру явно все нравилось. Особенно Сяо Чжань: одна рука небрежно лежит на руле, локоть второй, в которой зажата сигарета, свешивается из открытого бокового окна. «Как же красив, сволочь» … Ибо, стоя за спиной Чэн Эра, придирчиво разглядывал кадры на режиссерском пульте. Даже не так. Не разглядывал, любовался тем, как эффектно выглядел Сяо Чжань. И тем, с каким вкусом снимал его Ван Ивэй. Оператор был явно очарован тем, кого снимает. Это почему-то показалось обидным. —  Все пытаюсь и никак не могу понять, почему мастер Чэн изменил себе и выбрал на эту роль Сяо Чжаня, — сварливо проговорил Ибо. —  Что ты имеешь в виду? — Ибо говорил вроде негромко, но гуев Сяо Чжань его все равно услышал. —  Обычно у директора Чэна в кадре лица попроще. А ты слишком красив для кино. У Сяо Чжаня как-то странно изменилось лицо. —  Я знаю, — сухо кивнул он. —  Мне говорили. Что надо было предпринять, чтобы сделать кинокарьеру? Пластику наоборот? Но я не настолько хочу сниматься в кино, чтобы уродовать себя.  И он отвернулся. К нему тут же порхнула парочка стилисток, неизвестно зачем поправляя грим и укладку, хотя сниматься на сегодня он вроде закончил. —  Ох, Ибо, — покачал головой Ю Дун. —  Ты попал по больному. —  В смысле? —  Ему несколько раз отказывали после кастинга, мотивируя это как раз тем, что ты сейчас сказал. —  Дьявол! Я же не знал. —  Язык твой иногда враг твой, —  философски заключил Чэн Эр, и так, и эдак рассматривая отснятый материал. —  Но Чжань-Чжань уже взрослый мальчик, он переживет твою бестактность. —  Я не знал! Я просто… Сяо Чжань, над которым все еще трудились ассистентки (не лишать же девочек удовольствия лишний раз прикоснуться к прекрасному), к разговору за спиной не прислушивался. Он все еще старался справиться с раздражением и обидой, а еще пытался придумать, чем бы таким побольнее уколоть Ибо. Ничего не придумывалось. «Гуев совершенный сукин сын!» Вплоть до последней на этот съемочный день команды режиссера «Стоп! Снято!» Ибо не проронил ни слова. Будто язык проглотил. Пару раз пытался поймать взгляд Сяо Чжаня, но тот смотрел только на мониторы, Чэн Эра, Ю Дуна или Ван Ивэя. Мимо Ибо его глаза скользили как мимо пустого места. В гримерке Ибо попробовал заговорить, чтобы сгладить напряжение, но Сяо Чжань попытку довольно жестко пресек. —  Не у всех такое гуанси, как у господина Вана, чтобы сниматься даже с красивой рожей. Ибо мгновенно ощетинился. —  Не допускаешь, что меня не за гуанси снимают, а за, скажем, талант? —  Кто я такой, чтобы ставить под сомнение бесспорные актерские данные господина Вана! Не всем так повезло, что талант превалирует над внешностью. Знаешь, я в курсе, за какие качества меня захотел снимать директор Чэн. —  Не оскорбляй мастера Чэна! Он бы никогда не взял тебя на роль за одну только смазливую морду! —  Благодарю вас, господин Ван, вы подлечили мое раненое эго. Значит, толика таланта и у меня есть? —  Гэ, давай остановимся, а то договоримся гуй знает до чего. —  Сделай мне одолжение, —  Сяо Чжань через зеркало поймал взгляд Ибо, —  не называй меня гэ. Мне… неприятно. Я больше не твой гэ. Боги, кому и зачем он врет?! Но так, наверное, безопаснее… А Ибо такой реакции явно не ожидал. И так опешил, что даже не сообразил, что на это можно ответить. Эта неожиданная стычка без последствий не осталась. Некоторая неловкость, которую ощущали оба и с которой до недавнего момента довольно успешно боролись, стараясь оставаться профессионалами, буквально в одно мгновение переросла во взаимное напряжение. Оно разливалось между ними в воздухе, пропитывало атмосферу на площадке, было настолько плотным, что можно было резать ножом. Оно окутывало, поглощало буквально каждого в съемочной группе. Директор Чэн то и дело обхватывал себя за предплечья, подавляя легкую нервную дрожь, а, справившись с собой, радостно потирал руки —  то, что надо! —  Вы чувствуете, чувствуете, да? Как оно все дрожит и плавится! Оно сочится сквозь монитор, оно пропитывает все вокруг. Вот оно, то, что называется «химия»! Если бы он, поглощенный процессом, дал себе возможность задуматься хоть на минуту, он бы понял, что это за «химия». А вот Ю Дун понимал. И внимательно следил за обоими в надежде предотвратить явно назревающий конфликт. Но они каким-то чудом справились со всем сами.