I’ll keep the lights on for you

Режиссер Чэн был человеком увлекающимся. Он легко и быстро увлекался своими идеями сам и так же легко увлекал ими других. Если ему в голову приходило что-то, что он считал если не гениальным, но точно потрясающим, отбить у него желание непременно это увековечить, было невозможно. —  Лао Ю, мне для съемок нужен пентхаус. Ю Дун схватился за сердце. —  Где я тебе возьму пентхаус? Где я тебе деньги возьму на аренду пентхауса?! Ты смерти моей хочешь?! —  Нет, — спокойно ответил Чэн Эр, — я просто хочу снять шедевр. Я его уже снимаю и испортить не имею права. А пентхаус и деньги ты найдешь. Я в тебя верю. Ты же волшебник. И Ю Дун репутацию оправдал. Он ведь меньше, чем за полдня, договорился о съемках в башне Рэдиссон, а тут на операцию у него было целых два дня! Провернул он все это по одинаковому сценарию. Ю Дун как никто умел убеждать людей в том, что сотрудничество с группой Бона Филмз и режиссером Чэн Эром —  большая удача и сулит фантастическую выгоду. Поэтому у продюсируемых им картин всегда был отличный бюджет и невероятное количество спонсоров. —  Этот фильм непременно выйдет на мировые экраны! Это будет фантастической рекламой вашему бизнесу! Только представьте, какое количество туристов со всего Китая и половины мира хлынут к вам, чтобы побывать там, где мастер Чэн снимал свое гениальное кино с такими актерами! Сила убеждения была такова, что ему верили. Верили даже несмотря на то, что гениальный фильм, который непременно станет мировым шедевром, существовал пока только в воображении режиссера. Пентхаус был арендован на последнем, 58-м этаже Южной башни Шанхайского международного финансового центра, в отеле Ритц Карлтон. Узнав, где будут снимать очередную сцену, Сяо Чжань и Ван Ибо обреченно переглянулись. —  Чувствую, это та самая свинья от мастера Чэна, — Ибо захотелось втянуть голову в плечи. Он слишком хорошо изучил повадки экзальтированного режиссера и предполагал, что ждало их в пентхаусе отеля Ритц Карлтон. Но говорить о своих догадках Сяо Чжаню не стал. Ибо не ошибся. —  Значит, так, мои гениальные друзья! — Чэн Эр гордо выпрямился и заложил руки за спину. — Сегодня я с вашей помощью впервые в карьере сниму — та-дам! — постельную сцену! С гомоэротическим подтекстом! Как вам, а? Ибо именно этого и ожидал и теперь с неподдельным любопытством поглядывал на реакцию Сяо Чжаня. А тот, уронив и подняв челюсть, возмущенно пропыхтел: —  Вы же сказали, что это шутка была! —  Ну, — Чэн Эр почесал в затылке и развел руками, —  я… м-м-м… слукавил? Сяо Чжань утратил дар речи. —  Это та самая свинья, о которой я говорил, — понизив голос, наклонился к его уху Ибо. —  И не психуй ты так, мастер Чэн сделает красиво. —  Ты подозрительно спокоен, — отшатнулся от него Сяо Чжань. —  Признавайся — знал?! —  Предполагал. Догадывался. —  А меня предупредить?.. —  Чтобы ты все это время загонялся, накручивал себя, психовал и нервничал? Ибо склонил голову к плечу и поднял бровь, словно говоря — «Будешь спорить?». Спорить Сяо Чжань не стал. Какой теперь в этом смысл? Он сам согласился работать с этим вот непредсказуемым типом по имени Чэн Эр. И он не привык бросать начатое на половине дороги. Красоту выбранного для съемки места Сяо Чжань не оценить не мог. Как-никак был все же художником. Сдержанный, без излишней роскоши интерьер спальни в стиле хай-тек со светло-серыми, почти белыми обоями с едва заметным рисунком в виде стеблей бамбука, впечатляющих размеров кровать посередине, застеленную темно-серыми, цвета мокрого асфальта простынями, огромное панорамное окно…  На стене над кроватью в тонкой изящной рамке —  пейзаж, набережная Вайтань в дождливый день, с размытыми силуэтами небоскребов Пудуна на горизонте. «Акварель», — определил сходу. И одобрительно кивнул головой. —  Полегчало? —  тут же раздался за спиной слегка насмешливый голос Ибо. —  Не делай вид, что тебе это все до одного места. Когда ты нервничаешь, у тебя кончики ушей белеют. —  Я профессионал и я не нервничаю. —  Иди это кому другому расскажи. После этой короткой пикировки стало вдруг легче. И сложную в психологическом плане сцену сняли, как любил мастер Чэн, одним кадром. *** Инцзюнь проснулся, едва за огромным, от пола до потолка панорамным окном забрезжил рассвет. Откинул покрывало, сел, сладко потянулся. Встал во весь рост и шагнул к окну. Камера проводила его, постепенно отдаляясь, ни на чем не фокусируясь, оставляя в кадре лишь размытый силуэт на фоне окна. Силуэт полностью обнаженного тела. Город за окном еще только начал просыпаться, улицы были затянуты предрассветной дымкой, слегка начавшей окрашиваться в нежные золотисто-розовые оттенки. Он оглянулся — Цонмин спал на груди, уткнувшись в смятую подушку и привычно подсунув под нее руку. Лицо, обычно такое замкнутое, холодное, сейчас было расслабленным и очень юным. Не желая будить, Инцзюнь начал тихо одеваться.  Странно, но Сяо Чжаня совершенно не волновало, что сейчас за ним, полностью обнаженным, с разных ракурсов следят сразу несколько камер. Он одевался неспешно, с ленивой грацией, и всей кожей ощущал, что на него смотрят не только камеры. Он точно знал — Ибо тоже смотрит. Смотрит из-под полуприкрытых век, жадно, пристально. Сяо Чжань буквально, почти физически чувствовал этот медленно скользящий по телу напряженный взгляд. Заметил на журнальном столике в гостиной вазу с орхидеями, вынул одну, снежно-белую ветку фаленопсиса, повертел в пальцах. Подошел к постели, на которой все так же безмятежно спал Цонмин, оперся коленом о край кровати, опустил на подушку рядом орхидею и с щемящей, удивившей его самого нежностью, едва касаясь, провел по щеке. —  Надеюсь, мы никогда больше не встретимся, — прошептал одними губами. *** «Стоп! Снято!» —  Чжань-Чжань, это было невероятно прекрасно, — директор Чэн довольно сверкнул очками из-за режиссерского пульта. —  Особенно импровизация с орхидеей. Сяо Чжань усмехнулся — голос мастера Чэна прозвучал слегка хрипловато. —  Перерыв десять минут! Проводив режиссера взглядом, Сяо Чжань сделал шаг к кровати, на которой все так же ничком лежал Ибо. С закрытыми глазами. Аккуратно опустился на самый краешек и ткнул пальцем в бок. —  Ауч! Ибо дернулся, но глаз не открыл. —  Пора, красавец мой, — низко наклонясь к уху, прошептал Сяо Чжань, —  проснись. Открой сомкнуты негой взоры. Он сам не понимал, с чего на него напало это игривое настроение! Ибо приоткрыл один глаз: —  Ты цитируешь Пушкина? Сяо Чжань с улыбкой пожал плечами. —  А ты теперь угадываешь строки русских классиков? —  Где все? —  вопрос Ибо проигнорировал и, сделав вид, что удивлен, обвел взглядом площадку. —  Где все, не знаю, но мастер Чэн явно побежал дрочить. —  Грубо, господин Сяо. —  Зато справедливо. —  У тебя настолько раздутое эго? Сяо Чжань хохотнул. —  Просто я знаю себе цену. И думаю, нет, уверен, что теперь знаю мастера Чэна. Он вдруг снова наклонился очень близко: —  Ты ведь тоже смотрел. Не отпирайся. Смотрел! Ибо ответить не успел — на площадку вернулся Чэн Эр. Окинул представшую его глазам мизансцену внимательным взглядом, кивнул своим мыслям, поправил очки в уродской черной оправе, уселся за пульт и хлопнул в ладоши: —  Продолжаем. Камера! Ибо, опуская голову на подушку, прошипел: —  Убирайся. —  Еще чего, — осклабился Сяо Чжань, поднимаясь на ноги. —  Моя очередь смотреть. Ты на меня таращился, теперь я буду. —  Я не таращился! —  Таращился. —  Ты неправильно пользуешься словами. Таращиться — смотреть во все глаза. Я же в лучшем случае чуть-чуть подглядывал. Сяо Чжань ответить не успел — занимательную беседу прервал грозный окрик режиссера: —  Чжань-Чжань, пошел вон из кадра! —  Ухожу! Ассистентка Чэн Эра выставила в кадр хлопушку: —  Сцена 320 бис, дубль первый! —  Камера! Мотор! Цонмин пошевелился, приподнялся на руках. Легкое покрывало скользнуло на пол, обнажая крепкие ягодицы. Повернувшись, увидел на соседней подушке белоснежную орхидею. Покачал головой. Протянул руку. В кадре крупным планом возникла красивая кисть с длинными, сильными пальцами, бережно касающимися нежных лепестков. Чэн Эр за пультом довольно потирал руки. Он знал, что проснется один. Он сознательно давал Инцзюню шанс уйти первым. Чтобы избежать ненужных слов и неизбежной неловкости. Цонмин поднялся на ноги, окинул взглядом комнату. Увидел вазу на низком стеклянном журнальном столике, поднял с подушки цветок и поставил обратно в эту вазу. Камеры с нескольких ракурсов отслеживали каждое движение. Полностью обнаженное, подтянутое тело оставалось вроде бы не в фокусе, силуэт был расплывчатым. В кадре четкой была только рука с белоснежной, чуть подрагивающей в пальцах орхидеей. Отошел к окну. Прижался лбом, вглядываясь во все еще подернутый утренней дымкой город. Не глядя, нащупал на подоконнике пачку сигарет. Надо же, Красавчик забыл свою панду. Закурил. Затянулся, откидывая назад голову. Ибо совершенно не смущала его нагота. За столько лет уже привык обнажаться в кадре, забыл о том, как зажимался поначалу. Теперь он был уверен в себе. Знал себе цену. Сигареты в сценарии не значилось, это была его импровизация. Графично затягиваясь и откидывая назад голову, он стоял в профиль к камере, и точно знал, что этот кадр выглядит очень эффектно: темный силуэт на фоне окна, впалые щеки, обрисованные тенями острые, идеально очерченные скулы. Кадык на длинной шее… Ибо знал, как эффектно сейчас смотрится со стороны. Довольное кряхтение, раздававшееся из-за режиссерского пульта, было тому подтверждением. Но красовался он совсем не для мастера Чэна. Ибо знал, что откуда-то из темноты, из-за спин операторов на него смотрит Сяо Чжань. И не просто смотрит —  пожирает взглядом. Зазвонил телефон. Затянувшись еще раз, Цонмин поднял трубку. —  Лао Цян, у нас проблемы. Две. —  Начинай с меньшей. —  У нас снова изуродованный женский труп. —  Девушка по вызову? —  Судя по всему. И, —  капитан Лю сделал паузу и нервно сглотнул, —  изуродована она точно так же, как пять предыдущих. Цонмин на секунду зажмурился. «Я тебя достану, больной ублюдок!» —  А еще нам слили информацию. Красавчик сегодня или завтра будет брать банк. Сигарета безжалостно смята в пепельнице. Лицо, пару минут назад такое спокойное и даже безмятежное, мгновенно каменеет, губы сжимаются в ниточку, веки медленно опускаются на глаза. Камера несколько долгих секунд держит крупный план. —  А я ведь надеялся, что мы больше никогда не встретимся… Едва слышно. Одними губами. На лице — мимолетная гримаса боли. *** —  Стоп! Снято! Лао Ван, аплодирую стоя! Чэн Эр действительно поднялся из-за пульта и несколько раз хлопнул в ладоши. Ибо, небрежно, неторопливо накидывая на плечи халат, благодарно кивнул. Из-за спины Ван Ивэя Сяо Чжань показывал ему сразу два больших пальца. Ибо в ответ ухмыльнулся и послал воздушный поцелуй. Сяо Чжань яростно зыркнул и оскалился.  —  Еще дубль? Чэн Эр, пристально просматривающий на рабочем мониторе отснятый материал, не ответил. Ибо, кутаясь в халат, встал у него за плечом и тоже вцепился взглядом в экранчик. Не увидел, почувствовал, как рядом к монитору склоняется Сяо Чжань. Встает близко, касаясь плечом плеча. Как было когда— то… «Дьявол, Сяо Чжань, ты что творишь?! Тебя подменили, что ли?» Ибо вдруг стало неловко, он как-то особенно остро ощутил под халатом собственную наготу. Это казалось неловким и смущающим — Сяо Чжань ведь тоже успел накинуть лишь халат… Хотел отодвинуться, но внезапно разозлился на себя и не стал. Бросил взгляд на Сяо Чжаня — показалось, что тот почувствовал все его внутренние метания, потому что смотрел искоса, но очень внимательно. Казалось, что эта пауза длилась вечность. Наконец Чэн Эр отлип от монитора, снял очки, потер переносицу. —  Всем спасибо. Ван Ибо, Сяо Чжань, вы были великолепны. Повторных дублей не требуется. Все было бе-зу-преч-но. Ибо пожевал губами. Он не мог оставить откровенную провокацию Сяо Чжаня без ответа! Поэтому, воспользовавшись тем, что тот все еще стоял очень близко, едва слышно произнес: —  А знаешь, что было самым трудным в этой сцене? Встать с постели так, чтобы в кадр не попал стояк. Увидев выражение лица Сяо Чжаня, довольно гоготнул и ушел одеваться.