У меня на тебя есть особые планы

      Возможно, Петя был единственным ребенком, сравнивать которого начинают еще с дет сада. По крайней мере, в его садике так точно. Он сначала даже не понял, а что, собственно, происходит. Петя знал: сегодня его забирает папа. Так что Петя особенно старался вылепить морской пейзаж из пластилина. Он выглядывал отца из двери, следя за тем, как родители подходили к стэнду с выставленными работами и широко улыбались. Петя кусал губы и нетерпеливо перебирал ноги.       Когда он увидел своего отца, то кинулся к нему прям так. Тот похлопал его по макушке и первым делом спросил у воспитательницы: хорошо ли себя Петя вел? Она его во всем нахвалила: активный, послушный, кашу до конца доедает! Юрий Андреевич покачал головой, задумчиво выдал «да-да, хорошо, очень хорошо, ну, Петь, пошли?»       Петя насупился. Ну какое пошли?       — Пап, смотли, мы там лепили!       Юрий Андреевич растерянно посмотрел на стол, заваленный неясными голубыми плоскими какашками. Подошел ближе, нахмурился, и Петя, радостный, за ним, в руку вцепился. Юрий Андреевич все осмотрел и нихрена не понял. Поднял взгляд и увидел листочек, который повесили для незадачливых родителей. Морской пейзаж. Ага.       Он снова осмотрел стол.       — Ну, вон тот очень красивый, — похвалил он чью-то работу.       Петя нахмурился.              — Пап, это не мое!       — А где твое?       Петя встал на носочки и указал пальцем в сторону своей поделки. Юрий Андреевич взял, покрутил ее, рассматривая. Петя закусил губу, в ожидании.       — Это не морской пейзаж, а какое-то болотце, я не знаю… — он тихо хмыкнул. — Ну вот эта работа неплохая, и эта, вот это вообще чудесная.       Петя посмотрел на своего отца, совсем ничего не понимая. А он? А как же он? Слов не нашлось, просто стало очень неприятно, Петя даже не мог понять, что за странное чувство поселилось в его груди.       Юрий Андреевич оставил поделку, которые мама обычно забирала домой, и поволок Петю к раздевалке. Петя, явно приунывший, принялся одеваться. Отец ему не помогал, в отличии от мамы, которая что-то щебетала и улыбалась ему.       — Капуша, ты там скоро? — раздраженно спросил Юрий Андреевич. Ей-Богу надо няньку нанять! Светка свалилась с температурой, а он и так еле с работы вырвался, у него дело не просто горит, оно до небес полыхает!       Петя тихо пропыхтел, пытаясь завязать шнурки, с которыми никогда не дружил.       — Не получается… — вздохнул с натугой Петя.       — Что не получается? Шнурки завязать?       — Мне мама помогала обычно, — беззащитно проговорил Петя, закусив губу и старательно плетя узлы, которые расплетались, не успев Петя их затянуть.       — Господи, да что ж за ребенок такой, ты в четыре года шнурки завязывать не умеешь?!       Петя принялся работать усерднее. На них обернулась вздрогнувшая воспитательница, опасливо глянул кто-то из родителей. Воспитательница знала, что Юрий Андреевич — уже майор в свои молодые годы, строгий, жесткой закалки, но видела его один раз, и была рада, что воспитанием сына занимается мать. Видимо, не зря опасалась за отцовское воспитание…       — Быстрее! — скомандовал Юрий Андреевич.       — Не получается… — беззащитно проговорил Петя и глянул на отца.       — Я тебе помогать не буду. Взрослый пацан, ей-Богу, — и отвесил, как он думал, слабый подзатыльник.       Петя тихо всхлипнул и, ничего не видя перед глазами из-за слез, дрожащими пальцами попытался снова, но ничего не вышло. Воспитательница мялась. Сказать бы что, да смысл? Она знает таких, просто сама получит и все.       — Да что ж за проклятье такое, ты еще и нюни распустил. Пошли, — и, дернув Петю за руку, не дав справиться с шнурками, потащил его, рыдающего, по коридору, продолжая ругаться. Воспитательница, держась за сердце, проводила их взволнованным взглядом.       А вот Юрий Андреевич вечером все еще болеющей жену, которая только накормила Петю, умыла и утешила, уложив в постель, вызвал на серьезный разговор. И она сидела на кухне, держась за горячий лоб и слушала, как он басил:       — Ты кого мне растишь, а?! Я так обрадовался: пацан, мент, династия! А ты что из него делаешь? Шнурки даже завязать не умеет! Чуть что — в слезы! Ты ему их завязывать будешь до двадцати лет? Хочешь, чтоб он меня потом позорил в академии?!       Светлана подняла на мужа уставший взгляд:       — Юр, ему четыре.       — Ну и?!       — Ребенок он. Ребенок. Они плачут. Они многое не умеют. Ты таким же был.       — Да я!..       — Что ты? Отслужил уже небось в четыре года? Голову мне не морочь, и без тебя болит.       Юрий Андреевич только покраснел от злости и прошипел:       — Я теперь найду время для его воспитания, ты уж мне поверь.       И так воплотился самый страшный её кошмар. И начался Петин ад.       Петя узнал, что все делает неправильно. Неправильно рисует, лепит, вырезает, бегает, одевается. Неважно, что Петя делал при его руководстве, он всегда получал по голове и в редкие случаи не плакал. Всегда спрашивал: почему не мама? На что отец грубо отвечал, что мать уже воспитала черт пойми что.       Петя тихо всхлипывал красным носом. Под руководством отца Петя раньше всех научился читать, писать. Быстрее всех бегал и к концу сада уже умел считать. Светлана смотрела на Юрия Андреевича и спрашивала:       — Ты ведь знаешь, что этому учат в первом классе?       — Чудесно. Пусть. А наш уже наученный.       С приходом в жизнь Пети оценочной системы все стало еще хуже. Любая четверка расценивалось как угроза унизить отца, а тройка — вечный позор для семьи. С криком и тягания за волосы, Юрий Андреевич к третьему классу перешел к ремню. Петя был в ужасе и не понимал, почему. Вплоть до четвертого под звуки от ударов он просил остановиться и спрашивал, за что, а в ответ было — «сам знаешь».       Петя и вправду знал.       В четвертом и пятом ответ был простой — я плохой, я заслужил, я все делаю не так, я позор семьи.       А потом в Пете проявилось то, чего, наверное, Юрий Андреевич больше всего хотел и что больше всего в нем ненавидел. В Пете проявилась Хазинская порода.       В двенадцать Петя точно знал ответ, за что.       За что? За то, что ты меня ненавидишь, и за это я ненавижу тебя.       Из покладистого мальчика, который отчаянно пытался угодить и который так и не смог дождаться доброго слова, Петя превратился в типичного бунтаря. Неуды и колы, сиги за гаражами, поздные приходы домой, отцу сдачи давать пока не мог, зато быстро бегал от него. Конечно, попадало ему знатно, но Петя все равно не жалел.       Но как бы много плохих отметок он не получал, как бы учителя на него не жаловались — покоя он не ощущал, а чувство возмездия длилось, словно взрыв фейерверка, несколько секунд.       В тринадцать Петя приехал в Питер к тете, родители умотали на юга, а его отец запретил брать — не заслужил. Мать очень просила и даже говорила, что сама тогда не поедет, но Петя только вздохнул: «ма, че нам двоим тут сидеть? Поезжай».       Ну, они и поехали, а его скинули родственникам. Отец предупредил, что Петя дикий и за ним нужен глаз да глаз. Молодая тетя все ждала подвоха, но его не случилось — Петя приходил ровно тогда, когда и просили, не спорил, не ругался, и вообще вел себя замечательно. Ментам этим вечно ничего не нравится!       Одним вечером Петя и встретил Игоря. Петя шлялся по закоулкам, не сильно опасаясь за свою сохранность — больнее отца ему никто не сделает. Длинный пацан сидел на низкой скамье и кормил собаку. Петя пошаркал к нему и спросил:       — Сиги есть?       Пацан поднял на него тяжелый взгляд.       — Рано тебе курить.       — Знаю. Я тут и не курю.       — А где куришь?       — Там, где спалят, чтобы отцу рассказали. Я его так бешу. Подсяду?       Пацан хмыкнул.       — Я Пётр.       — Игорь, — отозвался он. Явно был старше Пети. В глазах читалось что-то такое грустно-взрослое, что даже в блеклом свете мигающего фонаря было заметно. — Зачем отцу насолить пытаешься?       Петя тихо хмыкнул.       — За то, что пиздит с четвертого класса, а с сада просто орал постоянно и за волосы таскал. Видишь, у меня нос кривой?       Игорь посмотрел на его лицо. Петя заметил, что у него очень грустные синие глаза.       — Вижу.       — Батя сломал. Не помню, за что… У меня дважды лицо все в крови было, когда именно нос хрустнул — не помню.       Игорь нахмурился.       — Пиздец. Тогда понятно… У меня отец просто умер. У меня на глазах.              Петя медленно моргнул.       — Ты любил его?       Игорь кивнул.       — К сожалению. После твоего рассказа подумал — жаль, что такой твой отец, а не мой. Я бы, наверное, совсем не грустил… Ты грустил бы?       — Не знаю. Я бы хотел, чтобы он просто исчез.       — Смерть то же самое. Только сначала кажется, что тебя предали.       — Мой отец давно меня предал.       — Значит — умер.       Петя неловко поковырял носком кроссовка землю.       — Сожалею тебе. Больно было?       — Не помню. Хочешь погладить?       Петя глянул на уличную псину, которая, высунув язык, казалась ему крайне довольной. Петя неуверенно потрепал её по голове. Они сидели молча, на Петю глядели то счастливые собачьи глаза, то грустные глаза Игоря.       — Знаешь… жаль, что умер твой, а не мой, — изрек Петя что-то, что могло показаться циничным, но Петя потерял к своему отцу любую эмпатию, в нем не было ничего, кроме ненависти, а еще он думал, что это в самом деле было бы намного лучше. Для них двоих.       Игорь не ответил. Не знал, что. Петя просто сидел рядом, ковыряя землю пяткой. Его не прогоняли, а он не спешил уходить. Почему-то ему казалось. что в молчании Игоря больше понимания, чем он увидел в глазах других людей за последние несколько лет. Ему тоже больно, просто по-другому.       — У тебя аська есть? — внезапно спросил Игорь. Петя растерянно кивнул. Игорь немного подумал, а потом сказал: — Хотел попросить, но решил, что лучше не надо. Не то место, не то время. У меня сложный период.       — Могу понять… — пробормотал Петя. — Если еще раз встретимся, то дашь свою?       Игорь кивнул. Петя знал, что, наверное, не встретятся. Питер большой, а Петя тут еще всего на пять дней.       Но их трудное детство совсем не то время для знакомства. Им еще слишком много надо понять и пройти друг без друга.       Они просидели еще долгие полчаса и, когда Петя стал замерзать, Игорь проводил его до метро. Собака отбилась от них три дома назад, завернув за переулок. Петя смотрел в подземку метро и сказал:       — Я подумал, что желать смерти отцу неправильно. Лучше бы умер я.       Ответа не было. Петя обернулся. Игоря тоже. Петя хмыкнул и спустился в метро.