Листопад

      Вельзевул в который раз пытается закрепить провод гирлянды над кроватью. Кажется, она возится с этим уже несколько часов, но солнце ещё не садится и не бьёт прямо в глаз. Оказывается, создавать хаос нарочно — сложно, но Вельзевул упорно старается сделать так, чтобы гирлянда охватывала максимум пространства и свет был распределён ровно — но без симметричного узора. Однако пока все попытки заканчиваются тем, что на голой стене гирлянду не на что повесить, а расстояние между кроватью и шкафом слишком большое, да ещё и дверцы мешают, и в окно над спинкой кровати гвозди не вбить…       Снизу раздаётся стук в дверь. Вельзевул, чувствуя, что решение близко, не прерывается, но стук раздаётся снова, и она окликает Гавриила. Он хотел навести порядок на заднем дворе… Стук продолжается и к нему добавляется неуверенное «есть кто дома?» Вельзевул выдыхает сквозь зубы и, отпустив гирлянду, падает на кровать.       Слишком приятно. Не вставала бы никогда.       Когда она спускается вниз, Гавриил уже подходит к двери.       На пороге стоит человек. Он молод, тощ, носит очки и лохматые волосы, да и в целом выглядит так, что у Вельзевул появляется желание стукнуть его, чтобы работал нормально и не изводил нервы.       — О, здорово, здрасьте. Я Ньют, ваш сосед, из восемнадцатого дома, — он улыбается, а потом вздрагивает всем телом и впопыхах протягивает Гавриилу руку.       Что же, выражение собственного дружелюбия, вероятно, единственное, что помогает ему выжить.       Гавриил, выйдя на крыльцо, представляется и отвечает рукопожатием, дежурно улыбаясь. Сосед Ньют заглядывает ему через плечо, встречаясь с Вельзевул взглядом, и в его глазах появляется вопрос. Ей приходится выйти и тоже соблюсти ритуал. Гавриил считал, что лучше быть приветливыми с людьми, раз они теперь живут в одном мире; Вельзевул предпочла бы спрятаться от них — лишних.       — У вас… интересное имя, — отзывается Ньют, и его улыбка становится беспокойной. — Я пришёл пригласить вас на вечеринку в нашем доме. Точнее, это званый вечер, но только для мамы Анафемы, она сама хочет сделать это… нечто… более живым. Мы бы отправили вам письмо, но вы здесь недавно, да? И я решил, что будет здорово зайти к вам и поприветствовать заодно. Вы из Техаса?..       Вопрос повисает в воздухе, и Гавриил, прочистив горло, отвечает заготовленными словами:       — Нет, мы из Эдинбурга.       — А, о, здорово, я тоже из Великобритании. Не знаю, с чего решил, что вы из Техаса, — бормочет Ньют всё тише и тише и поправляет очки. — Так вы придёте? Гавриил смотрит на Вельзевул вопросительно и уже будто бы порывается что-то ответить. Вечеринки, званые вечера… Они знали только рабочие собрания, да Вельзевул ещё смутно помнит времена, когда Адские Князья собирались за столом, а она сидела во главе, следя, чтобы никто никому не вырвал глотки; без развоплощений всё равно не обходилось.       Ей интересно посмотреть, на что стали похожи людские встречи, и она поддаётся этому слабому сиюминутному любопытсву.       — Ты не сказал когда.       — Ох, точно, совсем голова дырявая. Завтра в восемь вечера. Без дресскода. Ньют вытирает ладони о штаны, и Гавриил, ещё переглянувшись с Вельзевул, заверяет его, что они придут.       — Ты хочешь пойти на людское сборище? — недоверчиво спрашивает Гавриил, когда они остаются наедине. — Я слышал, что ничем хорошим они не заканчиваются.       Вельзевул пожимает плечами.       — Я же демон, — говорит, лукаво улыбаясь, и ловит удивлённый взгляд Гавриила.       — Мне просто любопытно. К тому же, ты сам говорил, что мы должны быть приветливы.       — Я имел в виду, что не стоит игнорировать людские обычаи.       — Это очень походит на какой-то обычай. О, когда люди находят новый дом они часто устраивают праздник, называется новоселье. Можем засчитать это сборище за наше новоселье. Или ты совсем не хочешь идти?       Гавриил качает головой, разводя руками.       — Я заинтересован, но чувствую… тревогу. Я не знаю, что делают на таких встречах. Должны мы принести подарок?       — Вот и узнаем.

***

      На всякий случай они покупают небольшой и элегантный торт. Вельзевул думала, что могла испечь что-то сама, как говорилось в той статье про новоселье, но людское сборище — не лучшее место для таких экспериментов.       Дом Ньюта и Анафемы стоит по соседству, утопая в зелени ветвистых деревьев и плюща. Он несколько больше, чем дом Гавриила и Вельзевул, с большим количеством белого и бежевого, правда, сейчас заполнен людьми в ярких нарядах, шумящих и слепительных, и Вельзевул жмурится и крепче сжимает руку Гавриила. Встречает их Ньют, невероятно обрадованный уже тем, что они просто пришли, а торт приводит его в какой-то неловкий восторг.       Вельзевул совершенно не понимает, что радует этого смертного. Он похож на зашуганного младшего демона, который даже мечтать о месте получше боится, не то, что искать знакомств, чтобы продвинуться выше. В чём удовольствие наполнять свой дом незнакомцами без какой-либо выгоды? В честь чего именно устроилось это сборище, им никто толком и не объяснил.       Ньют знакомит их со своей женой. Анафема тоже напоминает демона, что манерой речи, что одеждой, и Вельзевул с ней приятно говорить — какое-то время. Они говорят о ничего не значащих вещах, большую часть из которых Вельзевул с Гавриилом пришлось выдумать, скрывая свои сущности — и Вельзевул не понимает, почему в первую очередь люди стремятся узнать такие мелочи, а не спрашивают о по-настоящему важных вещах.       Всё равно они не успевают поговорить долго. В доме много людей, и хозяева каждому должны уделить внимание. Вечер длится не больше часа, а Вельзевул понимает, что не хочет ни с кем знакомиться, узнавать, как ведут себя люди, когда их так много. Кто-то прячется в кругу близких, обмениваясь старыми шутками и новостями, рассказанными в сотый раз, кто-то скрывается за бокалом шампанского или столом с закусками, кто-то и вовсе торопится уйти, лишь поздоровавшись.       Гавриил тянет Вельзевул на задний двор, подальше от шума, пронзительных запахов и яркого света, хотя закат только начался. Они сидят на массивной цветочной ограде за углом дома, и Гавриил качает нетронутое шампанское в бокале.       — Это похоже на хаос, — говорит он. — Неприятно. Люди задают странные вопросы.       — Я заметила, — усмехается Вельзевул. — Надо узнать, что такое крокет и зачем он.       — Чем больше они пьют алкоголя, тем страннее вопросы. Одна дама спросила, почему мы не носим обручальные кольца…       Гавриил хмурится, наблюдая за пузыриками в бокале, Вельзевул замечает, как он напрягается, и сама чувствует в горле ком — сухой и колкий, объяснения которому она не может найти.       Их уже спрашивали о браке много раз, когда они разбирались с документами, когда придумывали фамилии. Это не было важно, но почему-то Вельзевул хорошо запомнила, что в удостоверениях у них записаны разные слова: Уайт и Хилл, почти первое, что взбрело в голову; она помнит кривую улыбку Гавриила, когда он объяснял: «Мы не можем быть женаты. Мы вместе».       Вельзевул придвигается к нему ближе и, забрав бокал, кладёт голову ему на плечо и обнимает одной рукой; Гавриил обнимает её тоже, устраивая удобнее, чтобы не упасть с ограды.       — Знаешь, это всё — не столь важно, о чём они говорят. Анафема и Ньют думают, что теперь мы знакомы, хотя это совершенно не так. Но я вдруг обнаружил, что мне всё равно. Я никогда не интересовался людьми, и даже если сейчас я стал относится к ним с пониманием, то всё равно нам никогда не стать одними из них.       Он вздыхает и забирает бокал обратно, смотрит на него долго, принюхивается. Они уже пробовали вино и шампанское в ресторане, совсем немного — как часть блюда. Здесь же люди выпивали, чтобы расслабиться — греховно.       — А ты хотел бы стать человеком?       — Нет. Но я… я хотел бы не чувствовать себя чужим, — заканчивает еле слышным шёпотом.       Вельзевул знает: быть своим, быть самим собой можно лишь с тем, кому ты доверяешь. Её это никогда не волновало — Ад закалил её Суть; а потом она встретила Гавриила и всё изменилось. Не то чтобы прошлое беспокоит её в этом ключе, кажется, ей не нужен никто, кроме Гавриила, и ей бы и на Альфе-Центавре было с ним хорошо — только в той системе космическая пустота и неизвестность похуже бюрократии.       Может, на самом деле, ей тоже это важно — не быть изгоем, когда шесть тысяч лет назад её скинули с Небес те, кто по определению был родным — но по-настоящему они друг друга не знали.       — Оказывается, разговаривать — сложно, — заключает Гавриил и всё же делает глоток и тут же морщится, испаряя бокал. Вельзевул усмехается. Ей колюче-острый вкус шампанского совершенно не нравится.       — Ты говорил, что ты искусный оратор.       — Но не дипломат.       — Мы можем поговорить с ними позже. Скажем, пригласим их на ужин без всякого шума и будем учиться разговаривать. Что скажешь?       Вельзевул задирает голову, заглядывая Гавриилу в глаза. Тёплое солнце отражается в фиолетовой радужке, и кажется, будто это сама Суть Гавриила сияет изнутри. Он улыбается и прижимается щекой к макушке Вельзевул.       — Хорошая идея.