Листопад

      — Вы так внезапно исчезли, ничего не сказав!..       Вельзевул думает, что логично продолжить словами «мы беспокоились», но это глупо. Она чувствует, что Гавриил улыбается в ответ, нелепо, но люди не придают этому большое значение.       — Вельзевул стало плохо, и мы не могли остаться.       — Вас не было, когда мы выходили…       — Мы ушли очень быстро.       Он улыбается, и его глаза сияют так, что ни у кого не остаётся желания спорить с ним и с его сцепленными в замок руками. Вельзевул не может этому не улыбнуться: раньше она лишь вздыхала, не имея сил раздражаться, теперь воспоминания о тех нескольких встречах в далёком прошлом, когда она ещё смотрела на мир другими глазами, поднимают в груди тепло и нежность.       Хотя её настроение, определённо, плохое.       Просто удивительно, как быстро она успела отвыкнуть от этого. В Аду понятие «хорошо» просто не существовало — находилось под запретом и порицалось, как недоступное. Не очень-то и хотелось, думала она, но не сравнивала, зная, что проиграет самой себе. В её пустой Сути царил сумрак, Тьма и перманентное жужжание роя, и ничего иное не могло этого изменить, ничто не проникало внутрь, не меняло сложившегося за тысячелетия порядка.       Потом Гавриил предложил отменить Арма-блять-геддон — она и сейчас усмехается его выражению лица — и они слушали музыку. И… для встреч не было причин, но они это делали, и Вельзевул с удивлением обнаружила, что может быть «хорошо». И даже лучше. Она сбегала из Ада за этим, сжигала документы, чтобы не омрачать радость встреч работой, но Гавриил, чувствуя её напряжение, смотрел ласково и подбадривал.       Что-то совсем не приемлемое. Что-то чертовски правильное.       И сейчас внутри тяжело больше от того, что она понять не может, что происходит. Она ещё прячется в мансарде, пока Гавриил разговаривает с зашедшей Анафемой, и погружается в мысли глубоко, пытаясь разобраться — но натыкается лишь на собственное раздражение — на саму себя и этот сложный человеческий мир, в котором слишком много всего.       Она пропускает момент, когда Гавриил поднимается и садится на кровать.       — Анафема предложила сходить завтра на пикник. Мы обменялись номерами телефонов, — его голос становится тусклым, и Вельзевул ободряюще улыбается, поднимая голову.       — Если нужно будет звонить, я поговорю с ней.       — Хорошо. И… вот, — Гавриил сотворяет чудо, и в его руках появляются игрушки: странный дракон и рыбка, которые остались в парке. На лице Гавриила застывает растерянность. — Люди такие неоднозначные.       — Такими они созданы, — выдыхает Вельзевул, забирая дракона, но он не становится более похожим ни на тех, что создали на Небесах, ни на тех, что позже вывелись в Аду. — Чем займёмся?       Гавриил оживляется.       — Третьего дня ты обещала запечённые яблоки.

***

      Они идут в магазин. Вельзевул думает, что они могли бы сделать это раньше, но тягостное волнение загоняло эту мысль далеко. Теперь же она находит успокоение, выбирая свежие фрукты и овощи, сочное, здоровое мясо и не резко пахнущие специи. Гавриил лишь наблюдает, полагаясь на её чутьё — которым она никогда не пользовалась.       — Выглядишь так, будто для тебя это не в новинку, — говорит он после очередного жаркого спора с продавцом, попытавшемся убедить её в том, что гнилостно пахнущие яблоки можно было есть. Вельзевул не пыталась сбить цену, как женщина перед ней — ей до денег никакого дела не было — она просто хотела получить своё и хорошее, заставив продавца вынести другой ящик.       Прочие же, добродушные и смеющиеся, предлагали пробовать клубнику и мёд, напоказ нюхали пучки зелени и расписывали красоту рыбьих глаз, и Вельзевул действительно чувствовала себя здесь… правильно.       Она пожимает плечами, проверяя список.       — Это похоже на то, как следить за работой демонов, только приятнее. Кажется, мне стоило заниматься этим, а не руководить Адом.       Гавриил обнимает её со спины одной рукой, и огонь вдруг вспыхивает в ней, заставляя вздрогнуть. Она берёт его за руку и мягко тянет дальше, улыбаясь.       На кухне её настигает умиротворение. Несмотря на то, что иногда она с трудом понимает, что делать, что даже на вопросы Гавриила ей сложно ответить, чтобы не отвлечься, внутри тихо и спокойно.       С обещанными яблоками долго возиться не приходится: Вельзевул их делает по старой памяти, выуживая образы из глубин разума, и едва не жмурясь от удовольствия, видя, что всё получается как надо. Гавриил помогает ей вырезать сердцевинки, с ласковым взглядом наблюдает, как она выкладывает яблоки на противень и льёт на них мёд.       Щекотливое жужжание роя за рёбрами становится уже почти привычным.       Потом на глаза ей попадается морковь, и Гавриил предлагает сделать морковный пирог — но больше мешает, чем помогает, абсолютно это отрицая.       — Не сыпь столько сахара, — говорит он, забирая сахарницу. — У тебя ложки с горкой, по объёму получается больше сахара.       — Может там ложки имели в виду большие, — возражает она, пытаясь зачерпнуть ещё одну, но Гавриил поднимает сахарницу над головой, оставаясь абсолютно серьёзным:       — Ложки стандартные.       Вельзевул от возмущения не может ничего сказать — но и отступить тоже. Она возвращает всё на место чудом и показывает Гавриилу язык, замешивая тесто. Он лезет в миску, собирая пальцем капли теста со стенок и пробуя, снова ошарашивая. Пока Вельзевул пытается придумать ругательство, что выразило бы все её эмоции, он продолжает жаловаться на сладость.       — И как тебе только тирамису понравилось? — выпаливает она наконец, шлёпая Гавриила по рукам.       — Хэй, я уже ничего не делаю!       — И больше не делай, — цедит, угрожая ему ложкой и возвращаясь к тесту.       — Тирамису чуть горчит, как кофе.       Вельзевул морщится: Гавриилу нравится американо и кофе с перцем.       Позже он забирает на пробу морковный сок и блаженно восклицает, выпивая половину нужной порции.       — Это восхитительно!       Вельзевул ненадолго забывает о том, что хотела ругаться и тоже пробует: в этой жизни до соков и многих свежих плодов они ещё не добрались.       Сок густой и больше горький, чем сладкий, и отдаёт чем-то травянистым, растекаясь во рту. Вельзевул смакует его вкус, решая, что подслащивать ещё не будет, и заставляет Гавриила начистить ещё моркови — много, потому что какую-то часть он съедает. Кухня постепенно наполняется ароматом запекаемых в духовке яблок.       — Я тут подумала про проект здорового питания, — вдруг вспоминает Вельзевул, наконец успокаиваясь.       — О, Рафаил долго боролся с вами из-за него, — кивает Гавриил. — В чём суть?       — В том, что овощи и фрукты полезнее, чем сдоба и сладости, но и по мелочи, точно не скажу уже. Но этим увлекаются спортсмены.       — Это ты к чему?       — Ты же бегаешь.       — Да, но… — Гавриил растерянно смотрит на морковь в своих руках, перекатывается с пятки на носок, и Вельзевул прыскает, не объясняя ему ничего более. И то ли специально, то ли всё ещё желая помочь или приобщиться к кулинарии, он пробует глазурь — но не успевает ничего сказать, как получает болезненный тычок в плечо.       — Гейб! — не выдерживает Вельзевул и толкает его подальше от стола, игнорируя его возмущение и скорбное выражение лица: — Иди ты к чёрту с моей кухни!       Она снова замахивается, и Гавриил наконец-то отходит, вдруг лукаво улыбаясь. Вельзевул пытается не обращать на это внимание, вытаскивая яблоки из духовки и ставя туда пирог, и чувствует, как её сердце словно желает вырваться из груди.       — Велли, — тянет он, но не продолжает, пока она не оборачивается. — Ты же демон.       Она кидает в него огрызок моркови, поджав губы в попытке спрятать искряющуюся улыбку, и, очевидно, мажет. Кажется, она даже чувствует мух под кожей и, словно в самый первый раз ощутив это, она потирает себя за плечи. Гавриил наблюдает за ней издалека, задумчиво и даже тоскливо.       — Что? — выдыхает Вельзевул, снова оборачиваясь. Рой жужжит громче.       — Ты одновременно сердишься и нет. Я не понимаю.       Она вздыхает. Снимает фартук и откидывает его в сторону, идёт к Гавриилу и обессиленно утыкается ему в грудь, обнимая. Он не сразу решается обнять ей в ответ.       — Я сама не знаю. Но это… было весело, — она запрокидывает голову, заглядывая ему в глаза: сейчас такие тёмные из-за неровно падающего света и серьёзного выражения лица. Он едва приподнимает уголки губ, шумно вздыхая — и Вельзевул чувствует тепло его дыхания. Ей снова хочется сделать что-то ещё, что-то особенное, и она сжимает его крепче, жмурясь, от переполняющих её эмоций.       И Суть Гавриила ощущается такой же тяжёлой как и её собственная.