Листопад

      Вельзевул избегает взгляда Гавриила весь оставшийся день. На пикнике и в машине это совсем не сложно, но после ей приходится ускользать, сказав, что она хочет полежать в одиночестве — и Гавриил просто кивает и остаётся внизу. Вместо того, чтобы обдумать ситуацию, Вельзевул думает о том, чем Гавриил занимается и что он сам думает обо всём этом — но угадывать его мысли, когда собственные путаются в тревожный комок, слишком сложно.       Неужели всё это напряжение лишь из-за того, что она хочет поцеловать его? Что это абсурдное желание быть как можно ближе, чувствовать Гавриила целиком и полностью — плотское? Вельзевул не знает, что тревожит её больше: то, что это окажется правдой, или то, что нет, и её продолжит разрывать изнутри от эмоций, слишком ярких для неё, слишком массивных. Всепоглощающих.       Она переворачивается на живот, утыкаясь носом в подушку и скулит.       Смысл гадать об этом, если она даже не может поговорить с Гавриилом.       Они прекрасно разговаривали. Они без стеснения и волнений могли обсудить что угодно, бесконечно доверяя друг другу — и, возможно, только благодаря этому оказались здесь. Вельзевул страшно, что он решит, будто она хочет соблазнить его, искусить — и она тут же ругается сквозь зубы на себя за эту мысль. Если бы Гавриил действительно так думал, если бы его это волновало, он бы не был с ней.       Вельзевул вздыхает и собственной тёплое дыхание окутывает лицо.       Они с Гавриилом вместе, а она так сильно тревожится. Почему-то четыре года их встреч она вообще этой темы не касалась, едва ли помня о существовании подобного. Ей просто хотелось поскорее увидеться с Гавриилом и однажды не расставаться с ним никогда. Теперь мысли были свободны от работы — и заняты человеческим. Неужели всё дело именно в этом, в том, что они так вникли в людской мир, в их мелочные заботы?       Ведь на самом же деле: какая разница. Они есть друг у друга, а она… не знает, как выразить свои чувства по этому поводу — дурная проблема, не стоящая внимания. Она же может просто сказать Гавриилу об этом — и она говорила, как сильно рада, что он с ней здесь, как он ей дорог, как она ценит их время, как она его… она…       Вельзевул давится эмоциями и крупно вздрагивает всем телом, бьёт кулаком по одеялу — но мягкость глушит удар. Вельзевул бьёт сильнее, садится, и кидает подушку в стену. Она чувствует себя беспомощной. И покорно спускается к Гавриилу.       Он не выглядит удручённым или озабоченным, но едва завидев её, меняется в лице и подрывается с дивана.       — Вель?       Она не отвечает, подходит совсем близко, опустив голову и не решаясь посмотреть ему в глаза. Взлохмаченные вознёй пряди скрывают загнанный взгляд. Гавриил отводит их, обхватывая её лицо ладонями и поднимает, прося посмотреть на себя.       — Вельзевул? Меня тревожит твоё поведение.       Она усмехается резко и криво, не зная, что сказать.       — Меня тоже, — говорит первое, о чём думает, и Гавриил удивлённо поднимает брови. — Я чувствую слишком много и не знаю, что это. Но я… поняла, что хочу сделать. Я…       Она прикусывает губу, всё ещё не решаясь. Гавриил смотрит на неё внимательно, дожидаясь продолжения, так серьёзно, сосредоточено… Поцеловать его сейчас кажется самым правильным.       Вельзевул вздыхает рвано, поднимая руку и едва касаясь его щеки — точно боясь обжечься. Гавриил прослеживает её движение, его руки соскальзывают ей на плечи; Вельзевул смелеет, очерчивая кончиками пальцев линию его челюсти, ведёт к скуле, кладя ладонь на щёку, чтобы ненавязчиво притянуть его к себе. Никогда ещё разница в росте не казалась ей такой значительной. Он стоит так близко, что она чувствует его сердцебиение, его тепло и его запах — будто они в своём крошечном мире, где кроме них нет никого и ничего не важно… Она знает это чувство, и рой отзывается знакомым жужжанием, всё равно заставляя её вздрогнуть, податься ближе.       У Гавриила тонкие губы, обрамлённые сероватым следом от щетины, но кожа гладкая — она проводит большим пальцем, проверяя ещё раз.       Она никогда не целовалась.       Вельзевул приподнимается на носочках, чуть склоняя голову, и касается губ Гавриила своими — быстро, аккуратно — и вся её Суть замирает на это мгновение, чтобы в следующее содрогнуться и потянуться снова, но с губ слетает отчего-то горький выдох. Вельзевул не отрывает от Гавриила полного немой, непонятной надежды взгляда, а он шире распахивает глаза.       — Ох, — произносит поражённо, но на его лице не проступает ни отвращения, ни удовольствия. Вельзевул осознаёт, что дрожит. — Оу…       Внутри всё сдавливает. Рой не жужжит — сбивается в комок, болезненный, подступающий к горлу, и Вельзевул делает шаг назад, не зная, куда бежать, когда ей так невыносимо хочется обнять его. Гавриил перехватывает её руки, тянет на себя и склоняется к ней — повторяет её поцелуй, зажмурившись, но не отстраняется. Их губы сомкнуты, кончики носов упираются в щёки, и Вельзевул подаётся к Гавриилу ближе, обнимая его за шею, сжимает губы сильнее, целуя, повинуясь движению Сути — и он отвечает ей тем же, прижимает к себе за талию, шумно вздыхая и стискивая челюсти.       — Я не умею целоваться, Вель, — шепчет он хриплым, дрогнувшим голосом, не отстраняясь. — И… я ознакомился с процессом соития, когда перепроверял отчёты Азирафаэля и дело Иова, но я…       У Вельзевул буквально подкашиваются ноги, и жар затопляет её всю от того, как именно Гавриил расценил её поцелуй — и что единственным его волнением было незнание.       Она опускается на пятки, заглядывая Гавриилу в глаза — такие тёмные сейчас, сверкающие, зарывается пальцами в мягкие волосы на затылке.       — Я тоже не умею, Гейб. Ничего.       Это его немало удивляет, но он расслабляется и улыбается коротко. Обнимает крепче, утыкаясь носом ей в шею, и Вельзевул чувствует, как он дышит ею. За рёбрами становится щекотно, и она целует его в плечо, скрытое рубашкой, в основание шеи и выше, под мочкой ухо, в линию челюсти, изворачиваясь, чтобы добрать до губ: целует его жадно, и он от растерянности приоткрывает рот. Она безотчётно обхватывает его нижнюю губу и сжимает, чуть втягивает и случайно касается языком — Гавриил вздрагивает, вдыхает рвано и повторяет, неуклюже натыкается на её зубы. Они сталкиваются, повернув головы, Гавриил держит её лицо в своих ладонях, чуть шире раскрывает рот. Вельзевул чувствует влагу и вкус клубники на его языке, тянется за этим, отрывисто проводя языком по его нёбу, гладкому и тёплому, и из груди вырывается сдавленный звук, заставляющий их вздрогнуть и отстраниться, тяжело дыша.       Вельзевул кажется, что она горит изнутри, и только её смуглая кожа не позволяет румянцу проступить. Губы точно обожжены огнём, сладким и притягательным. Гавриил целует её в щёку, переводя дыхание и прикрыв глаза. Прикосновение долгое и нежное, он гладит её ладонями, медленно спускаясь к плечам и натыкаясь на рубашку.       Может, он тоже ощущал в себе этот огонь с тех пор, как они напились?       Вельзевул чувствует, что должна что-то сказать, но у неё нет никаких слов, кроме тех, что она не знает. Она утыкается Гавриилу в грудь, почти опираясь на него, и он, не устояв, падает на диван, утягивая Вельзевул за собой. Ей приходится сесть к нему на колени — и теперь она чуть выше.       — Я знаю, что ты чувствуешь, — шепчет Гавриил. Его глаза вдруг подёрнуты тоской. — Это любовь, Вель. Твой рой жужжит о любви…       Вельзевул хочется сказать, что он идиот — она же демон. Хочется сказать, чтобы он не издевался над ней в такой момент. Она застывает в растерянности, словно не определилась, что испытывать, и по её лицу расползаются трещины. Тоска в глазах Гавриила становится глубже — неправильная, неуместная.       Вельзевул хочется сказать, что это не правда — она же ничего такого не чувствует. Но она демон, и именно это объясняет всё до самого конца, вдруг успокаивая Суть. Любовь походит на правильное слово.       — Я… тебя люблю… — произносит медленно и тихо, пробуя, чувствуя — как жужжит рой на грани ощутимого, едва задевая кожу, как тепло пульсирует Суть, посылая по телу дрожь, как ей хочется повторять это снова и снова, запечатывая признание поцелуями. Не отпуская Гавриила больше никогда.       На его лице — тоже трещины, золотые слёзы, горячие и болезненные.       Вельзевул не может почувствовать его любовь.       — Я тебя люблю, — говорит он твёрдо и не выдерживает — целует её, жмурится, стискивая в объятиях. — Я тебя люблю, люблю, — повторяет сбивчиво, всё приникая к её губам, оставляя на них своё дыхание, свои чувства. Вельзевул дрожит, изгибается, прижимаясь к нему ближе в попытке успокоиться, нечаянно давит до болезненного сильно и задыхается собственными эмоциями.       — Я тебя люблю, — выдыхает; слова комкаются, и она говорит снова и снова, не переставая целовать, шарит руками по спине и затылку, цепляясь — и чувствуя, как в груди становится свободнее и легче.       Они замедляются, прячась друг в друге. Вельзевул прижимается щекой к плечу Гавриила, почти облепив его, он гладит её по спине, очерчивая проступившие позвонки… Дыхание постепенно стихает, расслабляются мышцы, и Суть горит ровнее; только сердце бьётся оглушительно где-то в самой голове. Вельзевул не хочет заходить сейчас дальше, но не может отпустить Гавриила, не может оставить это огромное чувство…       — Почему ты не сказал, когда узнал? — спрашивает она шёпотом, не желая нарушать умиротворения.       — Я не знаю, — так же шепчет Гавриил. — Я не знал, зачем, ведь… мы же и так вместе. И я не думал, что любовь для тебя важна.       Вельзевул усмехается горько и поворачивает голову, широко проходясь ладонь по спине Гавриила.       — Я тоже так думала. Я… я даже не близко не была к этому…       — Я так и понял.       Они улыбаются, прижимаясь друг к другу теснее.       — Давай побудем вот так: близко-близко.       Вельзевул кивает. Они и раньше обнимались долго, сидели, соприкасаясь плечами и бёдрами, лежали в обнимку — Гавриилу нравилось смотреть вверх… Но, кажется, они никогда не принадлежали друг другу больше, чем сейчас, никогда не были сплетены так тесно, словно были едины. Поцелуи — не доказательство, они — выражения.