Бешенство и ласка

      Я не помню, когда это произошло. Все казалось таким реальным и выдуманным одновременно; каждый, окружающий меня, действовал по вызубренному наизусть маршруту, огибая препятствия в виде камней и кустарников, покрытых слоем снега. Так было и в жизни: школьные будни не отличались ничем, кроме расписания и замечаний стоящего у входа охранника.       Тогда я не подозревала какой ужас ждал меня за стенами этой треклятой школы.       Итэр каждый раз нежно брал меня за руку и, усмехнувшись, провожал прямиком до школьного шкафчика. Он всегда был куда более энергичным, поэтому я извечно не успевала переобуваться до его исчезновения, — Итэр спешил в театральный кружок, который начинал свою деятельность за час до занятий. Мне это было ни к чему, — актерского мастерства у меня никогда не было. Ну и черт с ним.       Я прижимала к своей груди портфель, словно хранила там какую-то драгоценность, и продвигалась вперед. Мне нравилось затишье школы перед занятиями: мало кто решался посещать ее в столь ранний час. Однако, не в этот раз.       Коридоры подозрительно пустовали: ни извечно снующих учителей, ни дежурных, проверяющих школу на чистоту и порядок — не было никого. Остановило ли это меня в тот момент? Нет. Я перешагнула свою тревогу и помчалась дальше, словно никогда в своей жизни не смотрела ужастики.       Села за парту, открыла учебник по какому-то предмету, — честно, это совершенно вырвалось у меня из памяти, — и не заметила, что по глупости и невнимательности не закрыла дверь кабинета.       Может быть, это и стало моей главной ошибкой.       И так он нашел меня.       Он подкрался тихо и незаметно, но растягивал момент своей победы долгие три минуты. В тот момент слова, напечатанные на листах учебника, уже не лезли мне в голову. Я слышала шаги Тартальи. Слышала и почему-то совершенно не боялась. Он положил свою крепкую ладонь мне на плечо, и я инстинктивно вздрогнула — она в черной кожаной перчатке. Аякс никогда не носил перчатки.       Я натянула на бледное лицо вымученную улыбку. Голова неприятно затрещала, словно изначально предупреждала меня об опасности. Кричала. Молила убежать. — Доброе утро, — все, что успеваю проговорить я прежде, чем встречаюсь с лицом своего лучшего друга.       Вторая рука прячется за спиной, но мой взгляд прикован к его синим глазам.       Тусклым. Пустым. Ненавидящим меня.       Теперь я осознаю, почему он надел перчатки. Понимаю, что же пряталось у него за спиной и сейчас блестит у меня прямо над головой.       Только прежде, чем я успеваю издать хоть один звук — холодное железо впивается мне прямо в шею, задевая сонную артерию и насквозь продырявливая гортань.       Боль была резкой, но не сказать, что безумно сильной. Сначала мозг не осознал, что приключилось с организмом, хотя инстинкты уже давно били тревогу, которую я игнорировала по глупости. Мое лицо было безмятежным только первую секунду; когда же болевые рецепторы наконец-таки заработали, мои глаза и губы скривились в агоническом крике, предзнаменуя неминуемую смерть. Я была похожа на раненного зверя — начала дергаться в предсмертных муках, крепко хватаясь за перчатку парня, которая держала рукоять этого чертового ножа.       Кровь заполонила весь мой рот, горло и легкие. Этот металлический привкус был настолько ужасным, что я невольно приоткрыла рот, пытаясь избавиться хоть от капельки этой смердящей жидкости у себя на языке, зубах и деснах. Рвотный рефлекс, посетивший мое тело из-за сгустков крови, причинял еще больше нескончаемой боли, заставляя нож в моем горле сдвинуться на пару миллиметров.       Тарталья, казалось, наслаждался этим моментом. Он так и ждал, пока я испущу свой последний вздох. Я не могла даже кричать — лишь отчаянно дергалась и жалостлива склоняла голову, будто вымаливая у собственного убийцы спасение.       Пока Аякс наслаждался зрелищем, представшим перед ним, в моей голове крутился лишь один вопрос:       За что?       Я чувствовала, как хватка моей ладони ослабляется с каждой секундой. Ощущала, как с очередным кровавым плевком на обувь Тартальи, я призывала его лишь крепче взяться за рукоять ножа, торчащего из моего горла. Неудобства из-за крови ушли на второй план, потому что шок только что прошел.       На его смену пришла невыносимая боль, хрипом выскользающая из моего рта. Она вынудила меня задергаться, отчаянно хватаясь за собственную жизнь. Рьяно сжимать пиджак Тартальи, умоляюще сползать со стула, вымазывая колени в собственную кровь.       Да и черт с ним, вся школьная форма уже давно приобрела этот ярко-красный оттенок. — Надоело.       Это единственное, что вырвалось с полусомкнутых губ перед тем, как он зверски вытащил нож с моего горла.       Все, что я успела — испуганно прикрыть ладонями зияющие дыры, из которых так и брызгала кровь, попадая даже на только-только вычищенные окна. Веки налились свинцом. Больше нет сил сражаться.       Теперь и боль отошла на второй план.       Осталась лишь пустота. Исчез даже страх. Собственно, прекратились и предсмертные муки.       Знаменовал мой конец, — думала я.        А сейчас сижу в собственной постели, вырывая и без того короткие волосы со своей головы. Я взвинченно соскакиваю с кровати, путаясь в одеяле, и проверяю дату на телефоне.       Этот же зимний треклятый день. Это же раннее время.       Эта же... — Ох, ты уже встала? — доносится обеспокоенный голос брата.       Эта же утренняя привычка проверять, не проспала ли я будильник.       Может, это все — глупый кошмар, навеянный небольшой обеспокоенностью? Ведь мы с Тартальей поругались в конце прошлой недели и зареклись больше не общаться. Как это обычно бывает у подростков — не поделили что-то. А если быть точнее — мои пылкие чувства к Сяо.       Помиримся почти сразу же, — успокаивала я себя и все выходные ждала его сообщения, — не может ведь быть, что он обиделся на такую мелочь. Нравится мне Сяо, и что? Подумаешь, Аякс ненавидел его еще с самого поступления. Считал зазнайкой и самовлюбленным идиотом. — Глупость! — вырывается из моего горла.       Точно. Горло.       Я в панике обхватываю ледяными пальцами собственную шею, проверяя ее на наличие открытых ран.       Не осталась даже шрама. Ничего.       Однако на сон это точно не было похоже.       Я натягиваю на себя школьную форму за считанные секунды и выбегаю из комнаты, встречаясь с уже собранным братом. Он лишь пальцем указывает на бенто, стоящее на столе, и слабо улыбается. — Ты сегодня больно энергичная.       Я смотрю на него слегка озлобленно и испуганно, из-за чего он виновато проглатывает собственную шутку и отворачивается от моего взгляда. — Сон... Страшный приснился, — бормочу я и, закинув бенто в портфель, покидаю родной дом. — По пути расскажу.       Всю дорогу до школы я в подробностях расписала сон, который беспокоил меня целое утро, — уж слишком детально я его запомнила. Даже шея неприятно ныла моментами, будто напоминая, какую адскую боль мне пришлось пережить.       В ответ Итэр лишь неестественно смелся и трепал меня по голове, говоря, что все это — наивные глупости. Что я перенервничала из-за произошедшего на прошлой недели (а Итэра я посвящала в любые события, происходящие со мной). Однако все это было слишком наигранно: этот странный пустой взгляд, натянутая улыбка.       На секунду мне даже показалось, что это не мой брат.       В школу мы пришли как-то слишком быстро. Мои щеки даже не успели покраснеть, однако со рта уже шел пар, заставляя не забывать, что на улице — далеко не лето. Я лишь потеплее кутаюсь в шарф и, пройдя вечно язвительно охранника, наконец-таки попадаю в школу и снимаю с себя всю лишнюю одежду.       В этот раз я переобуваюсь быстрее обычного. Брат, удивленный резким переменам, немного замедляется, иступлено глядит на меня. — Что? — вдруг выпаливаю я, поправляя сменную обувь. — Просто хочу зайти с тобой в театральный кружок.       Брови Итэра изумленно поднимаются. — Записаться? — Нет, — холодно отвечаю я, — просто посмотреть.       Честно, я еще ни разу не была в театральном кружке. И зря. Будь я в нем хоть однажды, то ни за что бы не выбрала его, как место укрытия — повсюду самодельные шторы, которые прятали различный реквизит. А приглушенный свет не вселял ни капли уверенности.       Я сглатываю комок тревоги и преступаю порог. Итэр следует за мной, попутно здороваясь со всеми членами этого кружка. Я лишь молча провожаю каждого взглядом и сажусь за свободный стул, на который падало больше всего света. — Удивительно, — резко бубню я. — Тут даже на окнах занавески.       Сбоку ко мне подходит чей-то женский силуэт. Честно, если бы она не топала так громко, а, как и Тарталья во сне, подкралась бы незаметно — клянусь, я бы сломала ей шею. — Для большего антуража! — восклицает Ху Тао и трясет меня за плечи, пытаясь внушить и без того подступающий ужас.       Она стоит со мной несколько секунд и прежде, чем покинуть компанию, пользуется моментом моей беспомощности: — Раз ты сидишь без дела, то принеси реквизит.       Я недовольно гляжу на ее руку, которая указывает на одну из штор. Свет туда совершенно не падает. Класс, идеальное место для убийства! Лучше не придумаешь. — Нет, — отрезаю я.       Ху Тао супится. — Иначе — за дверь.       И я послушно приподнимаюсь с насиженного места. Быть здесь намного безопаснее, чем оказаться в пустующем коридоре. Включаю на телефоне фонарик и направляюсь вперед — прямиком к собственной смерти. Освещаю каждый угол и молюсь, чтобы этот реквизит был на самом видном месте.       В момент моих молитв чья-то рука хватает мое запястье. Крепко сжимает и притягивает к себе. В немом страхе я свечу фонариком прямиком в глаза своему убийце.       Однако это всего лишь Итэр. Такой же напуганный, как и я. И что у всех вдруг возникла за привычка — подкрадываться ко мне и сжимать либо плечи, либо запястья? — И не забудь взять лишний стул... — договаривает он прямо перед тем, чтобы отпустить мою руку и тревожно дернуться. — С тобой все в порядке? — Нет. Точнее, да, в порядке, — зачем-то вру я и громко выдыхаю. — Не отошла от сна еще. Больше так не пугай просто, хорошо?       Он понимающе кивает головой. Я иду дальше, освещая темно-багровую штору, преграждающую мне путь.       Одной рукой я раздвигаю штору и вижу какое-то подобие коморки, в углу которой собраны стулья и нужный реквизит. Освещаю комнату полностью, чувствуя, как меня сгрызают собственные параноидальные мысли. Приходится пройти внутрь и опустить штору, чтобы схватиться за нужный стул и вытащить его из этой грады. Это всего ненадолго. На пару секунд. Эта всепоглощающая тьма совершенно безобидна. Тут только стулья, реквизит и какие-то полки. Никакого Тартальи. А люди недалеко — всего лишь за какой-то глупой шторкой. — Реквизит какой? Корону эту? — громко кричу я, пытаясь донести свои речи до Ху Тао. Проходит пару секунд — молчание. Меня это не на шутку злит и пугает. — Ху Тао? Брать корону?       Молчание.       Я чувствую, как тело цепенеет от ужаса, и тут же затихаю. Вдруг он уже внутри? Вдруг он убил их так же тихо, как и меня тогда? Поэтому я не услышала. Зачем ему это? Что им движет? Все-таки, это был не сон? Почему тогда я жива?       Поток мыслей прекращается писклявым голосом Ху Тао: — Да, корону! Извини, я пыталась перетащить это картонное дерево, но оно безумно тяжелое! Передай корону нашему сценаристу и достань стул, только не поломанный!       В моменте захотелось пристрелить Ху Тао на месте. Было так сложно ответить с самого начала? Да господи, сколько можно подливать масла в огонь — мне и без того уже безумно страшно!       Я чувствую, как шторка распахивается (сужу это по маленькому проникшему лучику солнца, доносящемуся еще с открытых дверей кабинета) и понимаю: это сценарист. Разве им всегда был не Итэр?       Я не оборачиваюсь. Беру эту корону и протягиваю за спину, ожидая, когда сценарист уже возьмет ее. Но никто не шевелится. Не двигается.       Я озлобленно тычу короной еще раз. Ноль ответа. — Я не хочу проторчать здесь три часа, возьми уже ты эту... — не договариваю, оборачиваясь, и случайно свечу фонариком прямо в глаза сценаристу. Взгляд устремляется на рыжую копну волос, зажмурившуюся физиономию и блестящее острие ножа, разрезающего воздух в паре сантиметров от меня.       Я в панике пячусь назад, наступая на хрупкий реквизит, и слегка теряю равновесие, одной рукой облокачиваясь на острый край стула и рассекая ладонь, а второй — роняя телефон и щупая стену позади себя, к которой предательски прилипло мое тело.       Захотелось кричать. Но вместо этого вырывались лишь громкие вздохни и бессвязные звуки. Тарталья действует быстрее моего сознания: прижимается близко-близко и прикрывает своей ладонью мой рот. Я в ловушке. Свет от фонарика почти не попадает на нас, но я все равно вижу острые черты его лица и эту хитрую, ненавистную мне ухмылку.       За что? — хочет вырываться из моих уст, но по итогу получается только мычание.       Тарталья цыкает. — Тебе не стоило двигаться, — шепчет он, прижимая свою ладонь лишь сильнее. Его мощь чуть не ломает мне шею: я чувствую, как макушка впивается в стену позади от такого натиска. Еще чуть-чуть — и я потеряю сознание. Что-то болезненно скрутилось у меня в животе, а в голове послышался неприятный писк, знаменующий уходящее от меня сознание. Страшно до ужаса. Еще немного — и подкосятся ноги. — Вы долго?       Спасительный голос! Вся ненависть к Ху Тао улетучивается. Она раскрывает штору молниеносно, но ничего не видит — свет почти не проникает. Этих пару секунд (пока зрение, естественно, не привыкнет) Аяксу хватает для того, чтобы отпустить меня и затолкать выроненный нож куда-то под сломанный реквизит. Я испуганно выдыхаю и валюсь с ног — прямо на тот же самый поломанный реквизит, под которым спрятано орудие убийства.       Тарталья невинно улыбается, поднимает корону и берет слегка потрепанный стул, на котором остались капли моей крови. — Здесь только подбитые стулья, режиссер, — чеканит довольно тот и выходит с коморки. Ху Тао что-то обиженно бубнит, но тут же подбегает ко мне и подает выроненный фонарик. Рука в это время неприятно саднит, подступающие бусинки крови пачкают одежду. — Ты поранилась! — восклицает она и выводит меня из коморки. Ноги ватные. Голова пустая.       Хочется закричать, взмолить о спасении. Тыкать пальцем в Тарталью и повторять, что он гребанный убийца. Однако слова не выходят из горла — комок страха мешает им покинуть разум.       Они остаются проглоченными.       Меня трясет как в лихорадке. Ху Тао обеспокоенно проверяет мою температуру. Жара нет. — В медпункт надо, вдруг заражение крови... — молвит она и поворачивается к присвистывающему от радости Тарталье. — Эй... — Нет.       С моего горла вырывается крик. Только не Тарталья. Только не этот убийца. Парень строит наигранное изумление и вызывает во мне поток бурлящей ненависти.       Издеваешься? Ублюдок. — Итэр. Пусть Итэр... — все, что я могу промолвить высохшими губами. Точнее, прошептать. Шок не сходит до сих пор. А остальным будто наплевать. Словно это в порядке вещей — доставать из коморки до смерти перепуганную ученицу.       Итэр молча взял меня за здоровую руку и провел в медпункт.       Он не говорил ничего. А все мои попытки сказать, что все это было не сном, что Тарталья замахнулся на меня ножом — не увенчались успехом. Я словно тряпичная кукла. Страх поблизости, подкрадывается ко мне со спины, а я ничего сказать не могу — продолжаю спектакль, словно ничего не произошло.       Сажает меня на койку, зовет медсестру. И подло уходит, расцепляя наши руки.       Медсестра обрабатывает раны быстро и почти безболезненно. Твердит, что рана неглубокая, и мне очень повезло. — Мне нужно сходить за протоколом, — молвит она, приподнимаясь с койки. — Ты пока отдохни, а я...       Я болезненно хватаю ее за руку и умоляюще смотрю ей в глаза. — Нет, — взвинчено восклицаю я, сама не узнавая собственный голос. Пора сказать это хоть кому-то. — Пожалуйста, не уходите. Он... Он...!       Горло схватывает в судороге, призывая рвотный рефлекс, но ничего не выходит наружу.       Ни желчи, ни завтрака, ни слов.       Он убьет меня, — кричит сердце. А горло сводит от очередного приступа рвоты. Поэтому медсестра лишь брезгливо и слегка перепугано расцепляет мою хватку на собственном запястье и уходит.       Оставляя меня совершенно одну.       И кажется, я уже слышу его неспешные шаги и хриплое дыхание.