Феникс, вырвался из клетки

Небо насупилось тучами черными, Молнии ярко режут глаза, Блещут, сверкая лучами узорными, — Жутко смотреть — так взыгралась гроза! Но отчего же грозой не любуюсь я, Что же так больно заныло во мне! Бурю заслышав, бывало, волнуюсь я, Кровь закипает, горю как в огне!.. Иван Гольц-Миллер «В грозу»

***

В ботинках премерзко хлюпало. Футляр оттягивал руку. Волосы от влаги закудрявились и прилипли ко лбу. Он замерз почти сразу же, как дошел до парка. Ветер продувал тонкий пиджак, капли дождя старались своим весом согнуть скрипача, а голова кружилась от потока мыслей. «Не стой под дождем. Простынешь.» Отец никогда не заботился о нем. Наверное поэтому его внезапная вежливость и насторожила Себастиана. Все, что волновало Густава — репутация и вещи. Сын может сгореть заживо, но обязан спасти дорогую ткань и сделать это как можно тише, не вызывая шумиху, чтобы не дай Бог не опозорить родителя. «Давай скорее в дом.» Это был не дом, а тюрьма. Тюрьма, где право выбора имеет только Густав. Что есть, где спать и в чем ходить на улицу, чем заниматься и в какой сфере учиться — все это желания Густава. Себастиан не может даже вкус чая выбрать сам. Потому что отец сказал пить черный с чабрецом без сахара. Решения родителя не обсуждаются. Это не дом, а место, где за любую мелочь тебя поведут на эшафот. Будь то разбитая спросонья кружка или неправильно сыгранная нота. Никто не вступится. Мать считает, то перечить мужу — грех. Даже если этот самый муж напивается как свинья, регулярно бьет ее и детей. Лидия строит из себя неприступную Снежную королеву, являясь трусихой и слабачкой на самом деле. Себастиан ненавидит всю троицу. Жестокие. Они все жестокие!!! Кто-то убивает словесно и через шрамы на тонком, мальчишеском запястье, а кто-то своим равнодушием. Это все-что угодно, но не дом. «Вот так. Сейчас сядешь и все расскажешь, о том как играл Моцарта, куда на самом деле делась точилка…» Весь мир рушится. На кусочки. Его маленькое счастье мокнет в мусорке, выброшенное безжалостной рукой. Пребывая в сущем аду, подросток держался за тайный самодельный город как за последнюю соломинку держится утопающий. И вот теперь соломинки не было. «…и кого ты там хотел привязать к кровати, встав напротив с бейсбольной битой!» Человека, что лишил его детства. Жестокого тирана, наслаждающегося слезами сына. На ночь вместо сказок пятилетний Себастиан получал истории о том, как воспитывали самого Густава. О розгах, голоде, замороженной гречке, и прочих ужасах. Его запугивали. И прививали чувство вины. Как смеет мальчик ныть от такой мелочи как линейка!!! С годами Себастиан понял одно — важно не орудие, а человек, что вершит наказание. Эта ненависть к отцу никогда не была беспочвенна. Густав своей карающей дланью разрушил все мосты, по которым они могли прийти к отношениям любящего отца и сына. Поэтому — да. Именно его Себастиан грезил привязать к кровати. Ему не стыдно. Ну почти… «Завтра мы идем к доктору Гансу. Ты знаешь, он найдет способ исправления подобных дефектов.» Конечно знает. Ведь Густав водит его к нему каждый раз, как не справляется сам. Этот человек не то психолог, не то психиатр. Главное, что подкупить эту крысу легче легкого. Пара зеленых и он готов выписать все что угодно, здоров ли пациент или нет. Узкое, смуглое лицо, мелкие глазки мышиного цвета и неправильные передние зубы. Ганс баснословно богат, но почему-то не хочет изменить внешность в лучшую сторону, продолжая ходить с дефектами и проплешинами. А еще он жилист и высок. Даже выше отца. Его пальцы как когти. Попадешь в них и ты пропал. Лекарства от доктора Ганса вызывают мигрени, изжогу, тошноту, недомогание, головокружения и кровь из носа. Иногда все и сразу. Терапии и разговоры повышают желание вздернуться. А что самое страшное, Ганс из этих! Густав не верит отпрыску, который захлебываясь соплями жалуется на то, что доктор трогает его за коленки. Не верит. Или не хочет верить. В его мозгу «гениальный врач» и педик с замашками педофила несовместимые вещи. Слава Богу Себастиан скоро выходит из его зоны интереса. Свой двенадцатый день рождения он запомнит из-за нудной лекции Ганса про пубертат. Себастиан в его глазах теперь не ребенок, а подросток. Снова войти в кабинет к этому уроду в медицинском халате? Лучше сдохнуть… «Здесь и сейчас, Себастиан, ты должен сделать выбор…» Ого! Какая щедрость! Папаша дает ему права выбора. Впервые за шестнадцать лет. «…семья или ХЛАМ.» У него никогда не было семьи. Лишь жалкая пародия. Именно поэтому выбор очевиден. «Меня зовут Глэм.» Холодно. Внутри так холодно. После огненной эйфорией наступает фаза иррационального страха. Густав же не побежит за наследником? Не будет рыскать по улицам в поисках нерадивого наследника? А точно! У него же больше нет отца. Обидно. Почему-то обидно, хотя родителя Себастиан никогда не любил. Гораздо приятнее думать в перспективе «это у Густава больше нет сына». А что будет с Лидией? А с мамой? Тонкий голосок шепчет: «Разве кому-то из них было до тебя дело?» Эгоист. Себастиан — эгоист. Но выбора больше нет. Либо психушка, либо неизвестность. Гром гремит. Возможно скоро будет молния. Себастиан не уверен, что Чес примет его. Одно дело дружить, а тут… Горло печет. Дышать становится тяжелее с каждой минутой. Руки сводит, скрипка вот-вот выпадет из слабых пальцев. Подросток заболевает. Прогулка в ливень, пусть и августовский, не останется без последствий. Может стоило бежать чуть позже?.. Переболел бы за счет Густава, а потом дал деру из-под крыла. Задумка вызывает горький, почти истеричный смешок. Отец клал болт на его здоровье. Сначала он вспомнит методы дедовского воспитания, затем отведет к Гансу, который пропустил бы не меньше ста вольт через подростка, и только потом, если окажется в приподнятом настроении, разрешит полечиться. Хочется плакать от безвыходности. Он хочет домой. Но не в золотую клетку, а в уютную, пусть и грязную, комнату единственного, кому может быть не наплевать. Хочется хохотать от наслаждения. Он все-таки довел этого усатого мудака до ручки. А как орал громко! Как орал! Едва ли не фальцетом. Это то, о чем Себастиан мечтал все детство. Подросток заворачивает за угол. Какой-то недоумок забыл под дождем зеркало. Причем хорошее, без трещин, в полный рост. Как специально поставили… Себастиан видит себя в отражении. И истина оказывается на поверхности. Его зовут Глэм… Он -Глэм. Не Себастиан. Глэм. Сомнения тают. Твердыми шагами бывший Швагенвагенс идет к Чесу, продумывая как сказать о ситуации. «Чес! А помнишь ты хотел послать консерваторию на хер и писать песни самостоятельно?» «Я посчитал, что не проживу и дня разлуки с тобой!» «Помогите жертве музыкальной школы.» «У каждого парня в жизни обязана быть своя блондинка. Я решил самоотверженно предложить себя на это место!» «Меня выгнали из дома. Давай сожжем им хату!» Когда он уже у двери, заносит руку, чтобы постучать, пугается, а вдруг он разбудит мать Чеса. Обходит трейлер сзади и стучит в окно. Долго стучит. — Да кого там блядь черти принесли… ГЛЭМ?!!! Подросток лишь слабо улыбается. Кивает. — Че уже два дня прошел? Я опять проебал встречу!!! Сил говорить нет. Ноги подкашиваются. — Ладно, потом поговорим. Руки давай. Ща будем втягивать тебя как репку, только наоборот. Это получается не сразу. Глэм едва не застревает в окне. — Бля…тебя аж выжимай. Че случилось, Марсианин? Блондин смотрит на него и просто улыбается. А потом его глаза закатываются и он падает без чувств прямо в руки друга.