Букет розовых камелий

— Мы с тобой друзья, Дазай-кун? — Фёдор, до этого молча наблюдавший за закатом в окне, нарушил тишину внезапным вопросом. Правда, поворачиваться лицом к своему собеседнику он не спешил. Осаму даже приоткрыл один глаз от любопытства, уж больно неожиданная тема для разговора. С вероятностью в 70% он был уверен, что Достоевский спросит что-то о потери памяти. В том, что собирается о чём-то спросить — не сомневался вовсе. Выучить реакции тела никогда не было проблемой для Дазая, особенно с подобной… стабильной личностью рядом. Запомнить, как выглядит Фёдор в момент размышлений над своими следующими словами, Осаму умудрился сам по себе. Но на удивление с темой всё равно прогадал, что с ним такое, чёрт побери? — С чего такие вопросы? — Дазай расслаблено улыбается, обратно закрывая глаза. Он устроился на своём футоне, закинув одну ногу на другую, а руки за голову уже в привычной беззаботной манере. Предложения прийти любоваться закатом Осаму не делал, к нему просто внезапно постучали почти 2 часа назад. Открыл Дазай исключительно из-за того, что комната (которую домом он никогда не называл) ещё осталась убрана после последней встречи. Если бы вокруг был куда более стандартный вид — Достоевский бы ногой сюда не ступил. Дазай просто не позволит. Не настолько их уровень доверия друг к другу высок, чтобы демонстрировать свою скверную жизнь такой, какая есть на самом деле. — Я думал об этом, — Фёдор всё так же рассматривает что-то в окне, на мгновение прерываясь и сбиваясь с мысли. — Не спрашивай почему. — Не собирался, — Осаму только пожимает плечами, больно ему надо было. Дазай не из тех, кто будет в лоб интересоваться. У него немного другой способ рассматривать внутренний мир людей и лезть к ним в голову. Не совсем подходящий ему нынешнему статусу, конечно, скорее больше отдающий мерзостью Портовой Мафии. Добряк из него тоже никудышный, как и из Достоевского. Если Фёдор таковым становиться не собирался, его просто ликвидировали в это светлое нечто против воли, то Дазай ступил на путь добродетелей сам. Или практически. В любом случае, как-то не срастается у него с этим, чуть ли не любой план по спасению включает в себя показ его истинной сути. Будь то потемневший взгляд, от которого раньше всех внутренне передёргивало, или же чья-то сломанная шея без капли раскаяния. Тюрьма — отличный показатель его грандиозных изменений за последние пару лет. Дазай с гордостью продемонстрировал, что остался с такой же гнилой душой и по тварьи чёрной кровью внутри. Сменить внешний облик и нацепить образ дурака оказалось проще простого, Осаму всю жизнь провёл, занимаясь притворством. Для него нет разницы, кого из себя строить: детектива, исполнителя или хоть работника цветочного магазина. Но вот с его поганой душой такое не сработает. Для него как были две стороны одинаковы, так и остались, не видит он различий между «хорошо» и «плохо». Даже сам факт, что он выбрался из Мерсо по собственной воле, показывает каков он на самом деле. В отличии от остального Агентства, Дазая за решётку упрекли по справедливости. Все преступления были им совершены в действительности, а не написаны чьей-то рукой на странице. Их нужно было всего-лишь раскопать на поверхность, озвучить и вот: Осаму Дазай уже в самой охраняемой тюрьме в Европе. Мало того, что вышел оттуда, когда сам захотел, так ещё и протянул за собой огромный след из трупов. Не слишком уж походит на образ спасителя, верно? Хотя, может, цель оправдывает средства? Чтобы оправдать Дазая, потребуется больше, чем афоризм Макиавелли. — Я пытался подобрать слово, каким можно обозначить наши взаимоотношения, — Фёдор всё-таки развернулся к Осаму, скромно держа руки в замке, — но решил также спросить у тебя. — И как успехи? — Дазай перекатился на живот, подставляя ладонь под щёку. Он намеренно игнорирует поставленные ему вопросы, ибо сильного желания отвечать на них нет. — Для начала, пришлось обдумать, чем обычно занимаются друзья, чтобы сравнить с нами, — Фёдор ненадолго задумался, выражается в виде еле заметно нахмуренных бровей. За это время Дазай успел сказать самому себе в голове, что такой метод больше подходит уже давно знакомому Достоевскому. Рассуждать логически, нежели просто подумать о своих чувствах и сказать: «Да, я считаю его другом». Не опираться на чувства совсем, будто это ненужный аспект в жизни, и руководствоваться только головой. Забавно наблюдать небольшие схожести между вот этим Фёдором и Достоевским. Пролетают они, конечно, не так часто, но каждый раз это вызывает небольшую ухмылку. Словно, избавиться от него не так то просто. Можно лишить Фёдора способности, стереть всю память вплоть до собственного имени, а он всё равно найдет, как появиться вновь. Очень примечательно для вот этой русской нечисти, прекрасно подходит. — По крайней мере, в моей голове всё совпало, — Фёдор продолжил, на этот раз с уже менее задумчивым видом, — поэтому, с того раза я начал называть нас друзьями. Ох, вот как, значит? Любопытно. — Но мне всё равно интересна твоя точка зрения, — Достоевский посмотрел теперь прямо в глаза валяющегося Дазая, который до сих пор выглядит так, словно они обсуждают список покупок на завтра, а не говорят на тему их взаимоотношений. — Ну, раз ты так считаешь, то и я буду, — Осаму снова пожал плечами в беззаботной манере, легко соглашаясь со всем, что было сказано. — А что думал ты до моих слов? — Фёдор продолжает смотреть собеседнику прямо в глаза, нарочно выделяя, что хочет знать именно мысли Дазая. Ему не хватает простого согласия, Достоевскому нужно знать больше. Осаму для него — загадка, которую никто даже не пытается разгадать. Сам в своих возможностях он тоже не уверен, но будет пробовать пока не преуспеет. Фёдор желает услышать в коем-то веке, что на самом деле думает Осаму Дазай. Не получить расплывчатый ответ или обыкновенное «не знаю», хотя тот определенно знает. Дазай даже вздыхает, устало, будто весь этот разговор его ужасно утомил. Так и есть, в некоторым смысле, но больше ему просто не нравится делиться чем-то о себе самом. Особенно, когда это касается чувств по отношению к другим людям. Едва ли он сам может подобрать нужное описание для них. В целом, если Осаму начнет рассуждать на эту тему, то приведёт довольно печальное сравнение с чем-то вроде чёрной дыры. Не беря в расчёт только трёх людей, но от каждого из них он испытывает разное. Тем более, с одним он видится на кладбище, а второй существует в ином обличии. Довольно… неподходящий ответ для Фёдора в данный момент. — Я не склонен к подобным мыслям, — Дазай отвечает довольно спокойно, а после решает добавить. — Никогда не старался подобрать под каждого определенный ярлык. Достоевский снова хмурит брови в непонимающем жесте. — Как ты тогда определяешь, кто является тебе другом? — Очень просто, — Дазай слегка постукивает пальцем по щеке, отчего-то лукаво улыбаясь. Фёдор никогда раньше не видел, чтобы Осаму так делал. Наблюдал много очень много выражений лица, но все они теперь кажутся фальшивыми по сравнению с этим. Хоть Достоевский и смотрит на Дазая сверху вниз, но эта небольшая насмешка в карих глазах заставляет именно его чувствовать себя дураком. Так вот какой Осаму ощущается правильно. Не строящий из себя живую развлекаловку для остальных, а именно этот. С кривой ухмылкой и по собственному хитро сверкающими глазами. Разумеется, в силу незнаний Фёдор может ошибаться в выводах, но это он проверит потом. — Никак, — Дазай коротко отвечает, рассматривая ещё более вопросительный взгляд напротив. — Никак? — Фёдор даже переспрашивает, думая, что банально не расслышал. В его голове это звучит неверно. Разве можно жить, абсолютно не задумываясь кем для тебя являются люди вокруг? — Именно, — Осаму возвращает себе уже более привычный вид, словно его абсолютно ничего не волнует. — Тебя это так удивляет? Конечно удивляет, Фёдор вообще испытывает это по отношению ко многим вещам. И как факт, треть из этого касается именно Дазая. Сейчас тот только лишний раз это подтверждает, ибо его точка зрения абсолютно контрастирует с остальными. Если бы Достоевский спросил того же Ацуши, то получил бы иной ответ. Более простой и очевидный. Хотя, с другой стороны, разве Фёдор ожидал услышать нечто другое? Осаму точно бы не стал награждать его банальным объяснением вроде: «Я опираясь на эмоции, чувства и доверие к этому человеку, чтобы точно назвать его другом». Не смешите, такой ответ подходит именно вышеупомянутому Ацуши, но никак не Дазаю. — Да, — после небольшого перерыва на размышления, Фёдор всё же ответил. — Твой ответ не совсем похож на стандартный. — Оттого интереснее, — Дазай уже в третий раз пожимает плечами, а Достоевский молча соглашается. Да уж, интерес точно всегда находится рядом с Осаму. И неважно касается это его слов, поведения, внешности или просто хода в шахматах. Заскучать очень трудно, когда около тебя абсолютно нечитаемый человек, логику действий которого ещё попробуй понять. — Ты всегда своими действиями преследуешь один только интерес, Дазай-кун? — Фёдор задал этот вопрос больше самому себе, нежели Осаму. Несмотря на то, что Дазай чётко это уловил, он всё равно незаметно усмехнулся. Если бы тот знал, что жив исключительно из-за стремления Дазая разнообразить жизнь чем-то. Только одна зависимость от их своеобразных игр по сути и удержала Фёдора от путёвки на тот свет. Будь его соперник слегка менее эгоистичным по натуре — Достоевский даже не имел бы шанса жить с потерей памяти. Он должен был умереть в тот день. Весь план Дазая заключался именно в этом. У Фёдора не было шансов выжить после клинка в животе, а после ещё и крушения вертолёта. Если конечно на деле он не является каким-нибудь 87 перерождением Иисуса на земле. Тогда потребовалось бы немного больше средств. Но самое главное: каждая деталь плана с самого начала была настроена именно на смерть Достоевского. Что же, Дазай никогда не был предсказуемым человеком. Даже в своих собственных схемах. — Скука, Фёдор, одно из наиболее неприятных ощущений, — Осаму приподнимается на руке, заставляя себя сесть. Сам Достоевский слегка вскидывает брови от заинтересованности. — Ты так считаешь? — спрашивает, а после облокачивается спиной о стену рядом, скрещивая руки на груди. Дазай снова слегка усмехается, на этот раз не скрывая. Он не просто считает, он сам знает это по собственному опыту. — Скука похожа на болезнь, отравляющую тебя изо дня в день. Ты проживаешь каждые сутки в попытке найти хоть что-нибудь, что её развеет. Однако, ничего не помогает, ни люди вокруг, ни якобы увлекательная работа. Ты надеешься на исключение в этой рутине, которое заставит испытать нечто иное, — Осаму прерывается на короткую ухмылку, давая Фёдору время на обдумывание его слов. — Кому-то однажды везёт и он находит человека, способного его развеселить. Равную себе личность, испытывающую точно такую же гнетущую тоску внутри. Достоевский внимательно наблюдает, мысленно желая услышать продолжение. Дазай редко так много говорит, чаще слушает и отвечает лишь на задаваемые вопросы. — Такие люди — большая редкость, Фёдор, — Осаму смотрит прямо в чужие глаза с непонятным выражением лица. — Отыскав такого человека, ты уже не захочешь прекращать. Неважно, кем он является — другом или заклятым врагом. С каждой встречей следующая будет лишь желаннее. И ничего тебя от неё не остановит, без разницы какую цену придётся заплатить и кому. — Твоё описание заставляет думать, что это похоже на зависимость, — Достоевский разрешает себе немного высказаться. — Можешь считать это зависимостью, в каком-то смысле ты будешь прав, — Осаму уже в который раз за сегодня пожимает плечами. Он не раз сам использовал это слово, когда пытался описать их интеллектуальные игры. — Я могу спросить кое-что ещё? — Фёдор интересуется, пусть и довольно неуверенно. — Удиви, — карие глаза смотрят с толикой любопытства. — Нашёл ли ты человека, удовлетворившего твоё непомерное уныние? — голос у Достоевского на сей раз более твёрдый, словно, тот точно знает о чём говорит. Пусть и на деле это не так, он лишь опирается на догадки. Глаза Дазая на секунду сверкают, когда он мягко усмехается, а после ненадолго замолкает. — Нашёл, очень давно, — Осаму прикрывает веки, расплываясь в слабой улыбке. Даже его голос изменился, такой спокойный и блаженный, будто он вспоминает нечто хорошее. — И даже не одного, пусть они и абсолютно разные. Фёдор не решается прервать его мысли, он и не помнит был ли Дазай так откровенен с ним до этого. — Из них был очень на меня похожий, но в то же время кардинально иной. Он преследовал цель, которой я противился. И, даже несмотря на неё, каждый раз этот человек мог меня развлечь, как никто другой, — Дазай на мгновение останавливается, задумываясь стоит ли продолжать. — Я не даром сказал, что такие люди редкость. Только в нём я нашёл ход мыслей, который мне искренне, по-настоящему нравился и который был равен моему. В силу того, что встречи наши происходили не часто, каждый случай мы старались сделать только ярче предыдущего. И это всегда работало, в любых обстоятельствах. Больше Осаму ничего не говорил, ожидая вопроса в свою сторону. Никаких сомнений, что он последует. Сейчас Дазай высказался намного больше, нежели предполагал. Он свои слова пусть и контролировал, но всё равно сегодня не рассчитывал на подобные откровения. Достоевский какое-то время обдумывает все слова Осаму, а после спрашивает довольно очевидное: — А где этот человек сейчас? — Я бы тоже хотел знать, Фёдор, — Дазай заглядывает ему прямо в глаза, снова с этим непонятным выражением лица. — Весьма интересно выяснить, куда он на самом деле пропал. Достоевский не может понять истинную суть чужих слов, он просто делает вывод, что вышеупомянутый человек банально исчез. Уехал далеко отсюда или нечто в этом роде. Но никогда не догадается, насколько правда более запутанная и глубокая. Если бы Фёдор умел, то обязательно распознал это в туманных глазах напротив, которые незаметно изучают его силуэт. Вскоре, Дазай наконец-то поднимается с футона, потягивается и возвращает обратно привычный беспечный вид. Расслабленно шагает в ванную, таким образом выигрывая себе время поразмышлять над всем, что он успел сказать. Молча оставляет своего слушателя около всё того же окна в одиночестве. Достоевский задумчиво отворачивается к окну, заводя руки за спину, не догадываясь, что все сказанные слова были именно про него. В ванной Дазай закрывает дверь на замок, а после тихо вздыхает и облокачивается об раковину. Весь этот разговор никак не вписывался в распорядок сегодняшнего дня. Впрочем, сам визит Фёдора тоже оказался довольно спонтанным, но он, как минимум, существует в предположениях Осаму. В отличии от этих бессмысленных речей. Дазай намеренно держится подальше от любых похожих бесед, на случай, если Достоевский самостоятельно вернёт себе память. Он не дурак и никогда им не был, поэтому не исключает подобный исход. Фёдор ему знаком прекрасно, всё же пересекаются друг с другом они не один год. О его способностях Осаму ознакомлен даже лучше, чем все вокруг думают, ведь принцип мышления Достоевского — отражение его собственного. Полностью игнорировать возможность Фёдора восстановить свою прошлую личность было бы глупо. Осаму нисколько не удивится, если даже на такой случай у него прописан определенный план. Всё из-за того, что сам он поступил бы именно так, будь он на месте Достоевского. Если уж и возвращать память Фёдору, то это должен сделать именно Дазай. С самого начала Осаму пришёл к выводу, что потерпит только этот вариант. Никто другой не сможет продвинуться, он просто не позволит. Контроль над всей ситуацией иметь будет только Дазай, особенно после сегодняшнего дня. Но это не значит, что он собирается сейчас что-то предпринимать. Пока ничего не заставило его переступить черту и пойти всем наперекор. Не настолько он ещё вне себя от происходящего. Должно случиться нечто крайне серьёзное, какой-либо толчок после которого Дазай начнёт действовать. Хотя, просто вернуть былой интерес в жизни хочется часто, в этом он себе сейчас не соврёт. В ванной надолго не задерживаются, дабы не вызвать никаких подозрений. Пропадать сейчас будет некстати, Осаму хочет придерживаться своего стабильного состояния и делать вид, что ему абсолютно всё равно на личные разговоры. Он возвращается обратно в комнату к Фёдору, который даже не сдвинулся с места, лишь отвернулся. Дазай медленно подходит и встаёт рядом, также наблюдая за уходящим солнцем через стекло. — Я надеюсь тебе не пришлось это повторять просто из-за того, что я забыл наш прошлый разговор, — Достоевский внезапно заговаривает. — И надеюсь ты не решил молча не подавать виду, что такое уже происходило. — Нет, — Осаму поглядывает искоса на бледный профиль, — Всё это я говорил впервые. Фёдор слегка улыбается, полностью доверяя его словам. И озвучивает то, что он заметил ещё очень давно. — Почему ты никогда не рассказываешь ничего о моём прошлом? — он разворачивается к Дазаю всем телом. — Каждый уже успел добавить какую-либо деталь, но только не ты. От тебя я только получаю расплывчатые ответы, ничего мне не дающие. — Не считаю это нужным. Если ты так сильно желаешь узнать о себе самом от других, а не собственными усилиями, то интересуйся у остальных в Агентстве. Я тебе ничего не скажу, — Осаму снова неясно улыбается, как уже делал сегодня. Опять это дурацкое выражение лица, которое Фёдор не может понять, но оно ощущается правильно. Достоевский разочарованно вздыхает. — Как раз от тебя получить ответ я и хотел больше всего. — Почему же? — хоть Дазай и прекрасно понимает, но желает услышать эти слова именно от Фёдора. Просто ради разнообразия. — Из всех людей, которых я успел встретить, ты выглядишь наименее фальшиво, — Достоевский иронично улыбается, вспоминания вечные размышления о истинном характере своего друга. — Даже несмотря на то, что притворяешься ты больше остальных. Это было последним, что Фёдор предпочёл сказать на сегодня. Дальше он просто посмотрел в глаза Осаму, мысленно прощаясь. Ему ответили тем же, после чего Достоевский медленно вышел с комнаты, оставляя своего друга одного. Прошло довольно много времени с последнего раза, когда Дазаю в лоб заявляли о количестве лжи в его поведении. Что более забавно, последним кто это говорил был как раз Достоевский. Во время их зашифрованных диалогов в Мерсо он пару раз пропускал подобные заявления, точно будучи уверенным в их правдивости. Осаму тогда ничего однозначного не отвечал, ибо ситуация была абсолютно другая. Да и нет смысла в этом, они видели друг друга такими, какие есть на самом деле. Даже удивляет, что нынешний Фёдор так быстро всё понял, это могло произойти и гораздо позже. Учитывая насколько он отличается от своей истинной, противной и до кошмара умной версии. В каком-то смысле это немного радует. То, что Достоевский ощущает, как ему нагло врут в лицо — уже не так удивительно. Дазай ставил на это практически с самого начала, когда начал слушать придуманную историю о миссии и амнезии. Если Фёдор сохранил в себе способность думать, то это уже вопрос времени о его раскрытии всех вокруг. Правда, он вслух об этом не скажет никому, кроме него. Достоевский вообще ничего никому не говорит личного, только обращается с остальными, как с коллегами. Если хочет поделиться чем-то иным — идёт к Осаму. Дазай коротко вздыхает прежде, чем пластом свалиться обратно на футон. Вернулся к своей любимой позиции в этой комнате. Он сейчас будет важным делом: разбором каждого услышанного и сказанного слова за последние пару часов. Привычка у него такая, к тому же, сегодня он выступал не только в роли слушателя. Интересно получается. Уже в своей кухне Достоевский молча заваривает себе чай, размышляя по сути о том же самом. Абсолютно всё он конечно не запомнил, но подумать точно есть над чем. Особенно ему хочется узнать о ком именно говорил Дазай. Что за человек нашёлся такой, раз был с ним на равных и заставлял даже такого, как Осаму, ощущать интерес? Фёдор определенно хотел бы с ним познакомиться, жаль только, что никто не знает где он. Достоевский забирает кружку с чаем и идёт к столу, даже не подозревая, что для того, чтобы найти этого человека нужно просто посмотреть в зеркало.