Мой маленький бумажный враг

Это было странно… не страшно, не ужасно, не невыносимо, а именно странно. С момента ухода Даочжана шел уже третий месяц. Все в округе изменилось: не галдели люди, не пели птицы, не кричали дети… было тихо… только деревья грустно шелестели своими листьями на ветру. Так тихо-тихо, словно боялись разгневать своего последнего хозяина сильным шумом. И было тихо… Создавалось ощущение, что весь мир снаружи маленького ветхого домика попросту вымер. В тот самый день… Уперевшись спиной в стенку гроба, стоящего посередине комнаты, Сюэ Ян (он уже не боялся признавать себе собственное имя) медленно опустился на пол и вытянул перед собой ноющие ноги. Они заныли еще несколько животных часов назад, но Сюэ Ян продолжал стоять перед гробом на коленях и то трясти, то баюкать в руках безжизненное тело… нет, не безжизненное… оно же не может быть таким? Не может… В глазах потемнело, веки закрыли их от ряби талисманов, амулетов и прочей чепухи, что никак не помогало Сюэ Яну, только зазря тратило его время и силы. От ушей отлегла пелена, легкие наконец-то смогли сделать спокойных вдох после того, как их нещадно порвали в криках и угрозах. Было так тихо… Сюэ Ян усмехнулся, прислушавшись. Рядом никто не болтал без умолку и не огрызался на него. Слепышка сбежала в тот самый день и больше не возвращалась. К ее счастью. Умерла ли, или прибрал кто по доброте душевной – уже было неважно. Главное, что Сюэ Ян теперь мог быть один на один с его Даочжаном и никто не смел им больше мешать. Ведь теперь даже сам Даочжан Сяо Синчэнь позволял ему прикасаться к себе, трогать свои волосы и кожу, что после сложного процесса омовения в тот самый день выглядели не хуже, чем у самого императора. Такой прекрасный… и такой несправедливый… - Бросил… - со смешком вышкреб из горла Сюэ Ян, подтянув к себе больную ногу. – Услышал… почему же ты меня тогда услышал, а сейчас не слышишь? М-м, несправедливый Даочжан Сяо? – он тихонько рассмеялся и постепенно стих, сильнее сжав в руке свое маленькое сокровище. – Почему…? Все было тщетно. Ни на один вопрос, ожидаемо, не следовало ответа. Бледные и уже давно холодные губы были все также сомкнуты, хоть и их уголки, как иногда казалось, приподнимались, словно Даочжан насмехался над глупыми попытками своего недруга добудиться до мертвеца. Как низко. - Даочжан? – осипшим голосом позвал Сюэ Ян, будто бы ему действительно могли ответить. - А ты помнишь, как рассказывал нам о правилах твоего «добренького пути»? Помнишь? А ведь на нем нельзя мучить людей, Даочжан, нельзя… В диюй попадешь, Даочжан… - и снова горький смешок. – Даочжа-ан… Даочжан-даочжан-даочжан… В больной голове оставалось только это слово, в больных легких оставалось только это слово, в больном сердце оставалось только это слово… оно должно было остаться только в нем, Сюэ Яне, и больше ни в ком. Никто не смеет больше называть так Сяо Синчэня, только Сюэ Ян. Никто не смеет быть рядом с его Даочжаном… даже он сам… Сюэ Ян порывисто вздохнул, чувствуя, как в груди начинает оседать что-то тяжелое, мерзкое. Откупорив бутылек, он глотнул какой-то сироп, который нашел в снадобьях Даочжана, и слизал капли, оставшиеся на потрескавшихся губах. После чего положил бутылек обратно, под ворот одежд. К самому сердцу. Сюэ Ян не был романтиком, его вообще воротило от того, как общаются и чуть ли не лобызаются на каждом шагу сладкие парочки неразлучников. Так и хотелось хоть одну подстрелить из лука. Но эта история, «их» история, совершенно о другом. Они не были весенними пташками. Они были друзьями. Сяо Синчэнь ведь так его и называл: «Мой друг», а то, что он добавлял в это звание прилагательное: «милый», ничего, кроме показания доверия и высокого уровня близости, не значило. Наверное… Ведь Сяо Синчэнь был добрым… и нежным… в хорошем расположении духа очень часто казалось, что он любил все вокруг, даже прибившегося незваного гостя, постоянно уделяя тому, казалось бы, незаслуженное внимание. И смеялся еще… как ребенок смеялся даже с самой глупой или низкой шутки… А сейчас молчит… Шути-не шути, а он продолжает молчать, как карп, и становится ясно, что уже никакой любви от этого человека не добиться… И снова смешок. От сиропа стало чуть лучше; что-что, а в изготовлении лекарств Даочжан был хорош, несмотря на свое увечье. И в самом лечении тоже. Как жаль только, что сейчас он не мог вылечить голову своему «милому другу», что мучила того уже третие сутки. Невыносимо. - Даочжан-даочжан… - Сюэ Ян по-учительски поцокал языком и рассмеялся. – Так нельзя себя вести. Хочешь, чтобы я наказал тебя? М-м? А ведь я могу. Ты только скажи, и я все сделаю… только скажи… В воздухе послышался скрип. Со стороны двери потянуло сквозняком и по полу зашаркали сапоги мертвеца. Не разбирая ничего на своем пути, непрошенный гость дошел до Сюэ Яна и остановился за два не пройденных шага. И снова стало тихо. Безразлично оглянув мертвеца, Сюэ Ян указал ему поставить принесенную корзину перед ним на пол и тот, стоило ему только выполнить указание, развернулся и отправился в свой угол - ждать новых поручений. Сюэ Яна это больше не веселило. Эти серебряные глаза, что он давно приказал мертвецу никогда больше не поднимать, разжигали внутри только ненависть - ненависть к этим темно-серым, уже давно подлежащим починке, монашеским одеяниям, к этой покорности, к этой мертвенно-бледной коже, усыпанной ветвями чернил. Мертвец был отвратителен. Даже он каким-то необъяснимым способом мог ходить, видеть, существовать, а вот Даочжан… тот, кто должен был это делать! Делать этого не мог… Вместо этого он лежал… он спал… спал беспробудным сном… Сюэ Ян хлопнул по бочку корзины, и та перевернулась, переворачивая с собой и свое содержание. Последние дохлые овощи, что еще оставались в мертвом городе, разлетелись по полу бледно-золотистой мягкой кашицей, несколькими каплями задев стертый носок сапога. Покривившись на это дело, Сюэ Ян лениво стряхнул их встряхиванием ноги и снова опустил голову на край гробовой доски, щекой опершись на острый деревянный уголок. - И как ты с ним жил вообще? Он тебя тоже одной дрянью кормил? – сочувствующе нахмурившись, он повернулся боком к гробу и опустил в него одну руку, чтобы накрыть ей холодные руки Даочжана. - Бедный мой Даочжан… Тебя тоже никто по-настоящему не любил… - погладив холодные кисти, его рука пошла выше и мягко взялась за чужой подбородок, когда голос ее хозяина опустился до шепота. - Но у тебя ведь есть я, верно? А у меня есть ты. Мы можем любить друг друга по-настоящему. А? Как тебе, Даочжан? Мы будем все время рядом и заботиться о друг друге, как семья. Как ты хотел, помнишь? Только вернись и мы снова станем семьей, самой близкой, как было раньше… только вернись… Темные глаза с надеждой уставились на чужое лицо, ожидая, когда с него спадет маска безразличия, и оно улыбнётся - так мягко, как раньше – улыбнётся, и Даочжан согласится начать все сначала… или, быть может, просто обзовёт его дураком, но это уже будет неважно. Главное, что Сюэ Яну снова ответят, а остальное мелочи. Умолять, угрожать и остальное, в общем называемое манипуляциями, он умел превосходно, а это значит, что ему не составит труда снова вернуть к себе расположение Даочжана. Даже, если тот даст его неохотно. Но лучше бы добровольно. Хоть Сюэ Ян и не боялся прибегать к насилию, к Даочжану он его применять не хотел. Не мог. Выражение лица Даочжана не изменилось. Он лежал с таким же безразличием, и Сюэ Яну вновь показалось, что синеватые уголки в усмешке потянулись вверх. - Ты смеешься надо мной, Сяо Синчэнь? Тебе смешно? После того, что ты наделал, тебе смешно? – хоть Сюэ Ян и старался произносить это уверенно и с улыбкой, но обида предательски надломала его голос на названном имени. Имени предателя. Тяжело вздохнув и почувствовав, что начинает падать еще ниже, он опустил Даочжана и поднялся на ноги. Хватит, насиделся, отдохнул. Вместо него никто не сделает эту работу, а закончить ее нужно как можно скорее. Сюэ Ян снова проверил талисманы - некоторые сорвал, сбросив к ногам, к некоторым приписал еще несколько линий и знаков, используя собственную кровь вместо чернил, а до других и вовсе не добрался, упав на гроб от резкого потемнения перед глазами.

.・゜゜・.・゜゜・.

В голове было больно, в желудке пусто, ноги отчего-то дрожали, согнувшись в коленях, а руки… из рук продолжала течь тонкая струйка крови, пачкая белоснежную ткань даосских одежд. На груди. Там, где был мешочек. Сюэ Ян рывком поднялся с покоящегося тела и неподготовленными глазами, пострадав от яркого света Солнца в окно, всмотрелся в потемневшее пятно. Почти на самой середине его осталось небольшое просветление – нетронутая ткань. Там, где лежал мешочек Цзянькунь. Уронив на это место руку, Сюэ Ян стал без стеснения шарить то по груди Даочжана, то под его боками в поиске этого мешочка. Не нашел. - Да где же он?! – чуть ли не прокричал Сюэ Ян, в панике осматривая окружение и каждую неровность. Пока его взгляд не зацепился за мертвеца, послушно сидящего в углу. Неправильная мысль коснулась его и тут же улетела. – Нет. Не он. Не мог. – не мог. Без разрешения хозяина ничего мертвец не мог сделать, даже забрать треклятый мешочек. Но кто тогда? – Только не это! Схватившись за волосы, Сюэ Ян упал на колени и снова осмотрел все. Исчез. Пропал. Пропал… - Даочжа-ан! Из горла вырвался крик – болезненный, хриплый. Его сокровище забрали... Забрала. - Паршивка! – просипел Сюэ Ян, прижав к занывшей шее ладонь, - Как только удалось? Как… - легкий толчок в плечо прервал распыляющуюся тираду. Расширив глаза от неожиданности, он призвал к себе меч и тут же обернулся, чтобы нанести удар, но лезвие лишь попусту рассекло воздух, ударившись о старое дерево гроба. По Цзянцзаю прошлась резкая волна, тот явно был недоволен, что им воспользовались просто так. Ведь ни позади, ни где-либо еще никого не оказалось. – Кто здесь? – бросая быстрые взгляды из стороны в сторону, Сюэ Ян с охотничьей настороженностью проворачивал в руке меч, готовясь в любой момент нанести новый удар. И снова толчок. Сюэ Ян обернулся, толкая воздух локтем, и снова встретил ничего. Потом толчок раздался слева, и он снова повернулся к нему, разрезая мечом занавес из талисманов. Потом еще и еще, еще и еще. Удары и толчки чередовались, Сюэ Ян с ярой ненавистью дрался со своим невидимым противником, пока тот изводил его, но оставался при силе и здоровой ловкости сам. Наконец, это привело к тому, что Сюэ Ян порезал себе оба предплечья, левую ногу и живот. Но даже это не остановило боя. Бой остановила рукоятка меча и сам меч, что вновь задрожал, но уже не от недовольства. Вместе с рукой хозяина, его рукоять держала еще одна рука. Маленькая, тонкая, темно-оранжевая рука. Бумажного человечка. От неожиданности Сюэ Ян даже отбросил от себя меч. Но какого же было его удивление, когда его собственный меч, его Цзянцзай, вдруг поднялся и направил на него свое лезвие. Точнее, за него его направил человечек. - Что за…? Не успел было Сюэ Ян произнести ругательство, как Шуанхуа, меч, что принадлежал его даочжану, меч, что так долго скрывался им под печатями, вдруг вылетел из своего укрытия и грозно навис над ним. И вдруг все встало на свои места. Кроме сердца, что вдруг решило вновь забиться, спустя долгое время мертвого молчания, и заскочить куда-то в горло, перебив полностью дыхание. - Дао…чжан… - только и посмел вымолвить он, падая на колени. Его даочжан… вновь… был… жив…